Глава 18
{АЗА}

Заль трясет мой гамак.

– Просыпайся, дочка, – говорит она, – и поднимайся на верхнюю палубу.

На самом деле я не спала. После стычки с пиратами я с ног валилась от усталости, но потом стала прокручивать в голове все, что было сказано на палубе. Когда я вспомнила некоторые фразы Лей, у меня появилось еще больше вопросов.

Что все это значит? Я не успокоюсь, пока не пойму.

Заль ведет меня к штурвалу. Над нами усыпанное звездами небо.

– Тебе, должно быть, хочется узнать, что произошло этой ночью, – говорит она. Какая проницательность!

– Я знаю, что произошло, – отвечаю я. – Я отразила атаку пиратов, которые хотели меня убить. А вот почему все это произошло, для меня остается загадкой.

Заль неожиданно улыбается.

– Когда придет время, Аза, ты все узнаешь. Появление пиратки Фол стало для меня неприятной неожиданностью. Раз она нас выследила, значит, в Магонии о тебе узнали. Возможно, от Дыхания, доставившего тебя на борт. Я думала, получив взятку, он будет молчать, но на этих ужасных чудовищ нельзя полагаться.

Я пытаюсь вообразить, что такое «чудовище» в представлении Заль и остальных магонцев. Перед глазами встают разные картины: щупальца, Годзилла, ряды острых зубов. Штормовых акул я бы точно причислила к чудовищам. Но Дыхание – это другое. Похоже, магонцы боятся их куда больше, чем штормовых акул.

– Но что такое Дыхание?

– Они могут ходить по земле, среди утопленников. За определенную плату они готовы делать для нас работу, но добра от них не жди.

Не помню, чтобы я когда-нибудь раньше видела в ее глазах страх. Мне становится не по себе.

– В Магонии есть вещи, которые не стоит называть по именам. Для тебя это новый мир, для нас с твоим приходом он тоже стал новым. В центре этого мира ты. Ты – то, в чем так нуждается Магония.

«То». Не «та».

– Так что же я такое? – спрашиваю я.

Заль широко улыбается, обнажая острые зубы. Ее волосы колышутся на ветру.

– Ты моя дочь, Аза. Ты рождена, чтобы подчинять силы природы. Свою песню ты унаследовала от меня. И пусть мой голос забрали, теперь у нас есть твой.

После недолгой паузы она продолжает:

– Раньше я могла петь, как ты.

Расстегнув верхние крючки на куртке, она показывает мне безобразный темный шрам, рассекающий ее грудную клетку. Это не просто шрам. Раньше на этом месте была дверца, через которую влетал и вылетал ее канур, но потом ее будто запаяли. Все, что от нее осталось, – это темно-синяя полоса грубой кожи.

– Меня наказали за то, что я попыталась изменить Магонию своей песней, положить конец нашей зависимости от утопленников. Чтобы остановить меня, представители власти разорвали мою связь с кануром. С тобой такого не случится. Теперь мы намного сильнее, чем раньше.

И тут я понимаю, чего не хватает в ее голосе. Как же я раньше этого не замечала? У нее такой грубый, хриплый голос, потому что у нее нет канура. Их разлучили.

Так вот почему кричит Кару. Другого объяснения быть не может. Кару – птица сердца Заль.

– Он… он был…

– Ты слышала его песню, – говорит Заль, искоса взглянув на меня.

– Члены экипажа считают, что на корабле остался его призрак, – говорю я. – По их словам, он умер.

– И все же он продолжает петь, – говорит Заль. Но что-то в выражении ее лица, в ее позе подсказывает мне, что она не до конца откровенна.

– Он сошел с ума после того, как связь между вами оборвалась? – спрашиваю я. – Или он уже был таким?

– Ты слышала отголоски нашей старой песни, – говорит она с надрывом. – Я думала, что вылечу его, но у меня не вышло. – Она трясет головой, отгоняя печальные мысли. – Теперь уже ничего не поделаешь. Надо двигаться вперед.

В твоем возрасте мы с Лей читали предания о тех временах, когда магонцев ничто не связывало с утопленниками. Это не выдумки, это наша история. Я верила в предания и думала, что Лей тоже в них верит. Оказалось, что она мне лгала.

Мне в голову приходит еще один вопрос.

– Так за что же, – говорю я, – за что же тебя наказали? В чем было твое преступление?

В ее глазах вспыхивает огонь. На короткое мгновение во мне что-то пробуждается: сочувствие? Доверие?

– В том, что я говорила правду, – отвечает она.

– О чем?

На палубу поднимается Дай и, цепляясь за снасти, начинает передвигаться по корме.

Заль кивает в его сторону:

– Дай вылупился в забытом властями поселении на пришвартованных друг к другу кораблях. Когда-то у жителей этого поселения всего было вдоволь. Они посылали небольшие суда за урожаем и таким образом добывали себе еду. Но когда мир утопленников начал высыхать и поселенцам понадобилась помощь, Маганветар отказался выслать им пайки. Со временем их корабли пришли в негодность, а паруса умерли от старости. Шквальных китов в тех краях не водилось, и наступила засуха. Поселенцы медленно умирали от голода – как и утопленники, жившие под ними. Им оставалось лишь наблюдать, как горят поднебесные города и гибнет все живое.

Их ростры улетели в менее засушливые края, где стали гнездиться в снастях служебных кораблей. Поселенцы созвали совет. Было решено послать отца Дая со спасательной миссией. Семилетний Дай отправился вместе с ним, но их шлюпка попала в штиль. Изнемогая от жажды и голода, они много дней провисели в воздухе.

Отец Дая погиб, пытаясь спуститься по тросу к оазису, – продолжает она. – Он был растерзан стервятниками, а его останки упали в пустыню.

Дай трудится неподалеку. От плеча до кисти руки у него тянется длинный шрам. Я и раньше его замечала, но не знала, откуда он. Похоже, в Магонии шрамы есть у всех.

– Это все стервятники. С ними ты уже познакомилась, – говорит Заль с горькой улыбкой. – Дай был маленьким и худым, и ему удалось спастись. Но вернувшись домой, он увидел, что его мир развалился: все вокруг походили на обтянутые кожей скелеты; все вокруг умирали. Его мать, брата, сестру – всех постигла одна и та же участь. Из-за утопленников, которые испортили свою землю и выжгли свою почву, из-за столицы, где всем было на них наплевать, его народ погиб.

Я снова смотрю на магонского мальчика, который ежедневно отдает мне приказы и руководит моим обучением, и на этот раз не спешу отворачиваться. Он ведь и правда всего-навсего мальчик, проносится у меня в голове. Мальчик, который хочет казаться сильнее и решительнее, чем он есть.

– Я нашла его, – говорит Заль, проследив за моим взглядом. – Долгие годы я бороздила небеса мира в поисках тебя, не подозревая, что ты находишься внизу. Однажды наш корабль прибыл в поселение Дая. После швартовки я села в небольшую шлюпку и поплыла по пустынным воздушным каналам.

Тем временем Дай тайком проник на борт «Амины Пеннарум» и спрятался в трюме. Там я его и обнаружила много дней спустя с горсткой кукурузы. При мысли о боли, которую он познал, у меня разрывается сердце. Ни одно живое существо – будь то человек, ростра или магонец – не заслуживает таких страданий.

Я научила его петь. А еще я годами читала про историю Магонии: разбитые скорлупки, птенцы, которые умирали, так и не научившись летать, заброшенные корабли. Я разглядывала изображения неба и слушала песни шквальных китов.

Эти слова заставляют меня взглянуть на Заль по-новому. Я представляю, как она читает, закрывшись в библиотеке, и понимаю, что не такие уж мы и разные.

– Я странствовала по тем частям Магонии, которые первыми пришли в упадок. Я смотрела, как по небу гуляют невиданные прежде ветра, как разражаются неподвластные нам бури. А под нами моря затопляли прибрежные города и гибли урожаи.

Они намеренно уничтожают землю, на которой живут, и тем самым уничтожают нас, – подытоживает она.

Она имеет в виду все человечество.

Интересно, что бы я подумала о Магонии, если бы все еще жила среди людей? Что это паразитическое царство, ворующее у нас урожай?

Я представляю Дая, маленького, голодного, оставшегося в шлюпке в полном одиночестве.

Я представляю своих родных: вот они садятся в машину и едут по своим делам, выбрасывая ядовитые вещества в воздух и пропитывая ими почву.

Города, расположенные под нами, светятся красными, зелеными и белыми огнями. Вся планета состоит из машин, которые куда-то едут.

У меня возникает чувство, будто раньше, находясь на земле, я была слепой. А теперь?

– Что требуется от меня? – спрашиваю я.

– Смотри, – говорит Заль, указывая пальцем в темноту.

Неподалеку виднеется скопление облаков. Чем ближе мы подплываем, тем яснее в нем вырисовывается что-то еще. Обняв меня за плечи, Заль показывает на темное пятно в клубах тумана.

Я вдруг замечаю, что наше стадо шквальных китов куда-то пропало.

– А куда делись…

– Они сюда не заплывают, – говорит Дай, подходя к нам. Он снова читает мои мысли. – Они будут ждать нас на той стороне. Смотри, Аза. Смотри, как травят нас утопленники.

Дай освещает темную массу фонарем: она поводит одним плавником, а затем другим. На нас смотрит шквальный кит. От глаза до челюсти у него тянется страшная рана. В следующий момент я замечаю, что у него изуродовано все тело, но оружием таких повреждений не нанести. Это кровоточащие ожоги.

Он силится запеть, но у него не выходит. Из его дыхала вылетают красные брызги. Я знаю, как такой дождь называют на земле.

Кит громко стонет и ворочается с боку на бок в страшных мучениях. Он выпускает еще один фонтан, на этот раз более мощный: когда черно-красная жидкость заканчивается, из дыхала начинает идти прозрачная вода с маслянистым отливом. Все штормовые киты, которых я видела прежде, пели только радостные песни и с легкостью создавали дождь. При виде этой сцены к горлу подступает тошнота.

– В Магонии таких китов много, и каждый день рождаются новые. Они создают ядовитые штормы, – говорит Заль. Я заглядываю в глаз шквальному киту, и у меня сердце заходится от жалости. Петь, говорит он мне. Песня ночи. Песня смерти. Мимо корабля проплывают еще несколько раненых китов. От их тел исходит какое-то противоестественное сияние.

Они даже не могут переговариваться между собой. В их криках едва можно различить обрывки слов.

Милект начинает петь у меня в легком, так гневно и пылко, что меня бросает в дрожь.

Чем громче становится его песня, тем больше меня охватывает ярость, тем сильнее я сжимаю кулаки. Гнев окрашивает мысли, когда я думаю обо всех хороших людях на земле, об Илай, о моих родителях, о Джейсоне. Я слышу, как Свилкен поет у Дая в груди, и чувствую, как его трясет.

– Куда мы направляемся? – спрашиваю я у Заль. – И зачем?

Она пристально смотрит мне в глаза.

– Утопленники разрушают наш мир, а политика Маганветара только ускоряет его гибель. – Немного подумав, она продолжает: – В столице считают, что магонцы и дальше должны скрываться от утопленников, потому что другого выхода у нас нет. Маганветар сильно отличается от всех остальных магонских поселений. Каждый раз, когда его перемещают с места на место, его алчные жители разворовывают все поля, над которыми он останавливается. Корабли, собравшие лучший урожай, обязаны отдавать десятую долю столице. Еды у маганветарцев всегда в избытке, но бережливость им не свойственна: они требуют, чтобы им поставляли все лучшее, а несъеденные припасы оставляют гнить и засыхать. Утопленники сами умирают от ядов и голода, но Маганветар не желает порывать с прошлым.

– Мы больше не можем поддерживать курс, который выбрала столица, – говорит Дай. – Утопленники уничтожат наше небо, наш народ и наш воздух.

Мне хочется прокричать: люди ничего не знают о Магонии, они не знают, какой вред причиняют ей. Но, взглянув на гигантского шквального кита, который способен создавать только кислотный дождь, я не произношу ни слова. Люди знают о кислотном дожде, но все равно ничего не делают.

– В столице думают, что без посевов утопленников нам не выжить, – говорит Заль. – Но это неправда. Есть и другой путь.

Трудно представить себе, какое чудо способно залечить все раны, нанесенные нашей планете.

– Какой?

– Ты должна будешь кое-что добыть, – говорит Заль. – Утопленники спрятали эту вещь под грудой камней в таком месте, где, по их мнению, ее никому не достать. Ты должна будешь превратить камни в воду. Вместе с Даем – вдвоем у вас хватит сил. Затем мы поднимем добычу в небо.

– А что это такое?

– Аза, – говорит она. – Если утопленники умрут от голода, мы умрем вместе с ними. Если они погубят наши небеса, погибнем и мы. Мы должны заполучить то, что по праву принадлежит нам. Много лет назад утопленники кое-что у нас забрали: ты поможешь вернуть украденное. – Она улыбается, и это меня подкупает. – Утопленники украли у нас растения и спрятали их в подземном хранилище на Севере.

Теперь я понимаю, почему так осторожно вели себя члены экипажа в моем присутствии. Среди магонцев и ростр ходят легенды об эпифитах – волшебных растениях, которые должны были послужить пропитанием для всех небесных жителей. Может быть, магонцы утратили их из-за какой-нибудь невыгодной сделки с землянами?

– А почему бы Магонии не вступить с землей в переговоры? – спрашиваю я. Дай лишь посмеивается надо мной.

Я представляю, как делегация магонцев приземляется на лужайку перед Белым домом и просит, чтобы их пустили поговорить с президентом о торговле. Не сомневаюсь, что если бы магонцы действительно на это решились, то их застрелили бы еще на подлете.

Переговоры – это не вариант.

– Наш народ больше не может надеяться, что все образуется, не может рассчитывать, что другие поступят правильно. Теперь ты видишь, что ты можешь сделать? Для меня? Для всех нас? – Заль стучит ладонью по своей груди, там, где находится ужасный шрам.

Я встречаюсь с ней взглядом.

– Я должна добыть растения, – говорю я.

– Да, – кивает она. – Ты добудешь нам растения и спасешь свой народ.

И хотя я смутно понимаю, что ни одна сделка не может быть настолько простой, гневная песня Милекта, которая все еще звучит у меня в ушах, заглушает всякие сомнения.

– Идет, – говорю я.

– Клянешься? – спрашивает она, протягивая мне свою синюю мозолистую ладонь.

Я даю ей руку, не ожидая, что она проведет по ней крошечным серебряным ножом. Жгучая боль – и из пореза начинает сочиться чернильная кровь. Я делаю несколько нетвердых шагов назад, но Заль прижимает мою ладонь к своей, из которой тоже идет кровь.

– Мы уже связаны кровью, дочь моя, – говорит она. – А теперь мы будем связаны клятвой. Поклянись, что пойдешь до конца.

Наша кровь капает на палубу, а мимо медленно проплывает стадо раненых китов.

– Клянусь, – говорю я, провожая их взглядом, слушая их сломанные, безжизненные голоса.

Дай стоит рядом, положив руку мне на спину. С нижней палубы доносится голос Кару: один протяжный вопль в ночной тишине.

– Дочь моя, – говорит Заль, целуя меня в лоб.

Я зажмуриваюсь и на короткий миг возвращаюсь на землю. Мама укладывает меня спать, следит за тем, чтобы мне ничего не угрожало, поддерживает во мне жизнь – и так каждый вечер.

Затем я открываю глаза, и повсюду холодный ветер и затихающая песня больных шквальных китов, которых мы оставили позади.