Виталий позвонил около пяти, когда Вафины только сели лепить пельмени.

У Лоры был короткий день, но после звонка Вазыха она все равно отпросилась пораньше, объяснив начальству, что муж домой, может, на пару часов всего прибыл. Узнав, что не на пару, а насовсем, супруга расцвела, засуетилась, полезла целоваться, стала придумывать, кого позвать на праздник, а чуть придя в себя, шепотом воскликнула, что стол же пустой, и принялась грохотать морозильником.

Стол, понятно, пустым быть никак не мог, пустой стол у Лоры был явлением невозможным, но теперь столу всерьез грозило схлопывание под благородной тяжестью. Накануне Лора нарубила заготовки для нескольких салатов, раздел горячих блюд собиралась ограничить парой пунктов – картошка с мясом под сыром и что-то еще, Вазых не запомнил, – великий муж пришел с большой охоты, как уж без пельменей. Вазых попытался отговаривать, взывать к гласу рассудка и грозить, что все скиснет. Ничто не могло остановить благородную супругу, возжелавшую как следует накормить любимых домочадцев. Вазых добился лишь того, что его громогласно освободили от кухонных обязанностей, коли он так не хочет ничего делать. Вазых возмутился, получил снисходительный допуск, быстренько порубил мясо, чтобы таяло пошустрее, ухмыльнулся и отправился в душ. А Лора принялась выгонять из комнаты мастера мясорубки.

Турик в последние дни вроде бы пришел в себя, начал разговаривать, смеяться и даже звал родителей на новогодний концерт. Родители пойти не смогли, конечно, но переглянулись тогда с облегчением и долго перед чадом извинялись. Сейчас сын из комнаты вылез без особых возражений, улыбнулся Вазыху, крякнул, с шорохом потер лысину и полез в глубины кухонного пенала за мясорубкой.

Вазых мылся торопливо, но к его выходу Артур уже накрутил полтазика фарша, а Лора начала раскатывать простынку теста.

– О-го-го, – довольно сказал Вазых, вешая полотенце на спинку стула. Он развернул телевизор к кухне, включил, открутил звук и замаршировал к столу, на ходу разминая пальцы.

И тут позвонил Виталий.

Лора поняла все сразу. Расстроилась, конечно, но спрашивала лишь: «Насколько серьезно?», а Вазых молча пожимал плечом, быстро переодеваясь. В горле рос стылый ком, быстро рос, уже давил на глаза и легкие. На пороге Вазых вспомнил и вполголоса сказал:

– В темнушке два пакета, там подарки тебе и Артуру. Если не успею приехать, возьмите.

– Вадик, ты успей, – сказал Лора, но его кривой улыбки не увидела, потому что охнула и пробормотала про наши-то подарки тебе.

Вазых ее остановил:

– Ну Лор, ну не до того сейчас. Потом.

Юра уже ждал у подъезда – искать его не пришлось, он сегодня дежурил, пил чай в диспетчерской. Вернее, допивал – свет-то вырубился, больше чайник не подогреешь. Нет, не совсем вырубился – пару раз давали, потом все снова гасло. Виталику звонили, да, он трубку не брал. А что в цехах, посмотреть не успели, конечно, – вы вызвали.

В цехах был ад. Не полыхающий, громыхающий и жаркий, как обычно, а тихий и сумрачно ледяной. Полы на отметке 19 покрылись неровными оладьями наледи, на отметках 8,4 и 0 вода, которой некуда было уходить, собиралась в волнистые глыбы. К ним с водоводных труб, идущих на уровне подкрановых путей, тянулись полуметровые сталактиты. У дальней стены сталактиты были двухметровыми. Стены вдоль окон покрылись инеем, белый блеск подмигивал с граней агрегатов и даже с нескольких печей. Вокруг десятой, оскальзываясь и матерясь, бродили литейщики, чем-то долбя и звеня в клубах пара. Пар был таким густым, что временами полностью скрывал печь и окрестности.

– Усп-пели п-почти весь металл вып-пустить, к-как вырубило, иначе зак-козлилась бы, – объяснил Епифанов, покашливая и выпуская пар не хуже печи. – Еще п-повезло, если б-б минут на п-пять позже, чугун уже в к-ковш ушел, застыл бы там, к-ковш, считай, п-потерян. А так все в п-порядке.

Вазых медленно оглядел его с ног до головы и отвернулся. Епифанов, по сути, был прав, печи и ковши были жизненно необходимыми органами литейки, ее сутью. Все остальное – лишь приложением.

Приложило так приложило, подумал Вазых.

– Твоя плавка была? – спросил он.

– Д-да, – ответил Епифанов с вызовом. – В соответствии со в-всеми разрешениями.

– И управления главного энергетика?

Епифанов яростно кивнул и как будто осекся. Поспешно добавил:

– П-под мою от-тветст-твенность. И п-потом, все же разрешения…

Вазых вздохнул и отошел к Петрову из формовочного цеха, медленно вытиравшему черные руки ветошью примерно такого же цвета.

– У вас там как? – спросил Вазых.

– Полегче. Смесь в бункерах зависла, сейчас булыганы просто, выбивать опасно. Но это ладно, тепло дадут, выколотим. А так примерно такая же красота, пещеры Тома Сойера.

– Линии нормально?

– Вроде да. Закрыли.

– И то хлеб. Соловьева не видел?

– Здесь где-то. Бегает как метеор туда-сюда, сперва починить пытался, потом глушил все на свете. Говорит, авария на ТЭЦ, и никто ни хрена не знает, что делать.

– О как. Серьезная авария?

– Да видишь же, – сказал Петров, показав подбородком. – Примерно так вот. Никого найти не могут, дежурный в истерике, все начальство по домам и по гостям уже, празднует. Инженера с ремонтниками тоже.

– Понятно. Дирекция в курсе? Хотя, если ТЭЦ, это же по всем заводам шарахнуло.

– Ну да, как в песне, блин, синий-синий иней лег на провода. Но мы сразу сообщили. Едут уже. Хотя толку ехать…

– Посмотрят. Акт составят. Найдут зачем, ты не волнуйся.

– Ох, это уж точно.

Вазых поднялся в кабинет и проверил журнал. Виталий, надо отдать ему должное, записи делать успевал, вполне грамотно. В 15:00 без предупреждения отключились трансформаторы по всему заводу, прекратилась подача тепла и воды, в цехах сработали стопорные системы линий, кранов и иных движущихся элементов. В 15:30 подача тока возобновилась, в 15:33 произошел полный останов. Причины выясняются, ТЭЦ признала факт аварии на ее линиях. Отключение ротоклонов и компакторов привело к резкому падению температуры в корпусах, в 16:20 начали лопаться трубы водяного отопления, слить воду вручную удалось лишь в нескольких цехах. К 17:00 температура в корпусах упала до минус пяти и продолжила снижаться.

На улице было минус тридцать два.

Телефон, как ни странно, работал. Вазых позвонил в управление главного энергетика, потом на ТЭЦ и убедился в том, что рассказ Петрова довольно точен: все всё знают, никто ничего сделать не может.

Вазых положил трубку, подошел к окошку, почти затянувшемуся пушистой коркой, и полюбовался тем, как между криво брошенными жигулятами выдернутых из дома инженеров пробираются две черные «Волги». Он поежился и пошел искать Виталия.

Виталий нашелся недалеко от десятой, где, видимо, и был все это время, скрытый паровой завесой. У раскуроченного трансформатора. Рядом с трансформатором лежали катушки с явными признаками пробоя, почерневший сердечник и клубок спекшихся проводов. Виталий сидел над этим клубком на корточках, разминая грязные пальцы с обломанными ногтями. Он был в рабочей куртке поверх цивильной одежды и чуть трясся – температура в цеху упала до минус десяти. Но не вставал и головы не поднимал, хотя Вазыха заметил явно издалека.

Вазых постоял рядом с ним, рассматривая старательно починенный трансформатор, который, видимо, и стал причиной первого замыкания, вызвавшего веерное отключение всей системы, из-за холодов работавшей с повышенной нагрузкой. В замыкании Виталий явно не был виноват. Но столь же явно он был виноват. Ему сказали не пускать Епифанова к печи, а он пустил. Не пустил бы – не случилось бы аварии. Или случилась бы, но после праздников, в разгар рабочего дня, в условиях, позволяющих ликвидировать любую катастрофу в пятнадцать минут.

Говорить это смысла не было – Виталий и так все понимал. Не дурак же. Хотя дурак, конечно.

Начальство на пороге, вспомнил Вазых и сказал:

– Давай домой, быстро. Нехрен тут делать уже.

Виталий медленно поднял глаза и хотел что-то сказать. Вазых добавил:

– И никому ни слова. Я разберусь. Понял?

Виталий смотрел на него. Вазых переспросил:

– Ты понял?

Виталий медленно кивнул.

– Все, иди.

Виталий с трудом поднялся и побрел в сторону диспетчерской. Ты куда, хотел крикнуть Вазых, но сообразил, что Виталию надо переодеться. Или хотя бы одеться.

Вазых хотел выругаться, но вместо этого сказал ему в спину тоном, приготовленным для мата:

– С Новым годом, Виталий Анатольевич.