Я перерыла всю квартиру в поисках пропавшей фибулы. Ничего. Пришлось тащиться к матери в паб. А здесь время как будто остановилось. Все тот же запах перегара, табака, тот же обшарпанный убогий вид. Этот паб пережил свои лучшие времена в шестидесятые, если у него вообще были эти лучшие времена. И его посетители, казалось, тоже застряли в прошлом. За стойкой восседали все те же трое пьяниц, даже в тех же одеяниях, что и прежде.

— Привет, милая, — проворковала мать, улыбаясь, — молодец, что зашла! А то я тебя совсем не вижу.

Опять легкий упрек в голосе. И снова меня уколола совесть, хотя я ни в чем не виновата.

— Привет, мам. И вам троим — привет!

Майк, Эд и Стенли синхронно подняли бокалы, здороваясь со мной.

— Привет, Фели, — с улыбкой произнес Стенли, — ты как будто выросла.

— Точно, — подхватил Майк, — с Рождества на пять дюймов точно выросла! И постройнела.

Спасибо, еще по головке погладьте и назовите деточкой!

— А где твой друг, этот смазливый шотландец? — поинтересовался Майк.

— Какой он тебе шотландец! — Эд ткнул соседа в бок.

— Я имел в виду актера, — пояснил Майк.

— А я того блондина, — встрял Стенли.

Бедный Ричард, ему снова отвели второе место после Фитцмора. Кстати, Ричард! Я не звонила ему с того ужасного вечера! От него пришло два сообщения, пока я торчала на Авалоне и в Версале. А я совсем закрутилась и все еще не ответила. Ох, он, наверное, обиделся! Ладно, сначала дело.

— Мам, мне надо с тобой поговорить. Я не могу найти одну мою брошку. Такая, из золота, с большим желтым камнем, с янтарем.

Мать стала судорожно убирать на полке за стойкой. В зеркале мелькнуло ее лицо. Очень испуганное.

— Что за брошка, Фелисити? Откуда у тебя золото и янтарь? — ответила мать вопросом на вопрос, и руки у нее мелко задрожали.

Очень умно! Лучшее средство защиты — нападение. Ей ли, моей матери, не знать, что я не могла получить такую дорогую вещь по наследству и тем более не могла ее купить.

— Мама, это не моя брошь. Она принадлежит Ли, — солгала я, — он отдал мне ее на хранение. У них в квартале часто обворовывают дома.

Бледное лицо матери слегка порозовело. Она заметно нервничала.

— И еще, мам, у меня в шкафу висело платье. Синее с кремовым, с длинной широкой юбкой. Не видела его?

Она обернулась, глядя на меня с удивлением.

— Я отдала его обратно Анне. Она же давала тебе его только для школьного бала.

— Мама, это было другое платье! Не Анны. Его мне Ли подарил!

Теперь я никогда не получу этот подарок обратно. Особенно после того, как сестра увидит этикетку с именем кутюрье. То синее платье, что она дала мне напрокат, было красивое, но дешевенькое, куплено на распродаже в «Маркс и Спенсер». Недорогая тафта, не более того. Не сравнить с шедевром от Йона. Не говоря уж о цене этого творения.

— Хо, хо, — крякнул Стенли, — твой хахаль покупает тебе шмотки. Знаешь, что это значит, Фели?

— Нет, — испугалась я.

— Если мужчина начинает покупать женщине тряпье, значит, у него серьезные намерения, детка. Это почти то же самое, как если бы он тебе преподнес колечко с намеком, — менторским тоном заявил Стенли.

— Так и есть, — мрачно подтвердил Майк, — я как-то купил своей подружке нижнее белье, которое ей нравилось, так она мне тут же дала от ворот поворот. Вроде того, что замуж она не готова. И послала меня. А бельишко-то себе оставила…

— Нижнее белье — это не совсем то… — попыталась я спорить.

— Шмотки и есть шмотки. Все на себе носим, так ведь?

Интересно, стал бы Ли покупать мне белье? И что мне вообще делать с тем, что мы уже давно, как оказалось, тайно помолвлены?

— Ладно, речь сейчас не об этом, — прервала я, — мам, так что с брошкой?

— С какой стати Ли отдает тебе на хранение такую дорогую вещь? — опять встрял Стенли. — Если он такой богатенький, завел бы себе сейф. Или ячейку в банке.

Да чтоб вас черти взяли! Что вы лезете! Побеспокоились бы лучше о своей печени!

— Какая разница, отдал и отдал, — огрызнулась я, — он мне ее доверил, а она пропала!

— Или это был подарок на помолвку, вместо кольца? — хором пропели все трое.

— Нет, — взвизгнула я, — будьте любезны, дайте мне поговорить с матерью! Где моя брошь?

Все трое замолчали и уставились на мою мать.

— Патти, — тихо произнес Эд, — брошку ты взяла?

Мать обреченно вздохнула, как осужденный по дороге на эшафот. И я уже заранее знала, что она скажет.

— Я ее продала, — призналась мать.

Неделю назад пришел счет за электричество, уже четвертый, с предупреждением, что в случае неуплаты в понедельник в пабе отключат свет. Мать нашла брошь у меня в шкафу, когда искала чистые носки. И решила, что эта вещица — ее спасение.

Повисла пауза.

— Кому ты ее продала? — хриплым шепотом выдавила я.

— Филип сказал, что он…

— Филип! — крикнула я в отчаянии.

Мать снова принялась энергично тереть барную стойку.

— Ну да, твой брат… Он разбирается в таких вещах… Знает, куда и как что пристроить. Он решил мне помочь. Тебе же больше не до меня. Ты же теперь общаешься только с фотомоделями и актерами!

Если фибула попала в руки к Филипу, я могу ее никогда больше не увидеть. Он ее уже, наверное, пристроил, покрыл свои долги и материн счет за электричество.

Я молча повернулась и пошла к выходу.

— Фели, — крикнул мне вслед Стенли, — ты считаешь, это хорошо так обращаться со своей матерью?

Я бросила на них взгляд через плечо. Трое пьяниц, уже посиневших от спиртного, и за стойкой — моя мать, хрупкая одинокая женщина с глазами серны, полными упрека.

Не говоря ни слова, я вышла из паба.