16
Марианна проснулась еще до восхода. Она не могла вспомнить, когда спала таким глубоким, бодрящим сном, когда чувствовала себя такой защищенной, надежно укрытой. Она выглянула из окна и ощутила запах моря.
Семеня мимо пустующей стойки администрации, она неожиданно для самой себя взяла с подставки одну из старых, выцветших от времени открыток с изображением гостиницы. На них уже были наклеены марки.
Марианна написала по тонким линиям адрес своей целльской соседки Греты, а потом остановилась. Она хотела поблагодарить Грету Кёстер. За то, что была с ней дружна, за ее смех, за домашние туфли с перьями марабу, за жизнь, к которой могла прикоснуться Марианна. Хотя бы получая от Греты открытки со всех концов земли, куда та устремлялась, чтобы забыть о своей любви к парикмахеру.
Он был женат и все двадцать лет, что он спал с Гретой, каждую ночь возвращался к жене. Когда та умерла, он пережил ее всего на две недели. Грета была возмущена: «Его так измучили угрызения совести, что он за ней даже на тот свет подался!»
«Спасибо Вам за все: за то, что Вы есть, за то, какая Вы», — написала Марианна и спрятала открытку в карман плаща.
Пройдя всего метров сто по левой стороне деревенской улицы, она обнаружила табличку с надписью: «К морю», а рядом с ней — ящик для писем и бросила в него открытку.
Она осознавала, что это будет последняя весть, которую она подаст кому-то в своей жизни.
Шесть километров до Порт-Манека; там Авен и Белон сливаются, впадая в Атлантический океан. Двенадцать тысяч шагов, и конец.
Марианна прошла мимо старой как мир гранитной chaumière с крышей, нависающей над самыми окнами. За ней обнаружилась узенькая тропинка и повела ее из Кердрюка в сумрачный лес. Дорожку обступали могучие, точно соборные колонны, деревья, теснили увитые плющом и травами земляные валы. К запаху леса примешивалось благоухание водорослей, соли и морской пены.
«Лес, в котором пахнет морем».
Тропинка совсем сузилась, на ее извилистые петли то и дело покушались лишайники и маленькие болотца. Пройдя какую-то лощину, Марианна увидела первый приток Авена. По глинистому руслу реки стекал ручеек, а тропка взобралась на холм, обходя высокие, поросшие лишайником утесы.
Это было похоже на девственный лес. Только небо, деревья, вода, земля и сияние солнца, медленно поднимавшегося к зениту.
Она сделала глубокий вдох, выдох и закричала.
Ей показалось, что этот крик овладел всем ее существом и уже не подчинялся ее воле. Она кричала на вдохе и на выдохе, в этом крике разбилась вся ее жизнь, она кричала и выхаркивала осколки. Ее душа выхаркивала бесцветную кровь.
Когда Марианна нашла в себе силы двинуться дальше, у нее возникло чувство, что с плеч ее соскочило какое-то чудовище с острыми когтями, все это время впивавшееся в ее тело. Это был страх. Ее оставил страх, мерзкое существо с красными глазами, и теперь оно неслось по подлеску, чтобы вскочить на спину первой попавшейся жертве. Из зеленой чащи доносились шелест и хруст ломаемых веток.
«Я и не замечала, что живу», — подумала Марианна.
Прибой принес в реки свежую соленую воду. В лесу запахло иначе.
Она шла, двигалась, ее тело словно преодолевало плотную, осязаемую преграду времени, и Марианна уже не чувствовала себя чужой на этом клочке земли, она будто слилась с ней, а неподатливые границы между человеком и материей словно растворились.
Поясница у нее покрылась испариной. Как никогда прежде, она ощущала свое тело: мышцы болезненно сокращались от непривычных усилий, хотели больше, они хотели идти, двигаться, работать.
И тут ее сразил аромат, чудесный, неповторимый аромат!
Внизу, под светлыми, родившимися в незапамятной древности скалами на берег набегало море. Марианна ощутила его запах. Услышала его. Почувствовала соленый вкус на губах и без памяти влюбилась в облик этого моря. В свет, танцующий на его волнах.
Марианна зашагала по столетней «тропе таможенников» вдоль отвесного берега моря, все дальше и дальше на север. Она страстно надеялась, что эта тропинка скоро приведет к самой кромке воды и она наконец сможет окунуть руки в эту бесконечную, благоуханную безбрежность.
Марианна запела в такт волнам. Они накатывали на берег позади нее, разбиваясь об узкий, нисходящий точно ступенями, белый пляж между утесами, поросшими морской травой, вереском, дикими цветами и дроком.
Марианна шла навстречу морю и пела ему «Hijo de la luna», «Дитя луны», одну из самых прекрасных песен в жанре фаду, которую она знала, исполненную тоски и скорби: одна цыганка умоляла луну послать ей мужа. Луна согласилась, но в награду потребовала первенца!
Цыганка обрела возлюбленного, у них родился ребенок. Кожа у него была белая, как шкурка горностая, а глаза серые. Цыган решил, что жена ему изменила, и заколол ее, а новорожденного отнес на горную вершину и оставил там. Когда ребенок начинал плакать, луна убывала, превращалась в серп и укачивала ребенка в своей колыбели.
И мать, и луну стали осыпать упреками: мол, женщина, готовая отдать свое нерожденное дитя за любовь мужчины, не заслуживает любви ребенка. А луна и вовсе не имеет права на материнство, зачем ей существо из плоти и крови?
«Зачем тебе дитя, луна?»
Однако никто ни в чем не обвинял мужчину, убившего свою жену — из тщеславия, из страха, из оскорбленной гордости.
«И так всегда, — подумала Марианна, поднимая подол платья, — мужчин никто ни в чем не обвиняет. Виновата всегда женщина. Если он ее не любит, если она оказывается слишком слабой, чтобы уйти, если она рожает ребенка, не будучи замужем, — она сама во всем виновата. Лотар уничтожил мою любовь и мою жизнь, а я не сумела даже призвать его к ответу! Зачем тебе нужна была моя любовь? Говори! Зачем?»
Марианна впервые отдавала себе отчет во множестве чувств и мыслей, они так и рвались у нее с языка, но она не произносила их вслух. Почему она так и не осмелилась откровенно все сказать мужу? Потребовать от него, чтобы он познал ее тело! Чтобы он чтил ее сердце!
Марианна громогласно обвинила себя самое в трусости. Умолкнув, она различила только шум моря. Она сделала еще два шага: теперь вода доходила ей до бедер. Она глубже погрузилась в прохладную боль, пока она не поднялась ей до живота; соленые брызги упали ей на лицо. Море напоминало живое существо, морская пена — кипящее молоко, морская вода когтями хищно вцепилась в Марианну.
«Хватит, пора кончать!» — прошептала Марианна.
Еще шаг. Когти впились глубже. Она почувствовала, как пульсирует ее кровь, как она дышит, как ветер теребит волосы и как солнце греет кожу. Марианна подумала о мансарде с раковиной на двери, о коте, устраивающемся у нее на груди, подумала о Жанреми.
Значит, сегодня последний день, когда ей удастся увидеть море. Ощутить море своей кожей, подобно тому как при виде бесконечного горизонта она испытала незнакомое прежде чувство безграничности. Сегодня она последний раз услышит собственный голос.
Но иначе нельзя.
«Кто это сказал?»
В лицо ей полетели брызги соленой пены.
Да, кто это сказал?
Разве она не вправе поступать, как ей заблагорассудится? Захочет — и прямо сейчас сведет счеты с жизнью! В ее власти решать, когда уходить.
Марианна еще раз обернулась, чтобы всем своим существом вобрать в себя грубоватую, первозданную красоту скалистого побережья.
«Завтра».
Марианна вышла из воды на берег.
Завтра.
