Глава 10
История любви

Венката живьем выглядел старше, чем на фотографии, проще и домашнее. Морщины вокруг мудрых глаз, седина на висках, волосы не распущены, а подобраны под черную чалму. Черная длинная рубаха и черные узкие штаны. Маленькая серебряная серьга в левом ухе и скромная мандала с замысловатым узором на серебряной же цепочке на груди. Видимо, фотография на сайте была парадной, а в обычной жизни Венката почти ничем не отличался… почти ничем! от обычных людей. Простой скромный человек с мудрыми глазами, много повидавший в жизни и постигший смысл.

– Спасибо, гуру Венката, что согласились принять нас, – Добродеев церемонно поклонился, прижав к груди руки, сложенные как для молитвы. – Для нас это большая честь.

Венката тоже поклонился.

– Это мой друг Олег Монахов, путешественник и философ. Мы когда-то беседовали с вами…

– Я помню, господин Добродеев, – сказал Венката низким звучным голосом с приятным акцентом. – Гости для меня радость. Что привело вас с другом ко мне?

Фразы он акцентировал и выстраивал слегка необычно, что добавляло очарования его речи. Тем более голос… бархатный, слегка гудящий.

Монах тронул локоть Добродеева и сказал:

– Мы расследуем дело об убийстве.

– Убийство? – Гуру Венката был удивлен и даже слегка растерян. – Но я не даю консультаций… господин Добродеев сказал, что речь пойдет об интервью!

– Интервью тоже. Но сначала, если можно, об убийстве, – сказал Монах, рассматривая Венкату.

– Я вас слушаю. – Он словно подобрался, лицо стало строгим, голос зазвучал резче. Он больше не улыбался.

– Четыре года назад покончила с собой молодая женщина, которая работала в вашем центре.

– Помню. Трагическая история. Правда, она уволилась за пару месяцев до трагического происшествия. Что вас интересует?

– Возможно, вам известна причина?

Венката задумался, пожевал губами.

– Могу ли я спросить, чем вызван ваш интерес? Насколько я помню, проводилось следствие, всех работников центра допрашивали, в том числе вашего скромного слугу.

– Мы расследуем убийство некоего Леонида Краснова… – Монах сделал паузу, буравя взглядом гуру. Лицо того оставалось бесстрастным, ничего в нем не дрогнуло, на что втайне надеялся Монах. Спроси его: с какой радости? он затруднился бы с ответом. Тыкал наугад.

– Какое отношение имеет гибель девушки к убийству? И почему вы занимаетесь сыском? – спросил Венката.

– Нас попросили. Попросила подруга Леонида, она же сестра погибшей девушки. Кроме того… – он запнулся, давая возможность Венкате встрять. Тот не преминул воспользоваться паузой и спросил:

– Почему она попросила вас?

– Скажем, у меня есть некоторая склонность к детективным занятиям. Я знаю людей, я чувствую, когда они лгут, а когда говорят правду, я вижу многие события иначе, чем другие, и люблю думать. Мы действуем в одной связке с господином Добродеевым. С нами говорят охотнее, чем с полицией, у нас возникают идеи, которые официальные следственные органы никогда не согласятся рассмотреть.

– Вы частный детектив?

– Вроде того. Но денег не беру. Это мое хобби.

– Понятно. Ее звали Ия. Она была девушкой-воином. Сильная, бескомпромиссная, решительная. Я ее уважал. Если вы хотите знать… – уголок рта дрогнул в улыбке, – было ли что-то между нами, ответ однозначен: не было.

Он замолчал; смотрел на них благожелательно. Добродеев открыл было рот, но что сказать, не придумал. Уверять, что ничего такого они не предполагали… У него было чувство, что он наг и выставлен на обозрение, а Венката видит их насквозь. С их дурацкими подозрениями. Незачем было лезть и ворошить, быльем поросло, Венкату голыми руками не возьмешь, даже если было, и вообще какая связь… – такие примерно мысли проносились в голове смущенного журналиста.

– Господин Венката, у вас удивительная манера располагать к себе, – сказал Монах. – Если у этой девушки были проблемы, что-то подсказывает мне, что она поделилась с вами. Как по-вашему, это было самоубийство или…?

Венката молчал, все так же благожелательно рассматривая их. Монах снова дотронулся до локтя Добродеева, словно предупреждал: не лезь, молчи!

– Вы правы, она поделилась со мной, – сказал наконец Венката. – Был мужчина, с которым она встречалась. Были проблемы, с ним связанные. Что за проблемы, не знаю. Она просто упомянула, что разочарована. Кто он, я не знаю, не спрашивал. У нас не принято лезть в чужую жизнь. Возможно, речь шла о том, что они расстались по его инициативе. Я готов дать голову на отсечение, что Ия никогда и ни при каких обстоятельствах не покончила бы самоубийством. Я так и сказал следователю. И если это все-таки случилось, то причина была весомой, поверьте.

– С кем Ия дружила? – спросил Монах.

– Не знаю. Здесь почти все новые люди, вряд ли ее помнят.

– А из старых?

– Люди уходят, и связи теряются. Я ничем не могу вам помочь. – Он уже не улыбался. Назойливый гость стал его раздражать.

– Почему она уволилась? – напирал Монах.

– Как вам сказать… Она достигла своего потолка, – туманно пояснил Венката. – У каждого человека свой потолок. Она достигла своего и решила искать себя дальше в другом месте. У нас не принято принуждать… – Он замолчал.

Непонятно, но красиво, как говорит Жорик.

Пауза затягивалась, она становилась просто неприличной. Монах, ухмыляясь, сверлил Венкату взглядом, тот же упорно смотрел в пространство. Добродеев снова порывался сказать что-то, и снова Монах придержал его за локоть.

– Извините, господа, к сожалению, я не могу уделить вам больше времени, меня ждут. – Венката поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.

– А интервью? – вылез Добродеев. Получилось глупо.

Насмешка блеснула в глазах Венкаты.

– Позвоните мне как-нибудь, господин Добродеев…

Он поднялся. Пылающий Добродеев вскочил. Ему было неловко за нахальство Монаха, он испытывал чувство человека, получившего пощечину. Похоже, на сей раз Монах перегнул палку со своими завиральными идеями.

Монах остался сидеть. И сидел до тех пор, пока Добродеев не вытащил его из кресла…

– Мне никогда еще не было так стыдно, – начал Добродеев утробным голосом уже на улице. – Что за театр ты устроил? Ты налетел на него как торпеда! Какого черта, Христофорыч? Ты просто издевался над ним! Ты не позволял мне вставить слово! Ты так смотрел на него… как удав! И чего ты в итоге добился? Даже если ты подозреваешь, что он что-то знает, не он же сбрасывал ее с балкона!

Монах был благодушен и, видимо, доволен.

– Остынь, Лео. Для репортера скандальной хроники ты слишком чувствителен. Мы пришли посмотреть на великого гуру и задать ему пару вопросов. Посмотрели и задали. Красота, экзотика… даже акцент в наличии! У мужика с иноземным акцентом тут же повышаются шансы, не замечал? Женщины летят как бабочки на огонь. Ну, просто второй Леонид. Неземной, над бренным миром, надежа и опора, все страждущие, припадите к источнику света. Не верю. Будучи сам причастен, так сказать… ну скажи, Лео, я похож на него?

Добродеев, несмотря на испорченное настроение, не мог не ухмыльнуться. Смерил взглядом внушительную фигуру Монаха, задержался на ноге в гипсе и снова ухмыльнулся.

– Вот видишь! Я нормальный мужик с нормальными запросами, люблю пиво… А этот небось один нектар пьет.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что истинный талант не нуждается в антураже, он или есть, или его нет. Я же не вешаю на себя бусы и не говорю с акцентом… Ты заметил, что у него накрашены глаза?

– Не заметил. У тебя тоже борода и локоны. Не вижу разницы.

– Ты не видишь разницы между мною и этим… ряженым фигляром? – возмутился Монах.

– У всех по жизни свои задачи, Христофорыч. Это его способ зарабатывать на кусок хлеба, причем не без таланта. А ты… какой-то ты нервный в последнее время. Не узнаю. Где чувство юмора, где благодушие…

Монах подумал и сказал:

– Ты прав, Леша. Это все нога, будь она неладна. Беру обратно. Красивый успешный мужик, любимец женщин, даже ты не устоял, хоть и не баба. Даже я не устоял, поддался, и вообще завидки берут, как говорит Анжелика. Но! Голову даю на отсечение, у него с этой девушкой, Ией, что-то было, и не надо нам вешать про высокие отношения… тьфу! Ладно, ладно! – вскричал он, видя, что Добродеев пытается возразить. – Проехали. Итак, что мы узнали? Мы узнали, что у нее… Ия! Красивое имя. Что у нее был друг, который ее разочаровал. Какое слово: разочаровал! Чувствуется мастер с большой буквы. Ничего не знаю, ничего не вижу… и так далее. Ты бы сказал, что твоя женщина тебя разочаровала, если бы вы скандалили каждый день, и она бросала в тебя сковородкой? Ты бы высказался иначе.

– Откуда ты знаешь, что она бросала сковородкой?

– Она бросала или он бросал – не суть. Между ними происходило нечто, и закончилось оно падением с балкона. А твой гуру сказал: он ее разочаровал.

– Допустим! А каким боком тут Леонид? Может, ты думаешь, что он был этим другом? Или… что?

– Леша, мы же не полиция. Никогда не знаешь, где наткнешься на рациональное зерно. Опера́ летят по проторенным дорожкам, у них план раскрываемости, мы же блуждаем окольными тропками, причем в темноте.

– Он теперь никогда не согласится на интервью! Мне стыдно за наше поведение. Уважаемый человек…

– Ты хотел сказать, что тебе стыдно за меня? За мою настырность? Мы тоже уважаемые люди, Лео. И речь идет об убийстве, так что не нужно реверансов. А с другой стороны, все знают, если репортер «Вечерней лошади» просит об интервью, то вопросы будут не самые деликатные, а ответы впоследствии перевраны. Он согласился, значит, был готов. А насчет не согласится, ты не прав! Согласится. Реклама нужна всем. Ты позвонишь ему и скажешь: дорогой гуру Венката, мы раскрыли убийство, хотите подробности? Как-то так. Он не устоит, честное слово. Тем более сейчас у него неприятное чувство, что его в чем-то подозревают.

– Раскрой сначала, – пробурчал Добродеев.

– Раскроем. Тут интересно другое, Лео. Сестра Ия несчастлива в любви и выбрасывается с балкона. Диана несчастлива в любви, ее друга убивают. Две насильственные смерти в одной семье, причем на любовной почве.

– И что? Не вижу связи.

– Похоже на закономерность, не находишь?

– Простое совпадение. Ты всегда все усложняешь.

– Такой уж я уродился, – сказал Монах. – Все усложняю. Усложнитель. Как эти поют… фиксики? Тыц-дрыц, усложнитель! А тебе не приходило в голову, что члены одной семьи часто рождены под одним знаком. Или под знаками, стоящими рядом.

– Ты серьезно? И что?

– А то, что они повторяют судьбу друг друга. В известной мере, конечно. И характеры. Интересно, когда родились Ия и Диана.

– Не замечал. И что это нам дает?

– Подумай на досуге. Ничего не дает, информация к размышлению. Или дает, пока не знаю. Зависит от точки зрения. То ли все, что вокруг – знаки и предупреждения, и тут всякая мелочь в строчку: черная кошка, дверца шкафа вдруг сама по себе открылась, чашка разбилась, ветер сорвал шляпу; то ли все это ничего не значащие случайные мелочи. Я нахожусь посередине, и знаки воспринимаю под настроение. В данный момент у меня сломана нога, и я чувствителен, раздражен, зациклен… ну скажи на милость, какого черта у него накрашены глаза? У мужика?

Добродеев промолчал; он был расстроен. Монах же пребывал в приятном ощущении хорошо выполненной работы. Венката ему не понравился.

– Может, навестим Митрича? – сказал он. – Я соскучился.

– Можно, – недовольно ответил все еще дувшийся Добродеев.

Каким бы сложным ни было состояние их душ и тел, Митрич – это святое, тут между ними полный консенсус. И друзья отправились в гостеприимный бар «Тутси», где трудится барменом старый добрый друг Митрич, он же хозяин заведения.