Отец умер во вторник. Утром. Позавтракал, оделся, чтобы идти на работу, подошел к двери и… тяжело осел на банкетку, схватившись за сердце. Мать отволокла потяжелевшее тело мужа на диван, вызвала «скорую». Та приехала на удивление быстро. Врачи честно отпахали два часа, но… ничего сделать не удалось.

Андрей в тот день был в Париже. На международной конференции по парфюмерии и косметике. Когда мать позвонила ему на мобильник, он досадливо сморщился и нажал кнопку отбоя. Многие говорят, что, мол, заранее знали, предчувствовали смерть близких людей, но у него нигде даже не екнуло. Наоборот, промелькнула мысль, что мать, проводив отца на работу, решила позвонить сыну, осененная какой-нибудь новой идеей, увиденной в телевизоре или почерпнутой в разговоре с соседкой. Но спустя пару минут звонок раздался снова. А затем еще раз. И он понял, что надо ответить, а то это будет продолжаться бесконечно. Вот именно тогда у него и появилось легкое ощущение тревоги. Андрей тихонько выбрался со своего места и выскочил в коридор.

Там он сам набрал номер матери.

— Мама, добрый день, что случилось?

— Андрюшенька… — начала та со слезами в голосе и запнулась, не в силах продолжать. А у него сжалось сердце. — Папа умер.

Обменять билеты удалось с трудом. Все рейсы были забиты. Так что не удалось достать даже бизнес-класс. Только эконом, в котором он не летал лет эдак пять. Но сейчас это было уже неважно.

В салоне «Айрбаса» было людно. К удивлению Андрея, народ забивал верхние полки едва только не чемоданами. От размеров сумок, баулов и кофров просто оторопь брала. Как будто в самолете не существовало багажного отсека. Он уселся на свое место и, откинув голову на спинку, прикрыл глаза. После всего, что случилось, после смерти деда они с отцом как-то постепенно очень сблизились. И иногда он даже в выходной брал билет на самолет, чтобы прилететь из Москвы в родной Питер и погулять с отцом по Летнему саду, а потом, вечером, посидеть на кухне с бутылочкой пива и поболтать о всяком-разном…

От мыслей о прошлом его отвлекла шумная компания, двигающаяся по салону в его сторону. Трое молодых людей с весьма рельефными фигурами и в кричаще-модном, как говорят нынче, прикиде и три девушки стандарно-целлулоидного вида. Все были изрядно навеселе и к тому же размахивали уже открытыми бутылками. Так что веселье, скорее всего, только разгоралось.

Когда вся компания с шумом и гамом устроилась за его спиной, он только поморщился и еще раз посетовал про себя на то, что не удалось достать бизнес-класс.

Его терпения хватило лишь до половины полета. Компашка усосалась купленным в «дьюти-фри» виски (хотя везти из Франции виски — полный моветон) по самые брови и пошла вразнос. Девицы визжали, парни орали, а один, похоже, самый заводила, стал домогаться одной молоденькой стюардессы с любой стороны оскорбительным предложением — прямо здесь устроить стриптиз. Он орал, что это просто преступление — скрывать такую фигурку под платьем, и швырялся смятыми бумажками достоинством в сотню евро. Никакие увещевания персонала на него не действовали, а когда ему пригрозили, что в Шереметьево его будет ждать милиция, начал орать, что он крутой, что и папа у него крутой и что он всю эту милицию видел в… и на…

Андрей терпел долго, пытаясь закрыть глаза и не обращать внимания. В конце концов, есть персонал и утихомиривать разбушевавшихся пассажиров — их работа. Но все-таки не выдержал. Встал и повернулся к компашке.

— Молодые люди, вы не могли бы вести себя потише.

— Чего? — пьяно осклабился заводила.

Их пытались утихомирить уже многие из пассажиров. Сначала женщины (вот ведь странно, почему среди русских первыми разбушевавшихся хулиганов пытаются укоротить именно женщины?), а потом и некоторые мужики покрепче. Но как-то в розницу и не переходя к решительным действиям. Что, как он знал, подобных типов только раззадоривает. Так что «общение» как бы уже прошло так называемую «культурную» стадию. То есть сейчас уже не должны были употреблиться слова, с которых начал Андрей, а более подходящим было бы: «Заткнись, урод — пошел на …»

— Понимаете, — совершенно спокойно продолжил Андрей, — я лечу на похороны отца, и у меня сейчас не слишком спокойное душевное состояние. А ваше поведение меня провоцирует на какой-нибудь эксцесс.

— Чего? — На этот раз в голосе прозвучало недоумение. Столь сложные фразы выходили за пределы понимания затуманенными алкоголем мозгами.

— У человека горе, понимаешь ты, урод? — попытался в очередной раз достучаться до чего-то человеческого какой-то пассажир, похоже, тоже уже находящийся на грани. Но бесполезно. Это довольно красивое, сформированное умелым тренером в явно дорогом фитнес-клубе тело молодого и симпатичного человека, одетое, наверное, в самых дорогих бутиках улицы Риволи, сейчас до самых кончиков заполняло радостное и чувствующее свою (настоящую или мнимую, неизвестно) безнаказанность быдло.

— Пошел на х… — привычно-радостно промычало оно и… захрипело, опрокинувшись на спинку собственного кресла.

Все замерли, и потому голос Андрея разнесся в абсолютной тишине:

— Понимаете, мальчики, в мое время молодые парни считали для себя… престижным учиться сражаться. А не просто скульптурно надувать мышцы на тренажерах. Поэтому мы качали их в секциях бокса, самбо или карате, а не на… беговых дорожках, велотренажерах или массажных в дорогих фитнес-клубах. А потом мы шли служить, служить своей стране. В армию. Где нас тоже учили сражаться. Причем неплохо. И потому я могу убить вас… как минимум пятью разными способами. Например, вот этот удар, — Андрей кивнул на все еще судорожно хрипящего и держащегося за горло красавчика, — нанесен приблизительно в четверть силы от того, чтобы убить, и в половину от того, чтобы обеспечить ему месяц на больничной койке с парой гарантированных операций на трахее. Желаете испытать еще парочку?

Несколько мгновений в салоне висела тишина, а потом какая-то из девиц прошипела:

— Ты, дурак! Знаешь, кто у него папа?

Андрей пожал плечами:

— Может быть, ты и права. Но папа — там, — он показал рукой по направлению движения самолета, — а это… — он на мгновение запнулся, а затем, улыбнувшись легкой злой улыбкой, выдал пришедший ему в голову каламбур: — «Дерьмо без папочки» я превращу в котлету здесь. И сейчас. Причем все присутствующие подтвердят, что он меня спровоцировал. — Андрей наклонился к пацанам. — Расклад понятен?

Те молча закивали.

— Отлично. — Андрей вежливо улыбнулся и закончил уже ставшей стандартной фразой, сейчас звучавшей издевательски: — Спасибо за ваше согласие на сотрудничество…

Его встречал Сема. Уже сидя в машине и слушая, как тот рассказывает ему, что сделано для подготовки к похоронам, Андрей не выдержал и зло выругался себе под нос.

— Что-то не так? — озадаченно спросил Сема.

— Да нет… — Андрей мотнул головой, — все нормально, просто… был один инцидент во время полета.

Он коротко рассказал о происшедшем.

— Да уж… элита, мать ее, — выругался Сема. А потом, подумав, внезапно выдал:

— А знаешь, отчего все? Просто у молодых ребят нормального… образца нет. Причем не только у нас, в России. А везде. Помнишь, как Марк говорил, что и появление, и столь бурное распространение в богатых странах всяких там экстремальных видов спорта вызвано не только теми причинами, что обычно приводят социологи, а еще и тем, что всемерное насаждение так называемых «идеалов демократии» отняло у западной молодежи возможность стать этими… как его…

— Светлыми паладинами, — напомнил Андрей.

— Во-во, ими, — согласно кивнул Сема. — Мол, самый высший идеал — это «простой человек». Крестьянин то есть. А среди крестьян паладинов отродясь не было. Не крестьянское это дело. Крестьянину бы копеечку к копеечке копить, а куда-то скакать, за что-то там жизнью рисковать — это блажь.

— Да уж, Марк тебе изрядно мозги прочистил, — усмехнулся Андрей.

— Марк — голова, — не стал спорить Сема, — только ведь мы все это с тобой, Андрюха, и сами знали. То есть не знали, конечно, но чувствовали. А то чего бы мы в офицеры пошли? Ведь если человек надевает погоны, то, что бы там ни говорили, он принимает на себя обязательство, если уж так сложится — закончить свою жизнь гораздо раньше, чем ему отведено природой. Голову, так сказать, положить за друга своя, за страну свою и за людей. А это, знаешь ли, совершенно из той же области.

Похороны прошли хорошо. Если об этом событии можно так сказать. Тихо и как-то благостно. Проводить отца народу пришло много. И со старой службы, и с новой. Мать за эти несколько дней как-то резко сдала… но и как-то помягчела.

А на третий день, когда все гости уже разъехались, сказала Андрею:

— Вот мне теперь и жить-то незачем.

— Ты чего это, мама? — опешил тот.

Мать слабо улыбнулась:

— Понимаешь, Андрейка, мы с ним ведь очень… неровно жили. Мне все казалось, что он что-то делает не так, упускает какие-то возможности, ведет себя неправильно с важными людьми. А сейчас понимаю, что суета все это. И так горько оттого, что, может, каждая моя ссора у него по минуточкам жизнь отнимала… — Она запнулась, сглотнула, а потом тихо продолжила: — Я ведь последнее время ему лекарства покупала. К врачу бегала, чтобы рецепт выписать. На работу звонила, напоминала, чтобы капли свои не забыл принять. С утра вставала кашу варить, потому как с его желудком ему лишь это и можно было. Котлетки на пару готовила. А что мне теперь делать-то? — И она тихо заплакала.

— Мам, — потерянно произнес Андрей и прижал ее к себе, — ну не плачь. Папы нет, но ведь я еще у тебя есть.

— А тебе-то я зачем нужна? — горько усмехнулась мать. — Ты сам жить привык. И детишек у тебя тоже нету. Так что я для тебя одна обуза. — Она вздохнула и тихонько прошептала: — А мне бы так хотелось с внуками понянчиться…

К его удивлению, эта тема внезапно возникла спустя несколько дней. В совершенно другой компании, вроде бы абсолютно не имеющей отношения к той жизни, которую вела его мать. В тот момент, когда они, в довольно широком составе, обедали в «Ноа». Они собрались, чтобы поговорить о докладе, который Виктор готовил для Совета предпринимателей при президенте. То есть решили совместить, так сказать, приятное с полезным.

— Андрей, а ты не думал о ребенке? — внезапно спросил Марк. Андрей замер, поднеся вилку ко рту, пораженный столь внезапно возникшей, но так перекликающейся с недавним разговором с матерью темой.

— Нет. — Он положил вилку на стол.

— Зря, — спокойно сказал Марк.

С любым другим Андрей отшутился бы или, наоборот, жестко оборвал затронутую тему, но не с Марком. В их маленькой компании Марк был кем-то вроде «консультанта по онтологии», как обозвал его Сема. Причем он на полном серьезе доказывал, что вот, мол, несмотря на весь свой опыт они же не стесняются нанимать, скажем, психологов. Или коуч-тренеров для персонала. А вот должность юрисконсульта так вообще в штате. И не одного, а целого юридического отдела. И финансовый аудит они, как современная компания, вообще заказывают сторонним фирмам, хотя у них у самих в штате полно бухгалтеров, аудиторов и иных финансистов. А вот в том, что касается онтологии, большинство считает, вот, мы, мол, сами с усами. И это при том, что и само слово-то кое-кто не знает, а некоторые узнали совсем недавно. Так что то, что у нас есть Марк, уверенно заявлял Сема, то есть этот самый «консультант по онтологии», является для нас самым что ни на есть важным и уникальным ресурсом. Сильно увеличивающим способность их пока еще небольшой дружеской компании, представленной людьми, уже состоявшимися в разных областях, к выживанию и успеху. Он вообще всегда слушал Марка очень внимательно. И это Сема-то…

Поэтому Андрей несколько мгновений подумал, а затем спросил:

— А почему ты задал мне этот вопрос?

Марк пожал плечами:

— Понимаешь, мне кажется, что у тебя зарождается некий кризис, пережить который без ребенка тебе будет гораздо тяжелее, чем с ним.

— И что? — тупо спросил Андрей, не зная, как реагировать. То ли все-таки дружески послать, то ли срочно бежать на улицу, ловить первую попавшуюся женщину и уговаривать ее немедленно стать его женой. Впрочем, и бежать никуда не надо. Достаточно взять мобильник, войти в телефонную книгу и выбрать один из доброго десятка номеров. Любая из этих молодых продвинутых девочек с формами модели и умением стильно одеваться примется просто визжать от восторга, сделай он ей предложение выйти за него замуж. Вот только в качестве матери его детей он их представить не мог. Как подружку на час, на ночь, на неделю (тем более если эта неделя в Ницце или на Мальорке) пожалуйста, а как мать — нет, никак. Потому что всю свою сознательную жизнь эти девочки старательно культивировали в себе как раз те качества, которые никак не подходили матерям.

— Да ничего, — пожал плечами Марк, — просто подумай.

И, повернувшись к Виктору, продолжил как ни в чем не бывало:

— Знаешь, а ведь у тебя интересный доклад получается. Вроде весь такой экономический, но совершенно не про экономику.

— А про что же? — удивился Виктор.

— Про элиту.

И все задумались.

— Понимаете, — мягко продолжил Марк, — даже вы пока еще не элита. А только те, кто может ею стать. Хотя вам это сделать много легче, чем другим.

— Почему же это? — серьезно спросил Андрей, не потому, что не имел никакого ответа, а потому что знал, что не всякий для тебя вполне очевидный ответ есть верный.

— Ну хотя бы потому, что с вами случилось остаться хорошими людьми. И при этом стать успешными.

— Так уж и случилось? — усмехнулся Виктор.

— Ну ты же понимаешь, что я несколько утрирую, — улыбнулся Марк, — но всего лишь несколько. Потому что, в пределе, да, случилось. И это ваш выигрыш. Вы намного, на несколько весьма и весьма крутых ступенек ближе к тому, чтобы стать элитой… А многим другим только еще предстоит на эти ступеньки подняться.

— Предстоит? — не поверил Андрей. — То есть ты хочешь сказать, что сначала можно стать сволочью и подонком, а потом вдруг раз — и превратиться в хорошего человека?

— Ну да, — невозмутимо ответил Марк, а потом уточнил: — То есть я имел в виду несколько иное. Скорее тех, с кем случилось оступиться, кто просто поддался некоторым жизненным обстоятельствам, но раз уж ты так обостряешь, то да. И так тоже. И пример старцев это очень хорошо доказывает.

— Кого?

— Старцев. Духовных учителей России. Тех, к кому даже цари приходили на исповедь и для благословения.

На некоторое время над столом повисла тишина. Все напряженно размышляли над словами Марка.

— И как это? — выразил общее недоумение Сема.

— Дело в том, — пояснил Марк, — что значимая часть из них довольно долго были татями.

— Кем?

— Татями. То есть разбойниками и душегубами.

И эти слова вызвали новую волну тишины. А спустя некоторое время Марк тихо добавил:

— Смотрите, слова править и правда имеют один корень. Потому что одно невозможно без другого. И я бы присовокупил еще одно слово — правила. Потому что это именно то, что является продуктом, создаваемым элитой. Не деньги, не новые бизнесы, не говоря уж о всяких внешних атрибутах типа моды. Вы же сами видите, что все это сегодня создают обычные, мм, ну, скажем условно, крестьяне. Потому что очень существенная часть тех, кто сегодня считает себя элитой страны, в лучшем случае, я подчеркиваю, в лучшем случае этакие условные крестьяне, понятно, что я имею в виду не занятие, а лишь крайне примитивизированную систему ценностей. А то и просто скот… быдло. Причем часто даже кичащееся этой своей быдлостью… правда, называя это почему-то свободой… Но даже у таких есть шанс. Если они начнут не «рубить бабло» для красивой жизни, а править своими Владениями. То есть своими бизнесами, своим делами, ибо в отличие от, скажем, Средневековья сегодня Владения это уже далеко не только земельный капитал, то есть территория. А и финансовый, и промышленный, и даже виртуальный. Ибо и тот, и другой, и третий имеют не только все значимые юридические атрибуты, но и наполнены людьми, неким образом живущими внутри них. И, опять, смотрите, вы уже пытаетесь это делать и потому опять впереди… Так вот если они начнут по-настоящему править ими, то есть задавать им правила, неким личным участием, примером внедрять для тех, кто, так сказать, живет в этих Владениях, праведные, то есть соответствующие правде образцы… и, смотрите, через это и некоторым образом править страной… Причем, заметьте, я ничего не говорю о политике и политической власти. Потому что это совершенно другое дело. Скажем, у тех же старцев не было никаких высоких чинов даже в церковной иерархии — монахи и монахи… Вот только тогда они и станут элитой. — Марк окинул всех взглядом и, улыбнувшись, тихо закончил: — Даже если до этого многие из них были татями.

Все некоторое время сидели, напряженно размышляя над его словами, а затем Виктор, усмехнувшись, произнес:

— Я знаю, как назову теперь свой доклад. — Он обвел всех взглядом и твердо закончил: — «России нужны князья, а не тати!»…

А на следующий день у него зазвонил телефон. Личный. Оставшийся еще с тех времен, когда у него был всего один мобильник. Андрей несколько мгновений недоуменно смотрел на незнакомый номер, но затем решился и нажал кнопку ответа.

— Привет, Данилов, — раздался в трубке знакомый, но уже давно забытый голос, — ты так и не сменил номер. Не хочешь пригласить девушку в ресторан?

Он назначил встречу в небольшом японском ресторанчике «Маленькая Япония». И приехал туда на такси. Решил не брать свою служебную машину, сам не понимая почему. Какое дело успешной американке до его нынешних финансовых успехов и свершений?

Тина уже сидела в кафе. Когда он появился, она встала и, протянув ему обе руки, просто сказала:

— Данилов, ты даже не представляешь, как я рада тебя видеть.

Андрей улыбнулся и протянул ей букет, который купил тут же, на углу. Она выглядела потрясающе. Нет, время, конечно, оставило на ней некоторые следы, но они ее абсолютно не портили. Если можно было так выразиться, она из совершенно потрясной девушки превратилась в… совершенную женщину.

— Я тебя тоже. Давно приехала?

— Две недели назад.

— А что же сразу не позвонила?

Тина пожала плечами:

— Да так… сглупила.

Вечер прошел на удивление хорошо. Тина была на редкость спокойна и как-то по-домашнему мягка. Из нее напрочь исчезла прежняя настороженность охотницы, даже вроде как на ни к чему не обязывающей прогулке все равно продолжающей выслеживать лакомую добычу. Сегодня она совершенно точно никого не выслеживала. А просто тихо получала удовольствие от встречи со старым… вот черт, и не определишь, кем они друг другу приходились. Знакомыми? Ну да, наверное, если, конечно, забыть ее «А если я научусь?». Его вдруг кольнуло сожаление, оттого что когда-то давно он даже не попытался воспользоваться шансом, который предоставлял ему ее тот самый сакраментальный вопрос. Но этот вечер совсем не хотелось портить сожалениями.

О своей американской жизни Тина особенно не рассказывала. Отшучивалась больше. Но и так было видно, что все отлично. Женщины, у которых крупные проблемы, ТАК выглядеть не могут.

Когда они сели в такси, он предупредительно спросил:

— Куда тебя отвезти?

Тина повернулась к нему и, одарив его ослепительной улыбкой, внезапно спросила:

— А ты не хочешь показать мне свою квартиру?

Андрей замер. Да уж, на столь откровенное предложение он не надеялся. Хотя и нельзя сказать, чтобы втайне… нет, не мечтал, а просто не испытывал сожаление оттого, что столь роскошная и успешная женщина наверняка оскорбится, если он хотя бы намекнет об этом. Тина молча смотрела на него.

— Ну… да, — несколько ошарашенно ответил он и назвал таксисту свой адрес…

Потом, когда они лежали рядом на скомканных и мокрых от пота простынях, он тихо спросил:

— Зачем тебе это?

— Надо было, — ответила она и тяжело вздохнула.

Андрей криво усмехнулся:

— Захотелось наставить рога американскому мужу?

Он ожидал взрыва, но Тина отреагировала необычно:

— Не надо, Данилов, тебе не идет.

— Что? — не понял он.

— Изображать из себя циничного подонка.

Некоторое время они лежали молча. Но затем он вновь, с мягкой настойчивостью, спросил:

— А все же почему?

Тина несколько мгновений размышляла, а затем, коротко вздохнув, внезапно решилась:

— Знаешь… святые отцы были правы.

— То есть? — не понял он.

— Ну, когда говорили, что, если Господь хочет наказать человека, он воплощает в жизнь все его самые сокровенные мечты.

Андрей молчал, боясь спугнуть эту внезапно возникшую между ними тоненькую ниточку откровенности.

— Я ведь, Данилов, получила все, о чем мечтала: богатого мужа, собственный дом, «Мустанг», ежегодные две недели летом на Багамах и рождественскую неделю скидок в Лондоне… Только, как выяснилось, это все чушь и блажь. И на самом деле мне ничего этого не надо было.

— А что надо? — тихо спросил Андрей.

— А мужика нормального, — так же тихо ответила Тина и, повернув к нему лицо, легонько коснулась своими безупречно вычерченными губами его обнаженного плеча.

— А Фил что, был ненормальным?

— О-о нет… То есть да, нормальным. По-американски. Стопроцентно нормальным американским мужчиной. Двинутым на стремлении к успеху. И я для него была еще одной… виньеточкой в старательно выписываемой им, всей его жизнью, иконе воплощенной американской мечты по имени Фил Паттерсон. Так же, как дом, «порш» и личный вертолет. Нет, он, скорее всего, предпочел бы в качестве жены звезду «Плейбоя». Но Анна Николь Смит внушила всем американским мужчинам, что звезды «Плейбоя» — стервы и суки. Так что он обошелся товаром чуть ниже уровнем. А что, моя морда, конечно, не украшала обложку или, там, разворот «Плейбоя», но тоже ничего. К тому же три языка и два образования. Плюс этакая русская экзотинка.

— И чего же тебе не хватало?

— Ох, Дани-илов, — усмехнулась Тина, — ты хоть представляешь себе, как тошно, когда на твою нормальную русскую бабскую истерику тебе ледяным тоном отвечают: «Дорогая, мы должны в понедельник обсудить это с твоим психотерапевтом». Они же там все неживые. Куклы какие-то. Причем сами-то себя считают не только живыми, но и единственно реальными. А весь остальной мир — грязь и отсталость. Фил же искренне считал, что я должна быть ему по гроб жизни благодарна только за то, что он «дал мне шанс попасть в Америку».

Андрей мысленно пробежался по своей телефонной книге, представил, скольким из тех, кто был там записан, всего того, что Тина получила, хватило бы с головой. И так же мысленно покачал головой. Уж слишком большой процент получался. Да уж, вот она, экспансия американских ценностей во плоти. Молодых, прямо-таки картинно красивых и незакомплексованных баб — море, а жениться не на ком!

— Значит, ты теперь обеспеченная бывшая американская жена?

— Нет, — мотнула головой Тина, отчего ее мокрые от пота волосы ударили ему по плечу.

— Как нет?

— А так, — рассмеялась она. — У нас же был брачный контракт. И раздельные траты. Ну, то есть он мне время от времени делал подарки. И, пока я еще не пошла работать, я пользовалась его кредитной картой. Но в остальном каждый жил за свой счет. Так что когда он мне с апломбом объявил, что, подав на развод, я останусь нищей, будучи совершенно уверенным, что приводит просто убийственный аргумент, я только рассмеялась ему в лицо и ушла. Не взяв ничего не только из его подарков, но и из того, что купила себе сама. И даже не стала нанимать адвоката. Мой личный счет он все равно не сумел бы заблокировать, а там на билет домой и на первое время здесь вполне хватало.

— И что теперь? — спросил Андрей.

— Не знаю, — пожала плечами Тина, — буду жить. Здесь. Дома. Я там стала неплохим специалистом по американскому патентному праву. Так что не пропаду… Я, как приехала, первую неделю каждый день ревела. Иду по Бульварному, а слезы из глаз так и катятся… Знаешь что, Данилов, — она перевернулась на живот и посмотрела ему в глаза, — мне от тебя ничего не надо. Ни денег, ни подарков, ни ресторанов. Хватит, наелась! А если чего захочется — сама заработаю. Просто… будь рядом. Хоть иногда, время от времени. А то я тут посмотрела — у нас-то тоже нормальных мужиков сейчас раз-два и обчелся. Все какие-то клоны Фила, с разными извращениями.

Андрей улыбнулся:

— Нет уж, шалишь, у нас пока еще нормальных мужиков хватает. Это я тебе точно говорю. И, знаешь. — Он на мгновение замолчал, немного испугавшись того, что собирался сейчас произнести, но затем, мысленно жахнув шапкой о землю, решительно произнес: — Мне кажется, что тебе надо срочно учиться делать пельмени.

Глаза Тины вспыхнули, губы дрогнули, но она сдержалась и тихо сказала:

— Дурак ты, Данилов… Я и так умею.