Могут возразить, что перспектива материальной выгоды — неподобающий мотив для принятия моральных ценностей. Это возражение, однако, неверно истолковывает основную идею модели обязательства. Чтобы эта модель работала, удовлетворение от правильного поступка не должно основываться на том, что материальные выгоды могут последовать позднее; скорее, они должны быть внутренне присущи самому этому поступку. В противном случае у человека не будет необходимой мотивации, чтобы делать альтруистический выбор; а как только другие это почувствуют, собственно материальных выгод не последует. Согласно модели обязательства, моральные чувства ведут к материальным выгодам, только когда они пережиты всем сердцем.

Более того, если верно, что усвоение моральных ценностей благотворно, то людям наверняка полезно это знать. Роль материальных ценностей в модели обязательства логически эквивалентна угрозе вечного проклятия в религии, и скрывать одну — оснований не больше, чем скрывать другую.

Наоборот, неясно, достаточно ли будет чего-то меньшего, чем перспектива получения материальной выгоды, для того чтобы противодействовать противоположным тенденциям, поощряемым моделью простофили. Недавно я видел очень печальный документальный фильм на Пи-би-эс, в котором интервьюер исследовал отношение старшеклассников к моральному поведению в мире бизнеса. Среди прочего он спросил их: «Если бы принадлежащая вам химическая компания оказалась на грани банкротства и вы могли бы спасти ее, захоронив токсичные отходы, — но такое захоронение может нанести существенный вред другим людям, что бы вы сделали?» Все, кроме одного ученика, без колебаний ответили, что так и поступили бы! Мне с трудом верится, что за подобным отношением не стояли представления о морали по модели простофили. Если так, то альтернативная перспектива, предлагаемая моделью обязательства, должна заставить этих старшеклассников призадуматься. По крайней мере я на это надеюсь всем сердцем.

Я полагаю, что свидетельства, которые мы рассмотрели, полностью подтверждают следующие четыре вывода.

1. Люди часто ведут себя не так, как это предсказывает модель эгоистического интереса. Мы голосуем, возвращаем потерянные бумажники, не отключаем каталитические нейтрализаторы на своих автомобилях, становимся донорами костного мозга, жертвуем деньги на благотворительность, несем расходы ради честности, альтруистически поступаем в любовных отношениях; некоторые из нас даже рискуют жизнью, спасая чужих людей. Традиционные попытки рационализировать аналогичное поведение заканчивались провалом. Родственный отбор, безусловно, важен, однако многие бенефициары не имеют никаких родственных отношений со своими благодетелями. Реципрокный альтруизм и стратегия «око за око» важны, но не могут объяснить сотрудничества в дилемме заключенного, которая разыгрывается только один раз или в которой предательство просто не может быть выявлено. Многие из интеракций, которые мы рассматривали, именно такого рода, и их участникам это известно.

2. Причина иррационального поведения не всегда в том, что люди ошибаются в расчетах. Совершенно верно, мы часто ошибаемся. Я слышал, что First National дает кредит под 9%, но совершенно забыл об этом и заплатил Citizens Federal 10%. Или, возможно, я не сумел подсчитать, что налоговое законодательство поощряет покупку вместо аренды. Если бы кто-то указал мне на эти ошибки, я бы, наверняка, изменил свое поведение. Тем не менее многие яркие примеры иррационального поведения вовсе не связаны с ошибками. Муж, не бросающий жену, несмотря на ее продолжительную болезнь, мог бы сменить ее на кого-то более здорового. Во многих случаях это в высшей степени соответствовало бы его материальным интересам. Но он остается, и не потому что неспособен правильно произвести расчеты. То же самое происходит, когда люди отклоняют слишком односторонние предложения. Большинство прекрасно знают, что предложение увеличит их благосостояние, но все-таки отвергают его без малейших сожалений.

3. Эмоции часто становятся важным мотивом иррационального поведения. Есть множество свидетельств, что в основе нашей неспособности к максимизации лежат эмоциональные силы. Специалисты по психологии развития говорят, что моральное поведение возникает вместе с созреванием специфических эмоциональных компетенций. Психопат терпит неудачу не из-за неспособности распознать свой эгоистический интерес, но из-за неспособности к эмпатии, фундаментальной нехватки эмоционального обусловливания. Тесты тематической апперцепции показывают, что в основе успешных личных отношений лежит привязанность, а не озабоченность материальным эгоистическим интересом. Мы знаем, что чувства людей сильно влияют на шансы совершения ими доброго дела, например, когда они объясняют другим людям дорогу или возвращают потерянный бумажник. И эксперименты постоянно показывают, что «кооператоры» с возмущением реагируют на то, что их «партнеры» предают в дилемме заключенного.

4. Эмоциональная мотивированность часто дает преимущества. Есть множество проблем, которые эгоистичные люди просто не могут решить. Они не могут стать привлекательными для участия в предприятиях, в которых требуется доверие. Они не могут убедительно угрожать отказом от нечестной сделки, которая увеличит их благосостояние. Точно так же они не могут сдерживать агрессоров, если месть оказывается слишком дорогостоящей. Равно как не могут брать на себя убедительные обязательства в близких отношениях.

Все эти проблемы важны. Мы видели, что люди, известные своей специфической эмоциональной предрасположенностью, часто способны их решить. Проблемы требуют, чтобы мы связали себе руки, а эмоции как раз и оказывают желаемое воздействие. Мы также видели серию убедительных средств, при помощи которых другие могут распознать наши склонности. Вовсе необязательно, чтобы мы могли судить о характере любого человека с максимальной точностью. Модель обязательства требует только, чтобы мы могли вынести достаточно здравое суждение о хорошо знакомых нам людях.

Большинство из нас полагают, что у нас есть эта способность. Если мы правы, то отсюда следует, что благородные человеческие мотивы и затратное поведение, к которому они подталкивают, могут не только пережить безжалостное давление материального мира, но даже подпитываться им.

Учитывая силу доказательств, мы должны сказать, что модель эгоистического интереса дает удручающе неадекватное описание того, как люди ведут себя на самом деле. И тем не менее эта модель продолжает процветать. Ее сторонники в науках о поведении захватывают одну область за другой. Одна из причин этого в том, что, если традиционализм часто носит слишком общий и размытый характер, модель эгоистического интереса болезненно точна. Многие из ее предсказаний могут быть неверными, но по крайней мере она делает предсказания. И по совести говоря, многие из них оказываются верными.

Однако самые важные причины успеха модели эгоистического интереса в том, что ее логика столь убедительна. Она раскрывает элегантную последовательность, стоящую за многочисленными внешне никак не связанными между собой паттернами жизненного опыта. Самые знакомые примеры предлагает животное царство. Теория Дарвина говорит нам, что ястребы так хорошо видят, потому что особи с более острым зрением всегда ловили больше добычи и потому оставляли больше потомства.

Модель оказалась в равной мере полезной и для понимания эволюции организаций. Так, она говорит нам, что поскольку фирмы, загрязняющие окружающую среду, несут меньше расходов, они неизбежно вытеснят своих более социально ответственных конкурентов. Многие могут желать, чтобы загрязнения было меньше, но легко поддаются соблазну нажиться за счет других, полагаясь на то, что те будут покупать более дорогие продукты экологических компаний.

Похожее материальное давление, как утверждает эта модель, сформировало поведение человека. Ее прагматичный, хотя и печальный вывод состоит в том, что в течение тысячелетий эгоистичные люди постепенно вытесняли всех остальных.

И все же, несмотря на убедительную логику, свидетельствующую в пользу такого вывода, факт остается фактом: этот вывод ошибочен. Объясняя, почему он ошибочен, большинство критиков стремятся отрицать важную роль материальных выигрышей. При этом они часто ссылаются на то, что люди с высокими доходами обычно имеют меньше детей, и отсюда делают вывод, что к людям давление естественного отбора просто не применимо.

Но, если вдуматься, такой ответ тоже ошибочен: негативное соотношение между рождаемостью и доходом — лишь недавнее явление. На протяжении большей части человеческой истории условия выживания были гораздо тяжелее, чем сейчас, и существовала очень сильная связь между материальным успехом семьи и числом оставшихся в живых детей. Более того, на ранних этапах истории человечества полигамные общества были нормой, и мужчины, не добивавшиеся материального успеха, часто и вовсе не женились. Конечно, это неплодотворная стратегия — критиковать материалистическую модель, просто заявив, что люди каким-то образом являются исключением из ее логики.

Критики часто спешат сказать, что культура побеждает тенденции, поощряемые материальными стимулами. Но эта критика тоже не работает. Даже в рамках строго материалистической теории легко увидеть, почему общества будут пытаться сдерживать преследование эгоистического интереса: дилемм заключенного хватает, и когда кто-то проявляет сдержанность, от этого выигрывают все. Материалисты также без труда поймут, почему оппортунистам нравится жить в таких обществах. Однако то, чего не объяснили критики, — это почему оппортунисты прививают моральные ценности своим собственным детям. Почему бы им не учить их сотрудничать, когда это в их узких интересах, и вести себя оппортунистически во всех других случаях?

Многие умные люди, кажется, способны сопротивляться культурному подкреплению. По логике материалистических теорий, эти люди должны были давно вытеснить всех остальных. Когда мы говорим, что культура сама по себе не всегда объясняет то, что этого не случилось, мы при этом не отрицаем ее важной роли. Даже если эволюция держала нас на необыкновенно длинном поводке, а культурное обучение необходимо для объяснения деталей неоппортунистического поведения, его одного все равно недостаточно.