Книга: Витающие в облаках
Назад: Большой переполох
Дальше: 1999

Кровь от крови и кость от кости

Вопреки всякой вероятности наутро снова рассвело: мы пережили эту бурную ночь. А ведь свободно могли бы, проснувшись, обнаружить, что нас зашвырнуло на радугу. Хотя радуги никакой не видно, небо приняло цвет пепла, а глаза Норы — цвет дохлых голубей. Кошки, обиженные, что у нас не нашлось ни молока, ни рыбы, ни мяса, вернулись в свои побитые непогодой жилища.
Мы завтракаем в столовой большого дома — это редкий случай. Мебель — стол, стулья, массивный буфет — темная, тяжелая, имитация елизаветинского стиля, угнетающая дух. Мы как будто в отеле — стол так поставлен у окна, чтобы открывался наилучший вид на море, хотя смею надеяться, что в отелях кормят получше: у нас на скудный завтрак только овсянка и чай без молока. Доев, мы остаемся за столом. Мы как будто ждем чего-то.
— Мы чего-то ждем?
Нора не отвечает. Она вглядывается в море еще внимательней обычного. Я беру с буфета бинокль покойного Дугласа и протягиваю ей.
— Спасибо.
На горизонте появляется точка — черная пылинка пустоты на краю бесконечности. Мы ждем. Точка растет. И еще растет. В конце концов это оказывается та самая рыбацкая лодка, что привезла меня на остров. Ее швыряет волнами так, что меня мутит от одного этого зрелища. Лодка везет к нам пассажира, хотя его еще нельзя разглядеть и он нам неведом. Мое сердце прыгает, как на волнах, — может, это Фердинанд бежал из тюрьмы и явился сюда за мной?
— Маловероятно, — говорит моя неромантичная немать.
Мы одеваемся потеплей и торопливо спускаемся по скальной тропе к берегу, чтобы приветствовать неизвестного гостя. Рыбак машет Норе, и она машет в ответ. Этим, пожалуй, исчерпывается вся ее светская жизнь. Рыбак помогает своему пассажиру — мужчине средних лет, весьма потрепанного вида — сесть в крохотную хрупкую шлюпку-скорлупку и подгребает к берегу насколько может.
Прибывший, шатаясь, бредет вброд к берегу и выходит на лязгающую гальку пляжа.
Нора приветственно протягивает руку и говорит:
— Здравствуйте, мистер Петри! Я давно ждала нашей новой встречи.
И Чик — а это в самом деле он — говорит:
— Берегитесь, меня сейчас опять вывернет.
И держит свое слово.

 

Мы сидим на кухне, где в камине горит скудный огонек. Рыбак оставил нам провизию, и мы наслаждаемся угощением, достойным пиршества в Джоппе, — консервированный суп, овсяное печенье, сыр, галеты Абернети и «баттенберг».
— Я как раз ей рассказала, — говорит Нора Чику.
— Всё? — осторожно спрашивает он, закуривая.
Он предлагает сигарету и Норе. Она берет ее, а потом, щурясь на него сквозь дым, говорит:
— Не все. Я оставила простор для вашей истории.
Я жду объяснений: почему Чик здесь? Откуда Чик и Нора знают друг друга? Эта парочка настолько загадочна, что просто бесит.
— Констебль Чарльз Петри! — говорит Нора. — У вас еще была такая щупленькая жена — Мойра, кажется? Наверняка она успела вас бросить.
Ну конечно, теперь я вспомнила — в ту ночь, когда Чик подвозил меня от Балниддри до Данди, он упомянул, что работал по «делу Гленкиттри», когда был деревенским полицейским в «стране хюхтер-тюхтеров».
— Это я обнаружил тела, — начал рассказывать мне Чик. — Старик умер от большой дозы морфина. Его жена — от яда. Она явно только что родила. Старшую дочь так и не нашли, но ее платье выловили из реки — его опознал мужчина, с которым она провела предыдущий день, поэтому было решено, что она утонула. Младшая дочь…
Чик умолкает и взглядывает на Нору.
— …пропала вместе с малым, машиной и бриллиантами. Зато нашлись ее отпечатки пальцев на пакетике с ядом и флаконе с морфином. Из Данди приехали большие шишки, — мрачно продолжает он. — Скоро полиция по всей стране уже искала некую Элеонору Стюарт-Мюррей. Громкое вышло дело. Но я никогда не верил, что вы виновны. — Последние слова обращены к Норе. — Я решил, что вы хорошая девушка. Я видел вас на том кейли, вы плясали с таким крупным парнем, фермерским сынком, как его звали?
— Его никак не звали, — говорю я.
— Роберт, — печально говорит Нора. — Его звали Роберт.
— Улики были против вас, — говорит ей Чик. — Я бы на вашем месте сделал то же самое. Смылся. А чай еще есть?
— Я бежала, чтобы спасти дитя, — говорит Нора.
— От чего? — спрашивает «дитя».
— От Лахлана, от тебя самой, от прошлого, о котором ты еще не знала.

 

У меня нет ни матери, ни брата, ни сестры, ни отца. Я не хочу быть человеком, который, впервые в жизни открыв глаза, увидел свою мать мертвой. Я не хочу быть человеком, который пришел на землю лишь для того, чтобы его тут же швырнули обратно в воду, как опавший листок, ненужную обертку от конфеты.
— Впервые в жизни открыв глаза, ты увидела луну, — поправляет меня Нора.
— И это значит, что все нормально?
Я хочу, чтобы мне вернули мое старое «я». Я хочу иметь мать, отца, брата, сестру, тетку. Я хочу семейную собаку и семейную машину. Я хочу жить в обыкновенном полуотдельном доме постройки тридцатых годов, с качелями в саду, и есть ужин, приготовленный настоящей матерью: бараньи отбивные с картошкой и горохом, а потом — бисквитный торт «Виктория».
— С джемом и масляным кремом? — говорит Чик, вытирая нос тыльной стороной ладони.
— Ну, этого я тебе дать не могу, — говорит Нора. — Зато могу рассказать, что было потом и как ты очутилась на суше. Ибо не только я зацепилась за дерево, упавшее в реку. Пытаясь выбраться на берег, я заметила в ветвях что-то живое. Я услышала его крик…
— «Его»?
— Твой. Я услышала твой крик даже за ревом бегущей воды. Кружевная кофточка зацепилась за ветку, и ты подпрыгивала на воде, словно была из пробки, а не из плоти.
Я выбралась на берег сама и вытащила тебя, вернулась в дом и постаралась согреть тебя как могла. Я была уверена, что ты умрешь. Одежек у тебя хватало — Мэйбл наготовила приданого на четверню. Я сняла с тебя все мокрое и увидела золотой крестик Мэйбл — удивительно, как цепочка тебя не задушила.
— Надо полагать, ты собираешься вручить мне его сейчас? Как положено в романах, чтобы у меня осталась драгоценная реликвия от матери, которой я никогда не знала?
— Ну, вообще-то, я его потеряла, — безмятежно говорит Нора. — В поезде. Или в автобусе? Кто знает. Передай-ка мне еще галету.
Ну вот. Я взяла все деньги, какие нашла в доме, и бриллианты, которые запросто валялись в ящике комода. Я была очень спокойна. Решила, что бриллианты можно будет продать, когда у нас кончатся деньги. Конечно, я так этого и не сделала — боялась себя выдать. Я уложила детскую одежду и нарезала бутербродов. Даже взяла термос чая. Все было почти так, словно мы отправляемся на великое приключение. А потом я уехала в машине Эффи — я примерно представляла себе, как это делается: пару раз сидела рядом с Эффи, когда та вела машину, а движения сейчас не было никакого. Я съехала в «карман» на дороге, покормить девочку. Приложила ее к груди, и у меня пришло молоко. Тогда это показалось мне чудом, знаком свыше, но потом я читала о таких вещах.
— Значит, ты, семнадцатилетняя школьница, только что убившая свою сестру (которая на самом деле приходилась тебе матерью), кормила грудью чужого ребенка на пустынной дороге в горной Шотландии среди ночи.
Интересно, можно ли найти слова, которые адекватно описывают эту ситуацию. Те, которые приходят в голову, — абсурд, сюрреализм, гротеск — как-то недостаточны.
— Потом я доехала до станции, подождала на платформе среди фляг с молоком и села на первый поезд, идущий через границу. Мы добрались до Лондона и там, безымянные, затерялись в толпе. Фамилию Эндрюс я увидела на вывеске лавки мясника и решила, что она достаточно неприметна… Остальное ты знаешь.
Я следила за развитием дела по газетам. Конечно, я не могла прийти в полицию и заявить о своей невиновности в двух убийствах, притом что была виновна в третьем, — тогда убийц еще вешали. И я ушла в бега.
А теперь, после стольких лет, Эффи объявилась живая. Конечно, это ничего не меняет: я хотела убить свою мать, а намерения — это главное. Еще кусочек «баттенберга», мистер Петри? — Она держится величественно, как герцогиня.
— Зови меня Чик, — говорит Чик, — и да, ее звали Мойра, и да, она меня бросила.
— Вот стерва! — бодро говорит Нора, и Чик отзывается:
— Как ты догадалась?

 

Я знаю, что случилось с Эффи, потому что она мне рассказала — прямо перед тем, как я свалилась в воду в доке Виктории. Тогда я не понимала, что она мне говорит, но теперь понимаю.
Чуть дальше по берегу какой-то человек увидел тело Эффи в воде. Он поставил машину у реки, собираясь прикрепить шланг к выхлопной трубе, вывести его в салон машины и распрощаться с этим светом. Коммивояжер из Питерборо, он торговал дамской обувью и ненавидел свою жену, но не мог с ней развестись, поскольку у них было трое детей и большая задолженность банку. Этот человек был труслив и решил, что покончить с собой — проще, чем вынести гнев жены. Впрочем, куря последнюю в жизни сигарету и любуясь ночным пейзажем шотландских гор, он не чувствовал себя трусом — наоборот, гордился своей смелостью и тем, что решился на такой поступок. В этот момент — словно нарочно для того, чтобы он мог побыть героем, — он увидел нечто плывущее вниз по реке и с немалыми трудностями, замочив брюки, умудрился вытянуть спасенную наяду — Эффи — на берег. Оказавшись на суше, она, все еще живая (и соблазнительно обнаженная), как истинное водяное дитя, выкашляла много речной воды, немного водорослей и пару мелких рыбешек…
— Правда?
— Нет. Так она вернулась к жизни. И он уехал вместе с ней… и тэдэ и тэпэ…
— «И тэдэ и тэпэ»?
— Для них обоих это было знаком свыше. Они могли начать с чистого листа. Родиться заново. Они вместе уехали в Родезию и основали там бизнес, который оказался весьма успешным. Год назад этот человек умер, а она вернулась назад, чтобы подвести итоги. Искупить грехи, если хотите. И ведь она спасла меня — и, может быть, в общем замысле мироздания вычеркнула то, что в самом начале хотела меня утопить.
— Сомневаюсь.
— И еще она искала тебя. Может быть, хотела попросить прощения.
— Так где она сейчас?
— Она ведь должна была встретиться с Лахланом? — говорю я. — А кстати, что случилось с ним?
— Умер, — говорит Чик. — Несколько недель назад.
— Надеюсь, его смерть была долгой и мучительной. — Нора берет у Чика еще одну сигарету.
— Да, кажется, именно так. Я работал на него, — объясняет он мне.
— Похоже, в этой части рассказа собраны все объяснения и развязки?
— Да.
— Лахлан нанял меня, чтобы я нашел его дочь. То есть тебя, — обращается он к Норе на случай, если она об этом забыла (что маловероятно). — И ребенка. — Он странно смотрит на меня. — Может быть, его заела совесть, но я думаю, он просто хотел, чтобы деньги остались в семье. Других наследников не было, только ты и малая. По чистой случайности он выбрал в телефонном справочнике именно меня.
— Случайностей не бывает, — говорит моя крестная-водная не-мать, опрокидывая в себя остатки чая и разглядывая чаинки на дне чашки.
— Так вы все-таки следили за мной?
— Может быть, — отвечает он с едва заметной виноватой ноткой в голосе.

 

На всем протяжении этого рассказа мы бродили точно в странном лабиринте, но — о счастье! — уже подбираемся к обетованному концу. Мы разобрались с Эффи и Лахланом; о них можно написать отдельную книгу, но в этой для них уже больше нет места.
— Так, — говорит Чик, — осталась последняя мелочь.
Он достает из кармана кусок газеты «Курьер». На нем обведена заметка с подзаголовком «Таинственная женщина», и Чик принимается ее читать в весьма оригинальной манере:
— «…некий Уильям Скримджор… не родственник ни знаменитому стороннику сухого закона Недди Скримджору, ни великому Александру Скримджору, которого водили в бой… Уоллес за собой… и атата, и атата… пожилой джентльмен, некогда служивший в знаменитой „Черной страже“ четвертого батальона… битва при Лос-ан-Гоэле… стерты в порошок, и атата, и атата… снимающий квартиру… Лужайки Магдалинина Двора… плохо спал… коротая… ранние утренние часы… Тей в бинокль… погода в то утро… сыро и туманно, и атата, и атата… утренний поезд из Эдинбурга должен был пройти по мосту через семь минут… знал наизусть расписание… поднес бинокль к глазам… поразило необычайное и неожиданное зрелище — по железнодорожному мосту шла женщина… в чем-то вроде красного пальто… уже приближалась к Файфу… дотянулась до верхней балки… залезла на ограждение… как птица на жердочке… встала… на край… описала великолепную дугу, вошла в воду, и атата, и атата, и исчезла из виду. Эдинбургский поезд засвистел и показался из тумана… по расписанию, как заметил мистер Скримджор… активные поиски на дне Тея… тело не найдено… никто не сообщал о пропаже знакомой, родственницы или возлюбленной, и дело было закрыто, и атата, и атата. Конец».
Когда мы все переварили эту весьма странно приготовленную историю, Чик добавляет:
— Самое интересное — то, что «загадочная женщина» нырнула с моста за день до того, как ты свалилась в реку.
— О, только не надо историй о привидениях. — Нора вздрагивает. — Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях.

 

— У нас остался последний пробел, — говорит Нора. — И наш детектив — именно тот человек, который сможет его закрыть.
— Я?
— Да, Чик, — говорит Нора. — А для этого и тебе придется рассказать свою историю.
— Как это? — Чик явно встревожен. — Я же уже рассказал. Я обнаружил тела. Старик умер от… и так далее.
— Я все знаю, — мягко говорит Нора. — Абсолютно все.
Он вздыхает — словно человек, которого загнали в тупик и приставили нож к горлу.
— Ну, я как-то к такому не привык. — Он сверлит взглядом свои ботинки.
— Вы просто начните с начала, — вспоминаю я инструкцию миссис Маккью (впрочем, у меня такое ощущение, что она ее откуда-то позаимствовала). — И продолжайте, пока не дойдете до конца.
— Хм…
— Начни с погоды, я больше всего люблю начинать с нее.
— Погоды стояли странные, — говорит Чик. — Теплынь и дождь, как будто муссоны какие-то. Грозы. Странные животные, которым нечего было делать в этих местах. На холмах вокруг долины видели пуму. Пришлось вызывать смотрителя зоопарка из Эдинбурга, блин.
— О, а я про это и забыла, — говорит Нора. — Охотники все пытались ее выследить — они говорили, что для охоты на кошек нет запретного сезона.
— И рыба, — продолжает Чик. — Один удильщик клялся, что поймал на крючок «морского ангела». Другой утверждал, что ему в сети попалась русалка. Люди все посказились от этой погоды. И еще эти чертовы осы, они были повсюду, лезли людям в волосы, в постель, в тапки, в жестянки для печенья. Помнишь ту женщину в Кемби? Она вешала белье, ее укусила оса, и она упала замертво. А была пора варить варенье, и все женщины посказились, и все осы посказились. Все посказились… Малиновое, — неожиданно мечтательно-задумчиво произносит он. — Малиновое было слаще всего.
Кто бы подумал, что Чик — специалист по варенью?
— Она варила его целыми тазами, — продолжает он, — вечно стояла и мешала у плиты. Я как-то зашел поутру — предупредить ее про шайку джорди, которые делали налеты через границу, воровали из домов всякое. В тех местах никто не запирал двери. У нее на кухне было как в турецкой бане. Она дала мне пирога с бараниной, зеленой фасоли, остатки рисового пудинга, чашку чаю.
(Путь к сердцу Чика явно проходит по традиционным маршрутам.)
— А дальше — одно за другое. — Чик пожимает плечами. — Ей было одиноко, мне было одиноко. У нее никогда не было мужчины — непаханая борозда…
— Прелестно.
— Она была замужем за этим высохшим калекой. Такая хорошая женщина. Она первым делом сказала, что Бог меня любит. Но, думаю, под конец она поняла, что это не так. В пылу мы опрокинули пару банок варенья. Оно было повсюду. Осы бились в окна…
До меня доходит — очень-очень медленно.
— О господи, — говорю я Чику. — Вы мой отец?

 

Так я обретаю свое наследие, свою кровь. Моей матерью была моя мать. Моим отцом — мой отец.

 

В последний день зимы — то есть назавтра — мы спускаемся к берегу. Нора вытаскивает из кармана бриллианты — совершенно бесполезные — и швыряет в серый океан. Они со знойным шипением исчезают в воде.
— Скаженная, — говорит Чик, и я не могу не согласиться.
— Вот, — говорит Нора. — И делу конец.
— Ты обещала безумных женщин, запертых на чердаке.
— Одну безумную женщину. Я обещала только одну, и для нее не хватило места.
Я полагаю, что Эффи вполне сойдет за обещанную безумную женщину.
— Угу, — говорит Чик. — Она была совсем скаженная.
— Я могу добавить чердак, раз уж ты настаиваешь. — Разделавшись с рассказом, Нора явно пришла в хорошее настроение.
Но я решаю, что лучше оставить все как есть.
— Без чердака?
— Без чердака.
Назад: Большой переполох
Дальше: 1999