Книга: Магия дружбы
Назад: Воплощение (четыре месяца после выпуска)
Дальше: Магия дружбы (восемь месяцев после выпуска)

Забрасывая сеть (четыре месяца после выпуска)

Идорис – благополучный, процветающий, просвещенный континент. Благодатный и безопасный край неоднократно становился пристанищем для беженцев из Фарича, Диврата и Тули. Привольно расселяясь по всем шести краям своего нового дома, эти люди, эльфы, гномы и орки находили то признание, покой и защищенность, которых были лишены у себя на родине.
Выдержка из свитка «Переселенческая привлекательность Идориса», найденного в Даэли на изуродованном трупе гнома, личность которого так и не была установлена
Даэли – край особый: лесной, диковатый, сверх меры кишащий всяческим непотребством.
Поэтому, когда на Ильдомейна из потемок вывалилось что-то лохматое и спросило, нельзя ли тут купить приличную ковригу хлеба, Ильдомейн перепугался, заверещал и стал отпрыгивать назад к россыпи костров, трясущимися пальцами поддерживая пояс.
Лохматое, странно похохатывая, двинулось следом и в уютных желтых отсветах огней оказалось обыкновенным эльфом. Ильдомейн еще пару вздохов смотрел на гостя переполошенно, уверенный, что тот обязан перекинуться в какое ни есть страховидло.
А и правда – с чего бы добрым эльфам в потемках бродить по дриадским лесам?
Этот, однако, бродил. И перекидываться в какую-либо погань вроде как не собирался.
Обычный эльф, высокий и крепкий, светловолосый, с неуловимо кошачьими чертами лица. Молодой, лет двадцать – двадцать пять. Одежда на нем была походная: штаны и жилетка из телячьей кожи, полотняная рубашка. На правом плече болталась толстенькая котомка, на левом бедре – кинжал в ножнах.
Припозднившийся путник, понял Ильдомейн, окончательно отдышавшись. Не поспел засветло добраться до постоялого двора в Линнивэ, всего на половину перехода не поспел. Вот и набрел на лагерь в вечерней темени.
– Хлеба, – попридя в себя, повторил Ильдомейн. – Это можно. Во-он, слева за деревьями, костерок виднеется, за ним шатер с листом рябиновым. Там спросишь, скажешь, Ильдомейн разрешил. Впрочем, давай-ка сам тебя свожу. Что, дриадские лепешки не по вкусу, а?
– Лепешки, – улыбнулся эльф. – Разве эту мерзость можно называть лепешками? Травы, укропные семена, соли нет… Помню, детьми мы делали «хлеб» из глины, так и тот был вкуснее, ухо даю на отсечение!
– Надобно мне ухо твое, как же, – проворчал Ильдомейн. Вполне, впрочем, добродушно: появление чужака отвлекло его от невеселых дум.
Костерки костерками, а в ночном лесу мало что было видно. Сам Ильдомейн, не зная лагеря, ничего бы толком в нем не разглядел, помимо шатров, толстенных древесных стволов да изредка мелькающих силуэтов.
– А травок купить у вас можно? – спросил вдруг гость. – И, хм, может, переночевать кто пустит?
– А перезимовать не желаешь? – окрысился вдруг Ильдомейн.
– Нет, – не обиделся эльф. – Перезимовать не желаю. Мне нужно идти дальше. Да и вам тоже – вы ж кочевники, да? В Меравию идете?
– Шли, – поморщился Ильдомейн. – Шли да застряли.
– А что случилось? – поинтересовался гость.
– Не твоего эльфячьего ума дело! – снова вызверился мужчина.
– Ну и ладно, – снова не обиделся незнакомец. – Так что насчет травок и переночевать?
Его волосы зацепились за свисающие ветки, эльф поморщился и поправил пряди за левым ухом, в котором поблескивала сережка.
– Травки никто не собирает, – в голосе Ильдомейна слышались виноватые нотки – похоже, он досадовал на свои непонятные вспышки, – а ночлег дадим, отчего не дать? На бандюгу не похож ты вроде… А конь-то твой где?
– А нету, – беспечно отозвался эльф. – Оставил на конюшне в Ортае. Да я только с корабля, хотел вот грифона купить, но вижу, что проще новую лошадку подыскать.
– Угу, – покивал Ильдомейн. – Грифонов дриады кому ни попадя не продают, что есть, то есть.
Они уже почти дошли до нужного шатра, когда Ильдомейн больше из вежливости спросил:
– Сам-то куда путь держишь?
Он ожидал, что эльф поведает о намерении обосноваться в ближайшем крупном поселении, завести себе жену-дриаду да пяток ребятишек, но ответ потряс Ильдомейна до самых селезенок:
– А в Алонику.
– В Алонику?! – Мужчина по-бабьи вплеснул руками. – Ты ж на вид приличный парень! Да чтоб эльф! Туда! По доброй воле! Ты что-то важное в той жути затерял или попросту дурной?
Незнакомец переступил через корягу и спокойно ответил:
– По делу еду. Магическая Школа отрядила соглядатаем в один городок, а я решил не кочевряжиться. Во-первых, это ненадолго. А во-вторых, честно сказать, мне любопытно: правда в Алонике все так страшно – или страшно, но совсем не так?
– Так ты маг? – выдохнул Ильдомейн. – Обученный маг?
– Ну да, – пожал плечами эльф и выпростал из-под рубашки знак Магической Школы Ортая.
Ильдомейн схватил ночного гостя за предплечье.
– И целительству обучен?
Эльф от неожиданности шарахнулся назад, Ильдомейн сделал шаг за ним, схватил и за вторую руку.
– Только базовый курс! И тот проспал наполовину!
Здесь, у шатра, при свете большого костра было видно, что глаза у эльфа прозрачно-серые. Мужчина заглядывал в них умоляюще и с надеждой.
– Тебя ж послала нам сама Божиня, парень! Пойдем, покажу тебе, какое дело непростое нас тут задержало! И хлеб тебе будет, и ночлег, и денег жменя! Все будет!
Эльф сделал еще полшага назад. Ильдомейн, перепугавшись, что незнакомец сбежит, вцепился в его руки крепче.
– Дите у нас помирает! И кинуться некуда! Помоги, а?
– Да вы ошалели? – явственно запаниковал маг. – Я ж не целитель!
– Так и я не целитель! И никто не целитель! Ну сделай хоть что-нибудь, а? Хоть погляди на нее – вдруг что придумаешь!
Эльф смотрел на Ильдомейна почти с отчаяньем, но тот глядел на мага с такой же мольбой. И эльф перестал дергаться, пятиться, искать хорошо звучащие слова. Только сказал:
– Ведь я пожалею об этом. Вот знаю, что пожалею.
Ильдомейн отпустил наконец маговы руки и спросил:
– Звать-то тебя как?
– Кинфер, – буркнул эльф.
* * *
Он и сам не понял отчего, стоило ему взглянуть на девочку, с языка само собою сорвалось:
– Пизлык.
Ильдомейн поперхнулся и уставился на эльфа.
– Это в Ортае. – Кинфер смутился. – Там есть здоровенный лес, где живут тролли и шастает всякая нечисть.
– Без тебя знаю, – рассердился Ильдомейн, – всю жизнь по Идорису кочую, будешь ты мне рассказывать еще! Просто вот ведь как точно подметил про Пизлык – а я еще и сказать ничего не успел. Маг, одно слово! Ты погляди Вжину-то, а я расскажу пока, как дело было.
Вжина, девочка лет, наверное, восьми, лежала под легким одеялом из цветастых лоскутов. Хотя Кинфер знал, что с ней случилась беда, в первый вздох он подумал, что ребенок просто спит.
Но затем взгляд выхватил темные круги под глазами девочки, неестественную бледность на пухлых щеках, старушечьи-тусклые волосы, судорожное напряжение пальцев, выглядывавших из-под одеяла. А потом Кинфер услышал, как клокочет у нее в груди.
Вот тогда-то само и слетело с языка: «Пизлык».
– Нечего тут глядеть, не ярмарка, – вызверилась встрепанная чернявая женщина, и эльф только тут понял, что у постели стоят родители Вжины.
Мать – молодая, толстенькая, в мятом льняном платье, смотрела на Кинфера исподлобья, прищурив глаза и поджав губы. Отец, мужчина постарше с грустным взглядом ярких голубых глаз, располагал к себе больше.
Маг решительно шагнул к постели, откинул одеяло. Краем глаза уловил движение. Женщина зашипела.
Эльф сделал вид, что не услышал. Старательно вылавливая в памяти крохи засевших там знаний, приподнял веко ребенка, коснулся лба, посчитал удары сердца. Потрогал шею под ушами, хмуро изучил воспаленные следы зубов в плечевой ямке, пощупал напряженные ноги.
Обученный маг, наполовину проспавший базовый курс по целительству, точно понял: дело дрянь.
– Рассказывайте, Ильдомейн, не стесняйтесь, – подбодрил эльф. – Как выглядело то, что ее укусило, вы, конечно, не знаете.
Мужчина пожевал губами.
– Убежала она. Ну, знаешь, как дети… Взбрыкнула на что-то, что мать ей сказала, да и умчалась не пойми куда.
Кинфер посмотрел на женщину, прищурясь. Та поджала губы, ответила эльфу злым взглядом.
– Ну, мы как-то не шибко переполошились… – промямлил Ильдомейн.
– Да что там, – подал голос отец девочки. – Никто не знал, что она убежала. Даже я. Мы как раз лагерь разбивали, все чем-то заняты были: кто воду искал, кто хворост собирал для костров, кто еду готовить начинал, кто шатры ставил…
Кинфер снова покосился на мать Вжины. Та снова сжала губы в нитку и прищурилась. Пожалуй, если она с дочерью проявляла сходную доброжелательность, так не было ничего удивительного в том, что ребенок убежал.
– Словом, только к вечеру, когда устроилось, увидели, что ее нет, – Ильдомейн поскреб щетину на подбородке. – Заслали во все стороны людей на поиски. Ну и нашли. В полупереходе отсюда, в чаще, сомлелую.
Эльф потер лоб. Из рассказа не прояснилось ничегошеньки: ни кто напал на ребенка, ни от чего его нужно спасать.
– Когда это случилось?
– Два дня тому.
– И что, она все время так и лежит в жару и в беспамятстве?!
Ильдомейн развел руками.
– Кто-нибудь из лекарей смотрел ее?
Ответа не было. Кинфер хрустнул пальцами, ощутил, как заливаются краской щеки и уши.
– Вы тут разума лишились все скопом? Как вы кочуете без лекаря, без травника? Чего ждали? Почему не послали в Линнивэ?
– Был у нас лекарь! – рыкнул Ильдомейн. – Очень даже был, пока не отправился Вжину искать! И в Линнивэ оттого никого не послали! И с места потому не трогаемся! Бдыщев хвост его знает, что там сидит! Кто следом пропадет или беспамятный в чаще отыщется!
– Я хотел сходить в поселок, – виновато добавил отец ребенка, – потому как то чудище, которое напало на Вжину, оно не на тропе, дочку нашли в другой стороне. Но даже если б оно прям у порога шатра уселось – я ж ради своего ребенка…
– Я те дам! – окрысилась женщина. – В Линнивэ ему, как же! Не Вжина тебя тревожит, а Салиэль, аптекарша ихняя мерзкая, тьфу, да чтоб дом ее сгорел со всем этим трижды клятым Линнивэ к демоновой матери!
– Айфа…
Женщина раздраженно отмахнулась.
– Значит, что напало на девочку – неизвестно, лекарств у вас нет, выходить за пределы лагеря вы боитесь. А чего от меня хотите? Думаете, я дуну, плюну – и девочка разом станет здоровой, вскочит и побежит вприпрыжку? Так я маг, а не сказочный герой!
– Лекарства-то есть, – пролепетал Ильдомейн, – в шатре целителя осталось что-то. Только мы без разумения, как этим пользоваться. Он к склянкам своим не подпускал никого…
На память Кинфер не жаловался и с тех уроков, на которых у него доставало сил держать глаза открытыми, помнил почти все. Беда в том, что эльф действительно проспал половину занятий в лекарне. А другую половину не проспал единственно потому, что на них приходилось ходить от одного недужного к другому.
К тому же базовый курс целительства обучал главным образом лечению простых болезней, да еще спешной помощи, которая дала бы недужному продержаться до ближайшей лекарни. А помощи детям, которых в Даэли покусало непонятно что, базовый курс целительства в себя не включал.
Несколько вздохов эльф, прикрыв глаза, водил ладонями над лицом девочки и что-то нашептывал. От его пальцев исходило желтое сияние.
Он не умел, как обученные целители, видеть болезни кучей цветастых мазков, не умел сближаться с сознанием недужных и понимать причины хворей по состоянию кожи. Он много чего не умел, не знал и понимать не желал, но заклинание изгнания жара помнил.
Кинфер поднялся, чуть покачнувшись: от этого заклинания у него всегда кружилась голова и в глазах темнело. Но тут выбирать не приходилось.
– Я не больше вашего понимаю, что произошло и что нужно делать. Ведите в шатер к вашему целителю, посмотрим, что там есть. Одеяло уберите, сами не видите, что у нее жар? А утром нужно идти в Линнивэ к лекарю, или травнику, или кто там есть у них.
– Аптекарь только, – пробормотал Ильдомейн и глянул на Айфу виновато.
– Салиэ-эль, – протянула та ядовито.
– Вместе пойдем, – отец Вжины шагнул к эльфу.
Женщина попыталась было что-то сказать, но муж только зыркнул на нее, развернулся и вышел.
* * *
– Ну вот как ты мог сидеть на месте, Дег, как?
Отец Вжины виновато развел руками.
Они с Кинфером уже довольно долго потрошили запасы сгинувшего лекаря. Дег рылся в тюках и свертках, предъявлял эльфу найденные коробочки и скляночки, а Кинфер пытался понять, что в них такого намешано. Пока мало что удалось опознать, разве что сбивающее жар снадобье передали Айфе.
К утру, когда через поднятый полог завиднелось светлеющее небо, умаявшийся топтаться рядом Ильдомейн отправился спать.
– Ты говоришь, что ради дочери выпрыгнешь из шкуры, – ворчал Кинфер, принимая на обследование очередную склянку, – и полезешь страховидлу в пасть. А на деле два дня просто сидел сиднем, ничего не делая!
– Я ее обтирал родниковой водой, – жалобно возразил Дег. – Родник тут рядышком, прям возле лагеря…
– Водой он ее обтирал, – повторил Кинфер и помотал головой. – Твой ребенок лежит два дня в беспамятстве, а ты обтираешь его водой. Не бежишь со всех ног за целителем, а уповаешь на водичку.
Дег тяжело опустился на свернутое валиком одеяло. На какой-то вздох он показался Кинферу совсем старым, хотя их с эльфом разделяло не так уж много лет.
– Нет целителей в округе, маг, некуда бежать. Дриады так говорят: что не лечится травами, то проходит со временем, что не прошло со временем – то неисцелимо. И не суди быстро, ты всего не знаешь и не все поймешь. Раз я сидел – значит не мог пойти.
Кинфер отмахнулся.
В Даэли ему было не по себе с самого начала.
Даже в портовом городке и в уютных зеленых поселках, рассыпанных вокруг него. Кинфер тут и не видел-то толком ничего, за два дня удалившись в глубь от побережья переходов, быть может, на сорок. Да и те по большей части проехал сегодня на попутной телеге.
Начало пути Кинфер оттягивал как мог, просиживал без толку штаны в одном из поселков неподалеку от порта да все придумывал для себя отговорки, чтобы не отправляться в дорогу. То устал после морского путешествия, то нужно осмотреться, то грифона купить, то коня…
Даэли совершенно не так представлялась ему когда-то. Нет, тут было, конечно, красиво и вроде как уютно, дриады радовали взгляд, и даже с местным подобием хлеба можно было б примириться…
С самой пристани Кинфер не мог отделаться от ощущения, что Даэли окутывает что-то чуждое и злобное. Наверное, оно было привычным, безопасным и даже родным для живущих здесь. Но не для чужаков.
В животе у Кинфера вязко и противно ворочалось предвестие, билось о ребра, прыгало к горлу, вызывало дурное желание вприпрыжку бежать обратно в порт и прыгать на первый корабль, идущий в Ортай.
В конце концов, мысленно надавав себе тумаков и напомнив о долге, эльф отыскал попутную телегу и решил, что терзаниям положен конец. Вот дорога, по ней и нужно идти. Кинфер даже воодушевился было, решив добраться до Линнивэ пешком от маленького поселка, куда привезла его телега. Возница отговаривал эльфа и предлагал ночлег, но маг отказался. Решившись наконец начать свой путь по Даэли, он не желал растягивать его ни на единый вздох сверх необходимого.
Он думал, дотемна поспеет выйти к Линнивэ. Кто б ему напомнил, что дорога лежит через леса! Что вся Даэли, бдыщева матерь забодай, – один большой лес!
На лагерь Ильдомейна эльф набрел в полной темени и отчаянии, а человеческому лицу обрадовался так, что словами не передать. Однако, судя по всему, встреча эта не сулила магу завершить начатый путь так быстро, как он вначале рассчитывал.
– Слушай, Дег, я понимаю, что тут в лесах жутковато. Но…
– Сколько тебе лет? – перебил мужчина.
Кинфер моргнул.
– Двадцать один.
– У тебя дети есть? Женщина любимая?
– Нет у меня детей, – проворчал Кинфер. – Работал бы я шатуном-соглядатаем при Школе, если б у меня были женщины с детьми?
– Мне тридцать пять, – Дег вытянул ноги. – У меня есть семья и есть любимая женщина. Беда в том, что эта самая женщина не имеет ничего общего с моей семьей.
– Салиэль, – кивнул Кинфер. – Дриада?
– Эльфийка. Мы выросли с ней вместе. В Меравии. Всегда были вместе, сколько помню себя. Никогда не мог представить себя без Салиэль и ее отдельно от меня. Но знаешь… Словом, не так важно, это долгая история. Просто в один день, десять лет назад, она решила, что свяжет свою жизнь вовсе даже не со мной. Ну, никогда мы и не говорили, что это будет иначе, просто она всегда была рядом, и не было ничего более привычного в мире и Мирах. Только я все не мог набраться смелости, чтобы…
Кинфер улыбнулся уголком рта и поудобнее уселся на тюке с одеждой.
– Ну и вот. Решил я так: раз Салиэль моей не станет – надо и свою жизнь менять на корню. А тут как раз случилось кочевникам проходить через Малые Ишки – это поселок мой так называется. Я, по правде говоря, пил в то время уже дня три, не то чтоб до беспамятства, но близко к этому. Так что не очень-то припомню, как дело было, а только, когда протрезвел, Малые Ишки давным-давно остались позади, впереди маячил Ортай, а в шатре со мною жила Айфа.
Эльф покачал головой, улыбаясь.
– Ну и как-то я приспособился, значит, – продолжал Дег. – Привык, пообтерся. С Айфой, правду сказать, всегда было трудно, склочная она баба, вредная, но она мне Вжину родила, а ради дочки я готов терпеть целый выводок вредных баб. Вот так оно шло понемногу и вроде как неплохо, шло, значит… А три года назад мы проходили через здешние места, и я встретил в Линнивэ Салиэль. Ох, что с нами было, эльф, не передать! Столкнулись в лавке на выходе, да обоих в тот же вздох словно крышкой погреба по темени накрыло! Божиня ж видит, я всегда… А, да что там. Айфа про все узнала – по правде-то, не узнать было трудно, мы с Салиэль словно разума лишились тогда, а только ведь… У меня Вжина есть. А у Вжины – мать. Не выкинешь ее.
– Такую, как твоя Айфа, я б выкинул, если по правде.
– Вжина ее любит, – насупился Дег. – Мать все-таки.
– Так любит, что сбежала от нее в лесную чащу и едва там не погибла.
– Словом, – не стал спорить Дег, – потому я и не мог отправиться в Линнивэ, ну вот хоть за лекарством от жара. Боялся за Вжину. Боялся, что Айфа решит, будто я все ж сбежал к Салиэль, и что-нибудь… сделает с собой и с дочкой, пока меня нет.
– Ты правда связался с такой дурной бабой? – восхитился Кинфер.
Дег вздохнул.
– Все равно не понимаю, – настаивал эльф. – Бояться, что что-нибудь случится в твое отсутствие, – и сидеть сиднем? Ты не понимал, что так со Вжиной плохо будет наверняка?
– Я все ждал, что ей вот-вот лучше станет. И тогда уж…
– А нельзя было попросить Ильдомейна покараулить Айфу в твое отсутствие?
– Укараулишь ее, как же.
– А со мной вызвался идти в Линнивэ – и уже не боишься дочку оставлять?
– То с тобой, – серьезно пояснил Дег. – Ты чужой тут. Айфа не будет думать, что ты мне помогаешь. Она будет верить, что ты вернешься. И меня приведешь обратно.
– Или тебе хочется думать, что поверит. – Кинфер поднялся. – Пойдем. Светает.
Было ясно, что в историю с девочкой он влез по макушку. Еще до набега на шатер целителя можно было, пожалуй, нацепить на себя личину бездушного типа, который плевать хотел на чужие печали, да и растаять вдали – друг Кинфера, Шадек, называл это «выпячиванием эллорца». К «выпячиванию» эльф прибегал редко, понимая, что зачастую единственная надежда людей – на мага, то есть на него, а ронять честь маговской общины в глазах простых людей Кинфер считал недопустимым. Но бывали случаи запутанные и безнадежные, в которых лучшим выходом он считал самоустранение. Хотя потом и ругал себя распоследними словами.
Случай Вжины по всему получался именно таким. Пользы от Кинфера тут было мало. Но теперь, после бессонной ночи над склянками, было поздно: эльф ловил себя на том, что всерьез тревожится за девочку, сочувствует ее отцу и даже немного жалеет ее мать – словом, что теперь он не сможет развернуться и уехать, даже если кочевники сами об этом попросят.
Дег тоже поднялся, помялся на пороге, перекрывая эльфу выход, потом решительно посмотрел ему в глаза и тихо сказал:
– Кинфер. Ты скажи, что думаешь. Моя дочь выживет?
Эльф глаз не опустил и честно ответил:
– Не имею представления, Дег.
* * *
Салиэль сложно было назвать красивой. Маленькая, пухленькая, с круглым веснушчатым личиком, она виделась скорее в роли матери большущего семейства, а еще вернее – его любимой бабушки. Осталось лишь состариться лет эдак на тридцать. Но вот на героиню непростой любовной истории эльфийка не походила совсем.
Дег, однако, смотрел на Салиэль так, словно перед ним была прекраснейшая из женщин во всем мире и Мирах. Потому как для него так и было.
«Вот уж действительно: красота в глазах глядящего», – подумал Кинфер и прислонился плечом к стене над прилавком.
– Все ждала, когда же…
– …задержались в Гижуке… грибное время…
Лавка Салиэль выглядела самой что ни на есть нормальной лавкой аптекаря: хорошо освещенной, захламленной и пугающей.
Прямо напротив входа – длинные полки во всю стену. Во второй стене – окно и два больших шкафа, между ними втиснута полка, на ней – чучело летучей мыши. Под третьей стеной, на узкой стороне – прилавок и лестница: лавка одновременно была и домом эльфийки. Когда мужчины вошли, по лестнице наверх что-то прыснуло.
– Обезьянка, – шепотом пояснил Дег. – Не любит чужаков.
На длинных полках – ступки и тигли, миски и чашки, мешки и корзинки с сушеными травами. Часть полок уставлена пузырьками, коробками и склянками с тошнотворным содержимым: раздувшиеся лягушачьи тушки, чьи-то глазки, жирные пиявки в мутном растворе. Между банок свернулась змеиная кожа в локоть длиной.
Но Кинфера таким было не пробрать. Кто учился в Школе Тамбо, тот в лавке аптекаря трапезничать может, что б там ни стояло на полках.
– Никого из ваших не видели в Линнивэ…
– …случилось. Боятся покидать лагерь…
Умаявшись ждать, пока Дег и Салиэль нашепчутся и накраснеются, Кинфер развернулся к прилавку и стал перебирать пузырьки. В отличие от других, беспорядочно растыканных на полках, эти были начисто протерты и выставлены аккуратными рядками. К каждой склянке подвязан клочок пергамента, где было указано, как действует состав, и перечислены основные компоненты.
Эльф неуверенно перебирал пузырьки, старательно вспоминая занятия в городской лекарне. Как помочь организму, что борется с отравой? Наверное, подойдет вот это средство: «Почистить кровь. Настой на красном вине. Корень девясила, плоды шиповника, цветы календулы, ягоды калины». Непременно нужно взять состав от жара: крапивный сок, липовый цвет, яснотка. И еще, наверное, нужен вот этот пузырек, на котором указано: «Для сердечной силы. Чеснок, боярышник, корень имбра».
На самом деле очень большая удача, что в Линнивэ живет именно аптекарь, а не травник. Если б еще вместо Кинфера на лагерь кочевников вышел целитель!
Эльф помнил, как действовал главный целитель городской лекарни. То был пожилой маг, лечивший людей более половины века, и ему хватало одного внимательного взгляда, чтоб определить болезнь. Старик говорил: у этого человека кровь течет медленно и собирается в сгустки – давать ему чесноку с медом. А у этой женщины вы напрасно лечите глаза: она плохо видит оттого, что у ней белый лед в затылке. А этот мужчина страдает из-за того, что сердце неровно стучит: вот же вокруг него зеленый клубок – давайте больному пустырник и боярышник…
На того мага из лекарни самые лучшие целители глядели как на божество, мечтая со временем достичь подобного мастерства. В свою очередь, сами они были примером для целителей рядовых, которые казались виртуозами молодым магам… Ну а Кинфер не умел и того, на что были способны эти молодые целители уже после года обучения.
Спрашивается, думал эльф, в чем замысел Божини, которая направила к кочевникам именно меня?
– …что это могло быть?
– Нет, Дег. Здесь все спокойно.
Поведение Салиэль казалось Кинферу странным. Неправильным.
Ему не нравилось, как она говорила с Дегом и какие опасливые взгляды бросала на него самого. Не понравилось, как Салиэль посмотрела на отобранные им склянки – встревоженно, неодобрительно, словно эльф ядов набрал.
А яды здесь тоже наверняка были. Под прилавком либо на самых нижних полках, заставленные пузырьками с наиболее мерзким содержимым.
Из лавки Кинфер тактично вышел первым. Рассовал пузырьки по карманам и присел на ступени, сонно таращась на единственную улицу Линнивэ.
Поселок и поселок себе. Обычный – насколько это слово применимо к дриадскому поселению. Попервости Кинферу думалось, что жители Даэли едва ли не в гнездах обитают, однако ничего такого до сей поры ему не встретилось. Глинобитные и соломенные домики, деревянные – редко: дриады не портят живых деревьев. Изгороди из дикого винограда меж домами. Дороги немощеные, просто хорошо утоптанные. В дождь, наверное, из дому не выйти. Впрочем, кто их знает, дриад этих. Быть может, на такой случай у них плоты припасены где-нибудь под кроватями.
Словом, все самое обычное, разве что с оглядкой на любимое дриадское единение с природой. Без нужды ни растения не погубят, ни живности.
Любопытно: враждебное существо, сидящее недалеко от поселка, может взволновать дриад настолько, чтоб хотя бы попытаться его отыскать да прибить от греха?
И, если поблизости действительно обитает злобное, почему Салиэль сказала Дегу, что в поселке спокойно? Быть может, неведомая тварь только на чужаков нападает, а с дриадами пребывает в пресловутом единении? Быть может, существо не такое уж злобное, хотело не сожрать и не убить ребенка, а только напугать – потому Вжина и выжила? А куда подевался целитель кочевников?
– Салиэль сказала, чтоб ты зашел, – Дег, взъерошенный и немного смущенный, опустился рядом на ступени. Дверь оставил непритворенной.
– Зачем?
– Что-то сказать хочет. О настойках.
Эльф неохотно поднялся. Ему не нравилась Салиэль, озадачивало ее поведение и перепуганные взгляды, но пренебречь помощью аптекаря было бы совсем уж детской глупостью.
Поэтому в лавку Кинфер вернулся. Хотя рожу при этом состроил очень кислую.
Салиэль стояла за прилавком, комкала в руках поясок своего платья, глаз не поднимала. Когда эльф вошел, она съежилась, еще ниже опустила голову.
Кинфер подошел, скрестил руки на груди.
– Что желает поведать почтенный аптекарь о своих целительных составах?
Салиэль оставила в покое пояс и облокотилась на стойку обеими руками. Посмотрела эльфу в глаза – решительно, даже с вызовом.
– Их нельзя использовать.
Кинфер моргнул.
– Почему?
– Если девочка выживет – плохо будет. Хуже, чем если умрет.
– Что-что? Для кого будет хуже?
– Для всех. Для ее родителей. Для кочевников. Для тех, кто окажется рядом с ней.
– Так ты знаешь, что ее покусало?
Салиэль снова опустила взгляд.
– Догадываюсь.
– Значит, что-то забредало в Линнивэ?
– Ничего сюда не забредало. Просто… укус в область плеча, беспамятство и жар, замедленное биение сердца, напряжение тела – узнаваемые признаки.
– И?
– Земий.
– Что-что?
– Кто-кто, а не что-что. Вампир, вурдалак, из тех, что водятся только здесь, в лесах Даэли. И то, хвала Божине, очень редко.
Кинфер хрустнул пальцами. Эльфийка быстро глянула на него и заговорила – сбивчиво, почти шепотом:
– Земий никогда не убивает сразу, вначале только отпивает у жертвы глоток крови. С его слюной в рану попадает обездвиживающий яд. Потом вампир уволакивает жертву в свою нору и держит ее там несколько дней, питаясь кровью от бесчувственного тела до тех пор… пока датель не умрет.
– Вжину не забрали в нору, – Кинфер снова хрустнул пальцами.
– Иногда земию не нравится вкус крови жертвы. Тогда он бросает ее. И если она не умрет, то…
– Превратится в вампира, как же.
– Нет. В другого монстра. Он не будет жить долго, но причинит много горя. Девочка обречена, но, если она выживет, обречены все, кто будет рядом с нею.
Эльф поморщился.
– И ты ждешь, что я поверю в земиев? В тварей, которым раз в несколько дней нужно тело для питания? Да весь край бы давно был начисто высосан!
– Земии – не обычные вампиры. Они могут обходиться растительной пищей. К тому же их очень мало. Каждый раз, выходя на охоту, вампир рискует своей жизнью. Временами кровь может оказаться смертельной отравой для него – именно такая и приходится не по вкусу, вот тогда он и бросает жертву. Тварь, которая укусила девочку, мертва или вот-вот умрет.
– Знаешь, что. – Кинфер оперся на прилавок, наклонился к эльфийке. Уши у него горели. – По Магической Школе не реже пяти раз в год разлетаются слухи. Про жутких монстров, про страшные беды и про то, как все мы неизбежно передохнем, вскорости и в корчах. Сначала их принимаешь всерьез, а с годами перестаешь замечать. Так вот: в твою йель’во сляпанную страшилку не поверил бы даже придурочный первогодок.
Салиэль качнулась вперед, собираясь что-то еще сказать, но Кинфер решительно выставил перед собой ладони.
– И не пытайся. Попрактикуйся лучше на Деге. Если вдруг он скажет, что его дочку не нужно лечить, значит, у тебя получилось состряпать историю поправдивей этой. Но не шибко надейся, что я в нее тоже поверю.
– Да ты полный тэй’ке дат-ва, – выдохнула эльфийка.
– Най марангат-та тэй мэпув’ва, и никуда не сворачивай по дороге! – огрызнулся Кинфер.
Губы Салиэль задрожали, она покраснела – уродливо, пятнами, под которыми симпатичные темные веснушки выглядели совершенно нелепо.
Маг фыркнул и вышел из лавки, сильным пинком отворив дверь, да так и бросив ее нараспашку.
* * *
Поляна, на которой обосновались кочевники, выглядела свежо и невинно.
Примятая зеленая трава, шелест листьев на огромных деревьях, терпкий запах хвои, густо-синее небо, проглядывающее меж ветвей. Голоса птиц, заливистые, звонкие – заслушаться! Десяток тягловых лошадок, щиплющих травку. Деловито снующие люди – однако лица у них напряженные, и все то и дело зыркают по сторонам.
Ребятни не видно вовсе.
– Родители теперь не выпускают детишек, – отметил Кинфер.
– Не, – помотал головой Дег. – Малышей у нас всего двое: Вжина да мальчишка, стряпаря сын. Только он маленький совсем, года не сравнялось.
Кинфер подошел к ручейку, наклонился, зачерпнул ледяную воду ладонями, с мычанием окунул в них лицо. Не очень-то хорошее лекарство от сонливости после целой ночи на ногах, но другого пока не предвидится.
Стоило войти в шатер – глаза тут же снова начали слипаться в полутьме, а душный воздух сделал голову дурной и тяжелой, словно кочан сгнившей капусты.
Айфа сидела у постели, держала пузырек от жарогонного состава в одной руке, ладонь дочери – в другой.
Дег подошел, тоже присел, взял вторую ладошку Вжины, поднес к щеке, закрыл глаза.
Кинфер опустился на колени рядом с Айфой, потрогал лоб и щеки девочки. Она выглядела хуже, чем вечером: теперь уже явственно темнели круги под глазами, ввалились щеки, еще больше скрючились пальцы. Жар вернулся. Эльф отогнул одеяло с шеи и плеч Вжины. Следы укусов припухли и налились багровым.
– Я говорил убрать одеяло? – бросил Айфе, стянул его полностью.
– Ты поучи меня еще, – огрызнулась та, но натягивать одеяло обратно не бросилась.
Кинфер вытащил из карманов склянки, аккуратно составил их в ряд на низком столике.
– Вот лекарства. Раз ты сама все хорошо знаешь, так я пойду своей дорогой тогда? А ты без меня тут справишься?
Айфа, глядя в пол, помотала головой. Эльф принялся выколупывать из пузырьков пробки.
Эх, а ведь надо было взять мазь от воспаления, и как не подумал? Следы укуса вон как разнесло! Непонятно, воспаляется ли рана от яда или от грязи? Наверняка ее сразу не промыли, не опрыскали вином…
В лекарне учили обращаться к зараженной крови, но Кинфер не был уверен, что вспомнит заклинания и пассы, а услышать отзыв и вовсе едва ли сумеет. Однако эльф добросовестно попытался. Следуя заветам одного из магистров, закрыл глаза и поднял руки над лицом девочки. Если верить словам лекаря, то руки сами должны были вспомнить движение, а голова – заклинание.
Что-то и впрямь всплыло в памяти. Кинфер медленно, ритмично проговорил положенные слова, но, как только попытался осознать их, воспоминание ушло. Бледно-розовый дымок, тянущийся от его пальцев к следам укусов, был совсем прозрачным.
Плохо. Вымотавшийся, сонный, голодный маг, толком не знающий ничего о лекарском деле, за которое взялся. Вот так удача пришла кочевникам!
Надеяться на целительные составы? Их одних будет мало, к тому же доведется обойтись только этими пузырьками: Кинфер теперь не решился бы снова пойти к Салиэль. Иди знай, что за составы она подсунет, если открыто говорит, что ребенок не должен выжить.
С чего это она так решила, любопытно узнать? Ведь не в байке про вампиров дело?
Разумеется, Кинфер не поверил словам Салиэль. Ее история звучала предельно глупо. Встреча оставила гадкий осадок, который никак не желал пропадать, а эльфу и без того было неуютно.
Кинфер несколько раз зажмурил глаза, пытаясь избавиться от неприятной скребущей сухости. Посмотрел на девочку.
Судя по всему, долгой борьбы не будет. Либо Вжина пойдет на поправку в ближайшее время, либо… Как ни далек был эльф от целительской науки, он понимал: долго ребенок просто не выдержит.
Ему нужен состав, который остановит действие отравы, который будет бороться с самим ядом, а не с последствиями его воздействия. А такого состава у Кинфера нет, и каким он должен быть – неизвестно.
– Что нам делать? – тихо спросил Дег, когда Кинфер достал пробку из последней склянки.
«Вот бы мне у кого узнать то же самое!» – в отчаянии пожелал эльф, а вслух ровным голосом ответил:
– Дать мне ложку.
Айфа принесла деревянную ложечку с грубо вырезанным на ручке медвежонком. Наверняка Вжина раньше пользовалась ею за столом.
Кинфер принялся отмерять лекарство из первого пузырька. Сколько снадобья нужно взрослому – он помнил. А ребенку? Решил взять вдвое меньше.
Эльфу очень не хотелось, чтобы кочевники понимали, насколько он растерян. Они доверились магу – значит, маг должен помочь. Даже если ему самому страшно до дрожи в пальцах и сделать он может немногим больше, чем сами кочевники.
За девочку он переживал до одури. Жаль ее было так, что словами не передать. Но сильнее всех прочих чувств был страх. Что, если он не сумеет помочь? Что, если Вжина умрет? Умрет потому, что ученику-дуралею было скучно слушать магистров в лекарне.
Почему ребенок должен расплачиваться за твою безответственность, эльф?
– А теперь что делать? – снова спросил Дег, когда отмерянные из последнего пузырька капли были влиты Вжине сквозь зубы.
– Айфа может поспать, – решил Кинфер. – Лучше всего где-нибудь на улице, на свежем воздухе.
– Это ты что, из собственного дома меня выставлять удумал? – Женщина сложила руки на груди.
Она выглядела скорее забавно, чем пугающе, и в другое время эльф бы непременно улыбнулся.
– Тут, в тяжелом воздухе, при свете, под наш с Дегом бубнеж отдохнуть тебе не удастся, – Кинфер назидательно потряс перед Айфой деревянной ложечкой и добавил: – Это я как маг тебе говорю.
Женщина молча поднялась, прихватив сброшенное с Вжины одеяло, и вышла из шатра.
– Ловко у тебя вышло с ней договориться, – с оттенком зависти заметил Дег. – Попробовал бы я такое заявить – на полдня завелась бы.
– Так мне-то от нее ничего не надо. Я на ее бубнеж возложу конский хрен, да и весь сказ.
Дег вздохнул.
– К тому же, – продолжал Кинфер, растягиваясь во весь рост на циновке (глаза тут же начали слипаться), – перед чужими не принято блистать всеми гранями своей паскудности. С чужими мы обычно посдержанней, повежливей.
Эльф помолчал несколько вздохов и горько добавил:
– Хотя в этом нет никакого смысла. Пусть бы лучше чужие терпели нас злыми, расстроенными, раздраженными. А с близкими бережно надо. Они на то и близкие.
Дег тоже улегся на циновку по другую сторону от постели Вжины и спросил:
– Нам тоже можно поспать?
Он скорей понял, чем увидел, как эльф мотает головой.
– Лекарства нужно давать. И еще поить ее. До вечера дотянем, а дальше будет видно.
Дег помолчал, подумал и предложил:
– Хочешь – поспи немного. Я ее буду поить, а потом разбужу тебя, чтоб лекарство дать.
– Ты сам не засни только, – пробормотал Кинфер и в единый вздох провалился в черный колышущийся мрак.
Без всяких сновидений.
* * *
День прошел в рваном сонном мареве.
Кинфер и Дег спали по очереди. Вливали сквозь стиснутые зубы Вжины воду, давали лекарства, обтирали мокрой тряпицей. Казалось, все без толку. Если жар и спадал, то не до конца и ненадолго. Девочка лежала словно деревянная, с напряженными ногами и пальцами, редко и неглубоко дышала. И все сильней бледнела, все четче обозначались синие круги у нее под глазами. Следы укусов опухли и покраснели еще больше.
Кинфер упрямо шептал те немногие заклинания, которые мог припомнить: от жара, для укрепления тела, для поддержки дыхания – хотя не замечал, чтобы от них была польза. Во всяком случае, девочке лучше не становилось.
Маг обтирал Вжину водой и отмерял целебные составы, надеясь, что делает это правильно. А затем ненадолго проваливался в сон. Просыпаясь, все сильнее отчаивался. Он делал все, что мог сделать, но этого не хватало.
Можно было лишь надеяться, что крохи познаний Кинфера, целительные составы Салиэль и собственные силы Вжины могут перебороть действие неведомого яда.
Айфа весь день не показывалась – видимо, спала, вымотанная этой ночью и предыдущими. Зато дважды приходил Ильдомейн.
В первый раз он появился около полудня, принес миски с горячей едой – гречневая каша, крупно порезанная морковь, большие шматки мяса. Глубокие миски были прикрыты лепешками, толстенькими, румяными, тоже горячими.
Только тогда Кинфер вспомнил, что ничегошеньки не ел уже почти сутки. А выдались эти сутки еще теми!
Пока эльф и Дег, особо не растрачивая слов, наворачивали кашу-суп, Ильдомейн делился новостями и собственными соображениями.
Новостей было немного, а вот соображений хватало.
– Так раз вы сходили до Линнивэ и ничего по дороге не встретили, может, и правда, безопасно там, а? На лагерь ничто не напало за эти дни, а вокруг-то ни ограды, ничего. Даже коней никакая погань не попортила. Даже припасы не подъела. Значит, что? Я так мыслю: мы-то спервоначала перепугались, конечно, да с того перепуга повели себя не умней, чем дети малые. Потому как всяко надо нам дальше двигаться. Даже ежели где какое страховидло засело – так и что? Оно-то плохо, а только мы все одно посреди леса – что в лагере, что в дороге. Потому как в Даэли, почитай, одни леса и есть, и деваться нам отсюда некуда. Так что получается? Получается, дальше двигаться надо, потому как припасы рассчитаны и время на дорогу отмеряно. Еще дней пять-семь – холодать начнет, дожди польют. Что мы будем делать, ежели не доберемся до Меравии к тому вздоху? Плоты вязать?
Дег облизал ложку.
– С другого бока, – продолжал Ильдомейн, – пока дите лежит влежку, трогаться в дорогу вроде как и неправильно. Болеть на ходу тут каждому случалось, потому как в дороге мы почти все время, а только такого еще не бывало. Да и магу не по пути с нами, потому как мы в Меравию путь держим, а он – в Алонику, ежели еще не одумался. А что это означает? Что нам на юг путь лежит, а ему – на запад. И вот что со всем этим делать прикажете, а? Ждать – так времени у нас не с большим гаком в запасе, а порядок вот уже шататься начал. Народ осмелел-то, когда вы из Линнивэ целыми вернулись, уже кое-кто за грибами наладился. Глядишь – разбредутся по округе, а потом еще кто пропадет или покусанным отыщется. И что – сидеть тут дальше, пока этот новый покусанный в себя не придет? Прям хоть бери да поселок отстраивай посреди леса, что нам вовсе даже без надобности.
– К чему ты ведешь? – перебил Дег.
– А к тому, – Ильдомейн потешно надул щеки и мельком глянул на Вжину, – что выдвигаться надо вскоре. Сам знаешь, мы в этих местах завсегда десяток дней стоим. Но в этом же годе в Гижуке задержались? Задержались. Значит, что? Поторапливаться надобно. Мало толку будет, если все тут застрянем в дожди.
Дег молчал. Ильдомейн прочистил горло и повернулся почему-то к Кинферу.
– Вот я и хочу сказать: мы через два дня отправляемся в дорогу. Как бы не пришлось нам Дега с семейством в Линнивэ оставить. На возах ездить, как мы – не пешком брести, само собою, однако ж плохо с дитем совсем. Плохо! Что я, слепой разве, не вижу?
– Ну так и спрашивать нечего, – буркнул Кинфер. – Раз видишь.
Ильдомейн подошел поближе, оглядел девочку внимательно.
– Эй, маг! Она выживет-то?
– Не знаю, – эльф отодвинул опустевшую тарелку и потянулся за лекарствами.
* * *
– Остаться в Линнивэ! – Дег сидел на соломенной циновке и покачивался, обхватив ладонями голову. – Да я ж разве против того, чтоб остаться? Только ведь Айфа сровняет поселок с землей ко бдыщевой матери, а вначале лавку Салиэль подожжет. И горло ей перегрызет. И еще Божиня знает, чего натворит. Как тут останешься в Линнивэ, а, Кинфер? Нельзя нам оставаться, никак нельзя!
Эльф молча обтирал Вжину влажной тряпицей. Живот у девочки ввалился, ребра были видны наперечет. Круги под глазами стали синюшными, губы побледнели, как у покойницы. Кинфер то и дело прикладывал пальцы к шее девочки – проверял, стучит ли сердце.
Он все больше уверялся, что через два дня у Дега не останется ничего, что помешает двинуться в путь. Либо, что вернее, осесть в Линнивэ с Салиэль навсегда, отправив Айфу дальше путешествовать с кочевниками либо прикопав у поляны.
Впрочем, последнее едва ли. Дег не походил на человека, который способен на подобное.
– Кинфер! Ты что думаешь про это, а?
После урывистого сна и сытной еды сил прибавилось, уже не было так немыслимо трудно держать глаза открытыми. Эльф знал, что бодрость скоро уйдет, усталость снова вопьется в не отдохнувшее тело, однако нужно было воспользоваться тем, что имеется.
– Принеси воды, – вместо ответа сказал Кинфер и протянул Дегу ковш.
Когда тот вышел, эльф глубоко вдохнул, потряс ладонями, прикрыл глаза ненадолго. Зашептал заклинание – ритмично, четко, медленно. Если б кто-нибудь сей вздох стоял рядом – он сказал бы, что не происходит ровно ничего. Но Кинфер ощущал, как тягуче и нехотя стекает энергия с пальцев, оборачивается под горлом Вжины, силится впитать толику липкой скверны, что окутывает девочку.
Это заклинание относилось к числу немногих, которые он хорошо запомнил в лекарне, – оно потрясло и встревожило эльфа, и он все не мог поверить, что маги способны на такое: добровольно делиться своей жизненной силой, в то же время оттягивая на себя часть болезни недужного. Тогда Кинфер просто не поверил, что какой-либо маг в здравом разуме пожелает сделать подобное, но заклинание и пассы запомнил. Не иначе как от изумления.
Вернулся Дег с водой. Эльф опустил ладони в ковш, сцепил зубы и заставил себя поглядеть на воду. Она осталась прозрачной. Ничего не получается, хоть тресни.
Кинфер бросил в ковш тряпку, обхватил руками колени, уткнулся в них лицом. Хотелось выть от бессилия.
– Все плохо, да? – спросил Дег.
Его голос звучал спокойно. Только дрожал, как и руки, которыми он вытащил тряпку из ковша. Вытащил, отжал и принялся обтирать Вжину.
– Нельзя больше спать, – тихо сказал Кинфер, снова придвинулся к постели, поднес ладони к лицу девочки и зашептал жарогонное заклинание. Его не хватало, даже в связке с составами. Ребенок горел. – Расскажи что-нибудь, Дег. Все равно, что.
– Хм?
– Один целитель в Школе говорил, что больные в беспамятстве слышат родные голоса и держатся за них.
Дег бросил тряпку в ковш и уселся у постели, взял в свои руки ладошку дочери.
– Все совсем плохо?
– Совсем. Расскажи… как вы кочуете.
– Ну, – мужчина на вздох призадумался, – одинаково, вот как. Мы за теплом идем. Где в какое время года удобней живется – туда и движемся. В Недре и Алонике не бываем вовсе, там делать нечего. В Недре, сам знаешь, даже летом холод страшенный. В Алонике покоя нет: если не люди с гномами погрызлись, так орки с эльфами передрались. Получается так: с середины весны до половины лета кочуем по Ортаю. Вторую половину, когда в Ортае совсем жарко, проводим в Гижуке, движемся по нему до трети осени. А как бабье лето уходит – бац! – мы уже в Даэли. Здесь-то теплее, только мокро очень – вот вскоре дожди как польют, на целый день ливень зарядить может! Даже зимой тут больше воды, чем холода. В этих краях в зиму снег почти не выпадает, а лужи замерзают не всякую ночь. Вот на севере Даэли зима настоящая, снежная, только днем помалу подтаивает, а так снег лежит до весны, как положено. Но в Даэли мы долго не рассиживаемся, лесисто тут, погани всякой множество – страшновато, словом.
– Выходит, зимуете в Меравии?
– Точно. В Меравии зима почти как в твоем Ортае, разве что потеплее и снега сыплет меньше. К исходу осени мы добираемся до юго-востока и определяемся на постой кто где. Я всегда дома зимую, в Малых Ишках. Родителям помогаю, они Вжину видят – им радость, ей тоже. Хотя балуют, конечно, ну да что там. За всю зиму не насмотрятся ни на нее, ни на меня. Все ворчат, когда ж, мол, меня носить перестанет, когда ж вернусь насовсем.
– А ты что?
– Да что я… Вот у тебя есть дом, целитель? Дом, где живут близкие, где каждый куст во дворе знаком с малолетства, каждая доска в полу родная, каждый встречный как родственник? Есть у тебя такое место?
– Есть.
Дег помолчал.
– Ты хочешь туда вернуться?
Кинфер улыбнулся, и взгляд его сделался таким теплым, что Дегу даже неловко стало.
– Я возвращаюсь. Все время.
– Но не навсегда?
– Нет, – между светлых бровей прорезалась морщинка, сразу сделавшая эльфа очень взрослым. – Прежде я думал перебраться в Эллор после Школы, а потом понял, что у меня не получится обосноваться там. Эллор слишком маленький для моих устремлений и слишком цельный. Там нечего исправлять, все и так очень хорошо и достойно. Там никому не требуется доказательств, что без магов жизнь трудна и некрасива, – в Эллоре и так это знают. Поэтому я все время буду туда возвращаться, но не останусь там жить. Только когда-нибудь потом… просто останусь. Прахом под старейшим дубом.
Эльф помолчал немного, глядя в никуда, потом провел рукой по лицу, посмотрел на Дега.
– А ты не хочешь вернуться домой?
– Я не знаю, Кинфер. Мне нравится кочевать, я привык и теперь не могу на одном месте – тошно мне, тесно, метаться начинаю. А с другого бока – понимаю, что рано или поздно приеду домой насовсем. Когда родители уже не смогут сами, когда им станет тяжело, не по силам. Вернусь. И Вжину приведу.
– А жену?
Дег помотал головой.
– Она в другом конце поселка зимует, на постоялом дворе. Отец с матерью ее и не видели никогда, ну разве что случаем на улице сталкивались, знать не зная, кто такая. Ты не думай, не они нос воротят, это она к ним не хочет. Говорит, не дело кочевникам дом иметь, не одобряет. Вот всю зиму мы с Айфой не встречаемся, и веришь – ну прям еще четыре раза по столько не увидел бы ее – не заскучал бы. И как так? Жена все-таки, десять лет рядом. Ладим же все-таки. А не вижу ее – да и только рад. А вот Вжина в зиму бегает туда-сюда, от дома моего до двора, где Айфа живет. Любит она мать. Да и мать ее любит, кто б чего ни говорил.
– И куда ты Айфу денешь, когда надумаешь домой возвращаться?
Дег пожевал губу.
– Не придумал еще. Быть может, в огороде поселю, будет воплями ворон гонять от подсолнухов.
Кинфер ухмыльнулся и в который раз за этот день принялся поить Вжину водой, по ложке вливая сквозь зубы. Кажется, жар у девочки еще усилился, дыхание теперь было слышно отчетливей: неглубокое, хриплое, короткое.
Дег так и держал ладонь дочери в своей.
– Ты не думал, вернуться к родителям с Вжиной и Салиэль? – спросил вдруг Кинфер.
По большей части – просто чтобы что-нибудь сказать.
– Конечно, думал, – Дег махнул свободной рукой. – Только ведь Айфа все равно останется матерью Вжины и этого не изменить. Я могу взять в свой дом другую женщину, но я не могу сделать ее матерью ребенка, который у меня уже есть. А, да что там. На деле все куда проще: они бы не поладили, так что и говорить тут не о чем.
– Кто, Салиэль и твои родители?
– Салиэль и Вжина. Думаешь, можно просто сказать восьмилетнему ребенку, что папа никогда не любил маму, поэтому теперь будет жить с вот этой тетей? А Салиэль – ну, она просто не любит детей. Даже своих заводить никогда не хотела, оттого и с мужем не ужилась. Где там с чужим дитем поладить, а? Не вышло бы ничего, целитель, ни-че-го, – Дег помолчал и горько добавил: – Не понимаю, зачем Салиэль вообще понадобилось замуж. Всю жизнь она бредила мазями, травами и прочей этой скляночной премудростью. И еще единением с природой.
– Да уж, в Даэли без единения никак, – едко отметил Кинфер. – Сплошное единение наступает на тебя со всех сторон и того гляди соединит с природой по самые потроха.
– Ты много еще не видел, маг. Я сколько кочую, столько уверяюсь, что есть у дриад своя мудрость. Знаешь, сколько призорцев осталось нынче в Идорисе?
– Знаю. Мало.
– Верно. Много меньше, чем было при наших дедах. Люди перестают нуждаться в призорцах. Забывается суть обычаев, на смену вере и знаниям приходят сомнения. А призорцы существуют до тех пор, пока в них верят. Вот и скажи: на что начинает походить нынешний мир? В городах нет ни хатников, ни банников, реки текут бесхозные, лешаки побросали леса подле трактов. Ютятся призорцы по диким местам, по здоровым лесам, по деревням далеким, подальше от езженых дорог и городов.
– Видал я таких ютящихся, – отмахнулся Кинфер. – Целую деревню скрутили в рог: подавай им почет, уважение, ритуальные поклоны и человеческие жертвы. Дикость!
– Не дикость, а единение, – уперся Дег. – Исконные правила уживания людей и призорцев. Традиции уважать надобно, и если призорцы озлились – значит было за что. Конечно, они ждут к себе почета. А как иначе? Мы ж ведь только изгаживаем все вокруг, а они – чистят, правят, порядок блюдут. Ты представь, маг, куда Идорис прикатится лет через полсотни! Когда остатки призорцев уйдут в Даэли, а кто не успеет – того попросту не станет, – так что с нами-то будет? Реки без водников обезрыбеют и загниют, в лесах станут кишеть клещи да зайцы, в городах зацарюют обнаглевшие крысы… Я десять лет кочую, и то уже вижу, как меняется мир!
Кинфер только рукой махнул.
– Так что еще и поэтому Салиэль всегда тянуло сюда, в Даэли. Тут бегает и растет много всякого, что приспособить для зелий, а призорцы не переведутся никогда. Ну и вот скажи: кто ей мешал те десять лет назад перебраться сюда вместе со мною, а? Даже в голову ей не приходило, видишь ли. А теперь вот приходит, да только все уже не просто…
Кинфер неспешно, чуть тщательней необходимого отжал тряпку и принялся обтирать Вжину.
– Выходит, Салиэль с тобой ничего не светит, так? Потому как, даже если ты решишься переступить через Айфу, дочь не оставишь. Но ты не можешь уйти от Айфы, не оставив Вжину, потому что Салиэль не нужны чужие дети. Так получается?
Дег поморщился.
– Ну пнул же прям точненько в самую рану сапогом. И что ты за спаситель такой, Кинфер?.. Придумается что-нибудь. Вжина подрастет – там видно будет.
– Ну да. – Кинфер шлепнул тряпку обратно в ковш. – И когда ты посчитаешь дочку достаточно взрослой, лет через десять? Салиэль уже согласилась дождаться того светлого вздоха или вы ничего такого не обсуждали?
– По правде-то, – признал Дег, – когда нам выпадает возможность увидеться, мы мало чего успеваем обсудить.
– А стоило бы, – протянул эльф. – Ох как стоило бы.
– Хм?
Ильдомейн, ввалившийся в шатер с грацией цепного волкодава, избавил Кинфера от необходимости что-либо объяснять.
– Эй, маг, – Ильдомейн поманил эльфа, – пойдем-ка со мной. Ты, Дег, присмотри за дитем сам пока. Недолгенько.
На улице в глаза Кинферу брызнул желтый солнечный свет, вкатился в легкие вкусный лесной воздух. Эльф на несколько вздохов замер, отчаянно щуря глаза. Бдыщев хвост, как же, оказывается, тяжко под кожаным пологом шатра и как хорошо снаружи, на теплой, почти летней еще поляне!
Надо вытащить Вжину на воздух. Срочно.
– Эй, а ну стой! – Коренастый Ильдомейн повис на плечах Кинфера, чуть не повалив того наземь. – Я тебя глаза пожмурить вызвал, что ли? А ну пошли со мной сей вздох!
– Девочку нужно вынести на воздух.
– Успеется, – отрезал Ильдомейн и чуть ли не вприпрыжку потащил эльфа через лагерь.
Какие-то люди, попадавшиеся навстречу, зигзаги между шатрами, пара лошадей, щипающих травку, коряги, пенек… Салиэль.
Ильдомейн остановился перед эльфийкой, и Кинфер остановился тоже.
На ней было другое платье, льняное, с плетеным нитяным пояском. Волосы, с утра завязанные в косу, эльфийка закрутила в пучок над самой шеей и стянула широкой лентой.
Глядя на ее опрятный наряд, эльф подумал, что сам он должен выглядеть пугающе. Все в той же походной одежде, наверняка смявшейся и чем-нибудь заляпанной. С красными опухшими глазами. Смертельно бледный после напряженного колдовства. Дивное зрелище.
– Что, решила бросить гнетущий покой и присоединиться к кочевникам? – недружелюбно поинтересовался Кинфер. – А меня на кой хвост приволокли сюда? Маговское благословение надобно? Или заколдовать ее в коняшку, чтоб Айфа ничего не заметила?
– А ты умеешь? – заинтересовался Ильдомейн.
Кинфер поглядел на мужчину с доброй жалостью, и тот смущенно потупился.
– Поговорить с тобой хочу, – голос эльфийки звучал глухо и тоже не шибко приветливо.
– Говори.
Салиэль посмотрела на Ильдомейна. Тот пару вздохов тоже пялился на эльфийку, потом смущенно хекнул и повернул обратно к лагерю.
– Ты зря мне не веришь, – заговорила она негромко. – Даэли не похожа на другие края Идориса. Здесь встречается такое, что в страшном сне бы не привидится тому, кто вырос в Меравии или… откуда ты родом?
– Неважно, – эльф со скучающим видом рассматривал подлесок. – Не только в Даэли встречается всякое. В Недре вон драконы в горах дрыхнут. И я знаю, что на свете есть много такого, что мне не встречалось и, дай Божиня, не встретится. Но вот вурдалаки… вурдалаков не существует, Салиэль. Нигде. Кровь пьют лишь комары, бабочки-совки да нетопыри-резуны вроде того, что у тебя в лавке. Но они не ядовиты.
– Что же укусило девочку? – тихо спросила эльфийка, глядя на коврик прелой хвои у себя под ногами.
– Не знаю, – Кинфер развел руками. – Знал бы – может, лечил бы с большим толком. Гарпия? Серая бойга? Или особо жирный лори. Или щелезуб. А может, нарывник или малашка. Тьфу, да мало ли дряни тут водится?
– Ну а сам ты как думаешь? – Эльфийка все не поднимала глаз. – Как думаешь, кто укусил ее?
– Бешеный бурундук! – вызверился эльф. Отвернулся. – Сказал же: не знаю. Чего ты хочешь? Зачем пришла? Думаешь убедить меня придушить дите подушкой, пока оно не перекинулось в жуткого монстра?
– Нет, – Салиэль покачала головой, продолжая глядеть себе под ноги. – Уже вижу, что убедить не получится. Но, если она все ж таки выживет… ты посмотри ей в глаза. Увидишь зеленые сполохи – знай: это уже не ребенок. Это монстр, созданный ядом земия.
Кинфер помолчал.
– И что этот монстр будет делать?
Салиэль пожала плечами. Эльф скрестил руки на груди.
– Не придумала еще?
– Я не придумываю, – поморщилась эльфийка, – просто ты меня не слушаешь.
– Почему? Слушаю. Внимательно даже. Насколько могу в этом вот паскудном состоянии. Только ты не говоришь ничего толком. Голос пропадает от волнения? Так у тебя, быть может, найдутся книги или манускрипты, описывающие земиев?
– Нет у меня никаких манускриптов.
– Достойные почтения очевидцы? Кто-нибудь поубедительней впавших в маразм дриад?
Эльфийка молчала.
– Угу. Значит, если девочка выживет и у нее зазеленеют глаза, то придушить ее подушкой все-таки надо. Ясно. А Дега к тебе под крыло сразу направить или подождать денек? Чтоб ты продышалась и не очень явно радовалась, что чужие дети не отравляют твое счастье?
Салиэль вскинулась, сжала кулаки, злобно, совсем как Айфа, сощурилась. Кинфер услышал явственный скрежет зубов.
– Да катился б ты ко бдыщевой матери, целитель! – выплюнула эльфийка. – Где ж ты только взялся на мою голову… Что ж тебя принесло в эту чащу…
Круто развернувшись, Салиэль пошагала по тропе в свой Линнивэ, продолжая причитать и сильно взмахивая руками.
– Определенно не твой добрый гений, – сказал ей вслед Кинфер и пошел обратно к лагерю.
До вечера Вжину устроили на улице, лежанку поставили позади шатра, подальше от любопытных кочевников.
Но они все равно подходили, охали, всплескивали руками. Спрашивали, не заразно ли это и можно ли чем помочь. Кинфер и Дег качали головами и продолжали выполнять привычные действия: обтирание, питье, зелья, заклинания. Девочке становилось лишь хуже.
Кинфер все больше отчаивался: все свои скудные целительские познания он применял, но их не хватало и толку не было. Как не было и уверенности, что стоит продолжать удерживать Вжину в этом состоянии, подобном агонии, потому что вывести из него ребенка он не мог.
Что б там ни говорили магистры в лекарне, а Кинфер оставался при своем: не стоит длить жизнь только ради нее самой. Помнится, тогда, видя безнадежных больных, которых удерживали одними заклинаниями, эльф хотел схватиться за голову и заорать в голос: да позвольте ж вы им спокойно помереть, изверги!
Когда солнце скрылось за деревьями, сразу стало холодно, и лежанку снова внесли в шатер.
– Я посижу, – кивнул Дег, и Кинфер, привычно вытянувшись на циновке, снова провалился в глубокий черный сон.
* * *
Когда эльф открыл глаза, то сразу понял: что-то не так.
Пару вздохов Кинфер смотрел на плошку жира, в которой мигал желтым фитилек. Перевел взгляд на заплаканную Айфу, сидящую у постели Вжины. И выругался, поняв, что было не так.
Дег тоже заснул.
Никто не разбудил Кинфера, чтобы дать ребенку лекарство и прочесть заклинания, никто не обтирал его, не давал воды. Айфа, видимо, так все время и просидела у кровати дочери, держа ее за руку и давясь бессмысленными всхлипами.
Нет бы чем помочь…
– Давно стемнело? – хриплым спросонья голосом спросил эльф и потянулся за пузырьками.
– Рассветет скоро, – хлюпнула Айфа.
Ругаться Кинфер не стал. Смысла уже не было.
Потрогал лоб Вжины – и чуть было не отдернул руку, таким жаром на нее полыхнуло.
Приложил пальцы к шее. Сердце колотилось часто, прерывисто.
Глянул на следы укусов. Красноту разнесло на ладонь.
Покачал склянку на просвет. Почти пусто. Вторая – полглотка зелья. Третья опустела еще до заката.
Заставил себя влить сквозь зубы девочки воду, потом – остатки зелий. Прошептал заклинания. Обтер водой. Хотя вместо этого хотелось совершать что-нибудь бессмысленное и разрушительное.
Бить склянки оземь. Ругаться в голос. Швыряться цветастыми шариками из ладоней. Выяснять у Божини, зачем она направила сюда именно его, а не нормального целителя, который смог бы помочь.
– Она умрет? – спросила Айфа, в который раз отирая рукавом мокрые щеки.
– Когда-нибудь – непременно, – Кинфер надеялся, что голос его звучит спокойно.
Женщина помолчала, чуть покачиваясь, так и не выпуская ладонь дочери. Потом заговорила, негромко и монотонно, уставившись на плошку, где исходил чадом огонек.
– Дег ведь наполовину хочет, чтобы она умерла. Тогда он спокойненько уйдет к своей аптекарше. Вжина держит его со мной, держит здесь. А он не хочет. Ха! Как будто мне он так уж сильно нужен! И без Дега жизнь была, и будет дальше без него. Держу разве? Пусть бы уходил! А не уходит – так и не надо по сторонам отсюда зыркать. Не дело это. Нечестно. Ни ко мне, ни к ней нечестно, никому от этого покоя нет. Хе! Один мужик решиться все не может, бегает промеж двух баб, словно куренок меж наседками, баламутит воду. А кто решит за него? Сам-то боится, мнется: так плохо, сяк неудобно. Вот и хочет, чтоб Божиня да судьба за него выбирали. Удобно. Останется лишь повздыхать да красивенько утешиться.
Кинфер покачал головой.
– Дег очень любит дочку. Зря ты так.
– Любит, – Айфа не повернула головы, не отвела взгляда от плошки с огоньком. – Очень любит. Потому и не ушел до сих пор. Потому и хочет лишь наполовину… Знаешь, маг, я даже жалею, что мы не стоим тут подолгу лагерем. А вот зазимовать бы! Да пусть бы натешился с этой эльфийкой вдосталь – спорить могу, все прошло бы! Потому как любовь – оно, конечно, хорошо, но мы ж о жизни говорим. А жизнь – не только пляски у костра да возня под одеялом. Да и не любовь у него. Так… хотелки. Наесться только все не может, времени нет у него вдосталь. А наелся бы – и думать забыл про нее, потому как не с одного они поля.
– Они выросли вместе, – напомнил Кинфер.
Разговор тяготил его. Пришел в чужой дом да застал там такое, что посторонним видеть не годится. А деваться некуда, потому как не от безделья пришел.
– Выросли. Ну да. – Айфа покосилась на спящего мужа. – На огороде вот тоже репа да тыква вместе росли. И что?
Эльф почесал бровь. А и правда – что?
– Десять лет прошло с тех пор, – продолжала женщина. – Их дороги давно разбежались и не сбегутся теперь. Ему не будет с ней лучше. Разные они. И, если по правде, не нужны друг другу.
– А с тобой ему, значит, хорошо, – не выдержал Кинфер. – И нужда друг в друге у вас отовсюду прям хлещет!
– Кто б еще спросил, хорошо ли мне, – горькая усмешка делала лицо Айфы почти старым. – Не держу я никого. И не держала никогда. Ясно?
Эльф потупился. Вот уж действительно: ему-то что? Разве он на самом деле понимает, чего и сколько здесь намешано? Он просто мимо проходил. Его дело – ребенка лечить. Хотя вылечишь его, как же… А Дег, Айфа да Салиэль сами разберутся – ну или не разберутся, так и прокачаются на краю до старости.
Кинфер вдруг понял, что не слышит больше хриплого дыхания Вжины.
Осторожно, чтобы не привлечь внимания Айфы, которая все еще бездумно смотрела на огонек, протянул руку. Прижал пальцы к горлу девочки.
И вздрогнул.
Сердце билось совершенно нормально, сильно и ритмично. Тело ребенка не горело жаром, кожа стала приятно-прохладной и чуточку влажной. Чуть не повалив Айфу на пол, Кинфер рванулся за плошкой, дрожащими руками поднес огонек к постели.
Опухоль и краснота вокруг укусов заметно спали. Вот только что же чуть не на все плечо расползались! Лицо у Вжины было бледным, как должно быть после любой болезни, но круги под глазами теперь лишь угадывались.
Круги под открытыми, едва осмысленными, совершенно сонными глазами.
Девочка медленно согнула ноги в коленях, повернула голову, посмотрела на свою ладошку в руке Айфы.
– Мам? Уже пора вставать?
Айфа обернулась, вскрикнула и кинулась обнимать дочь. Та пищала, слабо дергала ногой и уверяла, что мать сошла с ума и сей вздох ее задушит.
Кинфер медленно опустился обратно на свою циновку. Эльфа била дрожь. Казалось, что с его плеч свалился средних размеров дракон.
* * *
– Дриады же. Им хоть что приволоки, хоть упыря, который ножку младенца дожевывает, – сотню раз подумают, стоит ли прибить тварь. Природа, единение, равновесие, тьфу. А я так скажу: все в меру хорошо. Без дела живность обижать да леса рубить – это плохо. А постоять за себя надо и раскланиваться с тварью – не моги. Единение, ишь ты. Доединявшихся прежде срока в землю закапывают! Вот это и есть настоящее единение, до печенок!
Эльф рассмеялся.
Они с Ильдомейном заканчивали завтракать, расположившись у одного из небольших костров.
Дег сидел поодаль, у шатра, рядом с Айфой и Вжиной. Вокруг девочки были разложены поздние полевые цветы, которые отец нарвал по дороге из Линнивэ: давно отцветшие в других краях Идориса звездчатка, вереск, люпин.
Вжина плела венок. Дело ладилось не быстро: девочка была очень слаба после болезни.
Последняя трапеза в лагере не отличалась от других. Каша, мясо, лепешки, немного овощей и неспешная беседа. Предлагали еще эль, но Кинфер с сожалением отказался: впереди был длинный день, и провести его предстояло одному на незнакомой дороге. А тропинки в Даэли хитрые: появляются только тогда, когда ступаешь на них. Задумаешься или задремлешь, сойдешь с пути – и сгинешь в чаще.
За сутки, прошедшие после того как Вжина очнулась, эльф успел отоспаться, перевести дух и убедиться, что болезнь, чем бы она ни была и почему бы ни отступила, не собирается возвращаться к девочке. Кочевники уже почти собрали свой скарб и погрузили на тележки. Лишь пара-тройка шатров еще стояли неразобранными, но внутри уже ничего не было.
Верховую лошадку для Кинфера привел сегодня из Линнивэ Дег. Салиэль пыталась удержать его там рыданиями, сбивчивыми просьбами и чуть ли не силой, так что настроение у Дега было не из лучших – между виновато-мрачным и редкостно поганым.
После завтрака магу и кочевникам предстояло разъехаться в разные стороны.
Кинферу было грустно. Он не любил расставаний и томился неизвестностью.
Привычные к прощаниям и дорогам кочевники сохраняли благодушный настрой.
– Дриады, – эльф помотал головой, разгоняя ноющее в висках сожаление неведомо о чем. – Держали б в домах эту живность, раз так пекутся о ней. Медведей там всяких. Птахожоров.
– Они держат, – Ильдомейн хрустнул луковкой. – Но не медведей и не потому, что пекутся о них. Дриады говорят, что живность в дому отводит злых духов. У кого птица обитает, у кого ежик. У некоторых даже обезьянки болотные.
– Болотные? – Кинфер прищурился, вспоминая.
Вспомнил и замахал руками, привлекая внимание Дега. Тот оставил дочь и жену, подошел.
– Дег, – возбужденно зашептал эльф, – а у Салиэль какая обезьяна живет?
Мужчина поскреб щетину на подбородке.
– Да просто обезьяна. Какие они бывают? Мелкая, как младенец. Серая такая, мохнатая.
– Болотная. – Кинфер еще больше понизил голос. – Слушай, Дег, болотные обезьяны – больше хищники, чем всеядные животные. Понимаешь?
– Нет. А должен?
Ильдомейн тоже смотрел удивленно. Эльф хрустнул пальцами.
– У них острые клыки. И обезьяны очень сообразительные.
– И что?
– Салиэль аптекарь. Наверняка она может приготовить кучу всяких ядов.
– Как любой аптекарь, – осторожно подтврдил Дег.
Кинфер отвёл взгляд.
– Ты не думаешь, что она могла создать особый состав… Безвредный для обезьяны и смертельный для человека?
– Зачем? – моргнул Дег.
– Чтобы намазать клыки обезьяне и натравить ее на дите? – придушенным шепотом спросил Ильдомейн.
Дег содрогнулся. Кинфер глядел на него исподлобья. Эльфу было до смерти неловко, но озарение выглядело отвратительно похожим на правду.
Ильдомейн пожевал губу, покачался туда-сюда и деловито добавил:
– Ну ежели положить, что оно так, – кто ж мог предвидеть, что Вжина убежит? И как обезьяна могла узнать девчонку, портретик ей показывали, что ли? А целитель наш куда подевался?
Кинфер пожал плечами. Девочке не обязательно было убегать. Можно было подгадать и другой удобный случай. Вжина ведь не младенец, за ней не ходят неотлучно. Вокруг лес, а обезьяна, хоть и болотная, прекрасно лазает по деревьям. Других девочек в лагере нет, путать не с кем. Достаточно объяснить, что нужно укусить ребенка. Может обезьяна это понять? Кинфер был уверен, что может.
Вот куда подевался целитель – тот еще вопрос. Но наверняка и на него есть ответ!
Эльф молчал. Ильдомейн, видимо и без него пришедший к тем же выводам, колупал прелую листву носком сапога.
Дег долго смотрел на дочь, щурясь, потом обернулся к Кинферу.
– Не верю я в это. Не надо так о Салиэль. Она не могла.
Ильдомейн глядел, как Дег возвращается к жене и дочери.
– И впрямь блажь тебе взбрела какая-то, эльф.
– Наверное, – неохотно согласился Кинфер.
Развивать тему не хотелось.
В самом деле, мало ли, что ему придумалось. Сами разберутся. Все во всем разберутся сами: Дег и Салиэль, Дег и Айфа, Ильдомейн и его подопечные. А Кинфера ждут в Алонике. И без того задержался сверх меры.
Эльф облизал пальцы, неспешно поднялся, потянулся и закинул голову. Долго, до рези в глазах смотрел наверх, на бледно-голубое небо в редких рваных облачках. Потом прикрыл веки, вдохнул всей грудью сладковатый вкусный воздух.
Осень.
– Ну что, маг, возвращайся живым из той безумной Алоники, – услышал он голос Ильдомейна. – И да вразумит тебя Божиня, чтобы не шатался боле по таким опасным местам. Ты парень-то хороший, жаль будет, ежели сгинешь до срока.
Эльф открыл глаза, огляделся и вздохнул. Отчего-то грустно.
– Спасибо. И вам не хворать.
Ильдомейн преувеличенно бодро похлопал его по плечу.
– Быть может, свидимся еще?
– Быть может.
* * *
Дег и Кинфер махали друг другу до тех пор, пока деревья не скрыли из виду чалую лошадку и всадника.
Только потом Дег вскочил на телегу, устроился рядом с женой и дочкой.
Все было готово к отъезду: уложены последние пожитки, запряжены лошадки. Кочевники занимали привычные места в своих тележках и уже радостно гомонили, предвкушая золотистую меравийскую осень, вкусный хлеб с отрубями и семечками, густое вино из розового южного винограда.
Хотя добираться до Меравии через леса Даэли предстояло еще никак не меньше пяти дней.
Дег откинулся спиной на куль с крупой, приобнял дочь за плечи, легонько дернул Айфу за рукав.
– Передай водички, пожалуйста!
Подхватил протянутую женой деревянную баклагу, плеснул в кружку. Вода была родниковой, еще холодненькой.
Дег протянул кружку дочери:
– Хочешь?
Вжина энергично помотала головой, пониже надвигая на лоб густой сине-бело-желтый венок.
Под тенью цветов почти не видны были изумрудные сполохи в ее голубых глазах.
Назад: Воплощение (четыре месяца после выпуска)
Дальше: Магия дружбы (восемь месяцев после выпуска)