Глава 53
Верно, успокоится скоро сердце. Оттого разошлось, что давно не прикасался к ней мужчина, давно не ласкал никто, не говорил слова нежного, рук не целовал. Вот и ждет, надеется душа согреться в сильных руках.
Агата упала на постель, спрятала в ладони горящие огнем щеки.
Долго ли еще ждать? Солнце садится, да все не сядет.
Вчера уговорились они с Иларием, что придет манус, как стемнеет.
Лишь бы пришел, не испугался Владислава Чернского.
А ну как заплутает в дому, забудет то, что она ему рассказывала, не отыщет в темном тереме нужной двери?
Агата встала, набросила на плечи платок, шитый закрайскими цветами, отворила дверь.
— Здравствуй, матушка-княгиня, — прошептал Иларий жарко.
— Что ты в темноте стоишь, Илажи? Увидеть тебя могли, — испугалась Агата.
— Не увидели, — улыбнулся манус, и так и покатилось сердце до самых пят, защекотало в груди, тепло, ласково. Тянули, манили синие глаза, шелковые кудри, крепкие руки Илария.
Прильнула к нему Агата, позабыв обо всем. Знал Илажка, что делать, как ублажить, недаром боялся Казимеж, что прибьет, не побоявшись отповеди, какой-нибудь рогатый муж жениного полюбовника, красавца-мануса.
«Вот и тебе, Казимеж, Землицын свет, с рогами по тому свету ходить», — изнемогая от истомы, подумала Агата. Упала черная коса, вокруг головы обернутая по-вдовьему. Переплелись черные пряди с вороными кудрями мануса.
Руки, колдовские руки заставили тело полыхнуть жаром, как пучок соломы.
Не слышала Агата в жарком хмелю, как отворилась дверь. Как заполнили опочивальню люди.
Манус собрался уж прыгнуть в окошко, да не успел. Ударила по нему связывающим заклятьем заполнившая собой весь дверной проем баба.
«Не баба, — подсказал затуманенный мозг. — Дочь твоя, Эльжбета».
— Что ж ты делаешь, тварь, паскуда?! Меня с моим сердечком разлучила, в постель к душегубу положила, а сама с полюбовниками тешишься? Под самым боком у меня, у мужа моего?!
Иларий, полуодетый, лежал под окном. Застыла над ним, не зная, что делать, черная Надзея. Элька схватила мать за косу, дернула, зашипела:
— Опозорила! Сраму не оберешься. Завтра же в Бялое поедешь, стервь! Не нужна мне такая забота.
— Эльжбета, матушка, ребенка пожалей, не гневайся, — шептала Надзея.
— Ханна где? — зашипела Элька. — Небось к муженьку моему побежала, едва такое увидела.
— В город она ушла. Сама ж ты ее, матушка, за певцами услала. Песни на сон послушать.
— Песни? — оскалилась Элька. — Вон у нас какие песни!
И смолкло все. Встал на пороге князь Влад. Глаза стальным огнем пылают. Один взор и выдает, что в гневе князь. Пылает алым рубин на лбу, на обруче. Словно хищный зрачок горит.
Схлынула истома с Агаты, окатил спину холодный пот. Зачесался палец под золотничьим кольцом. Позвать снежные змейки, направить себе в грудь — и прими, Землица. Не пережить ей такого срама.
— Снасильничал он ее, — заверещала Элька. — В твоем доме, князь, такое делается, а ты не ведаешь! Высший маг, всесильный, отчего тещу свою не защитил?!
— Знаешь ты его, княгиня? — спросил холодно Владислав. То ли у жены, то ли у тещи.
— Не видала ни разу, — крикнула Эльжбета.
— Говорил он, что твой маг. Взял ты его на полный герб калечного, для башен своих. А он… излечился.
Князь перевел пронизывающий взгляд на Илария. Манус под заклятьем лежал смирно: ни дернуться, ни слова вымолвить не мог.
— Успела ты, княгиня, с насильником-то потолковать, посекретничать. Ну да ничего. Раз мой он маг — мне и карать. Прости, тещенька, что не защитил. Мой грех. Не искупить мне его, а все же попробую.
Владислав опустился на колени, сделал вид, что целует босые Агатины ноги. Поднялся в тишине, под испуганными взглядами баб выволок неподвижного Илария за волосы из опочивальни и дверь прикрыл.
— Довольный, душегуб, скалится, — прошипела Надзея.
Элька пнула материнскую ногу, свесившуюся с постели, и выскочила вслед за мужем, тяжело топая пятками по полу.
— Куда ты его, Владислав Радомирович? Убьешь?
