33
Спотыкаясь, она проковыляла четыре километра по шоссе, пока не поняла, что идет не в направлении моря. Она застыла на перекрестке: стрелка направо указывала на Понт-Авен, налево — на Конкарно. Марианна поставила чемодан на землю, села на него и опустила голову на руки. Ей было трудно дышать от боли. Наконец она подняла большой палец, прибегнув ко всем понятному знаку беглецов, одиноких, тех, у кого больше нет сил идти.
Никто не останавливался. Некоторые сигналили. Дрожа, Марианна выше подняла большой палец в пустоту.
Наконец рядом с ней затормозил желтый «рено-кангу». Белокурая женщина с локонами до плеч открыла перед ней дверцу. Марианна пристально вгляделась ей в лицо: вдруг она решила ее подбросить только потому, что видела сюжет в новостях?
Женщина назвалась Аделой Бреливе из Конкарно. «Je m’appelle…» — начала было Марианна и осеклась. Разыскивается Марианна Мессман. Значит, настоящее имя упоминать нельзя. Кроме того, ее раздражала улыбка этой женщины: она словно скалила зубы, и глаза у нее при этом оставались холодными.
— Je m’appelle Maïwenn.
— А! Майвенн? Интересное имя, из двух частей: «Мария» и «белая». Белая Мария, — трещала Адела. — Кстати, могу вам сказать, мое имя тоже кое-что означает: «Адела» — это «любовь». — Адела визгливо захихикала.
Все двадцать минут она болтала без умолку, а мимо Марианны пролетали бретонские пейзажи, круговые перекрестки, красно-белые таблички с названиями мест. Слезы неудержимо катились по ее щекам.
Янн. Янн! Ее пронзала боль, как будто ей ампутировали грудь без наркоза.
Адела стрекотала и стрекотала, а Марианна беззвучно плакала.
Наконец они добрались до Конкарно.
Когда они остановились у светофора на рыночной площади возле торговых рядов, Адела через Марианну дотянулась до дверцы, открыла и пожелала ей счастливого пути. Это прозвучало издевательски. Марианна вышла, с трудом вытащила чемодан, и желтый «кангу» унесся прочь.
Марианна еще раз повернулась на месте.
«Ну и куда? Куда мне теперь идти?»
Тут она заметила стаю воронов, устремившихся с берегов Атлантики в сторону материка. Паскаль называла их знаками. Марианна двинулась за ними.
Сначала она вышла на рынок; чемодан показался ей заметно тяжелее. Пройдя рыночную площадь и следуя за стаей воронов, она миновала сначала Маринариум, потом портовый мол и неожиданно вышла к океану — серо-синему, поблескивающему, широко раскинувшемуся. Облака, нависшие над землей, не решались перейти границу берега. Словно невидимая стена разделила небо пополам — на торжественную насыщенную синеву над морем и пухлых белых барашков над сушей.
На два мира.
В ушах у Марианны негромкий рокот моря заглушал безумный стук собственного сердца, словно стремившегося от чего-то убежать. Пройдя метров пятьдесят, она наткнулась на старинную церковь, низенькую, приземистую; ее мощные песчаниковые стены порядком изъела соленая вода.
У суровой паперти виднелась табличка: «Служба теологической поддержки». А рядом с церковью она заметила телефонную будку. Она вошла, отыскала несколько монет, опустила их в щель и набрала номер дома в уютном тупичке в Целле. Сначала в трубке раздался свист, словно от ветра, потом звук изменился, и послышались гудки. Один. Два. После третьего гудка трубку поднял Лотар.
— Мессман слушает!
Марианна прижала ладонь ко рту. Ей показалось, что он совсем рядом!
— Алло?! Мессман!
Замигало цифровое табло, показывая, как каждые десять секунд тают еще десять центов.
Что же ей сказать?
— Да говорите же!
В голове у Марианны воцарилась пустота.
— Марианна? Анни, это ты?
Она не хотела сказать мужу ни единого слова.
— Марианна! Подожди, не клади трубку! Скажи мне, где ты! Я же вижу на дисплее… Ты во Франции? Ты еще в…
Она поспешно положила трубку и вышла из будки. А потом вытерла руку о пальто, словно счищая невидимые следы грязи.
Марианна ступила под своды церкви, прохлада старинных стен остудила ее разгоряченную кожу. Простые полированные скамьи, серебряное распятие над алтарем, модель корабля в углу.
Она осторожно подошла к исповедальне возле ризницы; исповедальня напоминала источенный червем шкаф с тремя дверцами.
— Можно? — прошептала она.
— Пожалуйста, — откликнулся низкий голос из глубины шкафа.
Она отворила левую дверцу, увидела табурет, маленькую скамеечку с фиолетовой бархатной подушкой для преклонения колен. Вошла и закрыла за собой дверцу.
Она вздохнула.
С другой стороны изящной металлической решетки появилось белое и бледное, словно парящее над черным воротничком призрачное лицо.
Послышался ободряющий шепот.
Она откинулась назад. Здесь ей было спокойно. Она была избавлена от вопросов. И от ответов.
Почему она убежала от Янна?
Куда ей идти?
И почему она еще не покончила с собой?
— Я хотела совершить самоубийство, — тихо начала она.
Из-за решетки не донеслось ни звука.
— Черт возьми, я все испортила! Я ведь хотела…
А чего она хотела?
«Хочу жить. Просто жить. Не испытывая страха. Не испытывая сожалений. Хочу иметь друзей. Любить. Хочу что-то делать, хочу работать. Хочу смеяться. Хочу петь. Хочу…»
— Я хочу жить! Хочу жить! — громко повторила Марианна.
По другую сторону решетки белки глаз священника заблестели еще ярче.
— Поймите, у меня есть муж, и я больше не могу его выносить. Я больше не могу с ним жить, меня тошнит от этой жизни. Но я уже не хочу уходить, — прошептала Марианна. — Это было бы… слишком просто.
Шестьдесят. И все равно еще далеко не поздно все изменить. «Никогда не поздно, — думала она, — никогда, даже за час до смерти».
— Я хочу, наконец, хоть раз напиться! — прорычала Марианна уже громче. — Хочу носить красное белье! Хочу иметь семью. Хочу играть на аккордеоне. Хочу свою собственную комнату и свою собственную постель! Мне надоело бесконечно слышать: так не принято, что люди подумают, мало ли чего ты хочешь, мечтать не вредно. Я спятила? Мой муж считает меня сумасшедшей и просил передать это по телевидению! Мне было так стыдно. Я возненавидела его за то, что он заставил меня стыдиться.
И я хочу спать с Янном! Знаете, когда я испытала последний оргазм, перед тем как отдаться Янну, вчера ночью и сегодня днем? И я не знаю, просто не помню, целую вечность тому назад! Я хочу мужчину, которому не все равно, что я чувствую! Я хочу быть с Янном, и заниматься сексом, и есть омара руками!
Она встала и ударилась головой.
— Не хочу бежать из Кердрюка! Вот.
«Нет, из Кердрюка я добровольно не уйду. Пусть хватают меня, связывают и уносят силой».
Она снова упала на табурет, а потом сказала, обращаясь в сторону решетки:
— Спасибо. Вы мне очень помогли.
— Пожалуйста, мадам, — тихо ответил человек за решеткой по-немецки.
Марианна испуганно вскочила и бросилась прочь из шкафа, а священник за ней. Оказалось, что это не католический патер, а мужчина в черном пуловере с высоким воротом, в очках с толстыми стеклами, со светлыми жидкими волосами и с блокнотом в руке.
— Я по полгода живу тут неподалеку, в Кабеллу. Я, вообще-то, из Гамбурга, я писатель. Простите, что не сразу… Но я и сам был поражен, когда вы так решительно вошли. И тут же начали так откровенно… Боже мой, то, что вы говорили, никому и выдумать не под силу!
Марианна уставилась на него.
— Само собой, — сказала она. — Ведь это все правда.
— Интересно, а моя жена тоже так думает? Что меня не интересует, что она чувствует? Вы думаете, что мы, мужчины, не склонны видеть в женщинах женщин?
— У вас есть машина? — вместо этого спросила она.
Писатель кивнул.
— Тогда отвезите меня в Кердрюк.
