– Подальше бы, – пробормотал Виталий.

Вазых покосился на него, но решил не отвлекаться. Машины с московскими гостями уже остановились возле пятого административно-бытового корпуса. Дорога из Бегишева украсила сверкавшие черные борта коричнево-серым камуфляжем. Едва застыв, колеса всосались в густую грязь сантиметра на три, хотя площадки по всему начальственному маршруту с утра вычистили, как смогли. Все равно последнее слово осталось за шедшим третий день дождем.

Задние двери «Волг» распахнулись почти синхронно, и так же почти синхронно из салонов вынеслись ноги, одна в крепком ботинке под зеленой штаниной при лампасе, другая – в тускло блестящей штиблете под отутюженными темными брюками. Тут Вазых понял, что имел в виду Виталий, и дернулся, но было поздно: штиблета с чавканьем, слышным даже здесь, в десятке метров, подтопла в бурой грязи. Хозяин штиблеты этого не услышал и не заметил – он неспешно выбрался из салона, вставил седеющую голову в шляпу и оглядел встречающую сторону, которая надвигалась, вытянув чуть растопыренные руки, – кто ж знает, что теперь положено по московскому этикету: по-прежнему целоваться или горячо ручкаться, придерживая гостя за локоть. Похоже, в моду вернулся второй вариант. Глухов сделал шаг навстречу директору чугунолитейного, и Вазых тихо охнул, а Виталий потупился. Глухов застыл на месте, растопырив руки, и осторожно повел шляпой, рассматривая ступню в безукоризненно черном носке и оставшуюся в грязи штиблету.

– Так, – сказал Глухов директору, который поспешно подскочил, присел и со второй попытки вызволил обувь. – Это что за говнище у деревенского клуба вместо передовика социндустрии? Чтобы через полчаса все сияло, как яйца у кота. Да поставь, я тебе не воздушный гимнаст, чтобы на лету обуваться.

Глухов вдел ногу в штиблету, покачал ногой, проверяя, как села, с неудовольствием оглянулся на генерала, который ответил ему сопоставимым по мрачности взглядом. Зря, между прочим, – генеральские ботинки сидели прочно, стояли тоже.

Глухов отмахнулся от набежавших товарищей из дирекции и горкома, которые что-то пытались объяснить, то ли пообещать, и тяжело спросил директора:

– Уяснил про полчаса? Добро. Показывай хозяйство. Да, знакомься с товарищем генералом.

Дальше Вазых не слышал, потому что толпа возбужденных и сконфуженных встречающих отрезала его от центра событий.

– Пошли потихоньку, – предложил он Виталию. – Сразу на первую формовку, проход оттуда начнется, мы встретим. Все лучше, чем в хвосте за всеми плестись.

Глухов и впрямь не шутил про полчаса – и приехал явно не целоваться. Он шустро прошел вдоль формовочной линии, не столько слушая пояснения, сколько лично сквозь грохот растолковывая генералу особенности автоматического производства чугунных отливок: «Так у нас получается блок цилиндров! За два центнера, между прочим, а стенки тонкие! И полностью готов к труду и обороне! А вон там, на третьей линии, уже дополнительная обрубка требуется, американцы автомат зажилили!» Горячие цеха они миновали ураганом, даже не вспотев. Про сталелитейку, точное литье и кузницу Глухов объяснил на пальцах, быстро и толково – и на этом предложил отчалить в НТЦ.

Вазых на ходу вполголоса сообщил Виталию, что это совсем не в стилистике союзного министерства, руководитель которого пять лет подряд прилетал на КамАЗ, как на работу, каждую субботу и совещание проводил строго на литейке. А обиды дирекции и остальных заводов отвергал репликой: «Работает литейный завод – работает КамАЗ». Правда, последнюю пару лет министр бывал на КамАЗе сильно реже, обходясь без жутких совещаний, с которых директора выползали ошкуренными и в предынфаркте. А теперь и вовсе зама прислал, с особыми подходами и приоритетами. А может, в генерале дело, предположил Виталий, и Вазых пожал плечами.

Площадка перед КСКЧ не сияла, конечно, но стыки плит были видны, и кое-где дождь даже открыл серому небу такие же серые проплешины бетона. Их тут же завалил ошметками грязи подъехавший автобус.

– Грузимся, – сказал Вазых, усмехнулся недоуменному взгляду и пояснил: – Давай-давай, НТЦ посмотришь, умных людей послушаешь, задачами вдохновишься. Пора уже.

НТЦ стоял в чистом поле, и подъездные пути к нему были ухожены куда меньше, чем бетонка основных площадок. Однако здесь Глухов туфли уберег и сразу уверенно провел выгрузившийся из машин и автобуса народ – не как гость, а как экспрессивный хозяин – на смотровую площадку. Там стояла пара армейских вездеходов модели 4310, один со стандартным армейским тентом, второй – полутент, оставлявший открытой площадку с непонятными креплениями. Судя по облупленной защитной окраске и подубитому состоянию, оба «КамАЗа» испытывались или эксплуатировались в реальных полевых условиях. Между грузовиками на столах под тентами лежал двигатель в сборе и несколько разъятых на части.

– Пошли-пошли, – позвал Вазых. – Виталий, ты чего?

Виталий застыл, всматриваясь в грузовик, как в аэродромное табло с мелкими буквами, ищуще и напряженно. Он растерянно дернул глаза к Вазыху, снова уставился на ближайший «сорок три – десять» и нежно сказал:

– «Сайгак».

Обогнул край толпы, образовавшейся у столов, – незнакомый голос, видимо генерала, гневно вещал про недопустимость сокращения ресурса двигателей в жарких высокогорных условиях – и подошел к лупоглазой морде грузовика, вытянув руку, будто к добродушной собаке. Вазых покосился на толпу, понял, что отсюда ничего не услышит, но оставлять помощника в нетипично растроганном состоянии не решился. Виталий тронул решетку радиатора, залез ладонью под бампер, замер, присел и долго всматривался, водя пальцами. Что-то пробормотал.

– Что такое? – спросил Вазых с недоумением.

– Противопехотная, – повторил Виталий. – Противотанковая бы кабину оторвала, а так посекло, и вот тут перебивало, видимо… Ага, ничего так сделали.

– А вообще ремонтопригодность, если в полевых условиях, у них какая? – спросили за спиной.

Вазых обернулся, вздрогнул и поспешно отступил. Рядом с ним стоял Глухов локоть к локтю с генералом, чуть дальше – все остальные. Молча смотрели и слушали.

Виталий, сунувшийся было головой к самым колесам, не спеша выпрямился и потирал изгвазданные руки, рассеянно глядя на Глухова.

– Ну, смелее, молодой человек, – подободрил его Глухов. – Вы же, я так понимаю, могли оценить?

– Мог, – согласился Виталий.

Глухов сделал поощряющий жест. Виталий заговорил – сперва неохотно, потом все увереннее:

– В общем-то, предусмотрели всякое. К движку добраться просто, к карданам и редукторам тоже – вот эти панели в кузове, которые убрать можно по-быстрому, чтобы не корячиться, – это пять. Ну и лебедка – хотя она, конечно, утяжеляет…

– Передвижные автомастерские, – сказал вдруг генерал. – На вот эту ставим кунг, туда слесарку, сварку, дизель-генератор – жить легче станет сразу, давно говорю. Иначе с такими редукторами…

Он махнул рукой. Виталий сказал:

– Редукторы, кстати, более-менее, раньше, говорят, хуже было. Тормоза четкие, когда раскочегарится, а сперва-то воздуха в системе нет. Автоподкачку колес здорово придумали, ну и вообще в плане удобства «сайгака», ну, «сорок три – десять», с «Уралом» как бы не сравнить – ни по кабине, ни вообще.

– А проблемы? – спросил Глухов. – Движок течет, так?

– Ну да, да там все течет, это ладно. Плохо, что после сорока-пятидесяти тысяч из головок блока масло подтекает, на движке вот такая корка – пыль, грязь, не продерешься.

– Вы записывайте, записывайте, – сказал Глухов смутно знакомому мужику из управления главного конструктора.

– Да мы знаем и давно уже работаем над этим… – начал мужик, но Глухов оборвал:

– Работаете давно, а толку нет. Продолжайте, молодой человек. Вас как величать?

– Соловьев.

– Пули-Хумри, автобат? – спросил вдруг генерал.

– Баграм, оэрбэ семь-восемь-один, – помедлив, ответил Виталий.

– А откуда в машинах так разбираешься? – удивился генерал.

– Прикомандировывался, товарищ генерал-майор.

Глухов покосился на кивнувшего генерала и повторил:

– Товарищ Соловьев, продолжайте. Систему охлаждения, если течи не брать, в целом как оцениваете, справляется?

– Вполне. Только под радиатор надо бы снизу защиту ставить, а то булыган под колеса на серпантине попал – и все, приехали. Поддон картера, кстати, тоже набок. И между прочим, вот этот бампер, – Виталий потюкал пальцем, – без головы приделан. Мелкий, не защищает ни от чего, и, чтобы буксировать, его снимать надо, клыки вот здесь запрятаны.

Глухов зыркнул по сторонам, но несколько человек и впрямь старательно что-то записывали, неудобно перехватив укрываемые от дождя блокноты.

Виталий вздохнул и подытожил:

– На подъемах, кстати, масла не хватает, дизель гореть начинает. Как-то, не знаю, нарастить бы.

Тут даже генерал извлек из плаща тонкую записную книжку и черканул в ней карандашиком. Потом шагнул вперед и сказал, протягивая руку:

– Спасибо, товарищ Соловьев.

Виталий поспешно вытер руку о штаны и ответил на рукопожатие, смущенно, но четко сказав:

– Служу Советскому Союзу.

Глухов дождался, пока они расцепятся, и деловито осведомился:

– Может, еще что-то вспомните?

Виталий пожал плечом.

– Если вспомните все-таки, сразу сообщайте. – Глухов повертелся, нашел главного конструктора и дернул в его сторону тяжелым подбородком: – Вот ему. Мы, конечно, и испытания продолжаем, и отчеты из частей получаем, но такая непосредственная оценка, причем прямо здесь, на производстве… Где работаете?

– Служба главного энергетика чугунолитейного завода.

– О. Да вы вообще специалист широкого профиля. Похвально. Так держать.

Он не стал жать Виталию руку, но хлопнул его выше локтя и предложил:

– Так, теперь обсудим широким кругом. Куда, в зал заседаний? Пока плесенью тут все не пошли.

Заседание Глухов начал без разгона. Не дождавшись, пока рассядутся задние ряды, он сказал:

– Цель нашего с Виктором Тимофеевичем приезда более-менее очевидна, мы сейчас чуть подробнее скажем. Но чтобы потом не отвлекаться, есть предложение сперва выслушать хозяев – очень коротко и по существу. Кто тут первый записывался? Так, Полонский. Прошу.

Полонский, которого Вазых раньше почему-то не заметил, так же толково, как в Казани, начал рассказывать про необходимость замены импортных комплектующих отечественными. Углубиться в цифры Глухов ему не позволил:

– Ну так вам и карты в руки. У вас смежников сколько, полторы сотни, две? Вперед, работайте – не смежники возьмутся, так их поставщики и контрагенты. Еще и конкурс устраивать сможете.

– Ну да, конкурс, – отозвался Полонский горько и начал, к злорадному удовольствию Вазыха, пересказывать эпизод в обкоме. Глухов опять оборвал его:

– А вы, товарищ… да, Полонский, не жалуйтесь, вы ведите работу, уговаривайте, заинтересовывайте. Мы поможем, но за вас-то не сделаем.

– А как их заинтересуешь, если… – запаленно начал Полонский.

– Клименко, пожалуйста, – сказал Глухов, всматриваясь в зал.

Полонский запнулся, побагровел, собрал разложенные перед собой листки, ушел на место и до конца совещания сидел, не поднимая лица. К трибуне сквозь мертвую тишину вышел Клименко из управления капстроительства и, щурясь от неловкости, очень быстро и сбивчиво рассказал про урезанное фондирование и нехватку рабочих рук после отмены надбавок и «уральского» коэффициента.

– Здесь Поволжье, а не Урал, – напомнил Глухов.

– Но раньше-то… – начал Харченко и испуганно замолчал.

– Раньше, – сказал Глухов. – Раньше. Так, товарищи, предлагаю это слово забыть – ей-богу, и мне, и вам проще будет. Кошара.

Кошара Вазыха удивил. Он говорил не про дефицит и трудности, а снова про целесообразность замены в серии «Мустанг» стальных отливок чугунными – вернее, из высокопрочного чугуна. Они дешевле, прочнее, долговечней, не подвергаются коррозии, так что весь мир постепенно переориентируется…

– Какой весь мир? – спроси генерал.

– Американцы, немцы, японцы. Французы и финны тоже подтягиваются.

– А мы почему не подтягиваемся? – спросил генерал Глухова.

Глухов поморщился, Кошара объяснил:

– Мы льем серый и ковкий чугун. Высокопрочный требует особого производства с добавлением шаровидного графита, что достигается… Не суть важно, но…

– Но нужен новый завод или хотя бы линия, – подсказал Глухов. – Государство вбухало в вас сотни инвалютных миллионов, миллиарды даже, а вам теперь еще полсотни миллионов нужно, чтобы графит в шарики катать. Вы, товарищ Кошара, третий раз, если не ошибаюсь, упорно…

– Нам не нужны миллионы и новый завод. У нас год назад специально выделено в отдельный завод чугунное литье, в том числе как раз под решение этой задачи. Нам нужно «добро» заказчика. Главное автомобильное управление Минобороны нам такого разрешения не дает. Без этого мы не можем даже попробовать…

– Так, – сказал генерал. – У «сорок три – десять» чугун или сталь?

– Как раз про него речь. На стальные отливки приходится порядка сорока процентов. Их замена чугунными позволит выиграть…

– А может, позволит проиграть? «Сорок три – десять» – удачная машина, вон, товарищ Соловьев нам подтвердил, он ее в бою использовал, вообще-то. И «семьсот сороковой» дизель отличный, в горах, в жару, в пыли работает прекрасно, и «сорок три – десять» – с нареканиями, но работает же! Готовая платформа для самых разных надстроек, мирового уровня, чего еще мудрить-то? От добра добра не ищут, коней на переправе не меняют. И тем более не перековывают. Предлагаю закрыть вопрос и не возвращаться к нему, пока вы следующие «Мустанги» не разработаете, чтобы не просто название и углубленная, понимаешь, модернизация, а всерьез, чтобы следующее, принципиально новое поколение, чтобы настоящий армейский вездеход конца двадцатого века. Вот тогда будем говорить про высокопрочный чугун, титановый алюминий и так дальше. А пока этого нет – вы лучше в принципиальную схему не лезьте, а отладьте то, что получилось. И придумайте мне функциональный, понимаете, ряд для этой платформы. Чтобы кунг был термостойкий, передвижная мастерская и вообще техпомощь, топливозаправщик, радиостанция, передвижной диспетчерский пункт с соответствующей защитой, саперка. Легкобронированный автомобиль. Шасси под стрелковое оружие, наконец – минометы, автоматические гранатометы.

– А это все зачем? Мы с кем-то воевать собираемся? – спросил кто-то, Вазых не увидел.

Генерал, наверное, тоже. Он сказал, водя холодным взглядом по собравшимся:

– А вам еще не доложили, да? Мы уже воюем. Где «Першинги» и «Томагавки», знаете? Что Рейган про нас говорит, слышали? А что делает? Польшу не забыли, про Гренаду все слышали? Да ладно там Гренада, вы сейчас на улице «сорок три – десять» видели с нештатным кузовом, полутент и крепежи на днище и по бортам? Это не просто самодеятельность, там не елочку новогоднюю крепили, а зенитную спарку «зэ-у двадцать три», для ведения охраны в составе колонны. Наши советские солдаты, мальчики, ваши дети, придумывают, чем там, в горах, от душманов отбиваться, от зверей! Вооруженных, блядь, до зубов американским, немецким и итальянским оружием! Потому что, блядь, мы ни с кем не воюем! И комсомольский ударный КамАЗ не видит, блядь, необходимости придумать штатные носители для оружия, позволяющего защитить их жизни!

Генерал замолк, хрипло дыша и водя ладонями по столу. В ватной тишине дыхание казалось пронзительным. Глухов кашлянул и сказал:

– Собственно, Виктор Тимофеевич обозначил одну из первоочередных задач, которую Совет министров ставит перед руководством и трудовым коллективом Камского производственного объединения. Больше никто высказаться не желает? Нет? В таком случае назову остальные задачи, уточнения будем вносить по ходу.

Он сменил очки, вытащил из портфеля несколько скрепленных листков и сказал:

– Первое. Достижение плановых показателей. Первые «сорок три – десять» мы подарили Двадцать шестому съезду, тому уже почти два года как. Специально под это дело вторую очередь КамАЗа запустили, надрывались, из кожи лезли – и где плановое производство на сорок тысяч вездеходов в год? Нет!

Генеральный, сидевший справа от Глухова и до сих пор подчеркнуто хранивший молчание, сказал:

– У нас следующим летом полумиллионный большегруз с конвейера сходит. А вездеходы сырые были, их на ходу доводить пришлось.

Глухов кивнул и поинтересовался, чуть повернувшись к генеральному:

– И когда довели? Вы нам рапортовали, я своими глазами видел – «двадцать восемь перекомпонованных „сорок три – десять“ собраны на второй нитке работниками управления главного конструктора!» – когда это было? В феврале? В марте, да. Это полгода ведь прошло. Сколько с тех пор собрано полноприводных «КамАЗов»?

– Двенадцать тысяч, – сказал гендир.

– Вот именно. Поэтому задача такая: к марту – ну хорошо, к апрелю, к дню рождения Ленина, – сдать партии и стране сорок тысяч «сорок три – десять». Пусть это и будет полумиллионный «КамАЗ».

– Невозможно, – сказал генеральный. – К концу мая еще туда-сюда.

– Сделаете к двадцать второму апреля, – отрезал Глухов. – Мы не на базаре, торговаться не будем. КамАЗ очень много получил от страны, пора отдавать долги.

– Да мы их круглые сутки отдаем, – пробормотал толстый замдиректора прессово-рамного завода, сидевший слева от Вазыха.

– У нас есть запросы от братских и дружественных стран, в первую очередь Вьетнама, Кубы и некоторых других стран Латинской Америки, – продолжил Глухов. – Они заинтересованы в поставках в первую очередь «сорок три – десять», хотя самосвалы и тягачи их тоже интересуют. Это не всегда живая валюта, товарищи, но необходимое народному хозяйству сырье, ну и вообще вопрос политический, сами понимаете. В связи с этим дополнительно обостряется необходимость выведения производства на плановые показатели. Поскольку возникает экспортное направление, необходимо будет внедрение дополнительной процедуры ОТК, госприемки качества и так далее. Перед иностранцами, пусть даже соцблока, позориться нельзя, сами понимаете.

– А перед нашими можно, – пробормотал Виталий. А может, Вазых ослышался.

– Прошу учесть, что это не я сейчас перед вами задачи ставлю, – сказал Глухов, медленно раскладывая и снова собирая странички в стопку. – Это партия и правительство задачи ставят. Передо мной, перед вами. Перед всем КамАЗом. Страна всем, чем могла, вложилась в производственное объединение, вообще в Челны, ну, в город Брежнев, который получил такое название неслучайно. На заводе сплошь импортное оборудование и хорошая зарплата, новый красивый город со всеми удобствами, отдельные квартиры, в ближайшей перспективе полное решение жилищного вопроса – это где такое еще есть? Это ведь отрабатывать надо, товарищи. А семьдесят процентов выполнения плана – это не отработка. И коэффицент загрузки ноль четыре – это тоже не отработка. Это, не скажу, – саботаж, но халатность и бесхозяйственность. Уголовные преступления, напоминаю. Коммунистическая партия намерена покончить с этим, с расхлябанностью, с бардаком в стране. Если вы не выполняете поставленные задачи, значит у вас бардак. И вы за него ответите – поименно, весь этот список.

Глухов приподнял листок, обронил его на стол и подытожил:

– Вопросов нет? Прекрасно. Все, кроме гендирекции и служб УГК, свободны. – Хмыкнул без усмешки и добавил: – Пока.