Глава 14
{АЗА}
Больше всего «Амина Пеннарум» похожа на рыболовное судно, разве что улов наш находится не в море, а на земле.
Вот мимо проплывает груженный яблоками баркас, и оттуда нам машут флажком. Команда баркаса, которая целиком состоит из малиновок, поднимает свое судно до уровня нашего, и Заль предлагает им мешок зерна из трюма «Амины Пеннарум» в обмен на бочку яблок. Повстречавшись с небольшим буксиром, мы обмениваем часть запасов на увесистую свинью. Как только ростры выгружают ее на борт корабля, она с решительным видом куда-то убегает. От этого зрелища мне тут же хочется стать вегетарианкой.
Чуть позже, когда мы пролетаем над полем, у борта появляется рой пчел. Протирая запачканный кровью нож, наш грузный кок взбирается на верхнюю палубу и договаривается с ними об обмене меда на что-то из наших запасов. (Да-да, договаривается с пчелами. В роли переводчиков выступают ростры, которые общаются с пчелами с помощью гулкого жужжания.)
В полдень под прикрытием бури, которую создают шквальные киты, мы подлетаем совсем близко к земле. Я наблюдаю, как голубая сойка и парочка других ростр мастерски бросают лассо. В следующий момент петля затягивается, и из клубов тумана до нас доносится недовольное «му».
Я в полном недоумении. Неужели они заарканили… корову? Команда привязывает другой конец лассо к большому грузоподъемному крану, который свешивается с кормы, приводит кран в движение и поднимает корову на борт. Поверьте, животное, прибывшее на корабль таким манером, уже ничем не удивишь.
Помните все эти легенды про ворующие скот инопланетные корабли? Так вот, оказывается, виной всему не инопланетные, а магонские суда.
Но магонцы, как правило, только доят коров, а затем отпускают на волю. У нас они живут в специальных трюмах, где поддерживается более высокое давление, чем на остальном корабле: там им вполне комфортно – правда, без свежей травки они очень скоро становятся понурыми и капризными.
Создается впечатление, что мы живем на летающей ферме. Только вместо того, чтобы выращивать продукты самим, мы берем их у других: собираем кукурузу и пшеницу с чужих полей, затаскиваем на корабль чужой скот. При этом животные, которых мы не возвращаем на землю, нередко оказываются на столе у экипажа.
Солнце встает и садится семь раз. Я работаю, я ложусь спать. Каждое утро мне кажется, что, открыв глаза, я увижу свою комнату, свое стеганое одеяло, свою привычную жизнь.
Но вместо этого я вижу Ведду, которая квохчет и хохлится, одевает меня и заплетает мне косы. А потом строгое лицо Дая, который ругается из-за того, что я никак не найду свой голос, и отправляет меня мыть какую-нибудь новую часть корабля.
Временами я чувствую себя персонажем Оруэлла.
Впрочем, моя участь не столь печальна. Можно сказать, я попала в мир на границе между скотным двором и Нетландией. Добавьте ко всему этому шквальных китов и людей-птиц. Но, как ни странно, этот сказочный мир оказался настоящим. Мне приходится постоянно себе об этом напоминать.
Откуда я знаю, что он настоящий? Чего я только не испробовала, чтобы определить, жива я или мертва. «Мертвый ты иль не совсем, все равно тебя я съем! Ох-ох! Ух-ух!» Конечно, присказкой делу не поможешь, да и попала я сюда не по бобовому стеблю, но у меня вошло в привычку бормотать ее каждый раз, когда я ощущаю себя растерянной и беспомощной. Итак, чтобы понять, жива я или нет, я провела ряд опытов. В основном я проверяла свою реакцию на боль. Вывод один: раз я ее чувствую, значит, я все-таки жива. Жива и предположительно нахожусь в здравом уме, если мои расстроенные чувства и спутанные мысли можно так описать.
Все, что во мне есть рассудительного и рационального, порывается проснуться, начать яростно трясти первого, кто подвернется под руку, и кричать ему в ухо: корабли не могут летать! Нельзя управлять вещами с помощью песни!
Правда, любой магонец в два счета докажет вам, что это не так.
Я стараюсь сохранять спокойствие и делаю все, чтобы приспособиться к своей новой жизни. По-моему, у меня не так уж и плохо получается. После стольких лет борьбы с неизлечимой болезнью я уверена: привыкнуть можно к чему угодно.
Этим утром я вишу в страховочной привязи и, пытаясь не смотреть вниз, осторожно мою вырезанную из дерева расписную птицу, которая украшает нос корабля. Одно крыло у нее как у вороны, а другое – как у дрозда, одна половина головы совиная, а вторая – попугаичья. Лапки у нее как у цапли и фламинго, а хвост как у райской птицы. Выходит, талисман «Амины Пеннарум» неуклюже слеплен из частей разных птиц. Я сочувствую этому странному существу, потому что ощущаю с ним родство.
– Я тут слышал, у нас новая миссия, – говорит Дай. Как обычно, вид у него оживленный и взбудораженный. – Особая миссия.
Я молча смотрю на него в ожидании дальнейших объяснений. Дай обожает звук собственного голоса – только поэтому я вообще хоть что-то знаю о происходящем.
– До того как мы тебя нашли, мы летали над полями и посылали туда ростр с сетями собирать урожай. Скука смертная. Мы добывали пропитание и отправляли его в столицу. Но теперь у нас новая миссия, та самая, к которой Заль так долго нас готовила.
Я подаюсь вперед, но он замолкает: в этот момент на бортик приземляется ростра-беркут и с пронзительным криком превращается в ослепительную женщину с длинными, достающими до пояса волосами и желтыми глазами.
Вместе с ней прилетает еще одна ростра – девочка-сойка с ярко-синим ирокезом и белыми линиями под глазами. Она внимательно меня разглядывает. У нее черные глаза и по желтой полоске на каждой щеке, а вместо носа клюв. Как это ни парадоксально, я в жизни не видела никого красивее.
Мы с ней примерно одного возраста, думаю я.
– Отлично скребешь, – говорит сойка с усмешкой. Она некоторое время глядит на меня, и мне даже начинает казаться, что она вполне миролюбиво настроена.
К своему удивлению, я расплываюсь в улыбке. Многие члены экипажа проявляли ко мне интерес, но дружелюбием они не отличались.
Хотелось бы мне с кем-нибудь здесь подружиться? Всю жизнь у меня был только один друг – Джейсон.
Я оглядываюсь в поисках Дая, но он куда-то отошел. Это неудивительно: он ни за что не станет брататься с теми, кто ниже его по званию.
– Меня зовут Аза, – говорю я.
– Спасибо, что сообщила, тебя же тут никто не знает, – говорит она, склонив голову набок.
Она надо мной смеется?
– Я просто подумала… я хотела спросить… может быть, у тебя есть ответы на мои вопросы?
Она изящно пожимает плечами, от чего у нее немного взлохмачиваются перья. На форме у нее имеются цветные вставки, такие же яркие, как ее окрас.
– Может быть, – отвечает она. – Но не знаю, смогу ли я тебе помочь. Я ведь не офицер, а всего лишь обычный моряк.
– А я всего лишь младший матрос, – говорю я. Она смеется.
– Младший матрос, который имеет больше власти, чем все офицеры этого корабля, вместе взятые, – говорит она, указывая на мою нашивку. – Ты дочь капитана. Спасительница Магонии.
Спасительница?
Она явно надо мной издевается.
– Зови меня просто Азой, – настаиваю я. Она кивает.
– Я Джик. Я родилась на борту этого корабля и всю жизнь – сколько себя помню – участвовала в твоих поисках.
– Наверное, я должна сказать «спасибо»? – нерешительно говорю я, вызывая у нее улыбку.
– С виду ты вполне заурядная, Аза Рэй Куэл. Трудно поверить, что в тебе кроется такая сила.
– Как это понимать? – спрашиваю я, но Джик отворачивается и принимается за свои дела. Хотя фигура у нее человеческая, из-под униформы выглядывает шикарный длинный хвост, покрытый голубыми перьями. Он выглядит очень элегантно, как фалды фрака.
Некоторое время я завороженно его разглядываю.
Джик присоединяется к парочке других ростр. Они не делают мне замечаний и не исправляют моих ошибок – похоже, им некогда на меня пялиться.
Через некоторое время они устраивают перерыв на обед.
– Птичий корм, – говорит один из них, без энтузиазма разглядывая галету, которая лежит у него на ладони.
– Лучше поедим на земле, там-то уж точно найдется что-нибудь съедобное, – говорит Джик, но на нее тут же шикает член экипажа постарше, в котором по красной груди я узнаю малиновку.
– Ты что, захотела неприятностей? Это наш корабль, и нам очень повезло, что он у нас есть. Не все имеют такие возможности, как ты. У тебя есть уверенность в будущем, а с нами что будет, когда она закончит? Об этом ты подумала?
Малиновка с подозрением поглядывает в мою сторону и уходит, а я продолжаю чистить носовую фигуру.
– Что это с ним? – спрашиваю я у Джик.
Она пожимает плечами.
– Магонцы не могут спускаться на пшеничные поля. Мы нужны им, чтобы тянуть корабли, добывать зерно и делать судовую работу. Я такая же часть «Анны-Пенни», как снасти и паруса. И меня так же легко заменить.
– Не может быть, – возражаю я. – Ты же сама сказала, что родилась на этом корабле.
– Да, и чего я только не делала за эти годы – и сети плела, и волосы заплетала. – Она делает небольшую паузу. – Не знаю, заметила ли ты это, дочь капитана, но ты не внушаешь доверия. Навыков у тебя маловато.
Усмехнувшись, она указывает глазами на грязное пятно, которое мне так и не удалось оттереть.
Я издаю громкий, похожий на лай смешок.
– Да уж, я ничего не умею… кроме как молоть языком. Да я просто неудачница!
– Может, и так, – говорит она, присматриваясь ко мне, – но есть кое-кто и похуже. – Она кивает на Дая, который идет в нашу сторону, а затем подлетает к верхушке паруса, берет в руки трос и тянет его, пока крыло летучей мыши не расправляется.
– А что у нас за новая миссия? – тихонько интересуюсь я, когда Дай подходит поближе.
– Мы охотимся, – небрежно отвечает он.
– На что-то живое?
– Тебе это знать не положено. Такие сведения не сообщают младшим матросам, – самодовольно отвечает он.
Когда же он перестанет выпендриваться? Я бы театрально закатила глаза, вот только боюсь, как бы меня потом не отчитали. Он уже прочел мне миллион лекций о правилах поведения и надлежащем выполнении обязанностей.
Тут он замечает грязное пятно, на которое мне указала Джик. Раздраженно цокнув языком, он забирает у меня из рук щетку и, подобно цирковому акробату, запрыгивает на носовую фигуру. Удерживаясь ногами, он быстро отчищает грязь, снабжая свои движения комментариями, а затем делает сальто назад – и вот он уже стоит на палубе. Его движения такие уверенные и стремительные, что мне стоит больших усилий оторвать от него взгляд.
В попытке отвлечься я принимаюсь усердно работать щеткой. Я скребу все сильнее и сильнее, пока каждый фрагмент фигуры не начинает сиять чистотой. Тем временем мои мысли заняты другим: я вспоминаю свою прежнюю жизнь и сравниваю ее с новой.
Этот парень – Дай, – он мне никто. Он ничем не отличается от ребят и девчонок, которые ходят по коридорам нашей школы. Он ничем не интереснее их.
Вот только это не совсем так. Я заметила, что Магония уже потихоньку завладевает моим сознанием.
Нужно радоваться, думаю я. Со мной все в порядке, я могу нормально дышать. Вопреки всем прогнозам и ожиданиям, я не умерла.
Теперь у меня другая роль. Важная. В чем она заключается? Не знаю.
Здесь все по-другому. Здесь я стала другой. Лучше?
Хватит.
Даже если я проведу здесь всю оставшуюся жизнь, даже если я никогда больше не увижу Джейсона и свою семью, мне страшно от одной мысли, что я могу их забыть, потому что вдруг я забуду и себя саму? В кого я тогда превращусь?
Я скребу до тех пор, пока из пальцев не начинает сочиться синяя кровь, повторяя нараспев:
– Джейсон, Илай, Грета и Генри. Джейсон Илай Грета Генри. Джейсонилайгретагенри. И Аза.
Подняв голову, я вижу, что прямо надо мной стоит Заль, и на лице у нее написано разочарование.
Она становится на колени и протягивает руку, чтобы помочь мне забраться на палубу.
– Начинала я юнгой и дослужилась до капитана быстрее, чем можно себе представить, – говорит она. – В те годы дела шли очень плохо, и урожая, который собирали магонские корабли, не хватало даже на содержание экипажа. Наши шквальные киты начали болеть. Наш народ начал голодать.
Сейчас наши беды страшнее, чем когда-либо. Мир гибнет от ядов, и это дело рук утопленников. Они принесли нам множество страданий. Многие из нас умирают. Мы находимся в их власти.
Ты, Аза, скоро поймешь, что значит управлять будущим своего народа. Кто-то рождается, чтобы исполнять приказы, а кто-то – чтобы их отдавать. Этот корабль стал моим спасением – он спасет и тебя. А ты, в свою очередь, спасешь свой народ.
Заль кладет руку мне на спину. Это на удивление приятно. Интересно, почему? Потому что она моя мать или потому что она обладает большой властью на своем корабле? Может быть, мне просто нравится пользоваться ее расположением, чувствовать себя особенной?
– «Амина Пеннарум» охотится за сокровищами, Аза, – шепчет Заль. – И поднять их из глубин должна будешь именно ты
– За какими сокровищами? – допытываюсь я. – Зачем?
– Научись петь, – говорит она, – и ты все поймешь. Я уверена в этом.
Просто в голове не укладывается. В мире и правда все еще есть сокровища? Должна признаться, сама мысль об этом возбуждает во мне жгучий интерес. На ум приходят истории о пиратах, древних проклятиях, подземельях с ловушками и скелетах, охраняющих тайники.
Потом я вспоминаю о той самой птице, которая поет по ночам, отражая в своих песнях мои чувства, мою боль, о той самой птице, которую Ведда назвала призраком.
Не может же она и правда быть призраком? Хотя как я могу об этом судить, ведь я ничего не знаю о Магонии. Может быть, здесь повсюду витают привидения, а я об этом и не догадываюсь. Я же здесь чужая.
Заль встает за штурвал, где ее ждет множество детально составленных карт какой-то местности. На полях мне удается разглядеть изображения чудовищ.
На секунду внизу показывается кусочек земли, но потом под кораблем проходит шквальный кит, который взбалтывает воздух, пока он не превратится в тучу, способную скрыть все судно.
Джейсону (прекрати, Аза, перестань думать о нем, просто возьми и перестань) тут бы очень понравилось. Он бы разгуливал по кораблю с круглыми глазами и закидывал членов экипажа вопросами, и на его вопросы они бы отвечали охотно, потому что он еще не встречал такого специалиста, из которого не мог бы выудить любые нужные ему сведения.
Кроме того, ему еще не попадался такой факт, которому не нашлось бы места в его тайной копилке знаний.
Разумеется, были вещи, которых не знал даже Джейсон, но в умении запоминать его нельзя было превзойти.
Чего же он тогда не знал? Как быть обычным человеком? Этого не знала и я, но у меня хотя бы нашлось оправдание.
Как же мне не хватает Джейсона. Джейсона, который был моим лучшим другом и как никто другой умел действовать мне на нервы, Джейсона, который любил говорить по полчаса без передышки, засыпая меня интересными, но абсолютно бесполезными фактами, а затем вредно хихикал и громко удивлялся, почему же я раньше всего этого не знала.
Джейсона, который как-то раз, когда я проиграла спор, заставил меня станцевать на глазах у всех музейных хранителей.
Джейсона, который, когда я начинала кашлять, порой как будто впадал в прострацию. Он превращался в счетную машину, спрятанную в человеческом теле, и я понимала, что он судорожно подсчитывает процентное содержание кислорода в воздухе, концентрацию пыли и пыльцы, а также количество времени, которое уйдет на дорогу до ближайшей больницы.
Я такого поведения на дух не переносила, потому что в эти моменты он напоминал мне, что я больна.
Бывало, он бормотал себе под нос, чертил какие-то схемы, которые даже не собирался мне показывать, или обдумывал какие-то вещи, которые отказывался со мной обсуждать.
Так что, Аза, он не был совершенен. Отнюдь. Думая о нем, ты подсознательно пытаешься превратить его в кого-то, кем он никогда не являлся. И не важно, что, впервые увидев его (когда он пришел на твой праздник в костюме аллигатора), ты подумала: о господи, ну наконец-то – кто-то похожий на меня.
Но он не похож на меня.
Он человек.
Ну все, достаточно.
Замолчи, разум. Лучше замолчи.
Из глубин корабля доносится жуткий голос той невидимой птицы.
Нет, поет она. Оставь меня или убей.
Кару – так зовут эту призрачную птицу – срывается на крик, от которого у меня идут мурашки по коже, после чего снова начинает петь, но песня его скорее похожа на вопль отчаяния. Никто не обращает на него внимания. Все ведут себя так, будто ничего не слышат.
Я тоже пытаюсь его не слушать, но вдруг во мне пробуждаются обрывочные, едва уловимые воспоминания.
Кто-то склоняется над моей колыбелью.
На короткий миг я вижу свою собственную малюсенькую ручонку в чьей-то руке в черной перчатке.
И на этом воспоминание, длившееся не дольше, чем судорожный вдох, обрывается.
Убей меня, кричит призрачная птица. Разбитое сердце. Разорванные нити.
Я вздрагиваю – на этот раз от того, что Дай дергает меня за плечо.
– Не работаешь – так отойди, – говорит он. – Я из-за тебя не могу достать сети.
– Ты это слышал?
– Что?
– Птицу?
– Нет, – говорит он, склонив голову набок.
Что это было за воспоминание? Я тяну его за рукав.
– У меня вопрос. Магонские младенцы. Что они из себя представляют?
– Они? – говорит он. – Ты хотела сказать «мы»? Мы вылупляемся из яиц. А еще мы гораздо умнее новорожденных утопленников. – Он расправляет плечи и выпячивает грудь. – Я вот, например, прекрасно помню, как вылупился.
Он, видимо, хотел вызвать во мне восхищение, но я не собираюсь потакать его тщеславию.
– А что это за птица? Та, которая кричала?
– Призрак, – сухо говорит он.
– Она канур?
– Это уже два вопроса, – ворчит он. – Или четыре – смотря, как считать.
– Дай, ну пожалуйста.
– Просто… – сердито шипит он, оглядываясь по сторонам и уводя меня подальше от членов экипажа, находящихся поблизости. – Просто забудь о ней. Твое появление на борту ее встревожило.
Немного поразмыслив, я говорю:
– Но если она действительно умерла и стала призраком, то чем же она была раньше?
Дай нетерпеливо вздыхает, раздраженный моим невежеством.
– Птицей сердца.
– А что такое «птица сердца»?
– Птицы сердца особенные, – отвечает он после минутного молчания. – Но эта давно сломалась. Не бойся, она не опасна. Она погибла, а ее скорбь осталась. Видимо, поэтому она никак не хочет покидать корабль.
– А ты уверен, что она не…
– Аза, если бы она была настоящей, я бы хоть раз ее да увидел. Не думай о ней. Это просто старые печали громко напоминают о себе. Порванные узы – дело серьезное. Иногда даже смерть не дарует покой. А теперь покорми-ка парус.
Он дает мне небольшую сеть и указывает на крупных мотыльков, хлопающих крыльями у зажженных ламп.
Наловив мотыльков, я подношу летучей мыши ее трепыхающийся обед. Мы долго смотрим друг на друга. Ее усталые глаза похожи на вулканическое стекло. Они глядят на меня… с добротой?
Тихо, так, что слышно лишь мне одной, она поет:
Найди ее. Найди птицу сердца.
Всю ночь я ворочаюсь в гамаке и мне снятся кошмары, в которых меня похищают, я теряюсь и теряю все, что имею, а жуткая песня той таинственной птицы снова и снова звучит у меня в ушах.
