Глава 72

…давая понять, что все понято и накрепко запомнено.

— Так и скажи, ждут от него тридцать магов полного герба, как обещано было.

Гонец удалился, то и дело кланяясь в пол до самой двери. Тадеуш запер за ним дверь на засов и стащил с головы проклятый белый платок, скомкал в руке, да только тотчас одумался, повязал вновь, чтобы никто, хоть сквозь стены смотри, не узнал, чье лицо скрывает повязка.

Третьи сутки словно пекло что-то его изнутри, требуя чего-то смутного: то ли скакать куда, очертя голову и загоняя лошадь, то ли плакать.

Сперва подумалось Тадеку, что оттого на душе тяжко, что прибыл посланец от отца, и в каждом слове письма Войцеха мерещилась Тадеушу боль отцовского сердца.

Посланца накормили и устроили на отдых, чтобы ранним утром отправился он обратно в Дальнюю Гать с вестями. Потом смотрел Якуб вольных магов, пришедших наниматься в дружину Бялого. Толковых было все больше книжников да палочников, и то по большей части лекарским искусством промышляющих. Знать, зря он, чтоб обмануть молву, пустил слух, что пришла зимой в Бялое лихоманка и унесла несколько сильных магов. Не больно-то верили вольные, что могут их взять сразу на герб: думали помочь с лекарством и заработать.

Тадеуш выбрал с десяток магов да отправил по дворам, чтоб утром со свежей головой посмотреть в поле, что могут новые слуги. А на душе все темней становилось, все тяжелее, словно давил под ребрами горячий камень. Всю ночь снился ему Якуб Бяломястовский: синий, опухший, с вывалившимся сизым языком. Он, хрипя, тянул к Тадеку сморщенные наводопевшие руки.

Поутру шли с жалобами и просьбами горожане. Трудно далась Бялому зима, вот и шли люди в терем в надежде, что князь поможет, убережет от голода.

Посмотрев еще раз отобранных давеча магов, Тадек согнал со двора еще двоих, на задаток крепко напившихся с вечера и утром ни на что не годившихся, и снова отправил гонцов в малые уделы и по деревням — скликать вольных.

Мучительная жажда действия переплавилась к вечеру в глухую истошную тоску, от которой хотелось запрокинуть голову и выть, и Тадек наконец сумел уснуть, проспал без снов почти до полудня и поднялся с тяжелой, больной головой.

Явился с обеда незваным сосед Милош, притащив с собой одну из своих девок, разряженную, бледную с дороги, онемевшую от кротости.

Тадек чинно отобедал с гостями, после чего они с Милошем остались в зале одни, проверив двери и прогнав излишне любопытных слуг, принялись обсуждать подробности «волчьей охоты».

Ближе всех к Черне лежали уделы Войцеха и Милоша. Дальняя Гать граничила двумя деревнями, Милошев Скравек и вовсе краешком — полем возле сельца Мшарки. Дальше разливалась многоводная Черна, отделяя Владов удел от Милошевой земли. За Войцехом начиналась земля старого Бозидара, который не стал бы ни за какие посулы подниматься против страшного соседа. Топь нещадно трепала окраины Бозидаровой земли, не до распрей княжеских было старику: из его деревень маги бежали очертя голову в земли, где князьям удавалось укротить хоть сколько-нибудь проклятое око. Верно, если захотели бы заговорщики пройти его землями с дружиной или скрытно провести наемников, Бозидар не стал бы противиться, прикрыл глаза да махнул рукой — не до того ему, мол. Да только и ступать по той земле было боязно. А ну как хлопнет око да приломает дружинников?

А за уделом Бозидаровым начиналась Пустая Земля. Бывший Мировитов удел, а ныне голая, бесплодная равнина, над которой и птицы не желали задержаться. Удел без князя.

Молод был Мировит, горяч, думал урвать свой кусок от соседского удела, прирезать к своей Гесте Мураве, когда завелся между молодыми князьями кто-то шустрый, подбивал самых ретивых убить старика Радомира и обрезать Чернскую землю под самое крыльцо мальчишке Владиславу. Да только страшен оказался молодой Владислав — одной мыслью смолол в кровь всех убийц, уверенных, что ничего им сворой не грозит. Погиб Желек Бяломястовский, да по счастью утек перед захватом стольного города Черны младший его брат, Казимеж, до дому, вот и выжил, и удел за братом унаследовал. А вот Мировит уж успел отца схоронить, а сына родить не успел — осталась земля без наследника. Искали, кликали, не найдется ли бастарда, чтоб спасти землю, да только больше об охоте да войне думал Мировит, чем о бабах, вот и не осталось никого из рода Мировитова. В первое же лето после его гибели случились в Гесте Мураве недород и голод. По весне посеянное не взошло вовсе. Люди снялись и ушли, большей частью приняты были мальчишкой Владом в Черне, остатние разбрелись по Срединным княжествам. Земля с тех пор стояла пустой и мертвой, дожидаясь рождения нового господина. Верно, каждая девка в Срединных землях втайне мечтала, что понесет ровно в тот год, как появится под священным камнем на поле возле ворот Гесты Муравы первая трава, дав знак, что готова земля ожить и повиноваться, и станет ее сын новым князем мертвого удела.

Через Пустую Землю и предлагал идти на Черну Тадек. Оттуда, из удела, который даже топь не трогала, не ждет гостей Владислав.

— Там вода мертвая, — замотал головой Милош. — На полтора дня пути лошадям морды завязать? А еще, говорят, там земля сама силу пьет. Тебе-то, Якуб, бояться нечего, а князья, верно, поостерегутся в удел Мировита сунуться. Давай через мой. От Мшарок моих до чернских Полян час пути конному. Пустим на деревню моих разбойничков. Поедет Владислав их согнать — гордец он, много с собой людей не возьмет, — а уж мы готовы будем…

Милош усмехнулся, потер руки.

— А если сам не поедет? — рассердился на хитрого старика Тадек. — Пошлет кого из гербовых, посильнее. Закрайца своего пошлет. От патлатого твои разбойнички сами разбегутся, припомнят, как он Ивайло из лесного города на колени поставил да голыми руками убил.

— Так уж и руками, — фыркнул Милош. — У страха глаза как плошки. Брешут. Ждали книжника, а встретили закрайского дикаря, вот и весь сказ. Нас с тобой и Войцехом так-то не проведешь, а, Якубек? Мы ведь, почитай, одна семья.

— Как это почитать-то, батюшка? — насмешливо, в тон гостю, спросил Тадеуш.

— Да как. Не все тебе холостым ходить, да и Лешеку Войцехову нужна княгиня в терем. Чем тебе не жена моя Анитка? И уделы у нас рядом, завсегда сможешь ты на меня как на отца надеяться. А Лешеку Эльжбета под стать. Хоть и вдовая будет, а княгиня Чернская. А там, глядишь, породнимся, да и сольются три земли в один удел. Такую-то силищу кто одолеет? На века будет княжество.

— Высоко ты мостишься, Милош, а доживешь ли? — ощерился Тадеуш. Заболело сердце при имени любимой. Не думал он о том, что станет с Эльжбетою, когда из мужней жены станет Черница вдовой. Это вслух говорит о Лешеке в мужья Эленьке Милош, а сам, верно, уж думает, как взять ее себе. Даром что много лет вдовствует.

Гнев навалился на Тадеуша, прижал, не давая вздохнуть.

Тихий стук в дверь заставил обоих умолкнуть.

— Поди прочь! — крикнул Тадеуш, но стук повторился. Он собрался уже выбранить дурака, которому не терпится получить плетей на заднем дворе, как скрипнула створка, и в дверь с поклоном вошел Иларий. Манус был весь в пыли, стало ясно, что он скакал много часов и едва держится от усталости на ногах.

Он остался стоять, тяжело дыша и низко склонив голову, пока Тадеуш не приказал ему говорить.

— Дурные вести я привез, Якуб Казимирович. — Иларий глядел исподлобья, так что черные волосы падали на глаза, закрывали лоб. Он замолчал, не зная, какие слова выбрать.

— Дурные? — Якуб понял, что от Милоша ему просто так не избавиться. Решил, что не худо будет лишний раз показать старику, как он ему доверяет. Иларий не дурак, лишнего не скажет.

— Князь Владислав Радомирович погиб во время обряда посвящения Землице наследника Черны Мирослава.

Иларий снова замолчал, позволяя князьям осмыслить услышанное.

— А княгиня? — в один голос спросили и Тадек, и Милош.

— Княгиня Агата и наследник в добром здравии, — ответил Иларий тихо.

Тадеуш понял, что случилось что-то страшное, необратимое, то, о чем он и подумать боялся. Эльжбета пострадала, она может умереть. Потому и скакал Иларий, не щадя лошадей и сил. Агата хотела, чтобы Якуб успел с сестрой проститься.

Потемнело перед глазами, показалось, что проклятый белый платок давит, как высохшая на солнце бычья кожа. Тадеуш подскочил к манусу, схватил за ворот, тряхнул:

— Эльжбета. Что с ней? Говори!

— Княгиня Чернская умерла родами позавчера поздним вечером.

Словно рухнуло небо, придавило к полу тяжелыми сырыми тучами. Ударило в грудь молоньей. Тадеуш упал на колени, обхватив голову руками, из его горла вырвался вой. Так воет раненый зверь, готовый благословить каждого, кто подарит ему гибель, избавив от невыносимой боли.

Милош, лопоча о том, что ему нужно рассказать скорбную новость дочке, выскочил за дверь.

Тадеуш ткнулся лбом в пол, сотрясаясь всем телом, словно все в нем — мышцы, кости, жилы — не желало поверить, что нет больше той, что была и светом, и смыслом его жизни.

Как только в зале не стало лишних глаз, Иларий стер с лица подобострастное выражение слуги. Он вытянул руки над головой Тадеуша и привычным уже движением переплел пальцы, заставляя магию послушно сплести между фалангами легкую сеть, которую манус и опустил на страдающего князя.

Зимой это заклятье действовало сразу, отгоняя от Тадеуша дурные сны и не позволяя самозванцу сойти с ума. Но слишком глубока оказалась рана от черной вести. Тадеуш вцепился пальцами в платок, принялся дергать, пытаясь сорвать ненавистную повязку. Он плакал, белая ткань вокруг глаз стала серой, залипла в глазницы, и он рвал ее ногтями, раня веки.

Манус вынужден был вновь переплести пальцы, отпуская на волю остатки силы.

Тадеуш почувствовал, как тяжелеют веки, как не стало силы в шее держать голову. Он опустился на пол и забылся сном.