Глава 5

— Когда наши славные предки явились в этот край, чтоб добыть себе великую славу и навести ужас на другие народы, они, увидев издали горные вершины, закричали: «Взгляни на снег!.. Вон там… снег лежит!» Потом же, приблизившись к горам и найдя здесь девственные леса, они воскликнули: «Великий сад!». Вот с тех пор эту землю и называют Карабах. Карабахцы называют ее Сунюк, а еще раньше ее называли Агвар. Так что, хан, тебе следует знать, что наш край очень древний и славный.

Старый Мустафа, у которого я в Шуше снимал комнату, умолк. Его лицо и весь облик выражали гордость. Он отпил глоток фруктовой водки, отломил кусочек необыкновенно вкусного сыра, будто сплетенного из бесчисленного числа нитей и напоминающего девичью косу.

— В наших краях живут Тьма и духи Тьмы. Они охраняют несметные сокровища. Это каждому ребенку известно. Но есть в горах священные камни, меж которых текут священные реки. У нас есть все. Ты сходи в город, пройдись, погуляй, погляди, работает ли хоть один человек? Хотя бы один! Поищи, увидишь ли ты хотя бы одного грустного человека? Хотя бы одного! Найдешь ли хоть одного трезвого? Хоть одного! Иди, ага, смотри, удивляйся, восхищайся!

Старый Мустафа еще долго мог бы так же непринужденно болтать. Что меня действительно приводило в восторг, так это необыкновенная хвастливость карабахцев. Чего только они ни придумывали о своей земле, каких только небылиц ни плели! Не далее как вчера один толстый армянин пытался убедить меня в том, что шушинской церкви Мараш никак не меньше пяти тысяч лет.

— Не ври, — сказал я ему. — Христианству еще нет и двух тысяч лет. Разве могла быть построена церковь до рождения самого Христа?

Толстяк очень обиделся.

— Ты, конечно, человек образованный, тут и спорить нечего. Но послушай, что говорят об этом наши старики. — И толстяк торжественно произнес: — У других народов христианству две тысячи лет, но в Карабах Христос Спаситель явился за три тысячи лет до этого. Вот так-то.

Еще по дороге в Шушу, когда я проезжал по каменному мосту, кучер рассказывал мне:

— Этот мост по пути в Иран построил Александр Македонский в честь беспримерной храбрости своих воинов.

На основании моста были выбиты цифры «1897». Я указал на них кучеру.

— Эх, ага, — не растерялся тот, — это сделали русские, специально, чтобы принизить нашу славу.

Странным городом была Шуша. Основанная на высоте полутора тысяч метров, она стала своего рода мостом между Кавказом, Ираном и Турцией. В этом городе, со всех сторон окруженном живописными горами, лесами, реками, издавна жили мусульмане и христиане. Люди строили себе в горах и долинах маленькие домики из необожженного кирпича и торжественно именовали их дворцами. Дворцы эти принадлежали мусульманским бекам и агаларам и армянским помещикам — меликам и нахарарам. Хозяева дворцов могли часами сидеть на веранде, курить кальян и рассказывать о том, как неоднократно Россию спасали царские генералы, бывшие родом из Карабаха, и вообще неизвестно, что стало бы с империей, если б не карабахцы.

Мы, то есть я и мой гочу, по извилистым дорогам за семь часов добрались от маленькой железнодорожной станции до Шуши. Гочу обычно становились вооруженные слуги, чувствующие в себе тягу к разбою.

Эти вооруженные с головы до ног люди чаще всего неразговорчивы, может быть, потому, что их мысли полностью поглощены воспоминаниями о тех далеких днях, когда они были разбойниками и проявляли чудеса героизма.

Отец нанял мне в сопровождающего гочу, то ли чтоб меня уберечь в пути от чужих, то ли чужих — от меня. Этого я никак не мог понять.

Мой гочу оказался человеком крайне любезным. К тому же его с семьей Ширванширов связывало какое-то дальнее родство. Поэтому как на родственника на него вполне можно было положиться. Только на Востоке можно встретить такое.

Я жил в Шуше уже пять дней и в ожидании приезда Нино целыми днями слушал рассказы шушинцев о том, что все люди, когда-либо прославившиеся богатством, военными подвигами или какими-то иными добродетелями, конечно же, были родом из Шуши.

А еще я часто бродил по городскому парку, разглядывал минареты мечетей. Шуша очень благочестивый город: для шестидесяти тысяч населения здесь было построено десять мечетей и семнадцать церквей. К тому же вокруг города было бесконечное количество пиров — мест поклонения, среди которых, несомненно, первое место занимали два дерева святого Сары бека. Туда хвастливые карабахцы повели меня в первый же день приезда.

Могила святого находилась в часе езды от города. Ежегодно, в определенный день, все горожане собираются здесь поклониться могиле святого. Люди рассаживаются под священными деревьями, трапезничают. Отличающиеся особым благочестием не идут, а ползут к могиле на коленях. Дело это трудное, поэтому причисляется к особым заслугам. Деревья, растущие на могиле святого, трогать руками запрещено. Того, кто коснется хотя бы листика на тех деревьях, немедленно разобьет паралич. Вот каким могуществом обладает Сары бек!

Однако никто до сих пор не смог толком объяснить мне, какое же чудо явил этот святой. Вместо этого мне во всех деталях начинали рассказывать об одном случае, происшедшем с ним. Как-то Сары бека преследовали враги. Конь его мчался по гребню горы, которая и по сей день возвышается недалеко от Шуши. Когда преследователи совсем уже настигали святого, Сары бек резко натянул поводья, и его конь одним могучим прыжком перелетел через горы, скалы, пролетел надо всем городом.

Правоверные и сейчас могут видеть отпечатки следов копыт этого замечательного коня.

Я выразил сомнение в возможности, подобного прыжка. Мои собеседники были оскорблены до глубины души.

— Но, ага, это ведь был карабахский конь! — возразили мне.

И тут же рассказали очередную легенду о карабахских конях. Все в этом крае прекрасно, но лучшее в Карабахе — кони. Иранский шах Ага Мухаммед, уверяли меня, готов был отдать за карабахского коня весь свой гарем. (Интересно, известно ли моим друзьям, что Ага Мухаммед был импотентом?). Это воистину, священные кони. Для того чтобы вывести эту лучшую в мире породу, мудрецы сотни лет ломали головы, пока, наконец, не появился карабахский гнедой.

Рассказы эти разбудили мое любопытство, и я попросил показать мне одного из этих великолепных коней. Проще пробраться в гарем султана, огорченно ответили мне, чем в стойла, где стоят карабахские гнедые. Во всем Карабахе их сохранилось всего двенадцать голов. Попытавшегося увидеть их накажут, как конокрада. Даже владелец коня садится на него лишь в случае войны.

Мне явно не везло. Судя по всему, приходилось удовлетвориться одними лишь рассказами об этой замечательной породе.

Итак, я жил в Шуше, слушал болтовню старого Мустафы и ждал Нино. Я уже был пресыщен легендами об этой земле.

— Эх, хан, — сказал мне как-то Мустафа, — твои предки были воинами, а ты — человек образованный, в гимназии учился. Поэтому должен понимать толк в искусстве. Персы гордятся Саади, Хафизом, Фирдоуси, русские — Пушкиным. Где-то на Западе, я слышал, жил поэт Гёте, который написал стихи о дьяволе.

— Ты думаешь, они все были родом из Карабаха? — поинтересовался я.

— Нет, уважаемый гость, я не это хочу сказать. Просто я думаю, что наши поэты гораздо лучше! Они такие талантливые, что даже не записывают свои стихи на бумагу, а просто читают их наизусть.

— Ты имеешь в виду ашугов?

— Да, — отвечал старик, и в его голосе послышались почтительные нотки, — я говорю об ашугах. Они живут в окрестных селах, и завтра у них будет состязание. Не хочешь ли ты присутствовать на этом замечательном зрелище?

Я согласился, и на следующий день извилистыми горными, тропинками мы поднялись в село Дашкенд, которое считается центром ашугского искусства на Кавказе. Ашуги есть почти в каждом карабахском селе. Зимой они пишут стихи, а весной появляются перед публикой и поют свои песни во дворцах и лачугах. Но есть три деревни, где живут только ашуги, и с давних времен в знак преклонения перед поэзией феодалы освободили эти села от податей. В число подобных сел входил и Дашкенд.

С первого взгляда можно было понять, что жители этого села — не простые крестьяне. Мужчины здесь отпускали длинные волосы и щеголяли в шелковых рубашках. Друг на друга они поглядывали с подозрением. Женщины ухаживали за мужчинами и носили их музыкальные инструменты. Их глаза были печальны.

В село съехалось много богатых мусульман и армян со всего Карабаха. Они жаждали насладиться искусством ашугов.

Зрители собрались на главной площади Дашкенда. В центре образованного ими круга стояли два ашуга. Вид у них был до того решительный, что казалось, будто они готовятся вступить друг с другом в смертельную схватку. Каждый испепелял соперника ненавидящим взглядом. Ветер трепал их длинные волосы.

— От тебя пахнет навозом, — крикнул один, — и морда, как у свиньи! Таланта у тебя меньше, чем волос на животе девственницы. Ты за гроши сочиняешь сам о себе гнусные песенки.

— А ты вырядился, как шут, — не оставался в долгу другой, — и пищишь, как оскопленный евнух! Ты не можешь продать свой талант, потому что его у тебя просто нет. Пробавляешься объедками с моего стола, усыпанного жемчужинами.

Они ругались долго. На первый взгляд, эта перебранка могла показаться скучной, но она была частью состязания, и слушатели аплодисментами встречали каждую удачную реплику. Потом в круг вышел старик с благообразным лицом святого и длинными волосами. Громким голосом он объявил темы для импровизаций: одну лирическую — «Луна над Араксом» и вторую эпическую «Смерть Ага Мухаммед шаха»

Ашуги подняли головы к небу и запели. Они пели о жестоком правителе Ага Мухаммеде, лишенном мужской силы. Шах отправился в Тифлис, чтобы искупаться в тамошних серных водах и излечиться от своего позора. Но серные ванны ему не помогли, и разгневанный правитель сравнял Тифлис с землей, зверски истребил всех тифлисцев — и мужчин, и женщин. Обратно он возвращался через Карабах. Ночью, когда он спал в своем шатре, кто-то заколол его кинжалом. Так и умер этот великий шах, не познав радостей жизни. Во время военных походов ему доводилось голодать, жить на сухом хлебе с айраном. Он покорил бесчисленное множество стран, а умер в степи, как бездомный нищий. Такую участь уготовила судьба правителю Ага Мухаммед шаху.

Итак, ашуги пели, щедро одаривая слушателей классическими двустишиями и рифмами. Один из них подробно описал муки шаха-импотента в стране самых красивых женщин, другой же в деталях живописал казнь прекрасных грузинок.

Слушатели восторженно наградили певцов громкими аплодисментами. По лицам ашугов струился пот. И вдруг один из них нежным голосом пропел:

— На кого похожа луна над Араксом?

Второй, сердитый, подхватил:

— На лицо твоей любимой.

Первый продолжил:

— Нежен свет той луны.

На что его соперник сердито возразил:

— Нет, луна похожа на щит героя, павшего жертвой в бою.

Так мучили они друг друга, стремясь вырвать первенство. Потом каждый спел по песне. Они воспевали красоту Луны, воды Аракса, струящиеся, как девичьи косы, влюбленных, которые по ночам приходят на берег и глядят на луну, отражающуюся в реке…

Победителем был объявлен сердитый ашуг. Он с ухмылкой принял в награду саз своего соперника.

Я подошел к победителю. Он угрюмо глядел по сторонам, собирая деньги.

— Ты рад своей победе? — спросил я.

Он с отвращением сплюнул и отвечал:

— Это нельзя считать победой, ага. Вот раньше были победы! Лет сто тому назад победитель мог отрубить голову побежденному. Тогда очень уважали искусство. А мы разнежились, ослабели. Сейчас никто не отдаст жизнь за строчку стиха.

— Ты теперь лучший поэт в округе.

— Нет, — ответил он, и в глазах его появилась печаль. — Нет, повторил он, — я всего лишь ремесленник. Я — ненастоящий ашуг.

— А что значит быть настоящим ашугом?

— В месяце Рамазан есть странная, таинственная ночь, она называется ночью Кадыра. В эту ночь природа на час засыпает. Замирают воды в реках, злые духи не стерегут сокровищ. Можно услышать, как растут травы, перешептываются деревья. Русалки выходят из рек, а люди, зачатые в ту ночь, становятся мудрецами и поэтами. В ночь Кадыра ашуг должен призвать покровителя поэтов пророка Ильяса. Пророк появляется в нужное время, дает ашугу отпить из своей чаши и говорит ему: «С этого дня ты настоящий ашуг и на все в мире будешь смотреть моими глазами». Поэту, который получил это благословение, подвластно все, перед ним склоняют головы животные и люди, ветры и моря, потому что есть в его поэзии сила и мощь Высшей Воли.

Ашуг сел на землю, закрыл лицо руками и разрыдался.

— Но никто не знает, какая из ночей — ночь Кадыра и в который час этой ночи нужно уснуть. Потому и не появляются настоящие ашуги.

И он ушел. Одинокий, угрюмый, молчаливый. Одинокий степной волк, живущий в зеленом раю Карабаха.