Глава 37
НАОМИ
— Наоми, просыпайтесь. Уже утро.
— Что? Иван, это воистину вы? Не шутите? — я протянула руку и почувствовала ответное пожатие.
— Нет, не шучу. Это воистину я. Как вы себя чувствуете?
— Как умерший год назад суслик.
— Выглядите вы гораздо лучше.
— Вы мне льстите, дорогой барон.
Открывать глаза было страшно. Перед тем, как потерять сознание, я увидела… Не знаю. Барон стоял перед тварью, всего в нескольких метрах. Но в то же время это был не он. Очень высокий, плечи — гораздо шире, чем у обычного человека, острые уши поднимаются над макушкой…
Эта картина отпечаталась, как негатив на сетчатке глаз. Святые Серафимы! Я не знаю, что это было: моё больное воображение или реальность? И хочу ли вообще когда-нибудь узнать…
Вечер. Солнце наполовину утонуло в песке, от каждой дюны тянется длинная фиолетовая тень. Очень красиво.
— Всё-таки поднимайтесь, Наоми. Я приготовил поесть. — я бодро вскочила.
— А вот эти слова не пропустит ни одна девушка! Что на обед?
— Жареная змея и армейские галеты.
В песчаной ямке теплился костерок, над ним, нанизанные на палочки, румянились небольшие кусочки. Вполне аппетитно.
— Где мы? — я села к костру. — Где вертолет? Где трупы? Вы что, успели всё закопать?
— Просто отъехал подальше.
— А… Тварь? Что случилось, барон? Я думала, нам конец. Пули её не брали…
— Она мертва.
По тому, как он это сказал, стало ясно, что о твари барон говорить не желает. Он протянул мне прутик, и я, давясь и обжигаясь, стала глотать полусырое мясо.
Вот вы мне скажите: до ближайшего водоема километров пятьсот, а змея почему-то пахнет рыбой…
— Я видела, как она прыгнула на вас. Что было дальше?
— Вам показалось, Наоми. Вы устали, а в лунном свете всё кажется не таким… Это вы изрешетили её пулями и тварь издохла.
Слишком быстро он ответил. Как будто заранее придумал, что надо говорить.
— Но вы её рассмотрели?
— Как вам сказать…
— Да ладно, барон. Держите меня за дурочку. Увезли, пока я валялась в обмороке.
— А вы предпочли бы очнуться рядом с разлагающимися на солнце трупами?
Я откусила кусок змеи и, не жуя, проглотила.
— Я имею право знать. Если именно я её грохнула, а?
— Почему вы не едите галеты?
— Слишком сухие, а воду нужно беречь. Там вроде бы были канистры…
— Топливо. Воды у нас и вправду немного.
— Вы так и бросили её в песке? А если кто-нибудь найдет, не возникнет ли нездоровой сенсации?
— Сенсация? — он усмехнулся. Кожа на лице барона так натянулась, что было видно каждую косточку. — Пожалуй, что и так…
От жира и рыбного запаха меня начало подташнивать. Отвалившись от костра, я прикрыла глаза, но, вспомнив кое-что, вновь села.
— Барон! У боевиков были сигареты, вы их случайно не прихватили?
— В бардачке. Только это не табак.
— Догадываюсь. Но курить очень хочется…
— Ну, если очень хочется — то можно. — милостиво разрешил барон.
После первой затяжки под сводом черепа образовался ядерный такой грибок… Я прикрыла глаза и затянулась еще раз. Передала косяк барону. Тот не стал отказываться. Тоже затянулся, глубоко, втягивая щеки. Затем выдохнул и расслабился. Взгляд его смягчился, шрам перестал при каждом движении нервно подпрыгивать к виску.
— Забористая… — выдохнула я сквозь дым.
— Дешевая афганка, с примесью семян и соцветий. Они и дают характерную резь в горле и ощущение распирания в голове.
— Откуда вы столько знаете?
— По опыту.
Я хихикнула, но тут же осеклась: весело, на самом деле, не было. Вздохнула, и пересела под бок к Ростову. Тот обнял меня одной рукой, прижал к себе и поцеловал в макушку. Я снова вздохнула.
— Мы не выберемся, да?
— Ну с чего вы взяли? Посмотрите: вчерашние пленники, сейчас мы гордые обладатели ржавого «Вранглера», трех фляжек с водой и почти целой жареной змеи.
— Да мы богачи…
— И я о том же. — он затянулся и передал мне чинарик. Дым обжигал губы, но я не бросала, пока не осталось ничего.
— Халиф может прислать еще тварей. Не одну, десять.
— Вряд ли. Сделать даже одну Храфстру — дорогого стоит.
— Храфстру? Что они такое, барон? Когда я впервые произнесла это слово, вы как будто испугались…
— Вам не понравится знать.
Я вывернулась из-под его руки, отодвинулась.
— А у меня есть выбор? Думаете, мне самой хочется? Думаете, мне хотелось видеть, во что превратились мои друзья? Думаете, мне нравилось чувствовать, как Бич рассекает их плоть? Или узнать, что семья — Никодим и Яррист, самые близкие мне люди, — хотят меня убить? Что давно уже всё решили? Или стрелять в эту ртутную тварь, вокруг которой вы напустили столько туману, но не хотите ничего объяснить толком! Ни разу… — я ткнула ему в грудь замызганным пальцем с черной каемкой обломанного ногтя. — Ни разу за всю жизнь мне не дали решить самой. Ничего! Я не умею принимать решения, потому что я — солдат. Пушечное мясо, разменная монета. Все хотят мою тощую тушку… Для чего?
Я ткнулась коленями в песок, бессильно опустила руки и затихла. Сама не поняла, что я хотела ему доказать?
— Вы злодей, господин барон. Совсем меня не любите…
— Ну что вы, мой ангел. — он неловко подтащил меня к себе, усадил на колени и стал укачивать, как маленькую. — Я люблю вас, мучительно и нежно. И я готов отдать за вас всё, что у меня есть.
— Даже жареную змею? — не передать, как сильно меня смутили его слова.
— Всё, что от нее осталось. И свою жизнь в придачу.
— Вы меня пугаете, Иван.
— Простите. Это всё марихуана… — он ссадил меня на песок и поднялся. — С вашего позволения, отправлюсь на разведку. А вы поспите, Наоми. Утро вечера мудреней.
— А разве мы не поедем? — главное, чтобы голос не дрожал.
— Не сегодня. Нужно отдохнуть, набраться сил. Поспите.
И он ушел.
… Машину вели по очереди, но днем ехать все же не рискнули. Слишком много Мираджей — так называл пустынных призраков Никодим. Ночью спокойней.
Иван учил меня находить твёрдую дорогу среди полумесяцев дюн, объезжать дисперсный песок, в котором наш джип мог утонуть за считанные минуты, чуять воду — всегда в глубоких расщелинах, там, где растет колючий кустарник… Он сказал, что через несколько дней мы выедем к оазисам. Нужно избегать тех, в которых обосновались разбойники и наемники, охраняющие нефтяные вышки, а лучше всего попасть к бедуинам. С ними можно договориться…
А потом налетела песчаная буря. Мы зарылись в бархан, укрывшись вонючими бурнусами, взятыми у боевиков. Чуть не померли под шквалами раскаленного ветра, от которого песок спекался кирпично-твердой корочкой… Двигатель «Вранглера» заглох и дальше пришлось идти пешком. Воды больше не было.
В один из палящих дней пришел Никодим. Он появился в сверкающей, слепящей дали, но, только заметив смутную фигуру, я уже знала, что это — он. Слёз не было, так что от облегчения я рассмеялась. Губа треснула и на подбородок закапала черная, густая кровь…
— Здравствуй, блудная дочь. — он совсем не изменился. Белая поношенная аба, ветер чуть шевелит седые волосы, прядями падающие на плечи, лицо — одновременно жесткое и доброе. Глаза — два ледяных айсберга — смотрят сурово и сочувственно.
— Почему тебя так долго не было? — я с трудом поднялась на ноги.
— Был занят.
— Теперь ты нам поможешь?
— Нет.
«Приговор окончательный, обжалованию не подлежит». Ну, вот и всё.
— Тогда зачем ты здесь? — спросила я тихо.
— Попрощаться.
— Что ж… — в груди сделалось пусто и гулко. — Значит, так тому и быть. Пора, значит.
— Пути Земные неисповедимы.
Я запустила в него горстью песка, и песчинки прошли сквозь зыбкую фигуру…
— Иван! Дорогой барон, очнитесь! — говорить мешала налипшая вокруг рта корка ссохшегося песка, и я содрала её. Густая сукровица потекла на подбородок. — Ива-а-ан! — пришлось хорошенько потрясти барона, чтобы вывести из забытья. Плечи его стали хрупкими, как у птицы — мои пальцы обхватывали их целиком.
— Ч-что? Еще ведь рано. Что случилось? У вас кровь…
— Не важно! — я облизнула губы. — Слушайте, Иван! Есть одна штука. Земные Пути…
Он долго кашлял, сплевывая сухим ртом, бессильно свесив голову меж острых коленей, затем поднял на меня воспаленные глаза.
— Это пути Рахдонитов. Сейчас так никто не ходит.
— Я ходила, в детстве. Однажды я так попала в парк аттракционов… Понимаете, мне очень хотелось: колесо обозрения было видно с крыши нашего дома. Я забиралась туда по ночам и смотрела на огоньки. Никодим и слышать ничего не желал о каруселях. Ну и…
— Думаете, у вас получится сейчас? — он сел ровнее, пригладил отросшие, посеревшие от песка волосы.
— Следующего дня мы с вами не переживем, я точно знаю. Если сейчас не попробовать…
— Хорошо. Что нужно делать?
— Давайте встанем и крепко возьмемся за руки. А потом… Наверное, пойдем? Только не отпускайте меня, пожалуйста. Без вас я боюсь.
…Приснилось, что стою под водопадом. Плотные струи сбивают с ног, я падаю лицом вниз, вода проникает в рот, в горло… Так бывает перед смертью. Каждый получает то, чего желает больше всего на свете: замерзающему становится тепло, голодному чудится, что он ест, а умирающий от жажды — пьет.
Я закашлялась и открыла глаза. Вода отхаркивалась горлом, пузырилась и щипала в носу, стекала вместе с соплями по подбородку и груди… Вытерлась подолом майки и огляделась.
— Мы нашли оазис, Наоми. — глаза Ростова, в глубоких впадинах с разбегающимися лучами морщин, тем не менее, сверкали чистым голубым льдом. — Вы вывели нас на воду!
— Я?
— Вы не помните? Земные пути! Мы взялись за руки и пошли. Через некоторое время вы упали, я взял вас на руки… И вдруг увидел пальмы. Уверен был, что это — мирадж, но к счастью…
— С чего вы взяли, что это я? — нос заложило от ледяной воды, которой он меня поливал, в груди болело. Но я была этому несказанно рада.
— Вы вывели нас, Наоми. — он поднялся и обвел руками окрестности. — Оазис небольшой. Две финиковые пальмы, вода — в глубоком колодце, под скалой. Есть бутылка и веревка. Каменный очаг.
— Значит, кто-то заботится об этом месте. — я тоже поднялась.
— Да.
— А если это разбойники?
Он рассмеялся прежним, живым смехом.
— Когда это вы боялись разбойников?
…Даже смогла помыться и постирать то, что у нас сходило за одежду. Оглядев себя, скупо улыбнулась. Принцесса сидхе… Ребра выпирают, как прутья из старой корзины, руки больше похожи на сухие веточки, кожа потрескалась, губы в болячках… Что бы сказал Яррист, увидев, во что я превратилась?
После того, как организм напитался влагой, желудок потребовал пищи. Судорожно сжимаясь, выделяя кислоту и желчь, он урчал и бурлил. Хоть и раздутое от выпитой воды, брюхо требовало своего.
Ростов отправился на охоту. Последнее время он уже не перекидывался — не было сил, но благодаря воде барон обрел частицу былой бодрости. Пользуясь его отсутствием, я скреблась и мылась, пока не почувствовала себя чистой. Ну вот: теперь и помирать не страшно. Только хорошо бы перед этим еще и поесть…
Взобравшись на скалу, долго вглядывалась в пески, не обращая внимания на секущий ветер. Пусто. Волны дюн, солончаки, редкие кустики колючек. Где-то там господин вервольф ищет, чем бы поживиться… Но всё же изменения были. Я не сразу поняла, какие.
Облака.
Солнце, оранжевое, как брюхо лосося, зависло над горизонтом, и лучи его, проходя сквозь тонкую облачную завесу, делали небо желтым. Облака! Много дней я оглядывала небосвод… Он оставался белым. Как лист металла, раскаленный газовой горелкой. Белым, затем, перед самым закатом, багровым, и наконец, ночью — черным.
Но сейчас я видела облака. Тоненькую дымку — она стала заметна в закатных лучах. Значит, там есть жизнь. Может, большой оазис, или даже берег моря… Я оглянулась. Темные кроны пальм, с незрелыми, но почти съедобными гроздьями фиников; скала, похожая на обломанный зуб, под ней прячется колодец — выдолбленная в толще камня вертикальная каверна. Страшно будет покинуть этот райский уголок.
…Ростов принес небольшую антилопу — значит, мы и вправду выбрались из пустых земель! Отделив мне самые лучшие куски, свою долю он унес подальше, перекинулся и сожрал вместе с костями и шкурой. А я развела костер. В животе уже не бурчало, его скручивало спазмами, будто внутри перекатывался морской ёж. Зря я польстилась на зеленые финики…
— Вы — мой герой, дорогой барон. — прочавкала я с набитым ртом.
— Даже несмотря на то, что предатель и негодяй?
— Ой, да забудьте вы уже! После всего, что мы с вами пережили…
Щеки, подбородок, грудь и руки у меня были измазаны жиром. Я слизывала стекающий по пальцам ароматный мясной сок, откусывала всё новые куски, и никак не могла насытиться. Барон смотрел, как я ем.
— Выходить из голода надо осторожно. У вас заболит живот.
— Если он уже и так болит, значит без разницы. Простите, ничего не могу с собой поделать…
После слов барона нашла в себе силы всё-таки прекратить есть. Надо будет завернуть остатки мяса в пальмовые листья…
— Можно подумать, все взрослые поступают исключительно мудро и обдуманно. — пробурчала я про себя. Ростов только усмехнулся. — Знаете, я ведь не была уверена, что у нас получилось. Пока не увидела, насколько изменилась пустыня. Тут даже песок другой. — я сгребла горсть песчинок и пропустила сквозь пальцы. — Вы заметили? Там песок был скорее желтым, почти коричневым, как жженная умбра, а здесь — красный. И дюны другой формы.
— Это потому, что вода близко.
Я помолчала. Приступы неуверенности сменялись лихим, бесшабашным задором: тому, кто пересек пешком пустыню, уже ничего не страшно.
— Вы догадываетесь, где мы?
— Предполагаю, что где-то в Омане. Или в Йемене…
— Хрен редьки не слаще.
— Не скажите. Оман — хотя и вампирское, но просвещенное княжество, живет в том числе за счет туризма, там много людей… Мы могли бы прикинуться заблудившимися европейцами, например. Вы говорите по-немецки?
— Да хоть по-турецки! В Омане — Аслам, думаете, идти туда — хорошая мысль?
— Вряд ли он ждет нас в гости. Зато в Йемене полно левых радикалов, поборников Табуля раса… Могут продать. Вас — куда-нибудь в гарем, меня — на рудники.
Я расхохоталась. Да уж… Мне сейчас только в гарем.
— Ну ладно, пусть будет Оман. Вы совсем не волнуетесь?
— О чем? — Ростов лежал у костра, прикрыв глаза и сложив руки на животе. Рубашку он снял, оставшись в одних штанах. По торсу вились тонкие веревочки мышц.
— Храфстра, барон. Что это такое, сколько их… Вы говорили, халиф хочет развязать войну, так может, он готовит армию из этих тварей? Вы представляете, что будет с Европой?
— Я уже говорил: создание даже одной Храфстры требует огромных затрат. Кровь нескольких вампиров, сильный реципиент, способный пережить столь чудовищную метаморфозу… Это вам не оборотни — модификанты. Они не поддаются ни дрессировке, ни внушению. Только Носитель способен их контролировать. К тому же, твари не переносят солнечного света.
— Так Счастливчик искал… замену? — я передернулась.
Ростов серьезно кивнул:
— Поверьте, Наоми: любая альтернатива лучше, чем Храфстра.
— Но что они такое? Храфстра — это же с древнеиранского, да? Я тут повспоминала: Змей, гадких жаб, муравьев, мантикор и нежить называют Храфстрой. Кошек, между прочим, тоже. Потому, что ночные хищники…
— Их породило древнее, как мир, противостояние Серафим и Рефаим. — сказал Ростов и снова замолчал. Глазные яблоки под тонкими, испещренными синими жилками веками, быстро двигались.
— Расскажите! Ну пожалуйста, Иван, что вам стоит?
— Когда-то Серафим селились среди людей, делили с ними тяготы жизни, помогали и учили. Алфавит, письмо, земледелие…
Серафим. На древнеарамейском — Сараф, огненный змей — о них иногда говорил Никодим. Так, как говорят о любимой, но давно утерянной семье…
…Рефаим же считали человечество ошибкой. Старшие дети Создателя ненавидели людей.
«По образу и подобию» — именно в этом состоял замысел Творца. И ангелы не смогли простить… Вы очень похожи на него: своенравные, переменчивые, безумно талантливые. Геном человека уникален. В своем бесконечном разнообразии он непрерывно воспроизводит Слово. То самое, которое было Началом всего… Когда оно подойдет к концу, будет прочитано — люди по могуществу сравнятся с Богом.
…Горы останавливали Словом,
Словом разрушали города… — пробормотал Ростов, как бы в забытьи.
— А для низкой жизни были числа.
Бессловесный подъяремный скот…
Так вот: если вы, люди, — это Слово, вдохновенный акт Творения, то ангелы — всего лишь цифры. Умные, но совершенно бездушные.
Это сводило их с ума…
— И они восстали.
— Хотели освободиться, — кивнул Ростов. — Рефаим задумали истребить род людской. Так, чтобы и памяти не осталось. Но Серафим, повинуясь Отцу, поклялись противостоять братьям.
— И куда они делись, эти Рефаим? Что с ними случилось?
— Господь покарал их.
Шрам на щеке Ростова внезапно налился багровым, черты лица исказились, будто барон сдерживал слезы.
— Он так жесток, этот ваш Бог? Взял, и убил тех, кого сам же и породил?
— К сожалению, Первые дети бессмертны. Возможно, это Его самое большое упущение. Представьте, Наоми: — Ростов сел и развернулся лицом ко мне. — Вот Демиург, создатель всего сущего. Он со вниманием относится к каждому камню, каждой травинке, ко всякой живой твари… Но созданий становится всё больше — по его же повелению; Им уже не хватает места. Брат идет войной на брата, отец на сына — ради добычи, ради выживания своего племени. Ради того, чтобы и дальше плодиться и размножаться… Даже Бог бессилен перед Судьбой.
Я легла на спину и закрыла глаза, пытаясь осмыслить то, что сказал Ростов.
Предопределение. Даже Создатель не может сойти с предназначенного ему Пути…
— Когда вы сможете идти дальше? — вдруг спросил Ростов.
— А вы знаете, куда?
— К берегу. В эти воды часто заплывают сомалийские корсары. Грабят богатых торговцев, перевозят наркотики — всё, как в старые добрые времена.
— Они-то нам чем помогут?
— С корсарами можно договориться. За плату они отвезут нас, куда захотим.
— И чем, интересно, вы собираетесь платить? Натурой?
— Разумеется. Продам вас в гарем эфиопского негуса.
— Много не дадут.
— Ничего. На проезд до Мальты хватит.
— А почему не до Сицилии?
— Потому, что игры кончились. По крайней мере, для вас. Сдам вас с рук на руки Командору…
— А сами? Что будете делать вы, дорогой барон? — Ростов открыл один глаз и подозрительно посмотрел на меня.
— Так вы согласны отправиться в Орден?
— Вот еще! — я фыркнула. — Я спрашиваю из вежливости. Вдруг наши планы, совершенно случайно, совпадают? Раз вы не собираетесь вернуться под крылышко дона, значит, что-то задумали?
— Это вас не касается. Простите, Наоми, но я…
— Да ладно, проехали. Помните, мы заключили перемирие? Можно считать, оно закончилось. Дальше пойдем каждый своей дорогой. — я отвернулась.
Через какое-то время Ростов сел рядом и обнял меня за плечи.
— Вы обиделись?
— Почему вы так несправедливы, а, барон? Я думала, мы подружились.
— Я тоже надеюсь, что это так. Но меня ждут дела, а вы… боюсь, что как только вы останетесь без присмотра…
— Тут же вновь наделаю глупостей, да? Чего еще ожидать от капризной, взбалмошной девчонки? Мой дедушка часто повторял одну фразу: — воин никогда не плывет по течению, и никогда против. Воин плывет туда, куда ему нужно.
— Но вы хотели отказаться от пути воина. Вы говорили, что не хотите убивать и не хотите умереть. Возможно, под защитой Ордена…
— То, чему суждено случиться — случится. — нетерпеливо перебила я. — Остается выбрать: встретить свою судьбу с открытым лицом, или скулить и бояться, что она нагонит и ударит в спину. Я убегать не собираюсь.
— И что же вы собираетесь делать?
— Разобраться, прежде всего. С этим лукавым шейхом — насколько я помню, Аслам переводится как «мир». Иронично, не правда ли? С Храфстрами, с этой никому не нужной войной… Хватит. Люди и так страдали всю дорогу — я имею в виду, с тех пор, как появились на Земле. Вы сказали, я — Ш'хина. Во мне есть частица Бога. Нужно выяснить, что это за хрень такая и как этим пользоваться. Вы… мне поможете?
— Разумеется. Но я должен предупредить: быть тем, кто ты есть — не для всех. Не каждый может выдержать правду о себе, а тем более, примириться с нею. Это тяжкий выбор и тяжелая ноша.
— Ой, да бросьте, барон. Мы с вами пешком пересекли пустыню, бок о бок сражались с чудовищами. И мы остались живы. Что есть такого, с чем бы мы не справились вдвоем?
Он притянул меня к себе и поцеловал в макушку. А затем прошептал, думая, что я не услышу:
— Ты даже не представляешь, дорогой мой человек.
