Глава 55

Дверь отворилась без скрипа. Ждали. А может, напротив, не ждал уж никто. И без того жарко было в зале, полном людей. Умел Войцех собрать князей. Вон сколько набежало. Старики, что за свой удел дрожат; старшие сыновья, что со стариками своими не в ладу; младшие сыновья, что хотели бы в обход старших удел получить под свою руку. Набежали шавки, затявкали. Заплелись клубком падальщики, делят шкуру недобытого волка. Милош — гостеприимный хозяин — сидит, улыбается из-под седых усов, да только сразу видать: не он тут нынче за главного. Войцех. Отец.

Вспомнил Тадек, как метался от двора ко двору, уговаривал, упрашивал.

Поправил Тадеуш белый платок, поднял воротник. Знал, поздно или рано, придется с отцом лицом к лицу встать. Подготовился он ко встрече. Еще болели ребра от отповеди, когда, вытянув перед собой наговоренную книгу, отцом когда-то данную, направил Тадеуш против самого себя собственную силу, заставил белые ледяные змейки войти под кожу обжигающими иглами, кроить и перешивать контуры скул, линию подбородка.

Легко оказалось для всех стать Якубом. Привыкли люди от наследника глаза прятать, а если и глядят — так на белый платок. Да только отец не таков. Умеет Войцех Дальнегатчинский смотреть, все замечает.

Встал из-за стола, едва вошел Тадеуш. Тогда только и заметило Якуба Бяломястовского галдящее по лавкам воронье из мелких уделов.

Подошел Войцех. Посмотрел пристально в глаза — у Тадеуша едва ноги не подкосились. Узнает. Как воды подать узнает.

Не признал. Обнял крепко, отечески, да не так, как обнимал родного сына. Проговорил:

— Здравствуй Землицыным благословением, Якуб, князь Бялого мяста. Рад я, что ты пришел за наш стол. Ты отца потерял по прихоти Кровавого Владислава, а я сына. Думал я, что Тадеку моему когда-нибудь станешь ты братом, а вот как повернулось все, как сделалось.

Все умолкли, глядели на них с интересом и опаской.

— Не звал бы ты в голос, князь Войцех, того, кому за этим столом нет места, — сказал Тадеуш тихо. Голос глухой вышел и хриплый. Карканье воронье — под стать собравшимся в круг трупоедам. — А ну как услышит Владислав Чернский? О том, как он полста бояр в тереме замертво уложил, не шелохнувшись, и отповедь его не коснулась, сказки сказывают. Так в те поры ему тринадцать лет было, а сейчас Владислав в самой для мага поре. Не хочу я, Войцех, чтоб на моей совести реки крови вашей были.

— Молодец, Якуб, — похлопал Тадека по плечу отец. Ожгло чужое имя, словно прикосновение проклятого металла, встало в горле костяной иглой. — Не зря натаскивал тебя Казимеж, Бяломястовский Лис. Осторожен ты. И не виню. Владислав Чернец — словно занесенный меч. Надо всеми нами, а над тобой особливо. Не успел я это лезвие от сына отвести, тоже, как ты… осторожничал. Да только сжег и закопал я осторожность свою вместе с сыновьим телом, отдал Землице ею данное, а взамен получил месть как отповедь. Помогают князю Владу ветер и небовы твари, забыл он о том, что за всякое действо ответ полагается. Ударил он нас, каждого, меня ударил. Жизнь из меня, сына забрав, выбил одним махом. Не дает ему Землица отповеди, отступилась, так я дам.

Войцех поднял широкую ладонь с короткими, украшенными шрамами пальцами. Собрал пальцы в крепкий кулак. Потряс им в воздухе, словно мог Чернец видеть его. Страшно было лицо князя. Не человек, не господин — зверь загнанный, отчаянно оскалившийся.

— Себя тебе не жаль, так хоть наследника пожалей, — проговорил Тадеуш. В первый раз за долгие годы не пришлось кривить душой. Испугался он за брата крепко. — Ведь за то, что ты тут говоришь, за то, что сделать хочешь, не ты — род и удел твой ответят. Да, не убьет Владислав последнего в роду. Даже он, зверь, на такое святотатство не осмелится, да только кто помешает ему сделать Лешека твоего калекой, Войцех, вытолкнуть из ума, превратить в юрода, да стать при нем наставником, призреть бедолагу умалишенного вместе с его уделом? Подсунет под него девку, а потом, как родит она нового князя Дальней Гати — и прежнему господину конец.

Войцех слушал с каменным лицом. Гости на скамьях заерзали. Уж не так сладок показался им кусок, что сулил дальнегатчинец. А ну как за этот кусок отъест у них Владислав мяса вдоль хребта, да и сам хребет перекусит?

— Верно, Якуб Бяломястовский. Не зря говорил Казимеж, что лучшего советчика, чем ты, ему не сыскать. Да только не сберегли твои советы старого лиса. Дотянулся до него Чернец. Сам ты сказал, что в полной силе Владислав. Сорочину недавно перешагнул. Еще силен он, уже мудр, а умен и скор всегда был как ветер. Не сам терзает соседние уделы — радуга за него старается. Не успели снега сойти, по самой границе Дальней Гати три окошка радужных отворилось.

Князья зашептались: верно, у каждого было, что сказать о радужном проклятии.

— Думаешь, можно от него спрятаться, пересидеть у девки за подолом, затаиться в своем углу да подождать, пока отдаст Чернский палач Землице душу? Долгонько придется сидеть. Сидеть, запершись в дому, да с голоду подыхать, раз волк на дворе, или выйти за порог да прижать зверюгу рогатиной, выдавить жизнь из серого упыря? Как хочешь, князь, я тебя не неволю. За тобой твой удел, маги, мертвяки…

Тадеуш стоял, обливаясь холодным потом, под направленными на него, на него одного взглядами. Не будь лицо его повязано белым платком — едва ли вынес бы, да только схоронил его белый плат, защитил, словно заклятье. Будто встал между ними и соседями-князьями Якуб Бяломястовский. Будто он с ними заговорил: тихо, спокойно, печально.

— И ты прав, князь Войцех. Прав и не прав. Как сошел снег; прислал мне Владислав подводу со склянками. Настоем против радужной топи. Если он окошки открывает, то он и заботится, чтоб те вовремя затворялись.

— Верно. И нам прислал. И нам, — раздалось с нескольких сторон.

— Верно. Прислал. Обрадовались все, а? — Войцех обвел взглядом князей. — А завтра, как вспыхнут везде глаза смертные, радужные, как взвоете, побежите к Чернпу еще склянок просить, сколько-то он с вас золота возьмет? Да, не может он наши уделы силой взять, да только хитрости ему не занимать. Хитер был Казимеж, а и тот не обошел. Станет тянуть Владислав Радомирович по капельке, по денежке — досуха высушит. Сам беду посылает — сам лекарство от нее дает. Легко ж вас обвести, купить склянкой с прелой травой.

Войцех в сердцах плюнул под ноги.

— А что лучше, Войцех? — спросил вкрадчиво Милош. — Пойти против Чернца да в землю лечь? Верно, с наших могил хорошей травы наберет Владислав для своих склянок.

— Скоро родится наследник Черны, — сдержав бушевавшую внутри ярость, проговорил Войцех. — Был князь Влад неуязвим, пока был один, последний в роду, да только сам взял себе Эльжбету-бяломястовну.

Казалось раньше Тадеушу, что журчит имя Эленькино, искрами переливается, как весенний ручей, да только в устах отца зашипело оно, загудело, словно вот-вот ужалит.

— Сейчас ты, Якуб, сидишь и ждешь, пока Чернец с наследником у тебя Бялое отнимут. Да только может и наоборот быть. Мать и сестра твои в тереме у Владислава. Если удастся нам задавить Чернского волка — будут они свободны. Станет Эльжбета княгиней Черны, и над твоей головой тучи разойдутся.

— А если не задавим? — спросил Тадеуш, а может, и не сам он, а Якуб Белый плат, что засел у него во лбу, словно заноза, жег, гноился да никак не шел прочь. — Если, увидев среди вражеских стягов зеленый с Бяломястовским Лисом, не пощадит Владислав ни сестры моей, ни матери?

— И снова твоя правда, Якуб Казимирович, — опустил голову Войцех. — Сам решай, как быть. Сядь. Послушай. Авось да решишь, что зажился на этом свете Чернский палач, что ветер давно души его дожидается.

Тадеуш сел, с трудом подавив стон. Тело, изломанное магией и отповедью, ныло, словно тащили Тадека за лошадью через княжеский двор. Лицо саднило от копошащихся под кожей змеек силы. Жаль, уехал в Черну Иларий — мог бы он зачаровать да отповедь получить, пособить своему хозяину. Повалялся бы денек, поохал, не облез.

Согласие князя Бялого остаться и послушать остальные, видно, приняли за одобрение Войцеховых слов, а может, в отличие от Войцеха, не считали бессильного, ломанного топью Якуба за князя. Землица-то приняла, признала, да только случись что — на защиту Бялого скорее встанет душегуб-Владислав, чем собственный господин. Что он может, кроме как зыркать из-под белого полотна да советовать другим, как лучше голову сложить?

Тадеуш поманил к себе мальчишку с кувшином, опустил голову над полным кубком.

Скоро ясно стало, что уж все решил для себя и соседей Войцех. Собирает дружину, выспрашивает, кто сколько магов да мертвяков против Черны выставить может. Да что было взять с захудалых уделов книжников да палочников — кто тридцать магов готов прислать, кто и того не наберет. Разве Милош один может поспорить с Войцехом, да расщедрится ли, вынет ли из приданого своих девок золотишко, чтоб нанять вольных магов на полный герб, в пожизненное услужение? Сидит, улыбается, поглядывает на Тадека с интересом. Словно говорит глазами: вот ты каков, бяломястовец, меня подбил, может, и еще кого подговорил, да сам в кусты?

— Сколько ты дашь от Скравека, Милош? Много ли куньих магов у тебя на полном гербе?

Снова глянул Милош на Тадеуша, усмехнулся.

— Да человек пятьдесят дам. Только сказали мне тут, Войцех, что не в магах сила. Что бывает и простой люд, мертвяка-дурака стоит послушать, особливо если он на том языке разговаривает, которого нам не понять.

Все головы обернулись к хозяину Скравека, а тот медлил, посиживал.

— Рад я, соседи, что все вы за моим столом нынче собрались. Пиво мое пьете, едите то, что Землица послала смиренному старику Милошу…

Любил господин края куничьего поюродствовать, да в своем праве. Он хозяин.

— Не только стол я для вас приготовил, — сверкнул глазками Милош. — Суровые все, я погляжу. Уж на погост собрались, к Землице в ладонь. А вот я вас развлеку. Во дворе скоморохи мои вас дожидаются.

— Не в пору веселиться, Милош, — рассердился Войцех. — Не к месту твои скоморохи.

— А ты не глядя не решай, дядюшка Войцех, — задрал кверху бороденку Милош, погладил пальцами золотничье узорное запястье, изумрудами усыпанное. Напомнил Войцеху что хоть и старик, а маг посильнее дальнегатчинца.

Сам хозяин вперед пошел, дал знак дружиннику у входа — тот выскочил, верно, скоморохов позвать.

На дворе уж выставили лавки. Князья расселись, бранясь за лучшие места. Войцеха и Тадеуша посадил Милош подле себя: первого — по левую руку, второго — по правую.

«Держи друга по леву руку, а для врага будь пуста рука друга. Левая — к сердцу прижать, правая — на горле сжать», — вспомнил присказки стариков-магов Тадек. Значит, не доверяет ему куница Милош. Да и пусть. Лишь бы шел, куда гонят, да делал то, что надобно.

Знать, задумался Тадек. Не заметил, как вышли на середину двора Милошевы скоморохи. Только услышал — словно одним горлом — резкий испуганный вздох. Разглядели князья в руках у ряженых мертвяков проклятые железки — ножи да мечи.

— А ну, братцы, покажите, как лезвия-то ваши говорят, — крикнул Милош, махнув рукой.

Кто-то из князей не выдержал, побежал прочь с проклятьями. А мужички тем временем подняли вверх свои клинки: засияло на них, заплясало весеннее солнышко.

Хоть и были одеты они, как дружинники Скравека, а по лицам, обветренным, темным, ясно стало — не в дому ночуют эти плясуны, не для забавы достают свои железки. Замелькали мечи, словно крылья стрекозиные. Где коснется стрекоза полы плясуна — там прореха, где пройдет над землей — там травка первая весенняя, на припеке выглянувшая, начисто срезана. А как встретятся в полете меч да нож — словно щелкнет челюстью стальной медведь. И слышится в том звуке горячая жажда крови.

Бьют в песок, в землю широкие каблуки, летит на сапоги комьями трава, ими вырванная.

И оглянуться не успели князья, как подскочил к Войцеху один из бородатых скоморохов, приставил к горлу стальной коготь ножа. Не успел и подумать Тадек, что и как, — рванулся, выбил нож, упав на колени, заслонил собой отца. Обожгло железо, как раскаленное, руку, почувствовал Тадеуш, как колыхнулась в нем сила, прянула в пятки, испугалась стали.

Скоморох отпрыгнул, поклонился, словно и не он только что господина Дальней Гати едва не зарезал. Милош захлопал в ладоши, расхохотался. Тадеуш поднялся на ноги, отряхнул колени, гневно глядя на старика из Скравека, а тот знай веселится.

— Ну что, гости мои любезные, понравились ли вам мои скоморохи? Как думаете, по душе ли придутся они князю Владу?..