31

Мой ключ подходит к замку нашей квартиры, хотя я, можно сказать, уже и этого не ждала. Но он легко поворачивается в задвижке, дверь поддается, и вот я внутри. Квартира кажется совсем другой – голая, без мебели, без картин, без всей компьютерной фигни Шона, без угрожающих размеров телевизора в гостиной, без яичных брызг в кухне, где Шон постоянно готовил яичницу.

Владелец квартиры, мистер Дубровски, всего лишь за день сообщил нам о выселении. Вот и все, больше нас тут не будет. В то утро Райна отправила мне СМС, чтобы оповестить.

Поначалу я не хотела сюда переезжать. Шон мечтал сменить нашу уютную однушку на квартиру покруче, где найдется место для отдельного кабинета и для Никки, но я была довольна своим жилищем. У нас было множество причин переехать, например: отопление либо вообще не работало, либо работало на тысячу градусов; ванная была такой маленькой, что приходилось поворачиваться боком, сидя на унитазе; грохот близлежащего метро в час пик сотрясал гостиную (Ванесса однажды заметила, что она словно сидит на диване, поставленном на огромнейший вибратор). Но тем не менее. Мы сняли эту квартиру вскоре после свадьбы, и я любила ее со всеми недостатками.

Однако Шон все же уговорил меня переехать, без конца повторяя, что это просто необходимо сделать, поэтому я попрощалась со своей старой квартиркой, мы собрали вещи и покинули ее. И вот теперь все сначала: собрали вещи, уехали и из новой квартиры.

Хожу по пустым комнатам, слушаю, как шлепают мои шлепки. На стенах, где висели наши картины, теперь пятна, на полу, где лежали ковры – выцветший настил. Дом очищен от всего, что делало скучную старую квартиру нашей, не считая, конечно, воспоминаний, которые накладываются друг на друга. Провожу пальцами по подоконникам, иду в спальню, где нахожу две коробки, поставленные друг на друга и подписанные: «Барахло».

Барахло.

Подходящее определение для нас с Шоном. Ничего особенного, серединка на половинку. Пока не откроешь, и не догадаешься, что внутри.

Мой телефон жужжит.

Оповещение с «Фейсбука»: Нэнси Томассон хочет добавить вас в друзья! (общий друг – Минни Чендлер).

Я нажимаю на приложение, но вместо того, чтобы ответить на заявку Нэнси, ни с того ни сего оказываюсь на странице Шона, выслеживаю, стараюсь разоблачить все тонкости жизни моего мужа на «Фейсбуке».

Веду пальцем по экрану, проматываю вниз, вниз, вниз. Потом быстро возвращаюсь вверх, вверх, вверх. И вижу, что Шон больше не отмечен на фотографиях Эрики Стоппард.

Проверяю его папку «Фото», чтобы удостовериться.

Так и есть, он удалил (или она сама удалила?) все, что связано с ней и с ее страницей. Мой пульс учащается, живот сводит от чувства, которое я принимаю за волнение, но в последнее время не уверена, что это оно. Как бы то ни было, я победоносно выкрикиваю: «Ха!», кладу телефон в задний карман и улыбаюсь.

И тут вспоминаю о коробках.

Барахло.

Кто знает, какое барахло там, внутри? Наверное, не очень важные вещи, раз мы подписали их вот так: «Барахло». Поэтому я не открываю коробки, а, наклонившись вперед, тащу их к входной двери. Согнувшись, обхватив руками нижнюю коробку, я продвигаюсь вперед и слышу, как в замке поворачивается ключ.

– Эй! – кричу я. – Мистер Дубровски! Я здесь, уношу коробки. Мне написала сестра, я знаю, что сегодня надо выехать.

Слышу шаги, а потом вижу кроссовки, и джинсы, и футболку с принтом Wired2Go.

– Это я, – говорит Шон. – Дубровски мне позвонил.

Шон стоит передо мной, на пороге нашей старой спальни, нашей старой жизни, хотя теперь все изменилось.

Это я, говорит он. Как будто я должна была его ждать, как будто в его сообщении было намерение переписывать правила снова и снова.

Он вытягивает руки и освобождает меня от тяжести коробок, легко водрузив их поверх своих, решив взять на себя ношу за нас двоих.

– Мой рейс отменили, – сообщает он. – Я должен был приехать раньше, чтобы помочь. Но, надеюсь, не слишком опоздал.

Мы идем в Hop Lee, как раньше, и заказываем слишком много китайской еды и яичных роллов, как раньше, разве что не целуемся в надежде заполучить бесплатный ролл. Просто сидим в углу у окна, и я думаю, как начать разговор с собственным мужем. Шон возится с телефоном, что-то быстро печатает, потом удаляет, потом печатает что-то еще, наконец откладывает телефон и говорит:

– Ну вот.

– Ну вот, – я нервно смеюсь, хотя смех скорее напоминает стоны мула в неволе. – Вообще-то я тебя не ждала. Твое сообщение было не очень-то информативным.

– Нет, – он молчит, как будто я должна понимать, о чем он хочет меня проинформировать. Открывает упаковку хрустящей лапши – упаковка шуршит в нависшей тишине; высыпает немного в руку и наконец заявляет:

– Я понял, это глупо. То, что мы делаем.

– А что мы делаем?

– Не знаю, – он рассматривает лапшу в руке, вместо чтобы есть.

– Я думала, ты этого и хотел.

– Да, хотел, – признает он. – Но я был идиотом.

– Тебя бросила Эрика Стоппард? – спрашиваю я внезапно, слишком внезапно, чтобы понять смысл моих слов и тайну, которую они выдали.

– Что? – У него изумленный вид, потом просто удивленный, потом довольный. – Ты следила за мной? На «Фейсбуке»?

– Ну… твоя страница по-прежнему у меня в закладках. Так что и следить не пришлось.

– Все нормально, – он машет рукой, – ничего страшного.

Я открываю свою упаковку лапши для супа и думаю: значит, он за моей страницей не следил? Затем он говорит:

– Нет… мы с Эрикой… просто работаем вместе. Ничего такого.

Его слова достаточно определенны, чтобы я почувствовала себя глупо, если стану задавать еще какие-нибудь вопросы, и недостаточно определенны, чтобы я вообще поняла, о чем он говорит. Эрика Стоппард – все равно что наша вышеупомянутая коробка с барахлом.

– Так ты вернулся, – говорю я наконец.

– Как видишь, я здесь, – отвечает он.

– Потому что сам того захотел или потому что позвонил Дубровски?

Он вздыхает:

– Дубровски позвонил… ну я и сам захотел. Вообще глупость я придумал – с этой паузой в отношениях.

Люси приносит яичные роллы и суп с кусочками яиц.

– Что это вы такие грустные? Вы же всегда такие влюбленные! Хочу посмотреть на вас влюбленных! – Она изображает поцелуи, мы оба неловко улыбаемся, и я посылаю Шону воздушный поцелуй, а он весьма глупым образом делает вид, что поймал его; Люси непонимающе смотрит на нас и произносит:

– МуШу будет через пять минут, – и уходит.

– Так ты говоришь, у нас все в порядке? – спрашиваю я, когда она уходит. – Просто ты заявляешь это ни с того ни с сего, и я порядком обескуражена.

– Видишь ли, Уилла, – он некоторое время рассматривает яичный ролл, а потом поливает его утиным соусом. – Я вел себя как засранец. Не знаю, зачем я это сделал… но я это сделал. Иногда нам случается натворить глупостей, и мы сами не понимаем зачем, верно? И думаем – вот если бы мы этого не сделали…

– В общем, – продолжает Шон, – мне захотелось сделать что-то выходящее за рамки моей системы. Я не был уверен, что все в порядке, – он двигает пальцами, изображая кавычки. Почему все, кого я знаю, двигают пальцами, изображая кавычки? В одной руке он по-прежнему держит ролл. – Ну, знаешь, как это бывает: какой-нибудь сорокалетний тип бросает жену, покупает «Порше»… Это была моя мини-версия… не знаю чего. Мне казалось, я задыхаюсь.

– А теперь тебе что кажется?

– Кажется, я соскучился по семейной жизни. – Он засовывает в рот яичный ролл и становится похожим на бурундука – я так любила этот жест раньше.

Я улыбаюсь, но не могу выдавить из себя смех.

Wired2Go предоставила Шону номер люкс в «Трайбека Гранд». Он приглашает меня в свою комнату, чтобы выпить, и поскольку он мой муж, я соглашаюсь. Его комната – на последнем этаже, с видом на Гудзон и огни. Смотрю в окно, пока не вижу позади себя отражение Шона с бокалом рислинга – моего любимого вина.

– Нам принесут десерт, – говорит он.

– Да, компания тебя балует, – замечаю я. Он некоторое время молчит, прежде чем ответить.

– Вообще-то они сами упросили меня сюда перебраться. Просят помочь дать ход их глобальной инициативе.

– Ух ты, – говорю я. – Круто. Переписываешь свой план Вселенной.

Он наклоняет голову, будто ничего не понял, и я добавляю:

– Это из книги, которую мы пишем. Типа там… изменить судьбу, менять все в жизни, пока вся жизнь не изменится, ну и тому подобное.

Он улыбается мне; его улыбка чуть ранит мое сердце, но в то же время слегка раскрывает его. Видеть такую родную щетину на подбородке, ямочки на щеках, искреннюю просьбу о прощении… я читаю ее по лицу Шона, и мне хочется, чтобы прошедшие два месяца не напоминали мне, что жизнь изменилась и для меня, и теперь, наверное, нельзя вернуть все, как было. В июне, когда не было списка правил, и крушения всех планов, и книги, и бездействия, и силы духа, и – да, и Тео тоже! – мне хватило бы этого выражения абсолютного раскаяния.

– Я думал, ты не веришь в судьбу, – говорит Шон.

– Я никогда не знала, во что верить.

Он кивает.

– Верно. Полагаю, я и сам не знал, – он садится на диван, я устраиваюсь рядом, стараясь не пролить вино.

– Так мило, – говорит он. – Я скучал по всему этому. Я думал… может быть, мне стоит попробовать, – он поправляет сам себя, – ну то есть я хотел сказать, нам стоит попробовать. Сделать перезагрузку.

– Перезагрузку наших отношений?

– Да, – говорит он. – У нас нет жилья, в твоей семье бардак… почему бы не уехать? Почему бы не покончить со всем этим? Начать заново. Не самая плохая идея в мире. Мы по-прежнему будем собой. По-прежнему будем вместе. Как ты только что сказала, перепишем наш план Вселенной. Вместе.

– Мы могли бы, – говорю я и непонятно почему думаю о Тео.

– Я составил список, – Шон тянется за ноутбуком, который лежит на журнальном столике, – причин, по которым тебе стоит вернуться.

Порой в кино вокруг героинь все замирает, будто они нажали на кнопку паузы, и тогда они обращаются к зрителю и рассказывают ему о своих чувствах. Именно это я мысленно и делаю. Ставлю Шона на паузу, стараюсь быть спокойной, говорить в камеру и обращаться к зрителю. Думаю о теории противоположностей, которую вывела Ванесса. О том, что иногда нужно бежать прямо противоположно направлению, которое считаешь для себя важным. О том, что иногда бег-прыжок-полет способен изменить все.

Я стараюсь погасить внутреннее напряжение и прислушаться к тому, что мне скажет героиня фильма, но не могу добиться от нее ничего убедительного.

– Все хорошо, – говорю я Шону, снимая его с паузы. – Не надо зачитывать мне этот список.

Он морщит лоб. Прежняя я, прежняя Шилла, определенно предпочла бы список.

– Я просто хотел подготовиться. Провести изыскания. Убедить тебя, если нужно.

Мы падаем на огромную кровать, покрытую египетскими простынями плотностью в шестьсот нитей, одетыми. Шон чмокает меня на ночь в щечку, и я поворачиваюсь на другой бок, уже отяжелевшая, сонная.

Утром, когда я просыпаюсь, солнце светит сквозь жалюзи, и мне требуется некоторое время, чтобы понять, где я нахожусь, и осознать – Шон рядом, и может быть, я еще смогу добиться, чего хотела.

Встаю; плеснув водой в лицо, иду в гостиную люкса. Он прижимает палец к мочке уха, потом говорит:

– Совещание по селектору!

Я киваю; он машет рукой в сторону тележки с едой и шепчет:

– Ешь!

Сняв серебряную крышку с блюда, обнаруживаю яичницу. Шон заказал мне яичницу-болтунью, пока я спала. Накрыв рукой динамик смартфона, он целует меня в макушку.

– Сегодня воскресенье. По воскресеньям мы всегда едим яичницу.