Ангел Гийом

Я колебалась, когда меня попросили поменяться сменами. Но коллега была в таком отчаянии, что я уступила. Колебалась, потому что знала: Ромео должны перевести из больницы в реабилитационный центр. Я хотела попрощаться с ним, пожелать сил и мужества на ближайшие месяцы, ведь я знаю, как ему будет трудно. Но мой ангелочек Гийом, который иногда пристраивается у меня на плече, шепнул мне на ухо: «Ты привязалась, Джульетта, осторожней, я на страже. Привяжешься, а потом отвязаться не сможешь, значит перережь-ка эту связь сейчас, пока не стало слишком поздно».

Ангел Гийом следует за мной, как облачко комаров летом, когда прогуливаешься у воды. И напрасно я машу руками, чтобы его отогнать, он неизбежно возвращается. Но ангел Гийом не ошибается, я знаю, не хочу его слушать, но знаю… а потому я перестала размахивать руками и согласилась с мыслью обрезать разом. Я поменялась сменами и не возвращалась, пока он был там.

Иногда я думаю о нем без особого беспокойства, потому что в нем есть решимость, присущая пожарным, которые идут навстречу опасности и ползут по лестнице, несмотря на головокружение. Я знаю, что он выползет, что у него получится. Я думаю о нем, потому что его присутствие было мне приятно, как и его разговоры, его трогательные колебания в отношении сестренки. «Вы думаете, я могу позволить ей красить ногти лаком, в ее-то возрасте?» Я ему отвечала: «А почему бы нет?..»

Мои родители никогда мне не разрешали, и я считала, что с их стороны это гадко. Слишком занятые в своем ресторане, они не тратили много времени на мои настроения и экзистенциальные вопросы. Им хотелось, чтобы я двигалась по прямой, – так будет меньше хлопот впоследствии. Чтобы я была примерной девочкой, которая хорошо учится, к которой не липнут мальчики, а значит, и слишком ранние неприятности, и которая найдет себе хорошую партию, что раз и навсегда снимет с них всякую ответственность. Что я и исполнила. Я слушалась, двигалась по прямой, была примерной девочкой, все делала, чтобы не привлекать мальчиков, и нашла себе сожителя, который снимет с меня материальные проблемы до конца моих дней. Но прожила ли я то, что мне было суждено прожить? Испытала ли я тот безумный трепет в пустоте, когда преодолевала рубеж между детством и взрослыми годами, в прыжке без лонжи, не зная, удастся ли в итоге ступить на твердую почву? Думаю, все решили за меня, подложили дощечку-мостик между мной и моим будущим, чтобы проще пересечь пустоту, не заботясь о том, чтобы оставить мне выбор, и вот сегодня мне недостает того трепета.

Малу, которая вернулась из Эльзаса как раз в тот момент и часто оставалась со мной, потому что была молодой пенсионеркой, позволила бы мне массу всего – и лак для ногтей, и балансировать над пустотой. Но она не хотела перечить моим родителям. Мы с ней развлекались, прихорашиваясь, накладывая макияж, дефилируя, как королевы, на высоких каблуках, но перед возвращением домой я вновь превращалась в примерную девочку с покрасневшими от смывки глазами и слезами сожаления. Двигаться по прямой!

Ванесса – нечто прямо противоположное… В школе она не блистает, к ней липнут мальчики, а значит, и неприятности, и она балансирует в пустоте. На очень тонкой лонже, готовая сорваться, я это чувствую. К счастью, Ромео не упал в бездну, он останется с ней и дальше. Чтобы протянуть руку с взрослой стороны, но оставаясь одной ногой в детстве, ведь он еще так молод. Они оба такие трогательные.

Да, Гийом, я привязалась.

Ну и что?

Прошла неделя, прежде чем я обнаружила в своем отделении для бумаг письмо.

«Джульетте Толедано, медсестре отделения травматологии».

Обычный конверт, но адрес написан от руки. Я мысленно поблагодарила служащего, который доставил это письмо в мое дежурство, чтобы я нашла его после работы, а не до. Иначе мне захотелось бы вскрыть его до передачи смены, а значит прочесть, и я бы опоздала…

Я совершенно умоталась за рабочий день, но внутренне безмятежна. Торопиться особо некуда, поэтому я устраиваюсь в глубине вестибюля на стуле, неизвестно для чего там поставленном, ведь на нем никто никогда не сидит. Может, меня дожидался? Столько времени ради именно этого единственного случая? Приятно такое воображать. Я сижу под маленьким окошком, из которого на бумагу падает рассеянный свет. Медленно раскрываю конверт.

«Здравствуйте, Джульетта,

надеюсь, вам не грозят неприятности, наверно, не очень принято получать письма от пациента.

Жизненные пути пересекаются и расходятся, а мы так ничего и не узнаем о других: о булочнике, шофере автобуса, учителе математики или… о медсестре. Ни булочник, ни шофер автобуса, ни мой лицейский преподаватель математики не спасали мне жизнь. А вы – спасли. Вы заботились о моем разорванном в клочья теле, а еще о душе со всеми ее метаниями, и о сердце, которому не хватало ласки. И всем этим вы спасли мне жизнь. И мне трудно позволить вам исчезнуть из нее так же внезапно, как я вторгся в вашу. Это похоже на огромный пластырь длиной в полноги, который отдирают одним взмахом. В этом месте тянет и жжет. Иногда долго. Это письмо – мой персональный заживляющий бальзам, но я не знаю, захотите ли вы открыть тюбик…

А еще я не знаю, чего именно жду. Может, просто хочу поделиться новостями. Может, узнать, как у вас дела. И какая вы сами – та, кто скрывается за маской медсестры.

Я не могу смириться с мыслью, что вы окончательно исчезаете из моей жизни. Конечно, я неправ. Возможно, вы выбросите это письмо в помойку и вернетесь к своей жизни без меня. В сущности, я всего лишь один из пациентов. Похоже, я свыкся с ролью жертвы… Зная вас, думаю, что заслужил нагоняй. Скорее всего, это хитрый ход с моей стороны, чтобы вынудить вас прислать ответ и заверить: нет, я не был просто одним пациентом из многих…

Спасибо, Джульетта, за все, что вы для меня сделали. Мне бы так хотелось стократно с вами расплатиться. Но мне нечего вам предложить.

И тут я не знаю, чем закончить. У меня всегда были сложности с вежливыми формулировками. Не то чтобы я был невежлив, но какую выбрать?

До скорой встречи,

P. S. Вы не обратили внимания, что упал я с восьмого этажа? Согласитесь, что для Ромео это круче некуда…»

Некоторое время я так и сидела на том заброшенном стуле в уголке вестибюля. Не знаю, кто из нас был больше заброшенным, но как ни странно, и без всяких на то явных причин, я вдруг почувствовала прилив огромного одиночества и долго смотрела в пустоту, не зная, что думать.

Не зная, что думать.