Глава 6
— Ирина Борисовна, к вам Ивар Арнольдович.
— Пусть заходит. — Ирина отодвинулась от компьютера и повернулась к двери. Ивар просунул в кабинет свою нордически белокурую голову с безукоризненным пробором. Ирина улыбнулась:
— Добрый день, Ивар, заходи, садись.
— Здравствуйте, Ирина Борисовна. Тут есть несколько документов, следует подписать…
Ивар был латышом, причем натуральным, из Вентспилса. Окончил обычную латышскую школу, отслужил в армии, еще советской, причем как раз тогда, когда в трех прибалтийских республиках развернулась яростная борьба за «независимость и право маленьких, но гордых народов самим решать свою судьбу». Уже во времена независимости окончил экономический факультет Рижского университета, потом еще два года учился в Швеции. А затем неожиданно для всех, в том числе и для своих родных, уехал в Москву. По существу в никуда, поскольку ни друзей, ни родственников у него в этом городе не было. Первое время пробовал себя в разных областях, даже на телевидении, а затем устроился по специальности. Да еще куда? В российское отделение мирового концерна «Юнилевер». Почему он оттуда ушел, было загадкой, даже после того как Ивар сам об этом сказал:
— Для того чтобы работать в американской фирме, мне не надо было никуда уезжать. У нас их достаточно. А я хочу работать в русской.
Чем этаким русская фирма оказалась лучше американской, никто не понимал. Но как-то грело…
Ирина фирма уже довольно солидно разрослась и теперь включала в себя сеть из трех магазинов, которые были скорее даже не магазинами, а выставочными залами и офисами продаж. Заниматься дизайнерскими изысками у Ирины теперь времени было не слишком много, но иногда она все же улучала возможность вырваться из каждодневной бумажной круговерти и, как она это называла, «порисовать комнатки». В принципе у нее теперь работали трое дизайнеров, причем натаскивала их она сама. Так что, по сути дела, необходимости делать это у нее не было, но ей это нравилось, а благодаря Ивару, который взвалил на себя основную массу бумажной круговерти, даже иногда и получалось…
Не успели они с Иваром закончить с документами, как в кабинет заглянул Никита. Ирина кивнула.
— Да-да, вижу, время уже. — Она вздохнула. Им предстояли очень важные переговоры. Но насколько они были важными, настолько же и неприятными… Дело в том, что на юго-востоке у них образовался довольно солидный пул клиентов. И его они, вследствие бурного развития конкурирующих фирм, вполне могли утратить. Если не открыть там еще один, четвертый офис продаж. А самое пригодное для этого место оказалось уже занято. Причем дышащим на ладан магазином дешевой бижутерии, парфюма и китайских тряпок. Как удалось разузнать, точка себя явно не окупала, но, поскольку принадлежала она местному крутому, держащему район, тот мог себе позволить содержать и убыточное заведение. Ира готова была локти кусать, представляя, как она могла бы развернуться на этой точке. И именно этим был вызван такой не слишком разумный поступок, как попытка договориться. Крутой тут же решил поглумиться над глупой бабой, лезущей в бизнес… И вот сегодня предстояло с ним встретиться уже в четвертый раз.
К месту переговоров они с Никитой подъехали за пять минут до условленного времени. В машине Никита успел рассказать ей все, что еще смог разузнать об их визави. В принципе большую часть услышанного Ирина узнала еще перед первой встречей. Крутого звали Павел Яковлевич. Он был из бывших исполкомовских работников, но старательно изображал из себя «блатного» (ну да мало ли народу этим грешит). На самом деле он ни разу не сидел и даже не привлекался. И, может быть, именно из-за испытываемого вследствие этого чувства некоей ущербности никогда не упускал случая показать свою крутость. Как сейчас с ними. Хотя, говоря откровенно, для них он действительно был крут. Потому что мог себе позволить даже небольшую войну в масштабах района. И хотя эта точка ему по большому счету была не нужна, отдавать ее он все равно не намеревался.
— Так что, Ирина Борисовна, единственное, о чем нам действительно стоит подумать, так это о том, как вывернуться из этой истории с наименьшими потерями.
— А что, могут быть потери?
Никита пожал плечами:
— Все может быть… мы уже обратили на себя его внимание, а он явно круче. И если по поводу первых двух магазинов я не волнуюсь, здесь мы прикрыты крепко, то вот с новым, что на Мусы Джалиля, я не так уверен.
— И что же делать?
Никита пожал плечами:
— Это уж вам решать. С его шестерками я бы разобрался, но ведь на этот раз он опять прибудет сам. — Никита хмыкнул. — По-моему, ему доставляет удовольствие… общаться с вами в его обычной манере.
— Ага, — скривилась Ирина, — «ставить на место эту зарвавшуюся бабу», — глухо процитировала она и зло проговорила: — Знаешь, Никита, мне от этого еще больше хочется забрать у него эту точку. Чтобы навсегда стереть с его рожи эту гнусную ухмылочку.
Их визави уже был на месте. Когда они с Никитой вошли в кабинет, он, вальяжно расположившийся за здоровенным лакированным столом, не отрывая зада от мягкого кожаного кресла, расплылся в скабрезной ухмылке.
— О, Ирина Борисовна, вы, как всегда, неотразимы.
— А вы бы, Павел Яковлевич, хоть задницу от кресла оторвали, — сердито бросила Ирина, усаживаясь напротив. Прошли те времена, когда хамские рожи могли повергнуть ее в трепет.
— В присутствии женщины — всегда пожалуйста, — парировал тот, — но вы-то ж бизнесмен и даже, — тут он хохотнул, — почти конкурент.
Рассевшаяся по бокам «челядь» угодливо захихикала. Ну еще бы, баба — и конкурент! Ну дает хозяин, скажет же такое…
— Ну что, с чем сегодня пожаловали?
Ирина раскрыла папку и выложила перед ним на стол листки.
— Вот, проект договора.
Павел Яковлевич небрежно сгреб бумажки и поднес к носу. Он был слегка близорук, но отчего-то не носил очков. Видимо, считал, что они никак не сочетаются с тем образом, который он так старательно культивировал.
— Скока-скока? Да-а, солидно, — ернически закивал Павел Яковлевич и, сделав театральную паузу, выпалил: — Пару раз в сортир сходить, может, и хватит!
«Челядь» охотно заржала…
Следующие полтора часа стали для Ирины и пыткой, и, к ее удивлению, временем, так сказать, отдачи долгов… По уму сразу же после его заявления по поводу проекта договора следовало просто встать и уйти, но Ирина внезапно закусила удила. Перед ее глазами встали все те случаи, когда ей приходилось, сжав зубы, терпеть насмешки и унижения, и она решила если уж не добиться своего, то хотя бы не дать этому очередному грузному, одутловатому «хозяину жизни» вновь безнаказанно потоптаться на ее самолюбии. Несколько раз в течение разговора после ее слов в кабинете устанавливалась напряженная тишина, а «челядь» настороженно пялилась на хозяина, ожидая приказа «кусать и рвать». Но обходилось. Никита выпал из разговора минут через пятнадцать после его начала и скромно сидел в уголке дивана, явно пребывая в лирическом настроении и наслаждаясь происходящим. А Ирина уже несколько раз ловила на себе удивленно-настороженные взгляды хозяина, который никак не мог понять, что это на нее вдруг нашло. Наконец после очередного пассажа Ирины он не выдержал и, подавшись вперед, угрожающе тряхнул щеками, свисающими по обеим сторонам его коротко стриженной по стандартной «блатной» моде головы.
— А за такие слова, девочка, у солидных людей принято отвечать.
Ирина откинулась на спинку кресла и, полоснув по Павлу Яковлевичу насмешливым взглядом, повернулась к Никите. Это явно была угроза. Он был начальником ее службы безопасности, и отвечать на угрозы — его работа.
— Ну, Никита, что скажешь?
«Челядь» подобралась, как легаши перед броском. Никита шевельнулся, заставив диван заскрипеть под его немаленьким телом, почесал нос и изрек, обращаясь к Павлу Яковлевичу:
— Знаете, у нас, новых русских, представления об этических нормах носят весьма расплывчатый характер, и уж ни при каких обстоятельствах эти представления не имеют характера категорического этического императива. Вы меня понимаете?
Около минуты в комнате было чрезвычайно тихо. Затем Павел Яковлевич кивнул, сказал:
— Нет вопросов, брателло, что ж ты раньше молчал.
После чего достал ручку, подписал договор и, не говоря ни слова, протянул Ирине…
Когда они уселись в машину, Ирина молча пожала Никите руку и тихо произнесла:
— Ты был великолепен, витязь.
Никита хмыкнул и мотнул головой.
— Что там я… вы бы себя со стороны видели, Ирина Борисовна. Он, вероятно, посчитал, что у нас в соседнем переулке сосредоточена по меньшей мере софринская бригада спецназа…
На Ивара подписанный договор произвел неизгладимое впечатление. Хотя отреагировал он на него в своей обычной прибалтийской манере — некоторое время молча изучал его (хотя сам же утром набирал его на компьютере) потом поднял на Ирину взгляд и переспросил:
— Так я могу перечислять деньги?
— Да, — кивнула Ирина и, не выдержав, широко улыбнулась: — Немедленно. Сразу после обеда. А сейчас, — она повернулась к Никите, — я предлагаю это отметить.
Никита понимающе кивнул и взялся за мобильник (два месяца назад они наконец дозрели до того, чтобы внести в перечень расходов еще и столь разорительную статью, как мобильная связь, а куда деваться — положение обязывало).
— Обедать будем в «Амфоре»? Тогда я бронирую столик на четверых.
Ирина согласно кивнула и сняла телефонную трубку. Глеб тоже должен был разделить ее триумф…
Обед пролетел в приятных воспоминаниях. Услышав о событиях утра в изложении Ирины и Никиты, Глеб только покачал головой, но немного погодя тоже развеселился и заявил:
— Да уж, а считается, что только блатная речь может звучать «круто»… Кстати, а знаете, как будет звучать на научном языке пословица «Смех без причины — признак дурачины»? — Он сделал паузу, окинул всех хитрым взглядом и выдал: — Индетерминированное судорожное сокращение диафрагмы с короткими выдохами через рот является неотъемлемым атрибутом человека с неадекватным восприятием окружающей действительности.
Все перестали есть, пытаясь продраться через все это скопище наукообразных терминов, затем Ирина прыснула:
— Да уж, Никита, представляешь реакцию Павла Яковлевича на такое выражение?
И зал ресторана задрожал от хохота.
Когда они вернулась в офис, в приемной ее ждали четверо милиционеров. Никита сразу подобрался и потянулся за мобильником, а Ирина замедлила шаг, лихорадочно припоминая, что же такого им могли поставить в вину. Или Павел Яковлевич опомнился и нажал на все педали?! Но Танечка разрядила ситуацию.
— Ирина Борисовна, это к вам… По поводу мебели.
С милиционерами Ирина провозилась почти полтора часа. Оказалось, это привет от приятелей Никиты из местного РОВД. Ребята были из Железнодорожного. Как-то они по своим делам попали в РОВД и были изрядно изумлены тем, как Ирина оборудовала там кабинеты. Ну, те и подкинули адресок. Знакомый Никиты капитан Шебаршин даже как-то звонил по этому поводу. Но тогда никто так и не появился. Как они рассказали, денег не было. А теперь появились. И они, как обычно, хотели «в точности как у мужиков». Ире пришлось их довольно долго убеждать в том, что в точности копировать не стоит. И даже кое-какие совпадения в размерах кабинетов тут ни при чем. Потому как, чтобы все получилось в лучшем виде, надо еще учитывать, как ориентировано здание, вид из окна, освещенность, расположение кабинета относительно лестниц и туалетов и даже характер работающих в них людей. А на робкое заявление, что со сметой у них… мягко говоря туговато, милостиво заявила, что услуги дизайнера будут бесплатными. Так что расстались они вполне довольные друг другом, договорившись, что завтра с утра Ирина с дизайнером подъедут к ним и там, на месте, все посмотрят.
После ухода милиционеров она почувствовала себя как выжатый лимон. Впрочем, этого следовало ожидать. Одна утренняя встреча чего стоила! И если после нее она какое-то время держалась за счет возбуждения, то пара бокалов вина и обед вкупе с затянувшейся беседой с милиционерами доконали ее окончательно. Ирина нажала на клавишу спикерфона.
— Танечка, не пускай ко мне никого с полчасика, — и подошла к дивану. Устроившись в уголке, она скинула туфли и, поджав ноги, смежила веки. В этот момент зазвонил телефон. Ирина досадливо сморщилась. Но если Танечка решилась потревожить ее покой, значит, дело того стоило. Ирина встала, подошла к телефону и сняла трубку…
Закончив разговор, она положила трубку и задумалась. Звонила учительница Павлика. У него вовсю расцветал кризис переходного возраста. Нет, с самой Ириной у него были вполне нормальные отношения, но вот о всех остальных взрослых у него как-то незаметно сложилось совершенно определенное мнение. И это регулярно выливалось в записи в дневнике либо жалобы бабушки. А серьезно поговорить с сыном у нее постоянно не хватало времени. Да и многого ли добьешься разговорами? А как действовать еще, она просто не представляла. Ну не лупить же его ремнем? А если лупить, то кому, Глебу? Так он, наоборот, Пашке только потакает. Как бы там ни было, с ним стоило это обсудить. Она вздохнула и снова сняла трубку…
Глеб оказался на месте. И даже мог уделить ей полчаса своего чрезвычайно загруженного и драгоценного времени. Когда Ирина поднялась к нему в кабинет, обставленный ею собственноручно (что, впрочем, принесло ей почти полумиллионный заказ от Академии наук), Глеб заканчивал с кем-то ругаться по телефону. Раздраженно бросив трубку на рычаг, он повернул к ней сердитое лицо, и в следующее мгновение оно осветилось улыбкой.
— Никак с сынулей проблемы?
— А… как ты догадался? — растерянно спросила Ира.
— Ну… у тебя было такое лицо… я бы сказал, типичное лицо обеспокоенной матери. По поводу своих рабочих проблем ты, как правило, волнуешься гораздо меньше.
— Скажешь тоже, — хмыкнула Ирина, припомнив начало дня.
— Ну… я же не говорю, что они легче. Просто волнуешься ты по этому поводу действительно гораздо меньше. Итак, в чем проблема?
Ирина пересказала ему разговор с учительницей. Глеб недоуменно пожал плечами.
— И что? Эта дама педагогику-то изучала? Типичное поведение ребенка в пубертатный период.
— Но мне-то что делать?
Глеб пожал плечами:
— Терпеть. Нести как крест. И… любить. Хотя с этим особых проблем нет. И это хорошо!
— Но… я же должна хоть как-то отреагировать.
— Обязательно, — кивнул Глеб и на мгновение замер, осененный какой-то мыслью. — А знаешь, у меня есть одна цитата, которая может оказать на твоего сына вполне благотворное влияние. Сейчас! — Он повернулся к компьютеру и начал что-то искать. — Вот, прочти сама…
Когда она вошла в квартиру, Павлик был дома.
— Привет, мам, — крикнул он ей из своей комнаты. Ира сняла туфли, пиджак и прошла в комнату сына. Естественно, он сидел за компьютером, на экране которого ревел и махал лапами какой-то страшнообразный монстр.
— Здравствуй, Павел.
Тот сразу нажал на паузу, отчего изображение на экране замерло, и настороженно развернулся к ней. Если мама называла его так… официально, значит, можно было ожидать неприятностей.
— Сегодня мне звонили из школы.
Павлик тут же ощетинился.
— А чего они сами… — начал он и… осекся. Мама всегда говорила ему, что, если ты хочешь кого-то в чем-то убедить, твоя позиция должна быть четкой, внятной и точно аргументированной. Иначе нет смысла вообще ее излагать. А сейчас он чувствовал, что с аргументацией будут проблемы.
— Паша… — начала Ира, — я не буду читать тебе нравоучений, но… ты слышал о Билле Гейтсе?
Павлик удивленно воззрился на мать:.
— Ну ты даешь, мам… конечно!
— И знаешь, что он думает по твоему поводу?
— По моему? — Павлик изумленно вскинул брови.
— Ну да. — Ира спокойно кивнула и, порывшись в сумке, достала дискету, на которую Глеб сбросил ей свой файл.
— Выйди из игры, пожалуйста.
— Мам, я… — начал было Павлик, но затем замолчал и, опустив голову, покорно убрал с экрана всех своих монстров. Ирина наклонилась, вставила дискету в приемник дисковода и, зайдя в проводник, открыла нужный файл. После чего вышла из комнаты. Павлик уставился в экран, на котором было написано:
«Билла Гейтса можно боготворить или ненавидеть, но сложно отрицать, что он неординарный и ясно мыслящий человек. Поэтому для всех, у кого есть дети любого возраста или кто сам еще в чем-то ребенок, полезно будет узнать соображения мистера Гейтса о том, как политически корректная, озабоченная тем, как бы, упаси бог, не задеть чьи-то тонкие чувства, уравнительная система образования США создала целое поколение детей, не имеющих ни малейшего представления о жизненных реалиях. Он изложил свои мысли в одной из школ, куда его пригласили выступить с речью.
Итак, „11 вещей, которым тебя забыли научить в школе“, по Биллу Гейтсу:
1) Жизнь несправедлива — свыкнись с этим фактом.
2) Миру наплевать на твое самоощущение и самоуважение. Мир ожидает от тебя каких-нибудь достижений, перед тем как принять во внимание твое чувство собственного достоинства.
3) Очень маловероятно, что тебе начнут платить 40 тысяч в год сразу после окончания школы. Ты не станешь вице-президентом компании с лимузином и личным шофером, пока не заслужишь этого.
4) Если ты думаешь, что твой учитель строг и требователен — подожди знакомства со своим боссом. В отличие от учителя карьера босса зависит от того, как ты справляешься со своими заданиями.
5) Обжаривать бургеры в „Макдоналдсе“ — не ниже твоего достоинства. Твои прадеды назвали бы любую, даже такую работу, „хорошим шансом“.
6) Не спеши обвинять в каждой своей неудаче своих родителей. Не ной и не носись со своими неудачами, учись на них.
7) До твоего рождения твои родители не были такими скучными и неинтересными людьми, какими они кажутся тебе сейчас. Они стали такими, зарабатывая на твое беззаботное детство, стирая твою одежду и слушая твою бесконечную болтовню о том, какой ты классный. Поэтому перед тем как отправляться спасать леса Амазонки от уничтожения жадным поколением твоих родителей, попытайся для начала привести в порядок свою комнату.
8) Твоя школа отменила деление на победителей и лузеров, жизнь — нет. В некоторых школах прекратили ставить плохие отметки, разрешили сколько угодно попыток сдать тест или ответить на вопрос… Это не имеет ни малейшего сходства ни с чем, происходящим в жизни.
9) Жизнь не разделена на семестры, летних каникул в ней не существует, и очень мало работодателей заинтересованы в том, чтобы помочь тебе найти твое собственное Я. Тебе придется делать это в твое личное время.
10) Не путай реальную жизнь с тем, что показывают по телевидению. В жизни людям приходится большую часть времени проводить не в кофейне, а на рабочем месте.
11) Поддерживай хорошие отношения с очкариками-„ботаниками“. Скорее всего, один из них когда-то станет твоим начальником».
Павлик пришел к ней в комнату спустя где-то полчаса, сев рядом, обнял ее и некоторое время молча сидел так, а затем смущенно пробурчал:
— Я никогда и не считал тебя скучной и неинтересной…
Ира тихонько рассмеялась.
— Ну спасибо… а что насчет всего остального?
— Да понятно все, — протянул Павлик, — завтра все исправлю… а дядя Глеб когда придет?
