34
Вернувшись из Конкарно, она застала свою комнату такой же, какой ее оставила: с неубранной постелью, с открытым шкафом, с розами в вазе. Не хватало только Янна. На подушке еще виднелся отпечаток его головы.
Открывавшийся из ее окна вид на причал, на старинные крестьянские дома, на цветные лодки, на тихо колеблющуюся реку, впадающую в море, был таким же, что и в первый раз: столь завораживающе прекрасным, что остальной мир по сравнению с ним непоправимо меркнул.
Марианна снова разобрала громоздкий чемодан, пошла в кухню к Жанреми, повязала передник и как ни в чем не бывало стала замешивать тесто для французских и бретонских блинов.
Жанреми какое-то время смотрел на нее, открыв рот от удивления, а потом засиял.
Войдя в кухню, Женевьев поглядела на Марианну испытующим взглядом.
— Bienvenue… encore, — сказала Женевьев Эколлье. — Немалый же путь прошли, чтобы оказаться у нас, на краю света, — заключила она.
— И хочу тут остаться, — ответила Марианна.
— Отлично. Шампанского?
Марианна кивнула. Когда они чокнулись, она произнесла:
— Можно угробить полжизни, просто глядя на человека, который унижал тебя день за днем.
— Это очень по-женски, — помолчав, заметила Женевьев. — Мы видим в этом проявление смелости.
— Когда считаем чью-то жизнь важнее собственной?
— Да. Это рефлекс. Как у двенадцатилетней девочки, которой семья велит знать свое место и, самое главное, никому не мешать, вовремя накрывать отцу на стол и убирать грязную посуду, и вот она хорошо себя ведет и ждет, когда ее полюбят.
— Глупость какая.
— Но вы ведь не всегда так думали, правда? Вы раньше тоже вели себя глупо и сами этого не замечали. Уважали только других и их желания, а себя и в грош не ставили.
Марианна подумала о Лотаре и кивнула.
— Вы очень изменились, — прервала Женевьев Эколлье течение ее мыслей.
— Люди никогда не меняются! — горячо возразила Марианна. — Мы просто забываем себя, какие мы есть. А когда вновь открываем, то думаем, будто изменились. Но это не так. Мечты нельзя изменить, их можно только притупить, заглушить, убить. А из некоторых получаются превосходные убийцы.
— Вы воскресили свои мечты, мадам Ланс?
— Некоторые свои мечты я пока не нашла, — прошептала Марианна. «И ту часть души, которая осмелилась бы эту мечту принять. О Янн, прости меня. Прости».
— А где, собственно, Лорин? — спросила она, пытаясь вернуть самообладание.
— На собеседовании. В Розбра.
— Что? Как это?
Женевьев поджала губы и вышла из кухни. Марианна нашла Жанреми у задней двери. Он курил марихуану. Она стала перед ним, уперев руки в бока.
— Что. Ты. Наделал? — С каждым словом градус ее гнева все рос и рос.
Жанреми выпустил колечко дыма.
— Переспал с другой женщиной, — подчеркнуто небрежно ответил он. — Так лучше. Я не создан быть с одной женщиной. Тем более с такой, как Лорин.
Марианна размахнулась и дала повару звонкую пощечину, выбив у него из руки косяк.
Лицо у него исказилось от подавляемой ярости. Потом он снова поднял косяк, скрыв недовольство за непроницаемой миной.
— У Янна Гаме вид тоже был не особенно счастливый, когда ты ушла.
Марианна устало опустилась рядом с Жанреми на каменные ступени.
— Знаете, Марианна, что делают мужчины, когда им плохо? Они пьют. Они спят с другими женщинами, если, несмотря на всю боль и отчаяние, у них еще стоит. А потом ждут, что будет лучше.
Жанреми протянул Марианне косяк. Та неглубоко затянулась. И еще раз, уже глубже.
— Merde, — уныло сказала она.
— Ya, — согласился Жанреми.
