13
– Три вещи на свете совершенно точно существуют, – сказала Солен. – Любовь, смерть и папарацци.
Ее слова мне вспомнились, когда во вторник утром я, ни о чем не подозревая, шагал по бульвару Сен-Жермен. С утра пораньше я занимался некоторыми срочными делами и со всеми благополучно разделался. Отдал квартальные финансовые отчеты бухгалтеру, забрал в прачечной рубашки, купил большой пакет кошачьего корма. Вчера я в «Синема парадиз» не ходил, и если не считать того, что Орфей, улучив минуту, сбросила со стола в кухне и порядком обгрызла цыпленка, которого я собирался зажарить себе на обед, то понедельник прошел тихо-мирно, без каких-либо событий. Я почти забыл, как чувствуешь себя, когда по-настоящему выспишься.
День только начинался, солнце наколдовало весну на улицах Парижа. Идеальное утро, чтобы посидеть где-нибудь на улице с большой чашкой café crème, почитать газеты. Я надел солнечные очки и лихо продефилировал мимо двух девушек – в легких пальтишках и больших шарфах, несколько раз обернутых вокруг шеи, они стояли возле киоска и листали иллюстрированные журналы.
Я подумал, что после обеда надо будет поговорить с мадам Клеман и Франсуа, сказать им, что через три недели к нам в кинотеатр пожалуют высокие гости и мы на несколько дней закроемся для публики, на время съемок… Тут я чуть не врезался в группу японских туристов; вооруженные фотоаппаратами и обвешанные пакетами с покупками, они, смеясь и шумно переговариваясь, семенили за девушкой-гидом, которая шествовала впереди и в такт шагам вскидывала над головой раскрытый красный зонтик.
Отскочив в сторону, я очутился у киоска, где продавались ежедневные газеты.
«Кольца от Картье – это ее новая страсть?»
Заголовок в «Паризьен» сразу бросился мне в глаза. Я ошарашенно уставился на фотографию. На ней темноволосый молодой человек, в ужасе вытаращив глаза, смотрел прямо в объектив. Он, как видно, не ожидал, что его сфотографируют. Рядом с ним улыбающаяся блондинка в черном вечернем туалете.
Лишь через несколько секунд до меня дошло, кто этот парень.
– Не может быть… – пробормотал я.
Продавец в киоске был очень предупредителен, предложил мне пакет. Я же купил не только «Паризьен», но еще и «Монд», «Фигаро», «Либерасьон», «Эко», «Экип» и на всякий случай последний выпуск «Пари матч». Нагруженный, как осел, пакетами с кошачьим кормом, свежими рубашками и свежими газетами, взволнованный, я бросился в кафе «Де Флор», благо бежать было недалеко, и поднялся на второй этаж.
В это время дня на втором этаже кафе немноголюдно, так что никто мне не мешал. Вообще-то, если ты парижанин, обходишь стороной такие заведения, как «Де Маго» или «Де Флор», потому что там с утра до ночи не протолкнуться от туристов, жаждущих вкусить от остатков былого великолепия, подышать воздухом старого Парижа. Но если другого варианта нет, лучше идти в кафе «Де Флор», оно все-таки подальше от церкви Сен-Жермен; ну а в самом кафе лучше подняться на второй этаж, куда туристы заглядывают разве только в поисках туалета.
Я пересек большое светлое помещение, где не было посетителей, кроме двух дам, увлеченно о чем-то беседовавших и почему-то показавшихся мне подозрительно похожими на сотрудниц редакции или издательства. Когда я вошел, они подняли головы, но тут же опять принялись штудировать какой-то список, лежавший перед ними на столике. Одна дама говорила, оживленно жестикулируя, другая, с сосредоточенным выражением, кивала и делала пометки в маленьком черном блокноте-молескине.
Я окопался в дальнем углу, у окна. Солнечные очки, осторожности ради, не снял. Подошел гарсон в темном жилете.
Заказав большую чашку кофе с молоком и яйцо всмятку, я ожидал услышать привычное: «Сию минуту, мсье Боннар!» Однако гарсон не сказал даже: «Хорошо, мсье». Буркнул что-то себе под нос, вроде «ага», и забрал меню.
Гарсонов кафе «Де Флор» ничем не удивишь, и, как правило, они не в духе. Ну да, ведь каких только знаменитостей не перебывало в этом кафе за многие годы его существования. Кто только не сиживал тут, не вел важных умных разговоров, не беседовал об искусстве, философии и литературе. Что уж там какой-то хозяин киношки, пусть даже и пробившийся на первую полосу «Паризьен», да кстати и там-то лицо у него не слишком умное…
– Папарацци, ч-ч-черт! – точно кошка, зашипела Солен, когда в воскресенье вечером на обманчиво пустынной Вандомской площади нас подкараулили у витрины ювелирного салона и ослепили блицами двух фотоаппаратов. – Идем, Ален! Только никаких эмоций!
Взяв меня за руку, она быстро направилась к подъезду «Рица», который, к счастью, был совсем рядом. Солен шла, не глядя на двух парней в черных кожаных куртках, хотя те буквально вертелись под ногами и наперебой выкрикивали вопросы, надеясь дождаться ответа от актрисы.
Я подивился независимости, с какой Солен игнорировала назойливых папарацци. Глядя перед собой, молча, она быстро подошла к дверям отеля и тут, вдруг повернувшись, холодно улыбнулась:
– Господа, если у вас есть вопросы относительно нового фильма, в котором я снимаюсь, приходите завтра. В два часа будет пресс-конференция. Доброй ночи.
Понятно, что эти «господа» охотились не за информацией о новом фильме Аллана Вуда. Гораздо больше их бы устроили сплетни, кто с кем спит.
– Оборотная сторона славы! – смеясь, сказала Солен, когда мы, точно два сорванца, запустившие мячом в окно, проскользнули мимо портье и решили еще пару минут посидеть в лобби. – О ней-то я совсем забыла. – Солен с шутливым отчаянием воздела руки. – Раньше я всегда жутко злилась, когда какой-нибудь идиот-фотограф вдруг вылетал из кустов со своим фотоаппаратом, а потом в бульварных газетенках печатали обо мне черт знает какую несусветную ахинею. Но лучшая тактика – оставаться невозмутимой. Паблисити – часть нашей профессии, ничего с этим не поделаешь. Если газеты перестают печатать о тебе всякий бред, значит ты уже не на подъеме, а катишься под гору, значит можешь отправляться на покой или… – она усмехнулась, – или заняться борьбой за охрану природы. Но если эти газетные шавки слишком обнаглеют, я натравлю на них моего адвоката. – Она сидела напротив меня, положив ногу на ногу, и задумчиво глядела на острый носок своей черной лакированной туфельки. – Вы и не представляете себе, каких только историй уже не насочиняли о моих якобы амурных похождениях. Три месяца назад писали про моего садовника. А заголовок! «Она называет его chéri. Новый „любовник леди Чаттерлей“?» – Она неудержимо заулыбалась. – Мило, не правда ли? Газетки-сплетницы хватаются буквально за любую соломинку, лишь бы не пойти ко дну в конкурентной борьбе. Надеюсь, Ален, вы не очень испугались?
– Да нет, конечно. Ничего страшного, – ответил я с усмешкой.
По крайней мере, происшествие на Вандомской площади мгновенно вернуло Солен к действительности. Ее печальное настроение улетучилось. В общем, благодаря налету папарацци я довольно скоро отправился домой.
Итак, поднявшись на второй этаж кафе «Де Флор» и удобно устроившись в светлом кожаном кресле, я с веселым любопытством изучил первую страницу «Паризьен». В высшей степени странные истории сочинили журналисты, писавшие текст под фотографией, на которой были Солен и я:
Неужели прекрасная Солен изменила своему латифундисту из Техаса? В воскресенье вечером кинодиву видели вдвоем с привлекательным мужчиной – они стояли у витрины ювелирного салона на Вандомской площади.
Я самодовольно усмехнулся. Привлекательный мужчина – это обо мне.
Гарсон так треснул по столу подносом, что серебряный кофейник, стакан с водой, чашка и молочник с горячим молоком подпрыгнули. Налив себе кофе и молока, я поперхнулся и обжег язык, по рассеянности сделав слишком большой глоток, когда стал читать дальше:
Надо полагать, они выбирали кольца для своей помолвки. Голливудская звезда, владелица роскошной вилы в Санта-Монике (Калифорния), прибыла в Париж с режиссером Алланом Вудом, который в ближайшее время начинает у нас съемки своей новой картины. Входя вместе с неизвестным мужчиной в отель «Риц», актриса выглядела спокойной и счастливой.
Я оторопело потряс головой и ненадолго отложил газету, так как гарсон принес яйцо и белый хлеб. Поглощая свой завтрак, я не терял времени, просматривал другие газеты.
В них тоже напечатали кое-что о новом фильме Аллана Вуда и об исполнительнице главной роли. Писали, что она уже много лет живет за границей, что во Франции ее очень любят, прежде всего потому, что она является уроженкой Парижа и не забыла родной язык.
О привлекательном незнакомце, который покупает кольца от Картье, в этих газетах ничего не сообщалось, зато я прочитал, что несколько сцен нового фильма будут снимать в «Синема парадиз», – должно быть, Солен Авриль упомянула об этом на пресс-конференции, и журналисты записали: «В этом кинотеатре я не раз бывала в детстве, маленькой девочкой. Сниматься в его старых интерьерах – для меня совершенно особенный опыт. Ну а Париж – это Париж. Только теперь я поняла, как мне все это время не хватало родного города». Эту цитату привела «Фигаро». А «Монд» под броским заголовком «Париж, я люблю тебя! Солен Авриль и Аллан Вуд в „Парадизе“» поместила статью, в которой содержание будущей картины освещалось более подробно:
«Нежные воспоминания о Париже» – история Жюльетт, которая сопровождает будущего мужа Сэма (его будет играть Рон Баркер) в деловой поездке в Париж и случайно встречает в кинотеатре своего детства прежнюю любовь – Александра (Ховард Галлоуэй). В их распоряжении три дня, в течение которых они посещают любимые прежде места и воскрешают прошлое – дни, когда все в жизни казалось возможным и чувства отличались силой и яркостью, утраченной обоими с годами.
«Конечно, многое в жизни уходит без возврата. Однако „Нежные воспоминания о Париже“ – это фильм, в котором я покажу, что мечты прошлых лет не исчезают. Может быть, их оттесняют на задний план, от них отказываются, их забывают. Но мечты существуют. Как и любовь. Ее нужно только найти. А где же искать любовь, если не в Париже?» – поделился с нами Аллан Вуд. Застенчивый режиссер! Он появился на пресс-конференции буквально на одну минуту.
Некоторые натурные съемки будут проводиться в одном из старейших кинотеатров – «Синема парадиз», чему особенно радуется Солен Авриль, которой в новой ленте Аллана Вуда предстоит сыграть главную женскую роль.
«В США эти маленькие кинотеатры, к сожалению, почти исчезли, – сказала кинозвезда. – Мне кажется, мы можем быть спокойны, пока на свете есть такие люди, как Ален Боннар, кому дороги старые ценности и фильмы высокого художественного уровня, даже если подобные взгляды и не отвечают духу времени».
Тут же была помещена фотография – Солен Авриль и Аллан Вуд на фоне старинного камина. И даже в «Пари матч» напечатали фотомонтаж – Солен Авриль, Ховард Галлоуэй и Эйфелева башня. Под этой картинкой коротко сообщалось, что некоторое время актеры проведут в Париже, а под конец задавался вопрос: не станут ли красавица Солен и великолепный Ховард счастливой парой во внеэкранной, реальной жизни?
Я сложил газеты и сунул их в пластиковый пакет. Осталось дождаться гарсона, который довольно давно блистал своим отсутствием на втором этаже кафе «Де Флор». Наконец я положил двадцать евро и чек под блюдечко, забрал свою куртку, мешки и пакеты и ушел, спустившись по лестнице, где в витрине выставлены чашки и пепельницы с клеймом кафе «Де Флор», которые здесь можно купить. Внизу, возле кассы, стояли три гарсона, занятые беседой. Они равнодушно взглянули в мою сторону и продолжали разговаривать. Невежды, они и не подозревали, кто у них пил кофе! Ален Боннар, человек, которому дороги старые ценности и высокий художественный уровень.
Начитавшись газет и развеселившись, я начал чувствовать, что это значит – очутиться в поле зрения любопытной публики; меня впервые посетила мысль, что в течение нескольких недель мне придется пережить немало волнений. Я не ошибся.
Нагруженный мешками, я прошел пару шагов по улице Бонапарта, и тут зазвонил мой мобильник.
– Слушай, я потрясен, – сказал Робер. – Снимаю шляпу, мсье Боннар! Я всегда подозревал у тебя нераскрытый талант светского льва. Ты летишь со сверхзвуковой скоростью.
– И ты тоже, или я не прав? – сказал я. – Давно ли ты заделался читателем «Паризьен»?
– Да вот как только мой друг появился на первой странице сего достопочтенного издания! – Робер засмеялся, но как-то натянуто. – Правда, я не сразу узнал тебя на фотографии. Доводилось видеть твои снимки получше.
– Подстерегли и щелкнули. – Я усмехнулся, вспомнив свои вытаращенные глаза на той фотографии. – Папарацци не дремлют.
– И что теперь?
– Ничего. Был прекрасный вечер. После того мы вышли на улицу, выкурили по сигарете.
– Выкурили по сигарете – после того?
Я как наяву увидел осклабившуюся физиономию Робера. Он явно меня поддразнивал. Но я все же покраснел:
– Да. После того. После ужина. За которым последовал поистине сказочный час.
Робер вздохнул:
– Лишаешь друга последних иллюзий.
– Скорблю с тобой. А ты никогда не задумывался о том, что мог бы сделать карьеру в «Паризьен»? У тебя фантазия работает как раз в том направлении, которое у них там идет нарасхват.
– Сам знаю. – Робер принял мои слова за комплимент. – Но астрофизика мне все-таки больше по душе. В обед увидимся?
Я покачал головой:
– Нет, я занят. Позвоню тебе.
– О-о-о! Don’t call us, we call you. Ты запел, как эти чертовы знаменитости.
Я засмеялся:
– Да, дружище. Я теперь, понимаешь ли, известная личность.
Клянусь, я просто пошутил, без всякой задней мысли. Но вечером в «Синема парадиз» я получил хороший урок.
– О мсье Боннар! Подумайте, нет, вы только подумайте, что творится! – воскликнула мадам Клеман, размахивая перед моим носом номером «Монд». – Из газеты приходили! Спрашивали вас. Хотят написать статью о «Синема парадиз». Вот карточка журналиста. Сказал, чтобы вы, как появитесь, сразу ему позвонили. А еще сказал, что от нашего старого кинотеатра он прямо-таки в восторге. Я его тут поводила, показала все, он очень внимательно все осмотрел. Какое волнующее событие! Теперь мы знамениты! – Она пригладила короткие седые волосы перед зеркалом в фойе и окинула себя довольным взглядом. – Бог мой! Непременно расскажу обо всем Габриэль… Солен Авриль и Ховард Галлоуэй в нашем кинотеатре!
Бог мой, и у меня в голове крутились те же слова. Должно быть, я колоссально недооценил скорость, с какой распространяется подобная информация. Во всяком случае, в «Синема парадиз» были уже неплохо осведомлены.
– Мсье Боннар, что же вы ничего не сказали нам о предстоящих съемках? – спросил Франсуа. Голос у него был спокойный, как всегда, и только потому, что он слегка поднял левую бровь, можно было догадаться, в каком он смятении.
Мой киномеханик, добряк и простая душа, принимает мир таким, какой он есть. Франсуа неколебимо спокоен, что бы ни стряслось. Вот и теперь он лишь вопросительно смотрел на меня, а мадам Клеман вполголоса все перебирала знакомых, прикидывая, кому непременно нужно сообщить наши потрясающие новости.
– Да я сам только на днях узнал, – сказал я, чувствуя себя немного виновато. – Собственно, все решилось только вечером в воскресенье. А сегодня я в любом случае поставил бы вас в известность. Но, видимо, газетчики меня опередили.
Я взглянул на визитную карточку. Журналист из «Монд», некий Анри Патисс, он нацарапал на карточке несколько слов – просил позвонить. Я наморщил лоб. Журналистами я был уже сыт по горло.
– А что именно интересовало этого господина? Если он насчет колец от Картье для помолвки, тут я ему ничем не смогу помочь.
– Кольца для помолвки? От Картье? – воскликнула мадам Клеман. – Мсье Боннар! Что это значит? Вы с кем-то обручились? – Она глядела на меня во все глаза. В отличие от моего друга Робера, мадам Клеман ничего не слышала о ночном эпизоде на Вандомской площади.
– Разве вы не читаете «Паризьен»? – Тон получился более циничный, чем я рассчитывал.
– «Паризьен»? За кого вы меня принимаете, мсье Боннар! – Мадам Клеман явно оскорбилась. – Неужели вы думаете, если я сижу за кассой и продаю билеты, то читаю только эти желтые листки? Я, мсье Боннар, из хорошей семьи. У нас в доме за завтраком читали «Фигаро». Я ведь не всю жизнь сидела за кассой – вы не знали? Раньше я работала в библиотеке, и, только когда умер мой супруг и мне пришлось одной поднимать детей, я устроилась кассиршей в «Бон Марше», да, я взялась за эту работу, потому что она лучше оплачивается, и в конце концов, тут нет ничего зазорного и…
– Прошу вас, мадам Клеман! – Я умоляюще поднял руки. Никаких сомнений – я наступил ей на любимую мозоль. – Это шутка, я просто пошутил. Давайте забудем это глупое недоразумение, ладно? На самом деле я очень рад, что вы не читали «Паризьен», поскольку чаще всего там печатают совершенно безобразную чепуху.
Мадам Клеман, оттаяв, кивнула.
– Итак, что нужно было этому Анри Патиссу?
– О, он очень солидный господин. – По лицу мадам Клеман расплылось выражение глубокого удовлетворения. – И такой обходительный, любезный. Он делал заметки в блокноте, пока я рассказывала все, что знала, – что раньше кинотеатр принадлежал вашему дядюшке и что он передал его вам и вы теперь хозяин, хотя вообще у вас университетское образование и другая специальность. – Она смотрела на меня как мамаша, гордая успехами сына, и мне поневоле вспомнилось, что моя мама иначе отнеслась к решению бросить хорошо оплачиваемую должность в компании, поставлявшей роскошные ванны в Объединенные Эмираты, и вернуться в любимый мир кино, – мама тогда сказала, это крайняя степень непрактичности.
«Ты витаешь в облаках. Все ли ты продумал? Уйти с такой замечательной работы ради какой-то старой, пропахшей нафталином киношки… Просто и не знаю, что тебе сказать…» Мама сомневалась, отец с важным видом ее поддержал: «В наше время от хорошей работы не отказываются, хорошая работа на дороге не валяется». И мне тогда впервые пришло в голову: стать взрослым – не означает ли это, что ты должен изменить своей мечте и зарабатывать как можно больше денег? Видно, так оно и есть.
Я вздохнул.
– Но я ведь правильно сделала, что рассказала об этом господину из «Монд»? Или нет? Мсье Боннар? – Она ждала ответа.
– Да-да, конечно. – Я кивнул. – Это же не секрет.
– Кстати, он восхищался нашей программой старых кинофильмов «Les Amours au Paradis». «Боже мой, – сказал, пролистав программу, – „Жюль и Джим“, я же тысячу лет не видел этой картины. Приду посмотреть, обязательно приду».
Мадам Клеман простерла руку к старому черно-белому плакату на стене: Жанна Моро, в смешной клетчатой кепке, с нарисованными усами, и два ее друга, смеясь, бегут по мосту.
– Он очень долго стоял тут, глядел на плакат и качал головой… Одним словом, обещал написать статью о «Синема парадиз» и о вас, мсье Боннар. Напишу, говорит, как непросто сегодня удерживаться на плаву хозяину кинотеатра, если у него настоящий, высокохудожественный репертуар. Это ведь и в самом деле далеко не просто, правильно я говорю? И мы все это понимаем!
Она оглянулась на Франсуа, тот пробормотал что-то одобрительное, потом оба уставились на меня так, точно я д’Артаньян. Еще немного, и я возопил бы: «Один за всех и все за одного!»
Мадам Клеман и Франсуа с самого первого дня всячески помогали мне, но то, что сейчас они прямо-таки встали горой за мой кинотеатрик, меня растрогало.
– Хорошо… Позвоню этому репортеру позже. – Я кивнул им и улыбнулся. В самом деле, быть хозяином маленького кино не всегда просто, и все-таки моя профессия обладала совершенно особенным шармом и, как выяснилось в последние дни, могла быть очень и очень увлекательной.
Однако я не был настолько наивен, чтобы поверить, будто неожиданное появление журналиста имело отношение к моей персоне или было связано с проснувшимся вдруг интересом прессы к «Синема парадиз». Даже такую газету, как «Монд», вряд ли привлекла бы история маленького старого кинотеатра. Разве что в августе, когда журналисты судорожно ищут сюжеты и темы, чтобы заполнить летний вакуум, в ожидании возвращения парижан из отпусков. Или в апреле – раз уж «Синема парадиз» назвала своим любимым кинотеатром, предавшись сентиментальным воспоминаниям, актриса, имя которой Авриль.
Прежде чем закрыть за собой дверь кабинета, находившегося рядом с будкой кассирши, я еще раз оглянулся:
– Ах да. Что касается киносъемок… В начале мая мы на одну неделю закроемся. Помещение будет предоставлено в распоряжение актеров. Сеансы отменяются. А в остальном все будет идти по-старому.
В этот момент я, конечно, сам верил, что так оно и будет. Но многое пошло по-другому. А лучше сказать – всё.