Глава 27
НАОМИ
У гномов были своя ветка метро и свой аэродром. Вагон двигался плавно и бесшумно. Что характерно: очень чисто. Никаких драных сидений, граффити, мусора, забытых газет. Пахнет металлом и пластиком.
Сев рядом с Тристаном, я робко взяла его за руку.
— Ты как, справляешься? — он криво улыбнулся.
— Страшно не то, что мы уже взрослые, а то, что взрослые — это мы.
После паузы я сказала:
— Жалко, что всё так получилось.
— Прорвемся.
Тристан стал королем. Кончились игры, приключения, развлечения… Вернее у него, как у монарха, будут теперь совсем другие игры и развлечения. На мировой, так сказать, арене.
Он уже начал меняться: взгляд утратил наивность, в уголках рта наметились жесткие складки, движения стали скупыми и точными.
Он и вправду стал взрослым. Казалось, еще вчера мы бегали по лесу, ссорились, как два подростка, а сегодня…
Я положила голову ему на плечо. Тристан сжал мою ладонь.
— Ты хочешь вернуться в стаю, — тихо сказал он.
— Да.
— Почему?
— Мне больше некуда идти.
— Я изменю закон. Я обещаю.
— Не надо. Прости… Я не смогу всю жизнь стоять в сторонке и смотреть, как ты правишь.
— Ты будешь королевой. Это означает, что ты будешь принимать решения вместе со мной.
— Тебя к этому готовили с детства, а я… Всего лишь инструмент. Нож.
Тристан вскинулся.
— Что тебе наговорил барон?
— Не важно. Но сам подумай: Никодим тратил на меня своё время. И Яррист… Для чего? Чтобы удачно пристроить замуж?
— Ты сама должна решать, как жить! — я искоса посмотрела на сидхе и усмехнулась.
— Ты сам-то, много ли решаешь?
…Самолет, грузовой «Гуннар», был гулок и пуст, только в трюме, упакованные в одинаковые черные ящики, спали боевые ОРКи.
— Располагайтесь. — Полди гостеприимно махнул на узкие лавки. Всё тот же знаменитый дизайн Нибелунгов: максимум функционала, минимум комфорта. — Сейчас перекусим, заодно проведем инструктаж.
— Тебе лишь бы пузо набить… — поддел его Тристан.
— Война войной, а обед по расписанию. — пожал плечами гном и, открыв большой контейнер, стал выгружать на ящик, выставленный в проход между лавками, свертки и термосы. — А за едой и время быстрей бежит! — добавил он, нарезая армейским ножом копченую колбасу. — Давайте, давайте! Тут вот лучок, соль, яйца вареные, картоха… Всё свежее, домашнее, угощайтесь!
После еды клонило в сон и я откинулась на переборку, подремать.
— Не спишь? — ко мне подсел Полди. — Я смотрю, «Зиг-Фрид» ты где-то посеяла…
— Извини. Так получилось. Я постараюсь его вернуть.
— Не бери в голову. — отмахнулся гном. — Тут для тебя подарок.
Я села ровнее.
Он молча открыл круглый футляр. Внутри, на черном поролоновом ложе, свернулось в кольцо… нечто. Брать в руки эту диковину не хотелось.
— Братец мой, Торин его зовут… твой большой поклонник. Ну, ты помнишь, тотализатор… Он это специально сделал. — Полди подтолкнул футляр ко мне.
Больше всего эта масляно поблескивающая штука походила на экспонат из магазина мифического оружия. Она выглядела, как хвост скорпиона — по крайней мере, сегментированное, суставчатое тело вызывало такие ассоциации. Хвост будто вырастал из гладкой, плавных изгибов рукояти. Цвет — бензиновая пленка на поверхности весенней лужи.
— А оно не укусит? — я хотела пошутить, честное слово, но Полди принял мои слова всерьез.
— Тебя — нет. — он нетерпеливо пихнул мне оружие. — Да бери уже!
Рукоять была теплая. Сейчас из-под брюшка вылезут тонкие лапки и оно, шурша металлическим брюхом, уползет под скамейку…
— Мы с Торином считаем, Бич — то, что тебе надо. Он не хуже того, другого.
Я поняла, что он имеет в виду меч дедушки. Решила не обижаться: Полди и вправду не знает, о чем говорит. Осторожно сжав рукоять, я потянула. Хвост с легким металлическим шелестом развернулся и провис до пола.
— Можешь попрактиковаться в трюме. Только ОРКов не повреди. И переборки не кромсай — хотелось бы нормально приземлиться. — буркнул Полди и демонстративно закрыл глаза, приготовившись вздремнуть.
Я тихонько встала, и пошла в трюм.
Он слушался, как разумный. Его можно было сделать жестким и прямым, как обычный клинок, или дать провиснуть наподобие плети. Взяв в прикрученном к переборке рундучке разводной ключ, подбросила в воздух и взмахнула Бичом. Затем подобрала половинки: срез был гладкий, будто полированный. Возможно, Полди всё-таки знал, о чем говорил, когда сравнивал Бич с Дланью Господа.
— Ну как? — спросил Полди, когда я вернулась.
— Передай Торину спасибо, — сказала я, устраиваясь рядом.
Чувствовала себя в каком-то смысле предательницей. Дедушкин меч был простым, безыскусным, рукоять оплетена потертым кожаным шнуром, ножны — полированное дерево. А Бич… Он и вправду был живой. В покое сворачивался кольцом, как змея, но в любой миг мог выстрелить острым, стремительным жалом. Наверное, со всеми его возможностями я познакомлюсь не скоро.
— Знаешь, братец ведь в тебя влюблен… — заявил Полди. — Эту штуку он придумал и сделал довольно давно, и всё надеялся, что представиться случай приподнести. Но сам отдать так и не решился.
— Пусть найдет себе обычную девчонку. — буркнула я и закрыла глаза.
Интересно, что бы сказал Яррист, увидев мою новую игрушку?
…Высаживались ночью, под далекий шум прибоя и оглушительный стрекот цикад. Тепло. В бронекостюме так и вовсе жарко.
Огромная луна, повисшая над самым горизонтом, расчерчивает руины на черно-белые плоскости. Горький полынный ветер катит зыбкие клубки перекати-поля.
Нибелунги, в ощетинившихся сенсорами тактических комбезах, похожи на огромных черных жуков. Вертолеты спят: перепончатые лопасти винтов сложены, хвосты распластались по земле…
Бойцы, один за другим, ныряют в черную дыру, на самом краю некрополя, мы с Тристаном держимся в арьергарде. Ярриста я пока не вижу, и это к лучшему.
ПНВ в шлеме дает вполне приличную картинку. Все переговоры по радио, бойцы действуют слаженно и споро. Нибелунгам тесновато: обвешанные амуницией, они едва умещаются в узких проходах. Впереди движутся ОРКи, сканируют пространство и передают картинку на шлемы.
Я представила, как всё это выглядит со стороны: в абсолютной тьме стремительно движутся сюрреалистические тени, неслышные, беззвучные…
Очередной проход закрывает стальная плита: в ПНВ она кажется черной. Проходчик, обследовав преграду, лепит по периметру взрывчатку, все отходят назад, прижимаются к стенам, но коридор — узкий и прямой, спрятаться негде, остается надеяться на мастерство подрывника. ПНВ на миг становится белым, плита исчезает, всем скелетом ощущается волна звукового удара. За преградой нас ждет отпор, начинается перестрелка. Неразбериха, наушники взрываются белым шумом — какие-то помехи на радио, я срываю шлем.
Катакомбы заливает болезненно-синий свет. Трубки ламп под потолком мерцают в ритме, вызывающем тошноту, отовсюду летит высокий многоголосый вой, его перекрывают сухие щелчки автоматов. Гномы используют безрикошетные пули, они шмякаются о стены, застревая в мягком известняке. Еще одна вспышка, мечутся тени, ОРК впереди застывает, нелепо растопырив клешни. На него бросается кто-то огромный, серый, робот стреляет из наплечной пушки, тело отлетает в темноту.
Чувствую руку на плече, оборачиваюсь: Тристан тыкает в шлем, требует надеть. Я мотаю головой: не хочу, чтобы как в телевизоре. Нужно запомнить, почувствовать всё самой.
Воняет старой кровью, как и в любом вампирском логове; поверх кровяной вони ложится тяжелый, влажный и густой запах псины. Больной, искалеченный запах…
Бойцы, сменяя друг друга, стреляют вглубь темного коридора из-за щитов, им отвечают вспышки с той стороны. Тем не менее, отряд продвигается быстро.
Тристан тоже снимает шлем. Принюхивается, уши его вытягиваются к затылку, глаза желтеют.
Выстрелы раздаются всё реже, бойцы разбегаются по коридорам, а к нам подходит кто-то очень высокий, с ног до головы закованный в броню, и только по характерным жестам я догадываюсь, что это Полди. Он тычет в голову Тристана и показывает огромный кулак. Тристан молча машет рукой и отворачивается. В синем свете он похож на оживший труп: пергаментная кожа, черные круги вокруг глаз, серые губы. Я, наверное, выгляжу не лучше. На минуту закрываю глаза: от режущего мигания синих вспышек глазные яблоки готовы лопнуть от напряжения.
Секунду передохнув, подхожу к Полди, он показывает экран с движущимися по лабиринту объектами. В дальнем конце — скопление красных точек. Кто это? Прошедшие метаморфозу оборотни? Вампиры светятся серым: из-за низкой температуры тела. Начинаем движение к красным точкам…
И тут в уши врезается пронзительный, рвущий на куски вой. Он вибрирует в барабанных перепонках, в горле, в груди, от него раскалывается череп, и я жалею о брошенном где-то позади шлеме. Самое страшное: воет вовсе не сирена, а живое существо. Каждые тридцать секунд оно на мгновение замолкает, набирая воздуха, а затем издает новый, еще более высокий крик. Подавляю желание зажмуриться, свернуться клубком и спрятать голову в коленях.
Это не крик о помощи — совсем не так кричит пойманный в ловушку зверь. Вопль ярости, ненависти, крик безумца. В нём есть что-то от того гипнотического свиста, что издают вампиры, но усиленное в сотни раз. Нибелунгов этот крик не тревожит, они в шлемах, но нам с Тристаном несладко. Рождается жгучее желание: найти и уничтожить этого страшного крикуна.
Впереди — очередной проход, из него идет особенно сильный запах. ОРКа поблизости нет, и я, приготовив Бич, шагаю в коридор. Полди заступает дорогу, поднимая перед собой скрещенные руки. Я просто смотрю на него — секунду, две… Гном отходит в сторону.
Сердце бьется глухо, к горлу подступает тошнота: я до рези в животе боюсь увидеть, что там. Именно оттуда доносятся страшные, сводящие с ума, крики.
Бегу на вой. Сзади неслышными прыжками летит Тристан, за ним, темной глыбой — Полди. Иногда приходится перешагивать через трупы: огромные, покрытые клочкастой шерстью, часто — с почти человеческими лицами.
Я вспомнила Дирга. Нельзя сказать, глядя на искалеченные трупы: повезло ему. Или стать таким, как они — лишь вопрос времени?
Вой не умолкает. В нем уже различимы отдельные голоса, звучащие в унисон, он то поднимается выше, то падает до низкого, вибрирующего рыка, от которого ноют зубы, а на языке образуется шершавый налет.
Тристану хуже всех: этот звук давит на его вторую сущность, вытаскивая на поверхность самые глубинные, первобытные инстинкты. В попытках совладать с неконтролируемой метаморфозой, он нервно дергает ушами, скулит, изо рта, ставшего наполовину пастью, непрерывно течет слюна…
Подходит Полди, достает небольшой сверток, помеченный красным крестом. В нем — пневмошприцы: каждый со своей маркировкой. Выбрав один, хватает Тристана за шиворот и тыкает ему шприцом в шею, в ямку под челюстной костью. Сидхе резко, с всхлипом втягивает воздух. Затем вытирает слюну и мотает головой, как собака. Уши его приходят в норму, в глазах краснеет сеть лопнувших капилляров. Гном вопросительно поднимает большой палец, Тристан только кивает. Говорить, даже просто открывать рот, в этом мертвом воздухе не хочется.
Из боковой норы вдруг прыгает громадная туша. Чудовище — никак не удается его рассмотреть — бросается на меня, я падаю, в попытке уклонится. Над головой щелкают выстрелы. Пули входят в тело зверя, как в пластилин, и только когда очередь отрывает переднюю лапу, оно останавливается. Поворачивает ко мне огромную голову, и… пытается что-то сказать. Полди стреляет ему между глаз, голова модификанта взрывается кровавыми ошметками.
Присаживаюсь возле тела и, стащив перчатку, прикладываю ладонь к его груди, понимая, что это идиотизм самой высшей пробы: слушать сердце у безголового трупа. Но душа требует совершить хоть какой-нибудь ритуал. Притронуться, почувствовать, чтобы запомнить это касание на всю жизнь, сохранить в памяти образ искалеченного существа… Думала, Тристан покрутит пальцем у виска, но он только хлопает меня по плечу, и идет мимо.
А потом мы входим в это… помещение: круглый зал, по периметру решетки, за ними — бетонные казематы. Вонь такая густая, что кажется живой. Она прилипает к коже, обнимая липкими лапками, копошится в ноздрях, в лобных пазухах, заставляет жмуриться и чихать. Из глаз брызжут слезы. Прикрывая рот рукавом, я подхожу к ближней клетке и вглядываюсь в темноту.
Невидящие глаза. Совершенно безумные на искалеченной морде. Непонятно, кем это существо было раньше. Клочья шерсти, как сухие травинки, сквозь них просвечивает голая, жирно поблескивающая черная кожа. Оно кидается на решетку, и вцепляется желтыми зубами, оставляя на прутьях ошметки густой слюны и крови.
В следующей клетке — почти человек. Глаза наполнены болью — его шея и грудь утыкана какими-то железными гвоздями или шунтами, из них сочится сукровица. Увидев меня, существо ковыляет к решетке, берется за нее передними лапами — скорее, все же руками, и пытается что-то сказать. Я наклоняюсь, чтобы лучше слышать, протягиваю руку… оно скалится и бросается на прутья всем телом.
Дальше — бывший тигрис. Расхаживает вдоль прутьев, переступая влажные, истекающие кровью, кучи на полу. Непонятно, умерли остальные сами, или он их убил… Дальше — хуже. Ни одного проблеска разума во взглядах, только ненависть и боль. Тела перекручены, искалечены. У некоторых не хватает конечностей, у других из тела торчат трубки, какие-то штыри, которые они даже не пытаются вытащить. Пол залит экскрементами вперемешку с гниющими кусками плоти — то ли кормом, то ли останками товарищей по несчастью.
— Пошли отсюда. — говорю я одними губами и киваю на коридор, уводящий дальше под землю.
У Полди пищит рация, он знаками показывает, что нужно вернуться. Тристан машет ему рукой: — здесь, кроме этих несчастных, никого. Сами справимся.
Что делать с теми, кто сидит в клетках? Когда-то они были нормальными оборотнями, но вряд ли возможна реабилитация. Судя по искалеченным телам, способность регенерировать утрачена.
Как мантру, повторяю про себя: — пусть это будет кто-то другой, только не я. Пусть решает, что с ними делать, кто-то другой. Тристан, или даже Гейдерих.
Или Ростов — как представитель Аляски… Возможно, если поместить их в хорошие условия, убрать этот мигающий синий свет, вытащить серебро, нормально кормить…
Потом мы попадаем в довольно большой зал, заваленный грудами вещей. Одежда громоздится огромными, до потолка, кучами.
А ведь я такое уже видела! На тех пленках про концлагеря… Вампиры снова взялись за старое? Значит, где-то поблизости обнаружатся и печи.
Вампиры — хищники. Они генетически лишены чувства сострадания жертве. Никодим показывал кадры старой кинохроники, времен Великой Отечественной, когда кровососы возомнили, что могут править миром. Они сгоняли людей в концлагеря, отделяя от общего стада детей и стариков — тех просто рвали на месте, делали пару глотков из яремной вены, и бросали. «Скоропортящиеся продукты», как выразился один из генералов…
Яррист предупреждал, еще год назад. О новой войне. А я была такая злая, что просто не стала ничего слушать. И Нибелунги ждали войны, и Ростов.
Вампиры готовят армию. Проводят эксперименты с целью вывести универсального солдата. Судя по горам одежды, через подземелья прошли тысячи, может, десятки тысяч оборотней…
Мой взгляд цепляется за яркое пятнышко. За красную тряпочку, кончик которой торчит из ближней к двери кучи. На негнущихся ногах я бреду в ту сторону, наклоняюсь…
Ткань всё еще хранит тонких запах. Головной платок, бандана — эту вещь я купила на каком-то базарчике, вечность назад, и подарила своей лучшей и единственной подруге Марико. Она всегда носила его: то вместо пояска к юбке, то на голове, повязав огненно-рыжие волосы, то на шее, как кокетливый шарфик…
Безумным взором я оглядываю кучи. Взгляд то и дело выхватывает знакомые вещи: кожаную куртку, ботинок с красной, потрескавшейся и заклеенной гуммиарабиком подошвой, чехол телефона с кокетливой плетеной кисточкой.
Они все здесь. Сашка, Марико, бенгальский тигр Махатма — тихий кришнаит, путешествующий по миру в поисках просветления. Людмилла — бурая волчица. Она была старше всех, заботилась о стае, как о собственном выводке; вепрь Петруха, могучий, как два слона — так шутил Махатма… Все они здесь.
Я думала, что уведя Носферрату за собой, дам оборотням время на бегство. Я думала…
Их схватили. Истязали, пока я, вырядившись сидхейской принцессой, гуляла с Тристаном. Они умирали, пока я занималась любовью в роскошном пентхаузе.
Из груди рванулся крик, но я зажала рот руками. Нет. Не сейчас.
Я виновата в их гибели. В их мучительной, полной страха и отчаяния жизни — там, в клетках позади. Я предала их.
Поднявшись с пола, я запихала скомканный, мокрый от слез платочек за пазуху и повернулась к Тристану.
— Уходи. Здесь больше никого не осталось.
— А ты?
Голоса в мертвом воздухе шуршали, как пересохшая газетная бумага.
— Это они, Тристан. Моя стая. — я махнула рукой назад, к клеткам. Больше ничего не могла сказать, горло свело судорогой и звуки просто не шли.
Тристан всё понял.
— Я останусь с тобой.
— Я. Должна. Сама. — горло будто набили бритвами. — Иди. Я догоню.
— Гномы собираются всё здесь взорвать.
— Ничего. Я успею.
— Возьмешь? — Тристан протянул свой автомат.
Я представила, как пули входят в их тела, разрывая кожу, мышцы, выбивая фонтаны крови… и покачала головой. Нет уж.
Я жду. Я просто хочу, чтобы Тристан ушел. Он знает, что я намереваюсь сделать. Такие вещи разъединяют людей. Заставляют друзей сторониться друг друга, любовников — прятать глаза, отворачиваться, делая вид, что ничего не было, и в конце концов — разбегаться. Я должна быть одна, отныне — и навсегда.
А потом я пошла к безумным, больным, ненавидящим меня существам, забывшим, кем они были, и спросила: — Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью: как ему поступить? И сама же ответила: Когда есть две дороги, нужно выбирать ту, что ведет к смерти.
И взмахнула Бичом.
