Глава 29
Старые друзья
Когда Катя пришла на кампус, дежурная администраторша на ресепшене встретила ее как дорогого (и единственного) постояльца. Было ясно: слухи об утренних делах достигли и гостиницы для ученых. И неудивительно – все ведь произошло на соседней улице.
– Я поменяла белье в вашей комнате, – радостно сообщила администратор. – Свеженькое постелила, только из прачечной. И полотенца. Вам второе одеяло принести? Не холодно?
– Нет, спасибо, – Катя смущалась перед этим потоком тайной признательности.
– Тогда я сейчас чай заварю и вам принесу! Какой будете – зеленый, черный? И варенье у меня домашнее, клубничное!
Городок и точно бурлил, уже чуть ли не праздновал победу, обсуждал и трезвонил. Пока администраторша разговаривала с Катей, ее мобильный то и дело попискивал – приходили sms и сообщения в мессенджер.
У себя в номере Катя первым делом отправила sms шефу пресс-службы: «Кого-то задержали с поличным. Но пока не ясно кого».
Шеф, человек умный, прекрасно разбирался в нюансах. Если что, он снова продлит Кате командировку – она была в этом уверена.
Пока она раздевалась, администраторша самолично принесла ей чай на подносе – как в лучших отелях – «обслуживание в номере». Фарфоровый чайник, чашка с блюдцем и фарфоровая розетка, полная клубничного варенья.
Катя сначала пошла в душ. Она долго стояла под горячим дождем, закрыв глаза. Ей хотелось сесть, свернуться калачиком в низком душевом поддоне, и пусть дождь поливает ей спину.
Она все еще слышала треск сломанных кустов и хрипы…
Как хрустнули кости и он закричал…
А он схватил его за волосы, повернул голову к свету…
Странно, что рассвело именно в тот момент, словно по волшебству. Свет побеждает тьму.
Но тьма – это же постоянная категория в ЭРЕБе.
Катя отметила, что избегает имен и фамилий, именуя противников – он и он.
А Иван Водопьянов путал «ты» и «вы».
Чем же он был так сильно… нет, не встревожен… разгневан на Катю?
Разве ты не сама сказала Мухиной, что, по твоему мнению, перформансы с трупами и сами убийства – следствие скорее не похоти, а ярости? Ненависти?
Она выключила душ, вытерлась чистым свежим полотенцем, им же начала сушить волосы. Села на постель и выпила чаю, попробовала варенье.
Сладко…
Сейчас лягу спать… Сил нет…
Она прилегла на подушку. Потолок уставился на нее сверху. Она повернулась на бок.
Как он взял лист бумаги, скомкал и приложил к ссадинам. А она кинулась искать аптечку в дежурке.
Ничего более комичного… Такая курица-клуша…
Отчего, когда они вместе – все трое, парни, которым чуть за тридцать, полные сил, – лишь бледная копия того, что представляет собой он?.. Тот, кто гораздо старше их? И дело не только в его атлетическом теле и внешности. Внутренний стержень. Но они так мало говорили… Совсем ничего не значащие фразы.
А разговоры и не нужны. Она видела его в деле. И что она, наивная землянка, может спросить у космического странника? Очень ли страшно в открытом космосе? Ощущал ли он там себя ничтожной песчинкой? Но в этой черной бесконечности и звезды, и планеты – песчинки. Так что же там – человек? Кем он себя представляет, когда парит в пустоте? Когда Земля и все мы – буквально, не метафорически, а буквально у его ног?
Катя ощутила жар во всем теле и поняла, что не уснет.
Она быстро встала и снова оделась. Подумала: вот что это такое – «донозологическое состояние организма», которое изучают на базе! Когда нет сил, когда усталость – в каждой клеточке тела. Но сердце… нет, воля… нет, воображение… тоже нет – все вместе? – заставляют идти вперед.
Хотя и цели пока что не видно.
И это тоже невозможно описать словами. Это дано лишь в ощущении, в лихорадке…
Катя причесалась, собрала волосы в узел, подколола. Мельком глянула на себя в зеркало – бесполезно наводить марафет.
Она покинула кампус и зашагала в сторону улицы Роз.
В общем-то, хотела она сразу многого и всего… Когда воображение, восхищение, жар вступают в химическую реакцию с гормонами, то…
Но дальше клумбы осенних роз – уже потускневших и словно законсервированных на корню, превращающихся из цветов и бутонов в тугие сухие шарики фиолетового, палевого и карминного цветов, – она не пошла.
Благоразумно свернула в сторону музея.
Музей науки и просвещения был открыт. И траура по безвременно ушедшему из жизни его директору внутри не чувствовалось.
В кассе сидела все та же старуха с жемчужными серьгами – очевидица и свидетель. Она узнала Катю, и глаза ее расширились, рот открылся.
– Проходите, проходите!
Катя протянула ей деньги за билет. Маленький музей нуждался в средствах.
– Кто сейчас замещает Нину Кацо?
– Хранитель научного отдела и отдела новых поступлений. Денис Григорьевич. Позвать его?
– Нет, я просто пройдусь по залам.
Она вошла в первый зал, вспомнила, как они в первый раз побывали здесь, в музее, с Мухиной. Что же, все на своих местах.
Катя шла, разглядывая огромное количество фотографий. Снимки земли из космоса. Снимки МКС. Групповые снимки каких-то людей с подписями под ними. Карта созвездий в виде старинной гравюры, где созвездия изображены в виде мифологических героев и представляют собой этакую небесную толпу бродяг, испещренных точками звезд и соединительными линиями. Музейные витрины – в одной какие-то камни на подставке. Метеориты? В другой…
Катя подошла к этой витрине вплотную.
Белый космический скафандр. Она видела его в прошлый раз.
Это не его скафандр…
И это не тот, в котором выходят в открытый космос.
В таких скафандрах они фотографируются на старте, а потом взлетают.
Катя приложила руку к витрине и провела по линиям скафандра. Захотелось прикоснуться к нему, ощутить…
Его кожа у нее под пальцами…
Как он сказал – все пялятся…
Как он сказал там, в доме – хотите чаю? Когда она была готова разреветься от обиды и досады, что упустила самое главное?
Как он появился впервые, когда они осматривали его дом, разоренный кражей…
Кража…
Катя вошла в следующий зал. Она хотела увидеть его картины. А вот и они. Снова абстракции. И опять очень много черного цвета. И ярко-белый, почти серебристый. Это так выглядит в космосе Солнце? Он говорил об этом. Нина Кацо отобрала для выставки вот эти его полотна и сомневалась, что их кто-то когда-то купит. Но это ведь не вернисаж-продажа.
В нем есть нечто, что не находит себе места. Нечто, чему тесно у него внутри, и оно выплескивается наружу в виде этих красочных и одновременно мрачных абстракций.
Может, он тоскует по полетам?
Жалеет, что покинул отряд космонавтов?
Они же – закрытый клуб избранных. Что мы, земляне, знаем о них? В дни юбилеев мелькают на телеэкранах великие космические старики. Но наши современники… Их, в общем-то, нигде не видно. Ни на светских тусовках, ни в политике, ни в телешоу, ни в повседневной жизни. Здесь, с нами, на Земле они все равно словно отгорожены от нас невидимой стеной из прозрачного стекла. Быть может потому, что…
Они, эти новые звездолетчики, видели наш шарик и нас всех вот так…
Катя сама себе показала пальцами размер теннисного мячика. Нет, вот так – она раздвинула руки до размера арбуза.
Может, им сложно адаптироваться, снова заставляя себя воспринимать как нечто большое, глобальное то, что они видели бесконечно малым и хрупким, уязвимым?
Может, поэтому им трудно общаться с другими? И они общаются внутри своего круга, клуба – там, в Звездном? И потом, там ведь секреты. Они не посвящают нас во все, что им известно.
Но Он же даже от этого отторгнут сейчас. От своих.
В первом зале послышались голоса. Катя вернулась туда и увидела молоденького взволнованного бородача в мешковатых джинсах и растянутом свитере в компании Василисы Ларионовой. Бородач протягивал молодой женщине толстый пакет.
– Здесь все. Я собрал. Лежало у Нины Павловны на столе. В будущем обязательно сделаем экспозицию. Не знаю, кого нам назначат новым директором, но выставка состоится.
Катя поздоровалась. Василиса при виде ее радостно всплеснула руками. Бородач – это был хранитель, исполняющий пока обязанности Нины Кацо, – взволновался и оживился.
Надо же, хоть кто-то радуется появлению сотрудника полиции…
Катя читала по их лицам – и они знают, новости облетели ЭРЕБ.
Они с Василисой вышли из музея. Та прижимала к груди пакет.
– Снимки Дима попросил забрать, – пояснила она. – Он сегодня занят в лаборатории до позднего вечера. Боится – затеряются в неразберихе. Он очень трепетно относится ко всему, что связано с памятью его матери.
– Я заметила, – сказала Катя. – Жаль, что так получилось. Что выставки, посвященной академику Ларионовой, не будет.
– Ничего, пробьем это позже, – Василиса не унывала. – Слушайте, вы его поймали, да? Это он?
Сколько раз за сегодняшний день Катя слышала этот вопрос!
– Произошло нападение на пенсионерку и…
– Я знаю, мне приятельница в Фейсбуке сообщила – это уборщица в том самом магазинчике на площади, где работала продавщицей та, которую нашли на остановке. Это просто что-то невероятное! Он что, сумасшедший?
– Его поймали с поличным во время нападения. Ему назначат психиатрическую экспертизу. Непременно.
– В Сети пишут – он работал водителем автобуса.
– Да.
– Ну! Все сходится. Автобусные остановки… Это так страшно. – Василиса откинула назад свои густые темные волосы. – А вы в музей просто так зашли или что-то искали?
– Я хотела посмотреть экспозицию. Василиса, можно вас спросить?
– Да, конечно!
– Вы Чеглакова Константина хорошо знаете?
– Константина Константиновича? – Василиса вдруг озорно и лукаво улыбнулась. – Такой мужчина, да? Я – не очень. Но Димка его знает с детства. Его мать всегда была ангелом-хранителем для него. Взяла к себе в НИИ. Потом хлопотала за него, чтобы он в космонавты прошел, там же отбор у них – жесть!
– А Иван Водопьянов?
– Это все старые друзья. Я Ивана узнала через Диму. Давно это было, после школы. Кстати, он чуть не женился на дочке тети Аллы – Мальвине.
– Как ее зовут?
– Мальвина. Правда – жесть? – Василиса захихикала. – Они, наши предки, спятили тогда, что ли, все? Я Васена… Она Мальвина. Меня Васькой-котом в школе дразнили, ее Мальком.
Катя поняла: Алла Мухина никогда не упоминала при ней имя дочки. Зачем так глупо называть своих любимых детей, давая им дорогу в жизнь?
– Это все протест против религии, против попов, – трещала Василиса. – Здесь же наукоград. Сплошные иллюминаты в душе. Как у Дэна Брауна – Ангелы и Демоны. Попы бы больше совались, куда их не спрашивают. Искусство оценивают! В Новосибирске, я слышала – это же был знаменитый Новосибирский академгородок, – сейчас черт-те что… Там какой-то благочинный во всеуслышание назвал балет Чайковского «Щелкунчик» оккультной сказкой. Ну и что вы хотите после этого? Здесь в пику попам детей Мефисто начнут называть. А с другой стороны, когда слушаешь хор Александро-Свирского монастыря, византийский распев – на глазах слезы. И душа… Уж точно знаешь, что душа есть и что она бессмертна. Отчего так? Как это может уживаться – мракобесие и гениальность? Злоба, жестокость – и любовь, что сильнее смерти? – Василиса смотрела на Катю. – Так что вы не судите нас здесь слишком строго. Разные полюса единого целого. Это все между собой вступает в химическую реакцию, как мой Дима выражается. Кислота и щелочь… И печаль.
Катя была удивлена этими рассуждениями и тоном.
– Иван Водопьянов, он ведь весьма обеспеченный. У него какие-то бизнес-дела с Чеглаковым? – спросила она, помолчав.
– Он Константина Константиновича боготворит. Вряд ли у них общие дела в бизнесе. Чеглаков какое-то время работал на базе консультантом. Но там заморозили проект. Он сейчас вообще, кажется, без работы. Ну, таким людям, с таким бэкграундом, долго без работы сидеть не дадут, конечно… А Иван – компьютерщик. Он в прошлом игры разрабатывал, деньги на этом делал большие. Теперь у него проекты по инженерной психологии, по нейросетям и искусственному интеллекту. Может, он с Чеглакова пишет программу для искусственного разума в виде супергероя?
Катя улыбнулась.
Супергерой…
Эта счастливая умница-болтушка-будущая мать очень точно сформулировала некую мысль, которую и Катя лелеяла в мечтах.
– Ой, а можно вас тоже спросить? – Василиса явно сама чуть не лопалась от любопытства. – Этот тип, которого вы поймали с поличным… Он что же, старуху-уборщицу хотел к своей коллекции трупов приобщить?
– Возможно, да.
– Но это же такой риск – та самая пекарня, где работала его жертва! И опять туда сунулся?
– Он напал на старуху на улице.
– Да, это я знаю. – Василиса снова всплеснула руками. – В Фейсбуке чего только не пишут! Половина вранья, наверное, но… Я вот все думаю, – она оглянулась на музей. – Ее ведь тоже убили. Нину Павловну.
Катя молчала, ждала, что еще она спросит.
– У нас такой маленький город. Все друг друга знают. – Василиса прикусила губу. – Трудно поверить, что… ну, вы сами понимаете. И вот я все никак не могу понять.
– Что? – спросила Катя.
– За что этот тип – ну, тот, кого вы поймали, – убил нашего директора музея?
