Ирония проблемы обязательства состоит в том, что она возникает, потому что материальные стимулы в данный момент подталкивают людей к поведению, которое оказывается противоречащим их конечным материальным интересам. Все решения, предложенные в примерах, пытаются изменить соответствующие материальные стимулы. Вспомним, например, что в главе I жертва похищения, о которой рассуждает Шеллинг, решала проблему обмана, предоставляя похитителю компромат на себя, который мог бы выступить гарантом ее молчания. Контракты, предложенные для решения проблемы торга и проблемы брака, действуют сходным образом — изменяя материальные выигрыши людей.

Как, однако, отмечалось, зачастую на практике изменить материальные стимулы желательным образом невозможно. К счастью, есть потенциально плодотворный альтернативный подход. Материальные стимулы ни в коей мере не являются единственной силой, управляющей поведением. Даже в биологических моделях, в которых эти стимулы являются самой главной заботой, они напрямую не играют роли в мотивации. Скорее, поведение напрямую управляется сложным психологическим механизмом вознаграждения.

Система, управляющая приемом пищи, дает наглядную иллюстрацию этого механизма. Человек или животное едят не в силу рациональных подсчетов требуемых калорий. Вместо этого целый комплекс биологических сил заставляет их «чувствовать голод», когда содержимое их желудков, уровень сахара в крови и другие пищевые показатели падают ниже различных пороговых значений. Чувствовать голод — значит испытывать субъективное ощущение неудовольствия в центральной нервной системе. Опыт и даже, возможно, врожденные нервные цепи, сообщают нам, что принятие пищи снимет это ощущение.

В каком-то смысле именно поэтому мы и едим. От приема пищи есть материальный выигрыш, конечно. Любой организм, который отказывается есть, очевидно, будет неблагосклонно воспринят естественным отбором. Но соответствующие материальные выигрыши будут реализованы с гораздо большей вероятностью, если питание будет напрямую мотивировано естественным отбором. Когда пищи мало, ее поиски требуют больших усилий, что не так-то просто для кого-то, кто уже ослаблен недостатком питания. У такого человека ощущение сильного голода может мобилизовать резервы энергии так, как это не могут сделать чисто рациональные расчеты.

Соответствие между поведением, поддерживаемым механизмом вознаграждения, и поведением, поддерживаемым рациональными расчетами, в лучшем случае несовершенно. Механизм вознаграждения дает знания на основе практического опыта, которые хорошо работают в большинстве случаев, но не во всех. Действительно, когда условия окружающей среды сильно отличаются от тех, в которых формировался механизм вознаграждения, часто возникают крупные конфликты.

Система вознаграждения, управляющая принятием пищи, снова может послужить удобным примером. Сейчас считается, что нехватка пищи была распространенным явлением на протяжении всей истории эволюции. В таких условиях полезно иметь механизм вознаграждения, который поощрял бы обильный прием пищи, когда она имеется в избытке. Люди с такой мотивацией были бы больше склоны накапливать жир как защиту от периодов дефицита. В современных индустриальных обществах, однако, люди скорее умирают от инфарктов, чем от голода. Рациональный расчет эгоистического интереса сегодня заставляет нас оставаться стройными. Излишне говорить, что этот расчет находится в противоречии с механизмом вознаграждения и часто даже проигрывает ему.

Сказать, что механизм вознаграждения часто побеждает намерения, мотивированные рациональной оценкой материальных выигрышей, — не значит сказать, что рациональная оценка не имеет значения для выживания. Наоборот, наша способность делать целенаправленные, рациональные расчеты, несомненно, играла важную роль в нашей способности выдерживать конкуренцию с видами животных, которые гораздо сильнее, быстрее и плодовитее нас.

Критическое уточнение в данном случае — то, что рациональные расчеты играют лишь косвенную роль. Предположим, например, что голодный человек путем расчета заключает, что быть толстым — не в его интересах, и по этой причине воздерживается от еды. Его рациональный расчет, очевидно, сыграл свою роль, но косвенно. По-прежнему именно механизм вознаграждения напрямую управляет его поведением. Рациональный расчет информирует механизм вознаграждения, что принятие пищи будет иметь негативные последствия. Эта перспектива затем вызывает неприятные чувства. И именно эти чувства напрямую борются с побуждением поесть. Рациональные расчеты в таком понимании — это данные, которые вводятся в механизм вознаграждения.

Чувства и эмоции, по-видимому, лишь приблизительные причины большинства видов поведения. Биохимическое действие некоторых из них — голода, гнева, страха и позывов к спариванию, например, — достаточно хорошо изучены, так что их можно вызывать при помощи электронной стимуляции специфических участков коры головного мозга. Другие изучены хуже. Тем не менее они с таким постоянством распознаются в разных культурах, что тоже, скорее всего, имеют какую-то нейроанатомическую основу.

Некоторые из эмоций — гнев, презрение, отвращение, зависть, стыд и чувство вины — были описаны Адамом Смитом в качестве нравственных чувств. Теория вознаграждения как основы поведения говорит нам, что эти чувства, подобно чувству голода, могут конкурировать и конкурируют с чувствами, возникающими из рациональных расчетов материальных выигрышей. Именно по этой причине они могут помочь людям решить проблему обязательства.

В любом случае ясно, что эти чувства могут менять стимулы людей в нужном направлении. Возьмем, например, человека, способного испытывать сильное чувство вины. Этот человек не будет обманывать, даже когда в его материальных интересах — обмануть. Причина не в том, что он боится разоблачения, а в том, что он просто не хочет обманывать. Его отвращение к чувству вины действенным образом меняет выигрыши, с которыми он имеет дело. То, что нет необходимости следить за таким человеком, чтобы помешать ему обманывать, снимает проблему того, что часто нет практического способа это делать.

Точно так же тот, кто страшно раздражается, когда с ним поступают несправедливо, не нуждается в формальном контракте, который обязал бы его мстить. Он все равно будет стремиться отомстить, потому что хочет этого, даже когда с чисто материальной точки зрения это себя не оправдывает. Чувство гнева у него будет перекрывать материальные стимулы.

То же самое чувство справедливости может выступать в качестве механизма обязательства, необходимого для решения проблемы торга. Вспомним, что Смит был в слабой позиции при ведении торга, потому что ему деньги были нужны больше, чем Джонсу. Но если Смита волнует не только то, сколько денег он получит в абсолютном выражении, но также то, как делится общая выручка, он будет гораздо больше склонен отвергать нечестный раздел. Заботиться о справедливости — это как подписать контракт, который не даст принять невыгодные условия односторонней сделки.

И, наконец, неудивительно, что проблема брака тоже лучше решается с опорой на нравственные чувства, а не на неудобные формальные контракты. Лучшая страховка против изменений в будущих материальных стимулах — сильные любовные узы. Если через 10 лет один из партнеров тяжело заболеет, у другого появится материальный стимул найти нового. Но крепкие узы привязанности сделают это изменение стимулов нерелевантным, что открывает путь для текущих инвестиций в отношения, которые в противном случае оказались бы слишком рискованными.

Сами по себе, однако, описанные изменения стимулов недостаточны для решения проблемы обязательства. Пусть сильного чувства вины достаточно, чтобы удержать человека от мошенничества. А удовлетворительное чувство, возникающее от того, что ты поступил правильно, в самом реальном смысле является само себе наградой. Но наша задача здесь, повторимся, — объяснить, как такие чувства могли эволюционировать в материальном мире. Мы не можем питаться моральными чувствами. Чтобы они стали действенными в конкурентной среде, они должны приносить материальные выигрыши.

Вспомним, что потенциальная выгода от честности — сотрудничество с другими людьми, которые тоже честны. Чтобы честный человек получил материальное вознаграждение, другие люди, следовательно, должны иметь возможность распознавать его в качестве такового, а он в свою очередь должен уметь распознавать других честных людей. Точно так же побуждение к мести контрпродуктивно, если у других нет какого-нибудь способа заранее почувствовать, что оно свойственно этому человеку. Человек, в котором это чувство остается неузнанным, не сможет сдерживать потенциальных хищников. А если человек все равно станет жертвой, то лучше не желать отмщения. В конце концов, самый худший исход в обоих мирах — потратить 2000 долларов на то, чтобы получить 1000 долларов компенсации за испорченную пшеницу. По сходным причинам чувство честности и способность любить не будут приносить материальных выигрышей, пока о них не будут каким-либо образом оповещены другие люди.

Но как сообщить о чем-то столь субъективном, как самые сокровенные чувства человека? Уж точно недостаточно просто заявить о них. («Я — честный. Верьте мне».) Важная деталь механизма обязательства, о котором я думаю, хорошо схвачена в карикатуре Фрэнка Моделла, представленной на рис. III.1.

Осмотрительная пара должна решить, покупать ли карандаш у джентльмена с плеткой. Если они поверят, что он совершенно рациональный, эгоистический человек, наличие плетки ничего не меняет. Человек должен понимать, что никакое число дополнительных продаж карандашей не компенсирует ему срок, проведенный в тюрьме, если он все-таки воспользуется плеткой по назначению. Но если они считают, что он не полностью себя контролирует, плетка имеет значение. Тогда в их интересах купить карандаш независимо от того, нужен он им или нет. И в этом случае человек продаст еще один карандаш, даже не пошевелив плеткой.

Заметим, что табличка, висящая у мужчины на шее, не единственный и даже не самый надежный сигнал того, что он не вполне рационален. Наоборот, тот факт, что он, видимо, думает, что табличка способна служить его целям, может дать обратный эффект. Но самое главное — выражение его лица. Люди, владеющие собой, выглядят обычно иначе.