Глава 12
{АЗА}
Я резко просыпаюсь от звуков нестерпимо мучительной песни. Я лежу в гамаке, громко и учащенно дыша. Поначалу мне кажется, что голос приснился мне в кошмарном сне, но потом я слышу его снова. Это тот же самый голос, который откликался на мой плач.
Кровь кость рвать забрать мучить кусать зверь, надрывается он.
Эта песня больше напоминает пронзительный визг, ужасный и нестерпимый вой. Должно быть, ее поет какая-то хищная птица. Она похожа на охотничий клич, только намного хуже, потому что в ней кроются слова.
Сломан растерзан убей убей убей меня, вопит птица.
Пока я пытаюсь выбраться из гамака, чтобы помочь этому несчастному существу, в каюту заходит Ведда.
С ее приходом мне почему-то сразу становится спокойнее.
– Что это такое? – спрашиваю я. – Что происходит?
Она некоторое время смотрит на меня, и я не могу понять, что выражает ее лицо. Наверное, грусть.
– Ничего, – отвечает она. – На этом корабле обитает призрак канура. Это не наше с тобой дело, это забота капитана.
– Призрак? – недоуменно повторяю я.
– Этот канур давно умер и превратился в эхо, – говорит она со вздохом. – Клянусь Дыханием, как бы я хотела, чтобы он угомонился. Он шумит с тех самых пор, как ты попала на корабль. Он всех нас тревожит, но ничего не поделаешь. Забудь о нем.
Легко сказать! Мне кажется, что птица взывает именно ко мне – так же, как это делала «Амина Пеннарум», когда я впервые увидела ее в облаках. Заль говорила, что корабль принадлежит мне. Значит, и призрак тоже мой?
– Ты быстро к нему привыкнешь, – говорит Ведда.
– Что с ним происходит? Надо ему помочь!
– Просто он так поет, птенчик мой. Он скоро замолчит. Кару никогда не поет дольше нескольких минут. Старые печали. Не твоя забота успокаивать встревоженного духа. Давай-ка лучше умоемся и оденемся.
От его песни у меня болят уши и ноет сердце, но через пару минут она действительно прекращается. Никто в панике не носится по кораблю, никто, кроме меня, похоже, даже не расстроился, услышав его крики. Пожалуй, Ведда права: не стоит обращать на него внимание.
Ведда заталкивает мои руки в рукава куртки, натягивает ее на меня и расправляет складки. Она моет мне лицо, как будто я пятилетний ребенок, и этого мне уже не вытерпеть. Я забираю полотенце у нее из рук.
– Мне пятнадцать лет. Умываться я умею.
– Шестнадцать, – говорит она, и я вздрагиваю. И правда. Мне уже шестнадцать.
– В призраков я не верю, – говорю я и, подумав, добавляю: – А что, если я сама призрак?
Она щелкает языком.
– Птенчик мой, у каждого корабля есть свои тайны. И у Магонии есть свои тайны. Скоро ты узнаешь все, что тебе положено знать. А пока что ты должна одеться и поесть, а после прибыть для несения службы.
Ведда застегивает пуговицы у меня на куртке, прежде чем я успеваю сделать это сама. Она заплетает мои волосы в косички, ловко орудуя когтями.
– Не надо, – спорю я. – Я могу…
Тут она показывает мне мое отражение в зеркале. К своей новой внешности я еще не привыкла. Я избегаю смотреть себе в глаза. У меня
на голове множество мелких косичек, изящно сплетенных в подобие морского узла.
– Что ты можешь? – смеется она. – Это капитанский узел. Неужели ты умеешь его завязывать, девочка с земли? Ты уже разбираешься в небесной моде?
– Нет, не особенно, – бормочу я. – Я и не знала, что на небе есть своя мода.
– Капитан ясно дала понять, что нам некогда учить тебя ухаживать за собой, – говорит она. – Ты здесь не для этого, у тебя более важное предназначение. Но у нас есть свои требования, свои правила. Волосы должны быть заплетены в косы: если судно возьмут на абордаж, пиратам сложнее будет за них ухватиться.
Я смотрю на нее во все глаза.
– Тут есть пираты?
– Конечно, – усмехается она.
Закрепив мою прическу, она удовлетворенно ухает.
Я одергиваю униформу.
Таков мой удел? Отныне я моряк? Дочь капитана? Хорошо хоть, что никто не затягивает на мне корсет, не надевает на голову тиару и не заставляет упражняться в красноречии.
Я всегда знала, что не быть мне принцессой. А этот корабль, напротив, как будто специально придумали для таких, как я.
Здесь я выгляжу как все, и наряд мой ничем не отличается от одежды остальных, за исключением нашивки на плече. Я поворачиваю голову, чтобы получше ее рассмотреть. Она сделана в виде герба, и на ней изображена птица с открытым клювом, поющая в грозовую тучу.
У капитана на плече точно такая же.
Шнуруя ботинки, я поглядываю на Ведду, мол, Аза Рэй Бойл умеет шнуровать ботинки, Аза Рэй Бойл в этом деле ас.
Аза Рэй Куэл, а не Бойл, напоминаю я себе.
Ведда смеется своим совиным смехом, который скорее похож на кашель.
– Пора тебе явиться на службу, – говорит она. – Ты, счастливица, принадлежишь первому помощнику капитана.
Я еще не научилась читать ее эмоции, ведь мы с ней едва знакомы, но сарказм я узнаю где угодно. Он был моим неизменным спутником на протяжении пятнадцати лет.
– Принадлежу? – переспрашиваю я.
– Во всяком случае, он заставит тебя так считать, – фыркает она. – Но ты не его собственность. Запомни это, птенчик мой.
Точно сарказм.
Поднявшись на верхнюю палубу, я тут же понимаю, что она имела в виду. Первый помощник капитана – Дай, тот самый черноволосый парень, который привел для меня в движение звезды и уже ясно дал мне понять, что я ему не нравлюсь.
Я мгновенно робею и теряюсь. Я впервые в жизни пришла на урок неподготовленной. Раньше я всегда была на шаг впереди, а теперь будто сижу на задней парте без малейшего представления о том, что сейчас будет происходить.
Дай выглядит безупречно, вот только он уже чем-то рассержен. Он вряд ли намного старше меня, но ведет себя как пятидесятилетний генерал.
А жаль, ведь для существа с синей кожей он очень даже ничего.
Быть может, если просто признать его привлекательность, она утратит свою силу.
Из одного уха у него торчат острые серьги из черного металла. Рыболовные крючки.
Тоненький голосок – не Милекта, а мой собственный – звучит у меня в голове: Хватит пялиться на него, Аза, ты не сводишь с него глаз.
– Долго же ты спала, – говорит Дай, сразу вгоняя меня в краску.
Я смотрю на бледно-оранжевое с розовыми переливами небо. Солнце еще даже не поднялось над горизонтом.
– Сейчас раннее утро, – говорю я.
– Два дня спустя. Ты всегда спишь по несколько лет подряд? У меня ты быстро привыкнешь встречать рассвет. Ты и так уже потратила уйму времени, которое было отведено на тренировки.
– Какие тренировки? – спрашиваю я. Он не отвечает.
Вместо этого он подходит ближе и с досадой тычет пальцем в нашивку у меня груди. Она расположена как раз по центру моей искривленной грудной клетки, на уровне покосившегося на бок легкого. Я замечаю, что у него на форме обыкновенная нашивка: корабль в форме птицы.
– Не думай, что этот символ делает тебя какой-то особенной, что бы там ни говорила капитан. Я на этом корабле первый помощник, а у тебя даже нет звания, дочь капитана. Ты младший матрос, к тому же ты опоздала.
Я чувствую странное покалывание в груди. Над левым легким в моей униформе сделан вырез, через который виднеется участок гладкой синей кожи. Вдруг на ней появляется темно-синий круг.
Он чем-то похож на татуировку. И тут этот круг выдвигается вперед и накреняется.
А затем открывается.
Открывается. Без крови. Без боли.
У меня в груди открывается дверца.
В этот момент одна из желтых птиц, живущих на грот-мачте, заливается трелью.
Эта птица мне знакома. Ее, а точнее его, зовут Милект. У него золотые крылья, черный клюв и черные сверкающие гневом глаза. Он тихонько покашливает и расправляет крылья.
Затем он пикирует и, неугомонно чирикая, несколько секунд порхает в воздухе у меня перед лицом, а после залетает в пустое пространство у меня в груди. Дверца за ним закрывается и исчезает, как будто ее и вовсе не было.
Глазам своим не верю.
Я знала, что он там живет, я и раньше ощущала его присутствие. Но это уже чересчур!
Пой с ним, доносится из моей груди. Я закашливаюсь. Милект шевелится у меня в легком и бьет крыльями по его внутренним стенкам.
– Куда мы направляемся? – спрашиваю я Дая. – Мы в дальнем плавании?
Он смотрит на меня так, будто я самый бестолковый человек в мире.
– В дальнем плавании? – повторяет он насмешливым тоном.
Как же мне не хватает Джейсона. Он бы никогда на меня так не посмотрел. Я чувствую себя слабой и потерянной, а еще… нет, больше никаких мыслей об этом. Я не могу себе их позволить.
Дай вальяжно потягивается, сильно смахивая на капитана школьной сборной по футболу. Похоже, он считает себя прирожденным лидером.
– Клянусь Дыханием, складывается такое впечатление, что ты и говорить-то нормально не умеешь. Мы добываем продовольствие и патрулируем местность. Ты должна исполнять мои приказы и учиться петь. Надеюсь, комментариев не требуется.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках капитана. Заль стоит в нескольких футах от меня вместе с девочкой-сойкой, которая держит перед ней развернутую карту.
Попадись мне такая карта в музее – пожелтевшая, с обветшалыми краями, – я бы разглядывала ее часами. Вдобавок к звездному небу на ней изображены морские чудовища. В одном углу виднеется торчащая из неба пасть с острыми зубами, а в другом – город в облаках.
Я пытаюсь получше разглядеть ее, не поворачивая головы, но за спиной у меня появляется Дай.
– Младший матрос Рэй, – говорит он. – Ты подчиняешься мне, а не капитану.
Заль поднимает на меня глаза и кивает.
– Ты прикреплена к первому помощнику.
Отдай ей честь, пронзительно кричит Милект. Я старательно прикладываю пальцы ко лбу.
– Дочь моя, – говорит Заль с легкой улыбкой. – Это делается другой рукой.
Мне неловко, но не то чтобы очень, я ведь не провела все детство на корабле. Я хронический паци…
– А где находится это место? – спрашиваю я, указывая на карту у Заль в руках. На ней изображена горстка зданий, а вокруг них – множество спиралей. – Здесь есть города? А это что такое? – я показываю пальцем на спирали.
– Это наша столица – Маганветар, а это ее защитные механизмы. Город со всех сторон окружают ветра.
Название города пробуждает еще одно воспоминание. Древневерхненемецкий. Точно! Maganwetar в переводе с древневерхненемецкого означает «вихрь».
Джейсон. Я вздрагиваю.
– Мы здесь, на «Амине Пеннарум», городам предпочитаем открытое небо, – говорит Заль. – Жители Маганветара обитают в привязанных друг к другу домах. Они не пускают в город никого и ничего, кроме кораблей с провизией, а помогают им в этом вихри и заклинатели бурь. В этом городе ценят только чары и сон. Его жители ленивы как утопленники.
– Как я? – спрашиваю я.
– Нет. Ты, Аза, никогда не была утопленницей, – говорит она. – Наша цель – защищать Магонию, даже если кто-то в столице считает, что защита ей не нужна, что ей не нужны ни стратегия, ни план сражения.
Она презрительно кривит губы.
– Мир меняется, Аза Рэй, и ты тоже участвуешь в этих переменах. А сейчас ты должна научиться выполнять свою работу.
Дай тащит меня в другую часть палубы.
У меня миллион вопросов.
– Мы направляемся в Маганветар? – спрашиваю я. – А где он, кстати?
– Его местоположение меняется, – нехотя отвечает он. – И нет, мы направляемся не туда. В столице тебе будут не рады, и там ты будешь в опасности.
– Почему?
– Официально ты не член экипажа «Амины Пеннарум», – говорит он после короткой заминки.
– Как это? Разве капитан не послала за мной Дыхание…
Дай резко оборачивается.
– Не упоминай о них, – говорит он серьезным тоном, пристально глядя мне в глаза. – Поверь мне, лучше этого не делать. Никто по своей воле не позовет их на свой корабль. Их нанимают, когда имеются веские причины и за большое вознаграждение.
– Но что они из себя представляют?
Он пропускает мой вопрос мимо ушей.
– Ради тебя мы прибегли к услугам одного из них, но я даже не могу придумать второго столь же важного повода. При встрече с любым служебным кораблем ты должна будешь укрыться в трюме, а мы все должны будем отрицать, что ты находишься на борту. Это приказ капитана.
Я украдкой поглядываю на Заль. Она не смотрит в нашу сторону. Вот она встает за штурвал. До сих пор у меня не было возможности разглядеть это громадное колесо с ручками и спицами. Оно имеет форму солнца с лучами. Вращая штурвал, Заль управляет ходом корабля.
– Но куда мы держим курс? – спрашиваю я снова.
– От тебя требуется смотреть, а не разговаривать, – говорит Дай с легкой усмешкой.
Сначала я не могу понять, на что именно я должна смотреть. Затем один из магонцев начинает петь вместе со своим кануром. Их песня приводит в движение расположенный на корме подъемный кран.
Песня другого магонца разжигает в небольшой чаше огонь и поджаривает на нем зерно. Он разделяет кушанье со своим кануром.
Выпусти меня, стонет Милект. Он сердито хлопает крыльями и стукается о стенки моего легкого. Я канур, а не матрос. Я для этого не предназначен. Я должен петь, а не молча стоять в стороне.
У меня нет времени слушать его жалобы, а вот научиться разжигать костер одним только голосом я не прочь.
– А мне обязательно его выпускать? – спрашиваю я у Дая.
– Нет, не обязательно, – говорит он с ухмылкой. – Но, скорее всего, тебе захочется это сделать. Они царапаются.
Похоже, он прав. Я ощущаю, как крошечные лапки Милекта скребутся о стенки моего легкого.
Желчь комом подступает к горлу.
– Как города держатся в небе? – спрашиваю я в попытке отвлечься. – На чем они держатся?
Дай вздыхает.
– Тебе разве известно, как все устроено в поднебесном мире? Почему небо у них голубое? Что освещает их комнаты по ночам? Знают ли утопленники, за счет чего летают их самолеты? Можешь ли ты объяснить мне, как они держатся в воздухе?
А он находчивый. Но неужели он думает, что я не смогу ответить на его вопросы? Пожалуй, нам есть о чем поговорить. Я бы с удовольствием разъяснила ему парочку-другую подобных загадок. Я уже готовлюсь к словесной дуэли.
Я расскажу тебе, как устроены самолеты, если ты расскажешь мне, как устроен ваш мир.
Но как только я открываю рот, чтобы это сказать, он фыркает и начинает смеяться.
– Даже если бы я говорил сотню лет подряд, я все равно не смог бы рассказать тебе всего, Аза Рэй Куэл. Когда-то магонцы контактировали с утопленниками. Даже самые бедные магонские города, чьи жители сейчас умирают от голода, утопленники называли раем. А нас они называли ангелами, а некоторые даже считали нас богами.
Немного помолчав, он спрашивает:
– Ты когда-нибудь драила палубу?
– Нет. У нас, знаешь ли, не было судна, потому что жили мы не на побережье. А еще я всю жизнь болела. Так что… э-э-э… драить палубу мне не доводилось.
Дай протягивает мне ведро со шваброй. Но стоит мне только потянуться за ними, как он берет высокую ноту, и через секунду птица, живущая у него в груди, начинает ему подпевать.
Швабра поднимается в воздух и протирает участок палубы.
Дай замолкает – и швабра падает.
– Твоя задача – вымыть всю палубу без помощи рук.
Я заглядываю в ведро: в мыльной воде плавает жесткая щетка.
– Э-э-э, – говорю я.
– Ты тратишь мое время. Вчера вечером я гонял по небу сверхновые. Уж со шваброй-то ты должна справиться.
Милект оживляется и начинает топтаться у меня в груди. Он готов. А я в полной растерянности.
– Я не… я не могу просто взять и запеть, – говорю я. Почему Дай не понимает? Раньше мне едва хватало воздуха для того, чтобы говорить, а о пении не могло быть и речи.
– И учиться ты, судя по всему, не желаешь, – говорит он. – Хорошо. Скреби как утопленница, пока не передумаешь.
Я вздыхаю. Подозреваю, что в следующий раз мне поручат мыть туалеты. Можно считать, что с палубой мне еще повезло. И вот я засучиваю рукава и становлюсь на колени. Милект вопит у меня в груди:
Выпусти меня! Я пою, а не чищу.
– Ну и пой, – говорю я ему. И ничего страшного, что я разговариваю с птицей, которая сидит у меня в грудной клетке.
Я принимаюсь за работу. Но драить палубу не так-то просто, когда повсюду как ни в чем не бывало творятся чудеса.
У меня на глазах матрос-ростра расправляет свои зеленые крылья и поднимается в воздух с сетью, сделанной из материала, похожего на толстую паутину. Он закидывает сеть в небо, и туда набивается множество мотыльков. Он скармливает улов нашему голодному гроту.
В другом конце палубы магонец песней распускает один из парусов. Тот отряхивается от воды, подобно выбравшемуся из речки животному.
Ростры упражняются в бросании лассо и плетении узлов. Их движения отточены и грациозны. Кого, интересно, они собираются здесь арканить?
У меня над головой светит солнце, а под кораблем идет небольшой дождик. Его вызвало стадо шквальных китов, плывущее у борта корабля. Я искоса поглядываю на них, не переставая скрести. Детеныши играют друг с другом и толкают своих матерей. Малыши поют свои собственные песни: простые, протяжные, зачарованные, сотканные в основном из счастья.
Солнышко, поют они. Солнышко. Блестит. Пей солнечный свет.
Фонтаны дождя с силой бьют из дыхал матерей, и китята мечутся туда-сюда, как дети, играющие с поливалкой.
У них есть матери, которым они доверяют, и небо, которое они понимают.
Как я им завидую.
