27
– Бывают в жизни слова и целые фразы, которые мы не забываем никогда, – сказала Солен, и я заметил, что ее голубые глаза заволокло тенью глубокого горестного переживания.
Слова, которые она никогда не могла забыть, однажды были сказаны ее сестрой. «Для тебя главное – получить, что ты хочешь, а больше тебя ничего не интересует! – с ненавистью бросила ей Мелани. – Видеть тебя больше не хочу, слышишь? Прочь с моих глаз!»
Той ночью в роскошных апартаментах отеля «Риц» я совершил путешествие в прошлое, и оно привело меня к раненым сердцам двух сестер, в детстве бывших неразлучными.
Перед тем как начать рассказ, который продолжался почти до рассвета, Солен попросила меня еще раз изложить ей все события как можно точнее.
– Я хочу быть вполне уверенной, – пояснила она.
Я подробно все рассказал, хотя у меня не было ни малейших сомнений, что младшая из сестер на фотографии – это Мелани.
Когда я упомянул о золотом кольце с розочками, Солен сокрушенно кивнула.
– О господи боже мой, – пробормотала она, – да, это кольцо мамы. – Она взглянула на меня, страдальчески сдвинув брови, и я кивнул:
– Мелани сказала, что ее мать умерла и кольцо – единственная вещь, оставшаяся на память о ней. Об отце она никогда не говорила ни слова.
– Мелани обожала маму. А с папой у них как-то не ладилось. У нас в семье роль папиной любимицы досталась мне. Я же была настоящий сорванец, авантюристка, всех смешила, водилась с соседскими мальчишками. А Мелани росла тихонькой. Она жила в своем особом мире. Была большой фантазеркой и очень тонкой, чувствительной. Однажды мама пришла домой на час позже, чем обещала Мелани, так еле ее нашла – она забилась в шкаф и сидела там, умирая от страха, подумала, что с мамой стряслось какое-то ужасное несчастье. У нее было богатое воображение, она сочиняла разные истории, которые записывала в школьных тетрадках и ревниво прятала под матрасом, она никому не позволила бы хоть одним глазком заглянуть в свои записи. – Солен улыбнулась. – Хотя мы с ней были такие разные, мы очень любили друг друга. Иногда Мелани забиралась вечером ко мне в кровать, и я должна была гладить ее по спине, иначе она не засыпала. Когда я постигала азы в отношениях с мальчишками из лицея на нашей улице, моя младшая сестренка тайком подглядывала, стоя за дверью, как мы целовались. Иногда мы ходили в кино, в «Синема парадиз», нечасто. Папа служил в почтовом ведомстве, но карьеры не сделал, так что деньги на развлечения находились далеко не всегда. А мы любили кино. Мелани – даже больше, чем я. Для меня кинотеатр тогда был прежде всего местом, где можно тайком встречаться с каким-нибудь мальчиком. А для сестры воскресные часы, проведенные в кино, были поистине драгоценны. Она по-настоящему жила в каждом кинофильме, уносилась в мечтах в другой мир.
Солен запнулась.
– Судя по тому, что я тут рассказываю, можно подумать, будто мы росли бедными и несчастными. Но это не так. У нас было счастливое детство. Мы чувствовали себя защищенными от невзгод. У родителей часто возникали затруднения из-за денег, но они никогда не ссорились, ну, может, и случались ссоры, но редко. Мы постоянно ощущали, что они тепло и с любовью относятся друг к другу. «Как я радуюсь, когда твоя мама входит в дом», – сказал мне однажды папа. Он глубоко страдал оттого, что не может дать маме чего-то лучшего, чем наша темноватая квартира на первом этаже, в которой зимой мы иногда протапливали только гостиную и кухню, потому что не хватало денег. Но мама, очень тихая, всегда приветливая, была довольна жизнью. Единственная роскошь, которую она себе позволяла, – цветы. Всегда на нашем кухонном столе стояли цветы. Подсолнухи и розы, незабудки и гладиолусы, и сирень, сирень… Больше всего она любила сирень… Все у нас шло хорошо…
Солен замолчала и бережно поставила на туалетный столик фотографию двух девочек.
– Но потом… Даже не могу сказать, когда это случилось. Мне вдруг стало тесно в нашей квартирке. Я все чаще уходила, у меня завелись друзья, которые жили в богатых домах и не считали каждый грош. Меня уже не устраивала прежняя жизнь. Мне очень хотелось учиться пению, но вместо этого пришлось поступить на курсы кройки и шитья, стать портнихой. Мелани как раз исполнилось семнадцать, она еще заканчивала школу. А мне было уже двадцать, и я дала себе клятву, что не останусь прозябать в мастерской у мужского портного, что на бульваре Распай. Я решила покорить мир.
– А потом? Что было потом? – спросил я и тут же сам ответил: – Потом появился Виктор, приехавший по студенческому обмену, и ты влюбилась в него с первого взгляда, безумно.
– Потом появился Виктор… И в него с первого взгляда безумно влюбилась моя сестра. Безумно влюбилась в красивого молодого блондина с веселыми глазами. Он снимал комнату в доме по нашей улице, неподалеку от нас. Мелани впервые увидела его в кино, в «Синема парадиз». Я в то воскресенье с ней не пошла – у меня выдалась возможность провести время поинтересней, родители подруги пригласили меня летом пожить на их вилле у моря.
Я, конечно, не упустила шанса. И пока я в Довиле кружила головы молодым людям, у Мелани в Париже состоялось знакомство, разом изменившее ее судьбу.
Солен вздохнула, провела рукой по волосам и печально, тихо засмеялась.
– Виктор случайно оказался рядом с ней в кино. Они посмотрели друг на друга – и вспыхнула любовь, с первого взгляда, как принято говорить. Моя робкая сестренка, никогда еще не влюблявшаяся и, как принцесса Турандот, отвергавшая все ухаживания – между нами говоря, не очень-то много их было, – отдала свое сердце без малейшего колебания. Они стали неразлучны, Мелани была на седьмом небе от счастья. Она боготворила Виктора. Когда бы она ни заговорила о нем, в глазах у нее появлялся мягкий такой свет – словно загорались две свечечки. Трогательно было смотреть на нее. Я думаю, она пошла бы за Виктором на край света.
– А потом? – с трудом произнес я.
– Потом появилась злая сестрица. – Тон Солен стал сухим. Ей хотелось говорить равнодушно, но по ее лицу было видно, как нелегко ей продолжать рассказ. Она встала и отошла к мини-бару, чтобы налить себе виски. – Пожалуй, не помешает, – сказала она. – Хочешь?
Я отрицательно покачал головой.
Солен медленно отпила несколько глотков из массивного хрустального стакана, потом встала, прислонившись к туалетному столику.
– Лето кончилось, я приехала домой. Мелани познакомила меня со своим возлюбленным. Он был в самом деле очень мил, настоящий калифорнийский санни-бой; должна признаться, меня порядком удивило, что Мелани сумела заарканить такого симпатичного парня.
Она отпила еще глоток виски.
– Ну… Дальше рассказ недолгий. Мы втроем ходили в это маленькое кафе на бульваре Сен-Жермен, я, как мне свойственно, ни на минуту не закрывая рта, болтала, рассказывала о каникулах, о том, как все там на море было чудесно. Смеялась, шутила и немножко флиртовала с парнем сестры. Не могу сказать, чтобы я преследовала определенную цель, нет, я просто была самой собой, такой, какая я есть, понимаешь?
Я молча кивнул. Представить себе эту ситуацию было нетрудно.
– А потом случилось то, что всегда случалось, когда мы с Мелани куда-нибудь ходили вместе. Внимание окружающих безраздельно принадлежало мне, сестра рядом со мной бледнела, точно маленькая луна, и постепенно умолкала.
– О господи! – вырвалось у меня. «Она как солнце, – это Аллан Вуд сказал про Солен. – Каждому хочется быть к ней поближе». Я уже знал, что последует дальше.
– Через некоторое время Виктор уже не сводил с меня глаз. Как бы он ни был очарован Мелани, он все-таки увлекся ее старшей сестрой, которая по характеру и по возрасту, пожалуй, больше ему подходила. Он подкарауливал меня на бульваре Распай, когда я шла на работу, он незаметно следил за мной, он тайно от сестры целовался со мной. «Да ладно тебе, я же только разок поцелую, – говорил он, когда я со смехом его отталкивала. – Никто же не увидит. А у тебя такой красивый ротик, просто невозможно устоять». Потом он стал предлагать: «Поедем со мной в Калифорнию, там круглый год светит солнце, жизнь у нас будет просто великолепная». Он был очень хорош собой и относился ко всему с чудесной легкостью, которая нравилась мне все больше и больше. В общем, однажды я его не оттолкнула.
Солен вздохнула.
– Может быть, в моей власти было поставить точку, но я тогда мало что понимала в жизни. В конце концов, сказала я себе, я же не виновата, если парень в меня влюбился, пускай даже парень моей сестры. Кто знает, остался бы Виктор с Мелани, если бы я вела себя по-другому и не ответила на его ухаживания? Я была молода, привыкла действовать безоглядно, а перспектива уехать с Виктором в Америку была так заманчива, что все мои сомнения рассеялись.
Взглянув на меня, она умоляющим жестом стиснула руки.
– Мой бог, да кто же остается со своей первой любовью? – Она покачала головой. – Я просто не поняла, насколько серьезно все это было для Мелани. Ей же только семнадцать исполнилось.
Солен помолчала, кусая губы.
– Однажды она застала нас. Это было ужасно. Самое страшное, что было в моей жизни. – Солен запнулась и довольно долго молчала, прежде чем продолжить. – Она застыла в дверях, очень бледная, и никто из нас троих не осмеливался заговорить. А потом она вдруг раскричалась. Это была настоящая истерика. «Солен, боже мой, как ты могла, ты же моя сестра! Что ты наделала! Ты же моя сестра!» Она все повторяла и повторяла эти слова. «Ты можешь получить кого захочешь! Зачем ты отняла у меня Виктора? Зачем?» А потом она произнесла те слова, которые по сей день иногда звучат у меня в ушах, и ее милый нежный голосок дрожал от ненависти: «Для тебя главное – получить, что ты хочешь, а больше тебя ничего не интересует! Видеть тебя больше не хочу, слышишь? Прочь с моих глаз!»
– Господи, как же это ужасно… – пробормотал я.
– Да. Именно ужасно, – сказала Солен. – В течение нескольких недель Мелани не сказала мне ни единого слова. Я просила у нее прощения, родители тоже пытались нас помирить, но даже когда я перед отлетом в Сан-Франциско зашла к ней в комнату попрощаться, – ни единого слова. Она сидела за письменным столом и даже не повернула головы. Она точно окаменела. Я ее предала, я нанесла ей глубочайшую рану. Она не смогла меня простить.
Я сидел, стиснув рукой подбородок, и, потрясенный, смотрел на белокурую женщину, с огромным трудом сохранявшую самообладание.
– А потом? Вы виделись с ней потом?
Солен кивнула:
– Мы виделись один-единственный раз. На похоронах родителей. Но встречи не получилось… – Она отставила стакан.
– Когда это было?
– Почти через три года после моего отъезда. В Калифорнии я к тому времени уже неплохо устроилась, получила первые большие роли. Успех пришел ко мне сам собой, и я была так счастлива, когда смогла наконец подарить родителям путешествие на Лазурный Берег. Я ведь рассказывала тебе об этом, когда мы гуляли по Вандомской площади, помнишь?
Я кивнул. Разве мог я забыть ту ночную прогулку?
– Родители погибли в автокатастрофе по дороге в Сен-Тропе. Оба умерли сразу. Мне сообщила сестра мамы, спасибо ей. Оба тела уже были доставлены в Париж. Я прилетела. Когда Мелани увидела меня на похоронах, она совершенно вышла из себя, закричала, что вот я отняла у нее любимого, а теперь и родителей отняла. И велела мне убираться, сказав, что я несу гибель всем, кто со мной рядом.
– Боже мой, но ведь это абсурд! – вскричал я, пораженный. – Здесь же нет твоей вины.
Солен смахнула слезы и посмотрела на меня несчастными глазами:
– Я только одного хотела: чтобы исполнилась заветная мечта папы и мамы.
– Солен, ты ни в чем не должна себя винить, – убежденно сказал я. – Во всяком случае в том, что касается родителей. Господи боже, это же трагическая случайность. Никто не виноват.
Солен кивнула, доставая платок:
– Вот и тетя Люси так сказала. Она позвонила мне и рассказала, что у Мелани случился нервный срыв. И что Мелани, конечно, не хотела ничего такого мне говорить. Через некоторое время я услышала, что она поселилась в Ле-Пульдю, где живет наша тетя Люси. Наверное, в Париже ей было невыносимо. Она ведь жила с родителями, когда случилось несчастье…
– А потом?
Солен развела руками:
– Ничего. С тех пор я больше не слышала о Мелани. Я честно подчинилась ее приказанию. Но никогда не переставала скучать по ней.