Я подъехал к дому престарелых в восемь, как мы и договаривались. Мари-Луиза уже ждала у входа, она помахала мне рукой и подошла к машине. У нее покрасневшие глаза, но она улыбнулась и положила руку мне на предплечье.

– Это очень мило, все, что вы делаете для моей внучки.

– Я просто еду ее навестить.

– Это уже немало.

– А мне кажется таким естественным.

– Далеко не для всех. Нам долго ехать?

– Будем там через четверть часа. А мой прадед еще спит?

– Он не поднимается раньше десяти. Последнее время он быстро устает.

– Да?

– Мы часто засиживаемся допоздна. Знаете, требуется немало времени, чтобы обсудить все на свете.

– И все-таки, какая странная случайность, что вы друг другу понравились.

– А вы до сих пор верите в случайности? Какой конформизм, молодой человек! Сойдите с проторенных дорожек и раскройте глаза, в жизни никаких случайностей не бывает, никогда. Наша судьба предначертана, и не без причины.

– Никаких-никаких?

– На мой взгляд, нет. Мы представляем собой сумму наших выборов, но каждый выбор мы делаем отнюдь не случайно.

– И каким образом несчастный случай с Джульеттой вписывается в ее судьбу?

– Я не говорила, что всегда есть ответ. Иногда он очевиден, иногда приходит позже. А иногда не приходит вообще.

В коридоре гинекологического отделения мы заметили мужчину, который быстро вышел из палаты и решительным шагом направился к нам. Не дойдя до нас нескольких метров, он посмотрел на Мари-Луизу и рявкнул:

– А вы здесь что делаете?

– Пришла поддержать внучку, а вы?

– А вы кто? – агрессивно бросил он мне.

– Это шофер социального такси, который привез меня, – вмешалась Мари-Луиза, прежде чем я успел открыть рот.

– Отстаньте от моей жены.

– Вы не женаты, насколько мне известно, – возразила она с невероятным апломбом, хотя он как минимум на две головы выше ее.

– И все равно, оставьте ее в покое.

– Доброго вам дня, Лоран.

Итак, это он.

Теперь я понимаю, почему Джульетте пришлось прервать всякое общение со мной.

Я не понимаю, как она могла оказаться рядом с таким мужчиной.

Я понимаю Мари-Луизу, которая беспокоилась, почти не получая известий от внучки в последнее время.

Я не понимаю, почему мы не можем ничего сделать.

Прежде чем зайти в палату, Мари-Луиза, заметившая мое волнение, снова положила свою ладошку на мою руку, давая понять, что не надо ничего говорить об этом человеке. Ни в коем случае.

– Идемте со мной, она будет рада.

– Вы уверены?

– А похоже, что я сомневаюсь? – сказала она, улыбаясь.

Джульетта, кажется, испытала облегчение, увидев, как мы входим. И я без труда понял, почему. Если б не беременность, которая делает ее такой уязвимой, думаю, у меня возникло б желание похитить ее, чтобы доказать, что рядом с таким типом ей делать нечего. Но я не могу. И потом, только в фильмах бывают герои, действующие подобным образом. Мари-Луиза пододвинула стул и села рядом с внучкой.

– Ты пришла, Малу?

– А как могло быть иначе?

Предательские слезы берут верх…

– Я скучала по тебе…

– И я по тебе, милая… Но ты же знаешь, что я всегда была рядом, правда? Ну, расскажи мне, как ребенок.

– После такой травмы, которую он перенес, еще рано что-либо утверждать, но все может обойтись, если не будет инфекции или отслоения плаценты. Сейчас остается только ждать. Это будет долго. Мне страшно, но я верю.

Мы провели с ней добрых часа два, с перерывом на посещение врача, который проверил результаты обследования, и медсестры, снявшей показания. Так странно, что можно услышать из аппарата, как бьется сердце ее малыша. Словно лошадь на скаку. Он цепляется за жизнь, он тоже верит. Я улыбаюсь Джульетте, как если бы был отцом. Думаю, если ты действительно отец, то чувство, которое сейчас обуревает меня, усиливается тысячекратно. Ну, разные бывают отцы, конечно. Малу не отводит глаз от внучки, будто наверстывая упущенное время. Мы рассказываем Джульетте о той чудесной связи, которая установилась между Малу и Жаном. Она ничего не знала, потому что отдалилась от бабушки, прежде чем сумела что-либо заметить. Она приятно удивлена. Спрашивает меня, как дела у Ванессы. Я удивлен, что Гийом ничего ей не рассказывал.

– Я не общаюсь с Гийомом с тех пор, как ушла с работы.

– Вы ушли с работы?

– Лоран решил, что так лучше во время беременности. Он сказал, что так у меня будет больше шансов, я не буду уставать и напрягаться.

– Но это же не мешало вам поддерживать связь с бывшими коллегами.

– Лоран считал, что они оказывают на меня дурное влияние. Ну так как Ванесса?

– Прекрасно! Знаете, она так переменилась. Думаю, что встреча с вашим другом-медбратом перевернула очень многое. Она мягко опустилась на землю, прикоснувшись к жизни, – как перышко, носимое ветром, которое наконец попало туда, где нет турбулентных вихрей.

– Вы очень красиво сказали.

– Такая картинка возникает в моей голове, когда я о ней думаю. Она спокойна там, где раньше взрывалась, думает, а не кидается очертя голову, как раньше, она начала прилежно учиться, читает запоем, чтобы выбиться из середнячков и стать лучшей. У нее есть планы, которые заставляют ее двигаться дальше, и мне кажется, что с появлением Гийома она яростно устремилась вперед. Раньше эта ярость относилась к ее прошлому.

– И какие у нее планы?

– Она хочет стать медсестрой.

– Я рада. Подумать только, а я-то пыталась отговорить Гийома. Ей же было всего четырнадцать. Представляете, вдруг бы он меня послушал?

– Думаю, это несчастный случай со мной подстегнул ее, с Гийомом или без, – но было б жаль, если б он от нее отказался. Поначалу мне было трудно принять эту связь, все-таки разница в возрасте, но он явно оказал на нее благотворное влияние. Тогда я согласился познакомиться с Гийомом, и мы стали добрыми друзьями. Он же почти одних лет со мной.

– Он печет всякие разности?

– Без остановки. И Ванесса пристрастилась. У них вроде соревнования. Кому удастся самая красивая выпечка. А я на своей лестнице иногда чувствую, что потяжелел.

– И тем не менее вам удалось вновь подняться.

– Я же обещал вам, что вы сможете мною гордиться. И что я всегда буду рядом, если понадоблюсь. Я всегда держу обещания.

– Я горжусь вами…

Я пошел выпить кофе из автомата в приемном покое, чтобы дать им время заново привыкнуть друг к другу. Для Малу это было очень важно. Вернувшись за ней перед самым обедом, я объяснил Джульетте, что следующие сорок восемь часов буду на дежурстве и навещу ее снова через два дня. И что я держу за нее кулаки и думаю о ней и ее ребенке, который борется за жизнь.

В машине на обратном пути Малу плакала. Между тем картина была не слишком мрачной. Результаты обследования неплохие. Я не понимал. Но она ничего не захотела объяснять.

Восьмидесятисемилетняя женщина плачет, словно девочка, – неизгладимое впечатление. Ведь в этом возрасте больше не должно быть причин для слез: все итоги подведены, баланс подбит. Оставшиеся считаные годы призваны быть чистым счастьем, бонусом, вишенкой на торте жизни. Сладком, а не соленом от слез…