ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД

Бродар Кейн запахнул свой плащ и наклонил голову навстречу ветру. Его волосы развевались над плечами, а он пригнулся на своей кобыле, вслушиваясь в завывание ветра в близлежащих холмах и стук лошадиных копыт по дороге, ведущей назад к Сторожевой Цитадели. Последние несколько дней стоял пронизывающий холод. Снова надвигалась зима.

Уже почти год прошел? Пропущу первую годовщину своего соединения, осознал он с сожалением. Ему захотелось повернуть назад, дернуть за поводья и помчаться во весь опор прямиком к Мхайре и своему новорожденному сыну. Долг позвал его назад в Цитадель, когда он только начинал по–настоящему узнавать своего чудесного малыша.

Он снова увидел мысленным взором лицо Магнара. У младенца — глаза Мхайры, это точно, но в то же время его сын оказался обременен отцовским носом. Чем больше он пойдет в мать, тем лучше, с насмешкой подумал Кейн.

Он старался думать только о хорошем. Всего только три года прожить в Приграничье, и он сможет вернуться к Мхайре, на сей раз — навсегда. Он станет прилежным супругом и отцом. На свое пособие построит дом где–нибудь в предместьях Восточного Сбора. Плотник из него еще тот, но найдется немало людей, которые охотно в этом ему помогут.

Кейн прославился далеко за пределами Сторожевой Цитадели. С тех пор как он пару лет назад сразил двух мерцающих демонов, у Великой Цитадели стало появляться больше юнцов, чем когда–либо, они надеялись стать такими, как Хранитель с ярко–синими глазами и мечом, который никогда его не подводил. За последние семь лет Бродар Кейн убил столько демонов, что потерял им счет, а жутких волков и троллей он косил целыми дюжинами. Справился даже с великаном, который спустился с хребта минувшей осенью.

То, что его навыки получали признание, приносило ему определенное удовлетворение. Уходя со своего поста, на котором его сменил Вражий Молот, Калгар сказал Кейну, что, хотя он необуздан и опрометчив, тренируется он усерднее, чем любой другой Хранитель. Это неослабевающая ярость Кейна заставляла его быть лучшим. Сейчас, став отцом, он научился быть немного сдержанней, подумал Бродар, или, по крайней мере, он на это надеялся.

Кейн еще думал о Магнаре, о той минуте, когда впервые взял сына на руки, когда его лошадь вдруг завизжала и дико взбрыкнула под ним. Он успел заметить оперенное древко, торчащее из бока животного, и тут же лошадь сбросила его наземь. Он грохнулся с такой силой, что все кости затрещали. Кобыла унеслась, оставив его сидящим на заднице и пялящимся в предвечернее небо.

Другая стрела просвистела на расстоянии ладони от его головы. Перекатившись, он вскочил на ноги, не обращая внимания на вспышку боли в спине. Боль — всего лишь способ, которым тело сообщает человеку, что ему нужно сосредоточиться. Теперь, когда его яростный гнев приутих, Кейн обнаружил, что на него легко нисходит холодная, как лед, ясность мышления. Так легко, что Таран и остальные стали задаваться вопросом, не лед ли в самом деле у него в жилах.

«Огонь и лед помогают выковать самые крепкие мечи». Так сказал ему однажды Браксус. Кейн иногда думал, не упустил ли его друг свое истинное призвание — стезю барда. Ведь Браке так ловко управлялся со словами и так здорово умел их подбирать.

Кейн достал из ножен свой длинный меч, чувствуя себя нагим без щита, который был привязан к спине лошади, а она уже, вероятно, на полпути к Сторожевой Цитадели. Оглядевшись по сторонам, он не увидел тех, кто напал на него, хотя, бросив быстрый взгляд на стрелу, торчащую из земли, Бродар предпо- дожил, что они прятались между холмов слева. Так и есть, именно оттуда неожиданно прозвучал голос:

— Давненько не видались, ангельские глазки!

А он–то думал, с чего бы это преступникам нападать на Хранителя, к тому же хорошо известного. Ничего удивительного. Подобно спящему вулкану, гнев воспылал с новой силой.

— Скарн.

— Я знал, что ты меня вспомнишь! Что я тебе говорил, Райдер? Я сказал тебе, что он меня вспомнит!

— Пристрелить его?

— Через минуту. Итак, ангельские глазки. Мы слышали некоторые истории, когда были в Глистиге несколько месяцев назад… Трудно поверить, что это — о том же трусе, который свалил от нас годы назад, но описание совпадало. Говорят, ты теперь герой.

Кейн постарался говорить спокойно, хотя ему казалось, что в его жилах — не кровь, а расплавленный металл.

— Выйди, чтобы я мог тебя видеть.

— Да не стоит. Наслаждаешься отцовством? Слышал, у тебя жена и сын в деревне неподалеку. Вот я и подумал, что мы с ребятами наведаемся к ним после того, как разделаемся с тобой.

Сердце, казалось, застыло в его груди.

— Только подберись к ним — и ты покойник. Ты и все, кто придет с тобой.

— Вот это характер! Такое бесстрашие пригодилось бы, когда мы прорубали кровавую тропу через Зеленый предел. Вместо этого ты сбежал с тем слабаком Красноносым, или как там его. Вскоре после этого я потерял полбанды. Люди — они как лошади: выходит из строя один, и все начинают разбегаться.

— Чего ты хочешь? — спросил Кейн, во рту у него так пересохло, что он хрипел, а не говорил.

Он огляделся по сторонам: нет ли чего, что можно использовать к своей выгоде, молясь, чтобы лучник не начал снова стрелять по нему. Уголком глаза он увидел дом.

— Чего я хочу? Хочу, чтобы ты сдох, ангельские глазки. А после этого я хочу, чтобы сдохла твоя жена. И твой ребенок тоже.

Все вокруг будто залило красным. Ему хотелось кричать от злости и отчаяния, броситься на Скарна и вцепиться зубами в рожу этого убийцы–ублюдка. Но он понимал, что это означало верную смерть. Нет, ему нужно быть ледяным. Не пламенем, но льдом.

— Сначала тебе придется меня поймать! — проревел он, повернулся и бросился к дому.

Духи, должно быть, приглядывали за ним тогда, поскольку еще две стрелы пролетели мимо, одна — чуть не ободрала шею. Добежав до двери дома, он ринулся внутрь. На него уставились три пары глаз: отца, матери и их дочери. Они сидели за столом и ужинали.

— Какого черта… — начал было мужчина, но Кейн оборвал его:

— Нет времени объяснять, — быстро сказал он, захлопнув за собой дверь. — За мной гонится банда отъявленных головорезов. Помогите мне забаррикадировать двери и окна.

Поколебавшись мгновение, семейство бросилось помогать ему. Они перевернули стол и уперли его в дверь, затем закрыли ставни и стали припирать их бочками, которые стояли возле передней.

— Есть другой выход? — спросил Кейн.

Отец, занимавшийся изготовлением медовухи, судя по бочкам, робко кивнул лысой головой.

— Сзади есть люк, который ведет в погреб. Лестница выходит в сад позади дома.

В дверь начали бешено колотить.

— Я знаю, что он здесь! — крикнул Скарн. — Откройте, или скоро узнаете, почему меня прозвали Бичом.

— Отвлеките их, — рявкнул Кейн.

Выбежав из комнаты, он пронесся по короткому коридору и обнаружил крышку люка. Ухватившись за железное кольцо, поднял дверь и прыгнул в погреб. Вдоль стен стояли дюжины бочек. Кейн промчался вдоль них к лестнице в дальнем конце подвала, взлетел по ступенькам, ударом распахнул деревянную крышку люка и вылез наружу. Сад был полон больших соломенных ульев. Из них доносилось слабое жужжание, но внимание Кейна было приковано к пятерым мужчинам, столпившимся вокруг двери дома. Его они еще не заметили.

Он стал красться по краю сада, перемещаясь от дерева к дереву, как делал во время испытания перед Посвящением много лет назад. Один из преступников держал факел и пытался поджечь дом.

Кейн понаблюдал за ними минуту, просчитывая шансы. Подобрав камень, он кинул его через головы бандитов. Бродар не слышал, как камень упал на землю, но, должно быть, он встревожил преступников, так как Скарн и молодой, с худым лицом парень с луком отошли подальше, в ту сторону, куда полетел камень. Таким образом, осталось трое, один из которых был занят поджогом. Огонь уже занялся, густой дым клубился над фасадом дома, уменьшая видимость, но несколько улучшая шансы Кейна.

Бродар ухватился за эту возможность.

Он добежал до этих троих мгновением раньше, чем они его заметили. Бродар всадил меч в грудь одному, затем выдернул его и вспорол другого от шеи до пояса. Третий бросился на Кейна, направив ржавый короткий меч ему в лицо. Уклонившись от неуклюжей атаки, Бродар рубанул своим клинком и отсек нападавшему руку. Он собирался уже прикончить вопящего разбойника, когда мимо щеки просвистела стрела. Схватив однорукого бандита, Кейн развернул его.

— Выстрелишь в меня снова, попадешь в этого, крикнул он, используя головореза как щит.

Не колеблясь ни минуты, узколицый лучник вставил очередную стрелу и выстрелил. Заложник Кейна пронзительно заверещал — стрела поразила его в живот.

— Черт побери, — пробормотал Кейн.

Он ринулся вперед, используя теперь бандита как таран. Еще одна стрела с глухим стуком вонзилась в его импровизированный мясной щит, и тут Кейн уже добрался до лучника. Оттолкнув умирающего бандита в сторону, пока лучник возился со своим мечом, он послал клинок вниз, когда что–то ударило его в бок. Длинный меч Кейна прошел мимо, отрубив лучнику половину уха вместо того, чтобы рассечь ему череп, как он намеревался.

Его внезапно пронзила резкая боль, опустив глаза, он увидел окровавленный кинжал, торчащий из его кожаной кольчуги. Клинок вошел глубоко. Кейн, сохраняя спокойствие усилием воли, поднял взгляд на обманчиво добродушное лицо Скарна.

— Не видел, как я притаился в тени, ангельские глазки? — прошипел главарь банды. — Кажется, ты забыл, как драться не по правилам.

Кинжал Скарна с длинным лезвием, это жуткое оружие, которым он творил жуткие мерзости многие годы, блестел красным в свете языков пламени над ними. Кейну не хватало пространства, чтобы замахнуться мечом, не хватало места ни на что, кроме движения головой. И он ударил головой Скарну в лицо.

Преступник был ошеломлен лишь на секунду, но Кейн действовал еще быстрее. Он всадил меч Скарну в живот и остервенело провернул его, распотрошив ублюдка так, как Скарн — бедную женщину в ту ночь, когда Кейн и Красноухий откололись от банды.

Выдернув меч, Кейн сбил визжащего бандита наземь. Затем он бросился на него и стал бить по лицу снова и снова. Он чувствовал, как хрустят кости Скарна под его кулаком, ощущал, как ломаются его собственные пальцы. Но он ничего не чувствовал. Ему было наплевать.

— Ты угрожал моей семье? Ты угрожал моему сыну? Моему малышу? Умри, подонок! Умри! — Кейн рычал и неистовствовал, не замечая ничего, кроме омерзительной рожи под своими окровавленными кулаками. Он не остановился даже после того, как Скарн–Бич уже покинул этот бренный мир. Лишь ощутив сильный жар, он замер и поднял глаза.

Пылал весь дом, языки пламени пожирали древесину, как голодный волк поглощает оленя. Кейн внезапно вспомнил, что внутри осталась семья.

«Вот дерьмо!»

Вся передняя половина дома превратилась в полыхающий ад. Даже если бы дверь не была подперта изнутри, огонь сделал ее совершенно непроходимой. Не обращая внимания на израненные руки и струящуюся из раны в боку кровь, Кейн помчался назад в сад. Он соскользнул по лестнице в погреб, кашляя и отплевываясь, легкие наполнил дым. Невзирая ни на что, он побежал дальше, выбрался из люка и принялся озираться в поисках семейства.

В главной комнате бушевала огненная буря, там стоял такой жар, что невозможно было и думать о том, чтобы приблизиться. Горящая балка упала с потолка и перекрыла выход из комнаты, в которой висел густой черный дым. Под грудой тлеющих досок лежала без движения девочка. Тут Кейн увидел и остальные тела и понял, что они мертвы — родители пали жертвами ядовитого дыма, напрасно пытаясь вытащить дочь из–под завала.

Кейп рухнул на колени, горячие слезы градом катились по измазанному сажей лицу. Перегретый воздух обжигал его легкие, но он не обращал внимания. Целая семья погибла из–за него. Они могли бы убежать в погреб. Вместо этого они остались и пытались отвлечь Скарна, как он велел, а теперь все они мертвы. Из–за него.

Неожиданно он услышал сдавленный крик о помощи. Кейн вытер глаза и, посмотрев вверх, увидел другую дверь дальше по коридору, раньше он ее не замечал. Дверь медленно пожирал огонь. Снова раздался крик, на сей раз слабее.

Кто–то оказался в ловушке в комнате за дверью.

— Держись! — попытался крикнуть Кейн, но вышел только сдавленный хрип.

Он ринулся к двери, но жар отбросил его назад. В отчаянии он подобрал бочку и швырнул ее изо всех сил. Бочка ударила в дверь и разлетелась ливнем щепок и шипящей медовухи.

Через минуту тот, кто находился в комнате, выполз через освобожденный дверной проем.

Ребенок был сильно обожжен, его лицо превратилось в сплошной кроваво–красный пузырь, а одежда — в тлеющие лохмотья. Стиснув зубы, Кейн медленно двинулся к мальчишке, стараясь не думать о мучающей его жуткой боли. Подхватив парнишку, он поднял его на плечи.

— Не шевелись, — выдохнул он, задыхаясь от дыма и ощущая во рту кровь. — Мы выберемся отсюда.

Он вынес ребенка в погреб, а затем — в сад и еще дальше от горящего дома. Он так и не понял, как это ему удалось с поломанными пальцами и страшной раной в боку. Кейн был уверен, что оба они умрут по дороге к Сторожевой Цитадели.

Но каким–то образом никто из них не умер. Не случилось этого и в последующие годы. Так с тех пор и повелось. И вошло в привычку…