Незваная гостья
Ну в этот раз она точно ее видела! Женщина прошла вглубь гостиной, удивленно на нее уставилась, а потом скрылась в дверях кухни.
Одиль Версини никак не могла решить: броситься ли ей в погоню или бежать из квартиры со всех ног?
Кто была эта незваная гостья? Она появлялась уже по крайней мере в третий раз… Предыдущие вторжения были столь мимолетны, что Одиль подумала, что ей все почудилось, но на сей раз они с гостьей обменялись взглядами; ей даже показалось, что та, сдержав изумленный возглас, убегая, гримасничала от страха.
Прервав свои размышления, Одиль бросилась вслед за ней, крича:
– Стойте, я вас видела! Прятаться бесполезно, отсюда нет выхода!
Одиль ворвалась в комнату, потом в другую, обследовала спальню, кухню, туалет, ванную комнату: никого.
Оставался только платяной шкаф в глубине коридора.
– Вылезайте! Вылезайте, или я позову полицию!
Из шкафа не доносилось ни звука.
– Что вы делаете у меня дома? Как вы сюда попали?
Глухо.
– Ну как хотите, но я вас предупреждала.
На Одиль вдруг накатила волна страха: чего от нее хотела незнакомка? Дрожа, она попятилась, оказавшись в прихожей, схватила телефонную трубку и, с перепугу нажимая не на те кнопки, наконец набрала номер полиции. «Ну скорее же, – думала Одиль, – а то она вот-вот выскочит из шкафа и нападет на меня». Наконец ей удалось прорваться сквозь различные приветствия и объявления электронного коммутатора, и до нее донесся хорошо поставленный чиновничий голос:
– Полиция города Парижа, шестнадцатый округ, я вас слушаю.
– Приезжайте скорее! Ко мне влезла женщина. Она спряталась в шкафу и отказывается выходить. Скорее. Умоляю, может, она просто сумасшедшая, а может, и убийца. Поторопитесь, мне страшно.
Полицейский записал ее имя и адрес и заверил, что патруль прибудет через пять минут.
– Алло, алло, вы еще на связи?
– Мм…
– Мадам, с вами все в порядке?
– Оставайтесь на проводе. Вот так. Тогда вы сможете мне сообщать, что происходит. Повторите то, что я вам сказал, как можно громче, чтобы эта женщина вас услышала и знала, что к вам идут на помощь. Давайте. Прямо сейчас.
– Да, господин полицейский, вы правы, я останусь на связи, так что эта особа не сможет ничего предпринять без вашего ведома.
Она выкрикнула эту фразу так громко, что едва не оглушила себя. Достаточно ли отчетливо это прозвучало? Главное, чтобы, несмотря на расстояние, дверцу и толщу висящих в шкафу пальто, незнакомка услышала ее слова и отказалась от действий.
В полутьме квартиры все казалось неподвижным. Однако спокойствие страшило ее больше, чем любой звук.
Одиль прошептала в трубку:
– Вы еще там?
– Да, мадам, я с вами.
– Мне… мне страшновато…
– Есть ли у вас под рукой что-нибудь, чем можно обороняться?
– Нет, ничего.
– Нет ли рядом какого-нибудь предмета, которым вы сможете пригрозить, если эта особа проявит неосторожность и решит напасть?
– Нет.
– Трость? Молоток? Статуэтка? Оглядитесь вокруг.
– Ах да, здесь есть бронзовая статуэтка.
– Возьмите ее в руки и притворитесь, что это оружие.
– Что, простите?
– Скажите, что держите в руках пистолет вашего мужа и что вы ничего не боитесь. Громко.
Вдохнув поглубже, Одиль неуверенно проблеяла:
– Нет, господин комиссар, я не боюсь, у меня есть пистолет моего мужа.
Она вздохнула, с трудом сдержавшись, чтобы не описаться от страха: это прозвучало так робко, что незнакомка ни за что ей не поверит.
Голос в телефонной трубке спросил:
– Ну что, какова реакция?
– Никакой.
– Очень хорошо. Она напугана. Она не двинется с места, пока не приедут наши.
Через несколько секунд Одиль уже говорила с полицейскими по домофону. Она открыла входную дверь и стала ждать, пока лифт довезет их до десятого этажа. Наконец лифт остановился и оттуда вывалились три. добрых молодца.
– Вон там, – указала она, – в платяном шкафу.
Одиль задрожала, когда они, с оружием наизготовку, направились в конец коридора. Чтобы избежать зрелища, которого ее нервы явно бы не выдержали, она укрылась в гостиной, куда смутно доносились угрозы и предупреждения.
Она привычным жестом достала сигарету и подошла к окну. Хотя было только начало июля, газоны уже пожелтели, а с деревьев начали падать порыжевшие листья. Летняя жара накатила на площадь Трокадеро. Жара охватила всю Францию. Каждый день она упражнялась в своем смертельном искусстве; каждый день в новостях передавали о новых жертвах: бомжей находили на раскаленном асфальте, старики мерли как мухи в домах престарелых, младенцы погибали от обезвоживания. Погибших животных, цветов, овощей, деревьев было не счесть… Кстати, вон там, на газоне в скверике, кажется, лежит мертвый дрозд. Неподвижный, словно нарисованный пером, со странно заломленными лапками. А жаль, дрозды так красиво свистят…
Подумав обо всем этом, она, вспомнив о предосторожности, налила воды в высокий стакан и выпила. Конечно, эгоистично с ее стороны думать о себе, когда вокруг гибнет столько людей, но разве можно поступить иначе?
– Мадам, прошу прощения… Мадам!
Полицейские, столпившись у порога гостиной, уже несколько минут пытались отвлечь ее от размышлений о бедственных последствиях летнего зноя. Обернувшись, она поинтересовалась:
– Ну, так кто это был?
– Там никого нет, мадам.
– Как это никого?
– Смотрите сами.
Она последовала за ними. Шкаф был набит одеждой и коробками с обувью, но незваной гостьи там не оказалось.
– Так где же она?
– Если хотите, мы поищем ее вместе с вами.
– Разумеется.
Полицейские прочесали все сто двадцать квадратных метров ее квартиры: женщины нигде не было.
– Ну в конце концов, согласитесь, все это странно, – заявила Одиль, зажигая сигарету. – Эта женщина прошла по коридору, наткнувшись на меня, испугалась и убежала куда-то в дальние комнаты. Как она могла выйти?
– А черный ход?
– Дверь всегда закрыта на ключ.
– Пойдемте посмотрим.
Они проследовали на кухню и убедились, что дверь, выходящая на черную лестницу, закрыта.
– Вот видите, – заключила Одиль, – она не могла выйти через черный ход.
– Могла, если у нее были ключи. Иначе как бы она сюда попала?
Одиль пошатнулась. Полицейские, поддержав ее за локти, помогли ей сесть. Она начала осознавать, что они правы: женщина, проникшая в ее квартиру, должна была иметь дубликат ключей, чтобы входить и выходить, когда ей вздумается.
– Какой ужас…
– Вы можете описать эту женщину?
– Старуха.
– Кто, простите?
– Ну да, пожилая женщина. С седыми волосами.
– Как она была одета?
– Не помню. Совершенно обыденно.
– Она была в платье или в брюках?
– Кажется, в платье.
– Это совершенно непохоже на обычных воров и взломщиков. Вы уверены, что это не одна из ваших знакомых, может, вы ее просто не узнали?
Одиль взглянула на них с пренебрежением.
– Я отлично понимаю ваше замечание, это логично при вашей профессии, но заметьте, что в свои тридцать пять лет я далека от преклонного возраста и не страдаю слабоумием. Дипломов об образовании у меня явно побольше, чем у вас, я независимый журналист, специалист по ближневосточной политике, я говорю на шести языках и, несмотря на жару, нахожусь в отличной форме. Будьте добры, поверьте, я не имею обыкновения забывать, кому доверила ключи от своей квартиры.
– Извините нас, мадам, мы должны принимать во внимание все гипотезы. Иногда мы имеем дело с людьми незащищенными, которые…
– Разумеется, я утратила хладнокровие…
– Вы живете одна?
– Нет, я замужем.
– Где находится ваш муж?
Она с удивлением взглянула на полицейского: она вдруг осознала, что этого простого вопроса – «где ваш муж?» – ей не задавали уже давно.
Она улыбнулась:
– В поездке по Ближнему Востоку. Он готовит репортаж.
Полицейские в изумлении выпучили глаза, видимо из уважения к профессии ее мужа. Старший по званию тем не менее продолжил расспросы:
– А может, как раз ваш муж одолжил ключи кому-нибудь, кто…
– Что вы себе вообразили? Он бы меня предупредил.
– Не знаю.
– Да, он бы меня предупредил.
– Не могли бы вы ему позвонить, чтобы удостовериться в этом?
Одиль покачала головой.
– Он не любит, когда ему звонят на другой конец света. Тем более из-за истории с ключами. Это просто смешно.
– С вами раньше такого не происходило?
– Вы имеете в виду появление старухи? Да. Я ее вижу, по крайней мере, в третий раз.
– Уточните, пожалуйста.
– В прошлый раз я подумала, что мне просто померещилось, что это невозможно. Именно то, что сейчас предположили вы. Но теперь я точно знаю, что это не сон: она меня так напугала. Заметьте, я ее тоже!
– В таком случае могу дать вам лишь один совет, мадам Версини: смените замок. Тогда вы сможете спать спокойно. Позже, когда вернется ваш муж, вторжение объяснится. Но до тех пор это позволит вам спать спокойно.
Одиль согласилась, взяла новую пачку сигарет, включила любимый телеканал, по которому беспрерывно шли новости, и принялась распутывать эту головоломку и так и эдак.
Через час, поняв, что все ее предположения ни к чему не ведут, она взяла телефонную трубку и договорилась, чтобы на следующий день в квартире сменили замок.
Две тысячи двести погибших. Это смертоносное лето.
Надежно спрятав ключи в карман юбки и уверившись, что с новым замком ей ничто не грозит, Одиль предалась размышлениям о непредвиденных эффектах погоды. Высохшие реки. Рыба, гниющая на песке. Стада, изнемогающие от жары. Разгневанные фермеры. Ограничения на воду и электричество. Больницы переполнены. Студентов-медиков, проходящих практику, срочно именуют врачами. У похоронных агентств нет отбоя от клиентов. Могильщики вынуждены прервать отпуск на море. Зеленые призывают бороться с потеплением климата. Она следила за каждым выпуском новостей, будто то был самый занимательный сериал, в жажде все новых перипетий, новых катастроф, почти расстраиваясь, когда ситуация оставалась стабильной. Она даже не осознавала, что с наслаждением подсчитывает число жертв. Страшная жара ее не касалась, зато отвлекала от летней скуки.
На рабочем столе лежало несколько недомученных статей и рукопись будущей книги. Ей не хватало энергии их доделать, прежде чем главные редакторы начнут обрывать телефон. Странно, что они до сих пор этого не сделали… Может, их тоже сразила жара? Или они все умерли? Как только у нее найдется минутка – или желание – она им позвонит.
Она переключила несколько арабских каналов, оскорбившись, что те не уделяют никакого внимания ситуации в Европе. Конечно, для них жара – это пустяк…
Она добросовестно решила выпить стакан воды. По дороге на кухню Одиль опять испытала странное чувство, что незнакомка здесь!
Она сделала несколько шагов назад, быстро огляделась вокруг. Ничего. Однако ей показалось… На четверть секунды она отчетливо разглядела лицо старухи, видимо, это было отражение в зеркале, на лампе или на лакированном комоде. Изображение запечатлелось в ее мозгу.
В течение следующего часа она тщательно обыскала квартиру. Затем она по меньшей мере десять раз проверила, что прежние ключи не могут отпереть новые замки. Наконец успокоившись, она пришла к выводу, что старуха является плодом ее воображения.
Она вернулась в гостиную, включила телевизор и тут-то, по пути к дивану, ясно увидела ее в коридоре. Как и в прошлый раз, старуха на мгновение застыла, затем в панике скрылась.
Одиль бросилась на диван и схватила телефонную трубку. Полиция пообещала приехать как можно скорее.
В этот раз ожидание полиции Одиль переживала иначе. Раньше ее страх имел некую определенность, он был вызван незнакомкой, спрятавшейся в шкафу, и ее намерениями. Теперь страх уступил место ужасу. Одиль пыталась разгадать загадку: каким образом незнакомка умудрилась вернуться, хотя все замки сменены?
Полицейские обнаружили ее в состоянии полнейшего шока. Поскольку они уже приезжали накануне, они знали, что искать.
Она даже не удивилась, когда, закончив обыск, они зашли в гостиную и объявили, что никого не нашли.
– Это ужасно, – пыталась объяснить она. – Замки сменили сегодня утром, нового комплекта ключей нет ни у кого, кроме меня, но эта женщина таки нашла способ войти и выйти.
Полицейские сели напротив нее, чтобы записать показания.
– Мадам, простите нашу настойчивость: вы действительно уверены, что снова видели эту пожилую женщину?
– Я знала, что вы это спросите. Вы мне не верите… Я бы тоже себе не поверила, если бы сама этого не пережила. Я не могу вас осудить за то, что вы принимаете меня за сумасшедшую… я все понимаю… даже слишком хорошо понимаю… Вы наверняка посоветуете мне обследоваться у психиатра, нет, не отрицайте, именно это я бы и сказала на вашем месте.
– Нет, мадам. Мы придерживаемся фактов. Эта старуха была та самая, что и вчера?
– Только одета по-другому.
– Она вам кого-нибудь напоминает?
Этот вопрос подтвердил опасения Одиль:
полицейские думают, что ее случай относится к области психиатрии. Невозможно их осуждать.
– Если бы вас попросили описать, на кого она похожа?
Одиль задумалась: если признаться, что она слегка напоминает мне собственную мать, они окончательно уверятся, что я сумасшедшая.
– Ни на кого. Я ее не знаю.
– По-вашему, чего она добивается?
– Не имею ни малейшего представления, я же вам сказала, что не знаю ее.
– Чего вы опасаетесь?
– Послушайте, уважаемый, не пытайтесь заниматься доморощенным психоанализом! Вы не психотерапевт, а я не больная. Эта особа не является проекцией моих страхов или фантазмов, просто она по неизвестным мне причинам забирается в мою квартиру.
Видя, что Одиль вышла из себя, полицейские принялись сумбурно извиняться. Вдруг Одиль осенило.
– Кольца. Где мои кольца?
Она подошла к комоду, стоявшему рядом с телевизором, открыла ящик и торжественно показала пустое блюдо.
– Мои кольца исчезли!
Отношение полицейских тут же изменилось. Они больше не принимали ее за полоумную, ее дело снова попадало в ячейку знакомой им рутины.
Она перечислила и описала кольца, не удержавшись, указала, по какому случаю каждое из них было подарено ей мужем, и поставила подпись под протоколом.
– Когда должен вернуться ваш муж?
– Не знаю. Обычно он меня не предупреждает.
– Вы справитесь, мадам?
– Да-да, не волнуйтесь, все будет в порядке.
После отбытия полиции все вновь стало обыденным, незнакомка превратилась в обычную воровку, обладавшую невероятной сноровкой; но эта банальность нанесла последний удар нервам Одиль, и та залилась слезами.
Две тысячи семьсот погибших от жары. Правительство подозревается в сокрытии реальных данных.
Одиль тоже была в этом уверена. По ее собственным подсчетам, количество жертв должно было возрасти. Только сегодня утром она собственными глазами видела двух мертвых воробьев возле водосточной трубы.
В дверь позвонили.
Поскольку домофон до этого молчал, значит, это либо кто-то из соседей, либо муж. Последний обычно звонил в дверь, чтобы не испугать Одиль, хотя у него были свои ключи.
– Боже мой, только бы это был он!
Открыв дверь, она пошатнулась от радости.
– О, дорогой, как я рада тебя видеть. Ты приехал так вовремя!
Она бросилась к нему в объятия и хотела поцеловать в губы, но он уклонился, лишь крепко прижав ее к себе. «Он прав, – подумала Одиль, – что это я так расчувствовалась».
– Как ты? Как твое путешествие? Где ты побывал?
Он отвечал на ее расспросы, но она, должно быть, слушала его невнимательно; ей никак не удавалось спросить о самом главном. По нескольким недовольным взглядам и вздохам она поняла, что слегка его раздражает. Но ей никак не удавалось сосредоточиться, так он был красив. Может, это из-за того, что они так давно не виделись? Чем дольше она на него смотрела, тем неотразимее он ей казался. Тридцать лет, брюнет, ни одного седого волоса, загорелая гладкая кожа, красивые руки с длинными пальцами, мощная спина с узкой талией… Как ей повезло!
Она решила сразу выложить плохую новость.
– Нас обокрали.
– Что?
– Да. Украли мои кольца.
Она рассказала случай с незнакомкой. Он терпеливо ее выслушал, не задавая вопросов и ничего не ставя под сомнение. Одиль не без удовольствия отметила его реакцию, столь отличную от полицейских. «Он-то, по крайней мере, мне верит».
Когда она закончила, он направился в спальню.
– Хочешь принять душ?
Но он тут же вышел, неся шкатулку с драгоценностями.
– Вот они, твои кольца.
– Как это?
– Да, я просто посмотрел в трех-четырех местах, куда ты обычно кладешь их. Разве ты не проверила?
– Мне казалось… то есть, я была уверена, что… последний раз я положила их в ящик комода в гостиной… около телевизора… как я могла забыть?
– Ну не расстраивайся. С кем не бывает.
Он подошел к ней и поцеловал в щеку.
Одиль удивилась и собственной оплошности, и тому, что Шарль на нее так добродушно отреагировал.
Она поспешила на кухню, чтобы принести ему что-нибудь выпить. Возвращаясь с подносом в руках, заметила, что в коридоре никакого багажа.
– Где твои чемоданы?
– Почему у меня должны быть чемоданы?
– Ну ты же только вернулся из поездки.
– Я здесь больше не живу.
– Что?
– Я уже давно здесь не живу, ты разве не заметила?
Одиль поставила поднос и оперлась о стену, чтобы прийти в себя. Почему он с ней так резок? Да, разумеется, она заметила, что они видятся нечасто, но заявлять, что они не живут вместе… Что это…
Она тихо опустилась на пол и зарыдала. Он приблизился, обнял ее и снова подобрел:
– Ну же, не плачь. Слезами тут не поможешь. Мне не нравится, что ты в таком состоянии.
– Что я сделала? Что я такого сделала? Почему ты меня больше не любишь?
– Прекрати нести невесть что. Ты ничего не сделала. И я тебя очень люблю.
– Правда?
– Правда.
– Так же, как раньше?
Он помедлил с ответом, его глаза заволокло слезами, погладив ее по голове, он сказал:
– Может, даже больше, чем раньше…
Одиль, успокоившись, приникла к нему.
– Я пойду, – сказал он, помогая ей подняться.
– Когда ты вернешься?
– Завтра. Или дня через два. Пожалуйста, не волнуйся.
– Я не волнуюсь.
Шарль закрыл за собой дверь. У Одиль сжалось сердце: куда он пошел? И почему у него было такое грустное лицо?
Вернувшись в гостиную, она взяла шкатулку с кольцами и решила спрятать ее в комоде, стоявшем в спальне. В этот раз она уж точно не забудет.
Четыре тысячи человек во Франции пало жертвой жары.
Лето становилось решительно занимательным. Одиль следила за новостями из своей квартиры, где постоянно был включен кондиционер – когда Шарль его установил? – куря сигарету за сигаретой.
Она уже давно договорилась с консьержкой, чтобы та приносила ей продукты. Время от времени за дополнительную плату она же готовила ей еду – Одиль никогда не была хорошей кухаркой. Может, Шарль из-за этого от нее отдалился? Нет, это просто смешно…
Он впервые подверг ее подобному наказанию: вернувшись в Париж, поселился не дома. Она перебирала в памяти недавние воспоминания, подыскивая оправдания его поведению, но ничего не находила.
Огорчения этим не исчерпывались: старуха вернулась.
Несколько раз.
Каждый раз все то же: она возникала неизвестно откуда и так же исчезала.
Из-за нелепой истории с кольцами Одиль больше не решалась звонить в полицию: ей пришлось бы признаться, что она их нашла. Конечно, она могла вызвать их снова – даже если она и ошиблась, она никого не обманывала: после посещения Шарля она выбросила заявление о краже, адресованное страховой фирме…
Однако она чувствовала, что полицейские ей больше не поверят.
К тому же она наконец поняла, что именно привлекало незнакомку – и в это полицейские тоже ни за что не поверят! Незнакомка не представляла опасности, она не была ни воровкой, ни преступницей. Но она столько раз принималась за старое, что ее уловки перестали быть тайной: старуха появлялась в квартире, чтобы перемещать вещи с места на место.
Именно так. Каким бы странным это ни показалось, то была единственная цель ее визитов.
Кольца, которые Одиль считала украденными, через несколько часов находились в другой комнате; к тому же старуха перепрятывала их во все более невероятных местах – последний раз Одиль нашла их в морозильнике.
«Бриллианты в морозильнике! Как ей это только пришло в голову?!»
Одиль решила, что старуха, хотя и не была преступницей, действовала злонамеренно.
«А может, она просто сумасшедшая! Зачем так рисковать из-за каких-то колец! Однажды я ее застукаю на месте, и ей придется все объяснить».
Раздался звонок.
– Шарль!
Она распахнула дверь: на пороге действительно стоял Шарль.
– Какая радость! Наконец-то!
– Да, прости меня, я не смог вернуться так скоро, как обещал.
– Ничего страшного, ты прощен.
За его плечом возникла молодая женщина.
– Ты узнаешь Ясмин?
Одиль не решилась вызвать его неудовольствие, признавшись, что не помнит стройную элегантную брюнетку, вошедшую в квартиру вслед за ним. Как скверно – иметь плохую память на лица… «Без паники. Я вспомню», – подумала она.
– Разумеется. Входите.
Ясмин приблизилась, поцеловала Одиль в обе щеки, и, хотя Одиль так и не удавалось ее вспомнить, она почувствовала, что ненавидит ее.
Расположившись в гостиной, они заговорили о жаре. Одиль отважно участвовала в разговоре, хотя ее мысли то и дело отвлекались. «Это абсурд, мы светски рассуждаем о погоде в присутствии этой незнакомки, тогда как нам с Шарлем нужно столько всего друг другу сказать». Вдруг она прервала беседу и пристально посмотрела на Шарля.
– Скажи, тебе хочется иметь детей?
– Что?
– Ну да. В последнее время я думала, отчего у нас не ладится, и мне пришло в голову, что ты наверняка хочешь иметь детей. Обычно это желание приходит скорее к женщинам, чем к мужчинам… Так ты хочешь иметь детей?
– У меня есть дети.
Одиль подумала, что ослышалась.
– Что?
– У меня есть дети. Двое. Жером и Юго.
– Прошу прощения?
– Жером и Юго.
– Сколько им лет?
– Два и четыре года.
– Кто их мать?
– Ясмин.
Одиль повернулась к улыбавшейся ей Ясмин. «Одиль, проснись, ты бредишь, все это сон».
– Вы… вы… у вас двое детей?
– Да, – подтвердила интриганка, элегантно скрестив ноги как ни в чем не бывало.
– И вы без всякого стеснения приходите ко мне и с улыбкой мне это говорите? Вы просто чудовища!
То, что за этим последовало, Одиль помнила смутно. Она была просто подкошена горем, и между приступами плача и криками не успевала осознать, что происходит вокруг. Шарль несколько раз пытался ее обнять; она каждый раз резко его отталкивала.
– Предатель! Предатель! Все кончено, слышишь, кончено! Убирайся! Проваливай!
Однако Шарль упорно не уходил.
Пришлось вызвать врача, уложить Одиль на кровать и вколоть ей успокоительное.
Двенадцать тысяч жертв.
– Так им и надо! – радовалась Одиль перед телевизором.
За последние несколько дней ситуация только ухудшилась: Шарль, проявив самые гадкие черты своего характера, попросил ее покинуть квартиру.
– Никогда, слышишь, – ответила она ему по телефону, – ты здесь со своей вертихвосткой жить не будешь! По закону эта квартира моя. И даже не смей здесь показываться, я тебя не впущу. В любом случае, у тебя нет новых ключей.
По крайней мере, в этом был какой-то прок от незваной гостьи! Просто знак свыше!
Шарль несколько раз приходил, звонил в дверь, пытался вести переговоры. Она отказалась его выслушать. Он все настаивал на своем, прислал к ней врача.
– Одиль, – заявил доктор Маландье, – вы истощены. Не кажется ли вам, что несколько дней в доме отдыха не помешали бы? Там за вами будет надлежащий уход.
– Я сама прекрасно за собой ухаживаю, спасибо. Естественно, из-за всех этих проблем я запаздываю со сдачей статей, но я себя знаю: как только мне станет лучше, я за несколько ночей все напишу, не отрываясь от рабочего стола.
– Вот именно, почувствовать себя лучше… Не думаете ли вы, что в доме отдыха…
– В данный момент в этих домах люди мрут как мухи. Потому что там нет кондиционеров. А здесь есть. Вы что, не смотрите телевизор? В стране волна жары пострашнее циклона. Дом отдыха? Скорее дом страданий. Дом приговоренных к смерти. Дом мертвецов. Это он вас послал, чтобы меня прикончить?
– Одиль, ну что за чепуха! Если бы мы подыскали вам дом отдыха с хорошим кондиционером…
– Ну да, там меня будут пичкать лекарствами, пока я не превращусь в тыкву, а потом мой муж, воспользовавшись моей беспомощностью, въедет в эту квартиру со своей ведьмой! Да ни за что на свете! Арабка со своими отпрысками? Никогда! Вы вот, например, знали, что у них двое детей?
– Одиль, вы настолько дошли до ручки, что в один прекрасный день вас увезут насильно, и вашим мнением никто не поинтересуется.
– Вы все правильно поняли: придется применить силу. А до этого момента все останется по-прежнему. Теперь уходите и больше не возвращайтесь. Начиная с сегодняшнего дня у меня будет другой врач.
Этим вечером Одиль в гневе подумала: а не покончить ли с собой, и лишь мысль о том, что это будет на руку ее мужу и гадине Ясмин, удержала ее от этого шага.
«Ну, Одиль, опомнись. В конце концов, ты молода… сколько тебе? Тридцать два – тридцать три… вечно забываю. У тебя впереди целая жизнь, ты встретишь другого мужчину и создашь семью, родишь детей… Шарль тебя просто недостоин, хорошо, что ты это заметила сейчас. Представь, что бы было, если бы ты упорствовала до самой менопаузы…»
Вдруг ей захотелось поболтать с Фанни, лучшей подругой. Сколько времени она ей не звонила? С этой жарой она слегка потеряла чувство времени. Может, вместе со всей нацией она страдала от знойного оцепенения больше, чем она полагала, находясь в своей прохладной квартире? Она схватила записную книжку и тут же отшвырнула ее.
«Нет смысла проверять номер Фанни, уж его-то я помню наизусть».
Она набрала номер; ей ответил чей-то сонный голос.
– Да?
– Прошу прощения за беспокойство, я бы хотела поговорить с Фанни.
– Фанни?
– Фани Депре. Я ошиблась номером?
– Фанни умерла, мадам.
– Фанни! Когда?
– Десять дней назад. От обезвоживания.
Жара! Пока Одиль подсчитывала количество жертв перед телевизором, ей ни на секунду не пришло в голову, что ее подруга может оказаться в их числе. Она повесила трубку, не в силах говорить или расспрашивать.
Фанни, милая Фанни, школьная подруга, у которой уже, кстати, было двое детей… Два младенца… Какая трагедия! Она ведь была так молода, они родились в один год… Так значит, не только старики и дети становятся жертвами жары, но и взрослые люди, полные сил… Кто же ей ответил по телефону? Этот хриплый голос был ей незнаком… должно быть, какой-нибудь старый дядюшка.
Одиль в потрясении выпила целую бутылку воды и закрылась в комнате, чтобы выплакаться.
– Пятнадцать тысяч жертв, – объявил телеведущий с каменным лицом.
– И скоро будет пятнадцать тысяч и одна, – вздохнула Одиль, вдыхая сигаретный дым, – поскольку я не знаю, стоит ли жить в таком жутком мире.
– Никакой надежды на похолодание, на горизонте ни облачка, – продолжал журналист. Земля трескалась от боли.
У Одиль тоже не наблюдалось никаких улучшений. Теперь незнакомка появлялась несколько раз в день и так перемещала все ее вещи, что она ничего не могла отыскать.
После отъезда консьержки в отпуск в Португалию – в августе там должно скапливаться невероятное количество консьержек – продукты и готовую еду ей приносила племянница консьержки, наглая девица с вялой походкой, постоянно жевавшая жвачку и менявшая ремень в джинсах по нескольку раз в день, дура, с которой нельзя было и словом перемолвиться.
Шарль больше не показывался. Хотя, скорее всего, это он все время звонил по телефону. Одиль отвечала «нет», перед тем как повесить трубку. Он уже не так занимал ее мысли. Совсем немного. Это уже отошло в прошлое. Вернее, все было так, как будто его вообще не существовало. Теперь главное было записаться на новый учебный год в университет, однако, видимо из-за временного персонала, нанятого на период летних отпусков, ей никак не удавалось дозвониться до нужного человека. Ее это сильно раздражало.
Ей не терпелось взяться за учебу. Она либо смотрела информационный канал, либо работала, читала книги о Ближнем Востоке, упражнялась в языках, серьезно подумывая о том, как завершить диссертацию, к которой она начала писать введение.
До профессора, с которым она работала над диссертацией, было никак не дозвониться. Похоже на то, что климатический катаклизм парализовал всю страну. Все было не так. Ее родители тоже не отвечали на телефонные звонки. Скорее всего, все предпочли разъехаться в поисках мест попрохладнее.
«Надо этим воспользоваться, чтобы заняться существенными вещами, – думала Одиль, часами совершенствуя структуру параграфов и стройность фраз. – Даю себе неделю, чтобы закончить введение».
Все это ее так занимало, что она забывала о том, что следует пить побольше воды. К тому же кондиционер начал вести себя странно: она ставила его на двадцать градусов, а потом, промучившись несколько часов, обнаруживала, что стрелка стоит на тридцати – тридцати двух градусах, а один раз на пятнадцати! Она с трудом разыскала инструкцию, гарантию и позвонила в фирму, чтобы те прислали ей мастера по ремонту. Тот провозился полдня и пришел к выводу, что совершенно не понимает, в чем дело. Может, где-то был нарушен контакт, но каждый аппарат был проверен, и все прекрасно работало. Однако уже на следующий день датчики в каждой комнате показывали самые разные и невероятные цифры.
Одиль не стала перезванивать, так как поняла, чьих это рук дело: незваная гостья. Старуха, без сомнения, забавлялась тем, что за ее спиной меняла температуру.
Одиль чувствовала себя разбитой – от работы, жары, легкого обезвоживания, – поэтому она решила подстеречь незнакомку, застукать ее на месте преступления и разделаться с ней раз и навсегда.
Она уверилась, что в квартире никого нет, спряталась в шкафу со швабрами, выключила свет и стала ждать.
Сколько времени она так просидела? Она не знала. Похоже, старуха догадалась, что ее поджидают… Через несколько часов, изнемогая от жажды, Одиль выбралась из шкафа и направилась в гостиную. Там, непонятно почему, ей захотелось анисового ликера, она открыла дверцу бара, наполнила рюмку и, сделав глоток, вдруг заметила нечто странное.
На корешке одной из книг в книжном шкафу было напечатано ее имя: Одиль Версини. Взяв книгу с полки, она застыла в замешательстве, взглянув на обложку: название связано с темой ее диссертации, той, над которой она как раз работала. Однако текст был закончен и напечатан на четырехстах страницах престижным издателем, о котором она даже не осмеливалась мечтать.
Кто сыграл с ней эту шутку?
Она пролистала первые страницы и побледнела. То было содержание ее введения – того, над которым она в поте лица трудилась уже несколько дней, – но здесь оно было изложено гораздо полнее, автор явно владел материалом лучше нее.
Что происходит?
Оторвав взгляд от книги, она увидела незнакомку. Старуха спокойно и пристально смотрела на Одиль.
Нет, это уже переходит всякие границы.
Одиль вернулась к пресловутому шкафу, выхватила в качестве оружия клюшку для гольфа и кинулась обратно, чтобы объясниться с незваной гостьей.
Стоя перед окном с видом на сады Трокадеро, Ясмин смотрела на капли дождя, который наконец хлынул, примирив небеса с землей и остановив смертельное домино.
Комната, где она находилась, нисколько не изменилась, она была все так же заполнена книгами, в том числе изданиями, бесценными для любого, кто интересуется Ближним Востоком. Ни у нее, ни у ее мужа не было времени сменить обстановку и мебель. Они займутся ремонтом позже; а пока они, не задумываясь, покинули крохотную квартирку на окраине города, где они теснились с двумя детьми, и устроились здесь.
За ее спиной Жером и Юго обнаружили спутниковое телевидение и скакали с канала на канал.
– Класс, мама, здесь есть арабские каналы!
Их больше вдохновляла сама возможность перебирать кучу каналов, чем смотреть какую-либо конкретную передачу.
Муж подошел к ней сзади и поцеловал в шею. Ясмин развернулась и прижалась к нему. Они стояли, обнявшись.
– Ты знаешь, я тут полистала твой фотоальбом: с ума сойти, как ты похож на отца!
– Не говори этого.
– Почему? Тебя это огорчает, потому что он умер в Египте, когда тебе было шесть…
– Нет, меня это огорчает, потому что напоминает о маме. Она часто принимала меня за него, называла меня Шарлем.
– Не думай больше об этом. Вспоминай о той поре, когда она была здорова, блестящая журналистка, остроумная, живая – Одиль всегда производила на меня огромное впечатление. Забудь последние два года.
– Ты права. Живя здесь, в одиночестве, она из-за болезни Альцгеймера перестала узнавать себя… Ее воспоминания постепенно стирались, мысленно молодея, она принимала собственное отражение в зеркале за незнакомую старуху. Ее нашли с клюшкой для гольфа в руке перед разбитым зеркалом, она, наверное, хотела пригрозить незнакомке, а затем защититься, думая, что та ее сейчас ударит.
– Мы навестим ее в воскресенье.
Ясмин погладила его по щеке, приблизилась к его губам, и прошептала:
– Теперь это уже не так тяжело, Одиль сейчас живет в эпохе, когда еще не знала твоего отца. Теперь она вас больше не путает. Сколько ей сейчас лет, в ее воображении?
Он положил голову ей на плечо.
– Иногда я мечтаю, чтобы она превратилась в новорожденную, я мог бы взять ее на руки. И наконец сказать, как я ее люблю. Прощальный поцелуй. И первый для нее.
