Город Дворцов
В тусклом свете пасмурного влажного и душного майского дня рельефы и горгульи в тайном убежище общества «Чоубар» напоминали восковые фигуры, вырезанные ножом неумелой рукой. Солнце пряталось за плотной серой пеленой. С реки Хугли тянуло удушливое марево. Сгустившись на улицах «черного города», оно источало ядовитые испарения застоявшегося болота.
Бен с Шири разговаривали за двумя разрушенными колоннами в центральном зале Дворца. Остальные ребята ждали в стороне, стоя на расстоянии дюжины метров от пары, время от времени украдкой бросая на нее подозрительные взгляды.
— Не уверен, что я правильно поступил, утаив от ребят главное, — признался Бен Шири. — Я знаю, они обиделись, и вообще это против правил общества «Чоубар». Но пока существует малейшая вероятность, что в городе ходит убийца, задумавший меня прикончить, в чем я сомневаюсь, мне не хочется впутывать их в это дело. Я не имею права подставлять под удар и тебя, Шири. Ума не приложу, какое отношение к странной истории имеет твоя бабушка, но пока я это не выяснил, лучше оставить все в секрете между нами.
Шири согласилась. Ей не нравилось, что каким-то образом их общий секрет внес разлад между Беном и его друзьями. В то же время, осознавая, что ситуация может оказаться намного серьезнее, чем они думали, девочка испытывала удовольствие, что тайна связала их с Беном крепкими узами.
— Я тоже должна тебе кое в чем признаться, Бен, — начала Шири. — Утром, когда я пришла попрощаться с вами, я не придавала этому значения, но теперь положение изменилось. Ночью, по дороге к дому, где мы живем, бабушка заставила меня поклясться, что я больше никогда не буду с тобой разговаривать. Она велела забыть тебя и сказала, что любая моя попытка встретиться с тобой может окончиться трагедией.
Бен только вздохнул: поток завуалированных предостережений на его счет из уст разных людей стремительно расширялся. Все, кроме него, как будто знали некую страшную тайну, превращавшую его в меченую карту, приносящую несчастье. И если поначалу он испытывал недоверие, а позднее — тревогу, то теперь эти чувства стали превращаться в откровенное раздражение и злость из-за игр в таинственность у него за спиной.
— Как она объяснила свой запрет? — спросил Бен. — Она никогда не видела меня раньше, и сомневаюсь, что своим поведением я заслужил подобную неприязнь.
— Думаю, тут дело в чем-то другом, — попыталась объяснить Шири. — Бабушка смертельно напугана. В ее словах я не услышала гнева, только страх.
— Полагаю, нам предстоит узнать, что стоит за этим, кроме страха, если мы собираемся выяснить, что вообще происходит, — ответил Бен. — Идем к ней прямо сейчас.
Мальчик направился туда, где стояли другие члены клуба. По их лицам было легко догадаться, что они обсудили проблему и приняли согласованное решение. Бен про себя сделал ставку на то, кто выступит рупором общественного недовольства. Ребята посмотрели на Йена, тот, обнаружив сговор, закатил глаза и тяжело вздохнул.
— Йен хочет тебе кое-что сказать, — объявила Изобель. — Он выражает наше общее мнение.
Бен обратился лицом к друзьям и улыбнулся:
— Я слушаю.
— Итак, — начал Йен, — главное, на что мы бы хотели обратить твое внимание…
— Переходи к сути, Йен, — поторопил его Сет.
Мальчик развернулся и со сдержанным гневом, на какой он был способен при своем флегматичном темпераменте, холодно заявил:
— Если говорю я, то делаю это, как мне угодно. Понятно?
Больше никто не осмеливался препятствовать его красноречию.
— Итак, наша основная мысль заключается в том, что концы с концами не сходятся. По твоим словам, мистер Картер сообщил, что вокруг приюта бродит преступник, этот преступник на него и напал. Преступник, которого никто не видел и чьи мотивы из твоих объяснений мы так и не поняли. Как мы также не понимаем, почему мистер Картер пожелал говорить только с тобой и почему ты сам так долго беседовал с Банкимом и не сказал нам о чем. Мы полагаем, у тебя есть свои причины хранить секрет, поделившись им только с Шири, точнее, ты думаешь, что они есть. Но, положа руку на сердце, если ты сколько-нибудь ценишь наше общество и его идеи, ты должен верить нам и ничего не скрывать.
Бен взвесил слова Йена и обвел взглядом лица своих друзей, согласно кивавших, пока их глашатай произносил речь.
— Если я и скрываю что-то, то лишь потому, что боюсь подвергнуть опасности вашу жизнь, — объяснил Бен.
— Основополагающий принцип нашего общества — это помогать друг другу до конца, а не только слушать байки о привидениях и бежать, как только запахнет жареным, — горячо запротестовал Сет.
— У нас тайное общество, а не женский хор, — добавил Сирах.
Изобель отвесила ему подзатыльник.
— Помолчи, — сердито сказала она.
— Ладно, — изрек Бен. — Один за всех и все за одного. Вы этого требуете? Как в «Трех мушкетерах»?
Все уставились на него, потом переглянулись и дружно кивнули.
— Хорошо. Я расскажу все, что знаю, хотя знаю я немного, — пообещал Бен.
В течение следующих десяти минут члены общества «Чоубар» слушали полную версию его истории, включая пересказ разговора с Банкимом и упоминание о страхе бабушки Шири. После доклада наступил черед вопросов.
— Кто-нибудь хоть что-то слышал об этом Джавахале? — поинтересовался Сет. — Сирах?
Энциклопедисту пришлось признаться в своем невежестве и дать отрицательный ответ.
— А не мог мистер Картер вести дела с таким человеком? Может, в его документах остались какие-нибудь записи? — спросила Изобель.
— Это мы успеем выяснить, — сказал Йен. — Сейчас важнее всего поговорить с твоей бабушкой, Шири, и распутать клубок.
— Согласен, — поддержал его Рошан. — Пойдемте к ней, а потом разработаем план действий.
— Есть возражения против предложения Рошана? — уточнил Йен.
Ребята подтвердили, что возражений нет, и их громкие восклицания эхом отдались от обветшавших стен Дворца полуночи.
— Тогда идем.
— Минутку, — подал голос Майкл.
Ребята повернулись, чтобы выслушать обычно молчаливого мастера карандаша и создателя графической истории общества «Чоубар».
— Бен, тебе не приходило в голову, что неприятности могут иметь связь с тем, о чем ты нам рассказывал утром? — спросил Майкл.
Бен поперхнулся. Он целых полчаса пытался ответить на этот самый вопрос, но не сумел найти ничего общего между двумя происшествиями.
— Я не вижу связи, Майкл, — сказал Сет.
Остальные тоже задумались, однако ни у кого не возникло желания оспорить точку зрения Сета.
— Сомневаюсь, что тут есть какая-то связь, — высказался наконец Бен. — Наверное, мне приснился сон.
Майкл заглянул ему в глаза — чего он почти никогда не делал — и показал небольшой рисунок, который держал в руке. Бен присмотрелся и различил контуры поезда, который мчался по пустоши среди лачуг и шалашей. Величественный локомотив, завершавшийся клином и увенчанный двумя высокими трубами, из которых валил дым и пар, тянул состав под небесным куполом, усыпанным черными звездами. Поезд был охвачен пламенем, и в окнах вагонов угадывались сотни призрачных лиц. Дети в отчаянии простирали руки и кричали в огне. Майкл проиллюстрировал рассказ Бена с абсолютной точностью. У Бена мурашки побежали по спине, и он посмотрел на своего друга.
— Не понимаю, Майкл, — пробормотал Бен, — когда же ты остановишься.
К мальчикам подошла Шири, и лицо ее побледнело, когда она увидела рисунок. Майкл подсказал верное решение, и девочка угадала, какая существовала связь между видением Бена и трагедией, разыгравшейся в приюте Св. Патрика.
— Огонь, — прошептала Шири. — Это огонь.
Жилище Ариами Бозе простояло запертым много лет. Тени тысяч воспоминаний в его стенах все еще наполняли дом, где годами обитали только книги и картины.
По пути ребята единодушно решили, что будет разумно, если Шири войдет в дом первой. Ей полагалось ввести Ариами в курс дела и сообщить о желании ребят поговорить с ней. Утвердив первый этап плана действий, члены общества «Чоубар» перешли к выбору делегатов для встречи с пожилой женщиной — ребята сочли целесообразным сократить свое представительство. Они опасались, что в присутствии семерых незнакомых подростков Ариами не захочет откровенничать. Поэтому они решили, что, кроме Шири и Бена, в разговоре примет участие Йен. Тот в очередной раз принял на себя миссию полномочного посла общества. Впрочем, Йен подозревал, что друзья обычно поручали ему почетную роль не потому, что полагались на его ум и сдержанность. Причиной была его безобидная внешность добропорядочного мальчика, неизменно вызывавшая умиление взрослых и особенно официальных чиновников. Так или иначе, но, миновав улицы «черного города» и немного постояв в саду, буйно разросшемся вокруг жилья Ариами Бозе, Йен присоединился к Бену, и оба вошли в дом по сигналу Шири. Остальные ребята остались дожидаться их возвращения.
Девочка провела гостей в зал, скудно освещенный дюжиной свечей, помещенных в сосуды с водой. Потеки воска застывали на оплывавших свечах причудливыми изгибами, приглушавшими яркость пламени. Молодые люди втроем уселись перед старой женщиной, молча наблюдавшей за ними из своего кресла. Они озирались по сторонам, пытаясь разглядеть, что находится в полумраке, укрывавшем обтянутые тканью стены и этажерки, погребенные под пылью лет.
Ариами подождала, пока взоры ребят обратятся к ней, и доверительно наклонилась к ним.
— Внучка рассказала мне о несчастье, — произнесла она. — Не могу сказать, что удивлена. Я долгие годы со страхом ожидала чего-то подобного. Правда, мне не приходило в голову, что все произойдет именно так. Прежде всего, вы должны знать, что сегодняшний эпизод — только первая ласточка. Выслушайте меня и решайте сами, как лучше поступить — пройти путь до конца или постараться избежать потрясений. Я уже слишком стара, и у меня нет ни здоровья, ни душевной твердости, чтобы противостоять превосходящим силам, природу которых мне с каждым днем все труднее понимать.
Шири взяла высохшую руку бабушки и нежно погладила ее. Йен заметил, что Бен грызет ногти, и незаметно толкнул его локтем.
— Было время в моей жизни, когда я считала, что не существует силы сильнее любви. И любовь действительно наделена некоторой силой, но ее возможности ничтожно малы и меркнут перед мощью пламени ненависти, — начала Ариами. Со стороны казалось, что обращается она главным образом к Шири. — Догадываюсь, что такого рода откровения — не очень подходящий подарок на шестнадцатый день рождения. Обычно от детей скрывают истинное лицо реального мира, позволяя им пребывать в неведении, пока они достаточно не повзрослеют. Но боюсь, что вы не можете рассчитывать на эту сомнительную привилегию. Я знаю, конечно, что вы подвергнете сомнению мои слова и суждения лишь потому, что услышите их из уст старухи. За последние годы я научилась узнавать это непокорное выражение в глазах собственной внучки. Труднее всего поверить правде. И напротив, чем тяжелее ложь, тем она обольстительнее. Таков закон жизни, и от вашего здравого смысла зависит, сумеете ли вы найти точку равновесия. А теперь позвольте заметить, что у этой старухи помимо большого количества лет накопилось также немало историй. И нет истории печальней, чем та, которую я собираюсь вам рассказать. Не ведая того, вы были ее закулисными персонажами, вплоть до сегодняшнего дня…
Давным-давно я тоже была юной и совершала все те поступки, какие ожидают от молодых людей. А они обзаводятся семьей и детьми, делают долги, разочаровываются и отказываются от исполнения мечты и от принципов, которым свято клялись следовать. Стареют, одним словом. И все же судьба была ко мне щедра, по крайней мере мне так поначалу казалось. Мне довелось связать свою жизнь с очень хорошим человеком, и это самое лучшее и самое худшее, что можно сказать о нем. К чему лукавить, он никогда не отличался молодецкой статью. Я помню, что, когда он приходил к нам в дом, мои сестры подсмеивались над ним потихоньку. Он был неловким и застенчивым и выглядел так, будто последние десять лет не покидал стен библиотеки — мечта любой девушки твоего возраста, Шири.
Мой поклонник работал учителем в одной из публичных школ на юге Калькутты. Жалованье он получал мизерное, и его гардероб не уступал заработку. По субботам он навещал меня, одетый в один и тот же костюм, единственный, имевшийся у него. Он берег этот костюм для торжественных случаев — ходил в нем на собрания в школу и ко мне на свидания. Минуло целых шесть лет, прежде чем ему удалось купить новый. Правда, одежда всегда сидела на нем плохо — он не обладал ладным телосложением.
Мои сестры сочетались браком с видными и здоровыми юношами, которые обращались с твоим дедом весьма неучтиво. За его спиной оба посылали мне пылкие взгляды, намекая, что мне следует воспользоваться случаем и насладиться настоящим мужчиной хотя бы раз в жизни.
Впоследствии никчемные бездельники жили на подачки моего мужа, пользуясь его добротой, и охотно принимали от него помощь, но это уже другая история. А он ни разу не отказал им в поддержке, хотя и видел насквозь этих пиявок, обладая даром читать в душах людей, с которыми его сводила судьба. Он притворялся, будто забыл обидные насмешки и пренебрежение, с каким они встречали его в молодости. Лично я ничего не забыла, но мой муж, как уже говорилось, был хорошим человеком. Возможно, даже слишком.
К несчастью, природа наделила его хрупким здоровьем, и он покинул меня в год, когда родилась наша единственная дочь Килиан. Мне пришлось воспитывать ее одной и учить всему тому, чему, наверное, научил бы ее отец. Килиан стала лучом света, озарившим мою жизнь после смерти твоего деда. От него дочь унаследовала природную доброту, а также способность читать в душах других людей. Но если отец был скованным, неловким и застенчивым, то дочь источала свет и была воплощением изящества. В детстве она очаровывала всех, от гостей, приходивших к нам в дом, до прохожих на улице, едва начинала говорить, словно произносила волшебные заклинания. Помню, я часто наблюдала, как она кокетничала с торговцами на базаре. Обычно в такие минуты я думала, что эта девочка выплыла как прекрасный лебедь из глубины сознания моего мужа, гадкого и неуклюжего утенка. Его дух жил в ней, проявляясь в самых незначительных поступках. Например, в том, как она иногда вставала на пороге дома и наблюдала за прохожими. Потом она поворачивалась ко мне и спрашивала, почему на свете столько несчастных людей.
Вскоре жители «черного города» стали называть Килиан именем, которым нарек ее фотограф из Бомбея: лучезарная принцесса. И, естественно, не заставили себя ждать кандидаты в принцы. Они вырастали словно из-под земли. То было славное время. Молодые франты ухаживали за ней, делали смехотворные признания, посвящали чудовищные стихи и совершали массу нелепостей, так что мы очень веселились, когда дочь в подробностях описывала их мне. Если бы так пошло и дальше, нам пришлось бы признать, что поголовно все юноши в этом городе — жалкие идиоты. Однако, как всегда и случается, на сцене появился новый герой, и все изменилось. Это был твой отец — самый умный и самый странный человек из всех, кого мне приходилось встречать в жизни.
В ту пору, как, впрочем, и теперь, львиная доля браков заключалась по сговору родственников. Брак считался обычной коммерческой сделкой, следовательно, желания будущих супругов не имели никакой ценности. Большинство традиций — не более чем симптомы болезни общества. Я же дала себе зарок, что Килиан свяжет свою судьбу с тем мужчиной, кого выберет сама.
Когда твой отец появился на горизонте, он олицетворял собой полную противоположность надоедливой мошкаре, которая стаями вилась вокруг Килиан. Он мало говорил, но когда открывал рот, его фразы были остры, как лезвие кинжала, и не требовали ответа. Он был обходительным и обладал своеобразным обаянием. При желании он мог очаровать любую, медленно, но неотвратимо. Однако почти со всеми твой отец держался холодно и отчужденно. Кроме Килиан. В ее обществе он преображался, казался уязвимым и наивным. Я так и не поняла, какое из двух его обличий было настоящим, и эту тайну твоя мать унесла с собой в могилу.
Твой отец редко удостаивал меня беседой и мало что о себе рассказывал. Когда же он наконец решился заручиться моим согласием на брак с Килиан, я спросила напрямик, как он намерен обеспечивать ее, и каково его положение. Годы, прожитые на грани нищеты с твоим дедом, внушили мне желание защитить дочь от подобной участи. Из собственного опыта я вынесла твердое убеждение, что самое лучшее средство развенчать миф, как голод облагораживает дух, — это пустой желудок.
Твой отец поглядел на меня, оставив свои истинные мысли при себе, как делал всегда, и ответил, что по профессии он инженер и писатель. Он сказал, что рассчитывает получить должность в британской строительной компании. Также он упомянул, что издатель в Дели заплатил ему за рукопись. По сути, если оставить в стороне фигуры речи, которыми твой отец обильно украшал слог, когда ему было нужно, такая перспектива не обнадеживала. На мой вкус она сулила нищету и лишения. Так я и сказала. Улыбнувшись и ласково взяв меня за руку, он тихо произнес слова, запомнившиеся мне на всю жизнь: «Мама, в первый и последний раз я говорю это. Будущее — моя судьба и судьба вашей дочери — в наших руках. И только от меня зависит, сумею ли я пробиться и выйти в люди. И никто, ни живой ни мертвый, не помешает мне строить свою жизнь. Так что спите спокойно и доверьтесь моей глубокой любви к вашей дочери. Но если беспокойство все равно лишит вас сна, остерегайтесь хотя бы словом, жестом или поступком ослабить те узы, которые нас свяжут с ней навсегда, поскольку вам придется раскаиваться в этом целую вечность».
Через три месяца они поженились, и я больше никогда не беседовала с вашим отцом наедине. Будущее доказало его правоту. Вскоре он прославился как инженер, не оставив своего увлечения литературой. Молодые переехали в дом, находившийся неподалеку отсюда — уже много лет, как его разрушили. Одновременно он делал проект дома своей мечты, настоящего дворца, продуманного до миллиметра. Он собирался поселиться там с Килиан. Никто тогда не чувствовал беды.
По сути, я так и не узнала его по-настоящему. Он не позволил познакомиться с ним как следует, ибо не испытывал желания открывать душу кому-то, кроме твоей матери. Меня он пугал, и в его присутствии у меня отнимался язык и пропадало желание продолжать попытки с ним поладить. Понять, о чем он думает, было невозможно. Я читала его книги, которые Килиан приносила, когда навещала меня. Я читала их очень внимательно, с надеждой найти тайные ключи, чтобы проникнуть в лабиринт его сознания. Мне это так и не удалось.
Твой отец был загадочным человеком, и никогда не рассказывал о своей семье и прошлом. Возможно, именно поэтому я не почувствовала ни малейших признаков угрозы, нависшей над ним и моей дочерью, уходившей корнями в его темное и непостижимое прошлое. Он не дал мне шанса помочь ему. В роковой час он был так же одинок, как и всю свою жизнь, ибо провел ее в крепости добровольного одиночества. Ключи от этой крепости он доверил лишь Килиан в те годы, что они провели вместе.
Конечно же, у твоего отца, как и у всех, было прошлое. Из глубин его явился человек, ставший причиной горя в нашей семье.
В детстве, когда твой отец, голодный, бродил по улицам Калькутты и грезил цифрами и математическими формулами, он познакомился с мальчиком, своим ровесником, одиноким сиротой. В то время отец твой был беден, и как многие и многие дети в городе, пал жертвой лихорадки, которая ежегодно собирает обильную дань в тысячи жизней. В сезон дождей муссон приносит сильные ливни на Бенгальский полуостров, и в дельте Ганга начинается половодье, затопляющее страну. Год за годом соляное озеро в восточной части Калькутты выходит из берегов. Когда дожди прекращаются, вода сходит, и на берегу под солнцем остается много дохлой рыбы, источающей ядовитые миазмы. Подхваченные ветром с северных гор, они наполняют город, вызывая болезни и принося смерть, словно проклятие богов.
В тот год ядовитый ветер настиг твоего отца, и он бы умер, если бы не преданность друга: целых двадцать дней Джавахал выхаживал его в полуразрушенном бараке из самана и обугленного дерева на берегу Хугли. Поправившись, твой отец поклялся всегда защищать Джавахала и разделить с ним в будущем все, что подарит судьба, поскольку был обязан ему жизнью. Детская клятва. Договор чести, скрепленный кровью. Однако некоторых обстоятельств ребенок не знал: в венах Джавахала, одиннадцатилетнего ангела-спасителя, таилась болезнь намного страшнее той, что чуть не прикончила твоего отца. Симптомы ее стали проявляться намного позже, поначалу едва заметно, но в конце концов недуг настиг его как неумолимый приговор: безумие.
Много лет спустя твой отец выяснил, что мать Джавахала совершила самосожжение на глазах у сына. Она принесла себя в жертву богине Кали. А бабушка Джавахала, мать его матери, закончила дни на жалком одре в сумасшедшем доме в Бомбее. Их судьбы — звенья длинной цепи, тянувшейся издалека, из-за чего вся история семьи была исполнена страданий и ужаса. Но твой отец уже в детстве обладал большой силой духа, и счел себя обязанным поддерживать друга, несмотря на плохую наследственность.
До поры до времени никаких осложнений не возникало. Беда пришла, когда Джавахалу исполнилось восемнадцать лет. Юноша хладнокровно убил торговца на базаре за то, что тот отказался продать ему понравившийся медальон. Вид молодого человека не вызвал у купца доверия, и он усомнился в его платежеспособности. Очень долго твой отец прятал Джавахала у себя в доме. Он рисковал жизнью и будущим, укрывая друга от полицейских, искавших преступника по всему городу. Тогда все обошлось. Но то был лишь первый шаг. Через двенадцать месяцев, в ночь празднования индуистского Нового года Джавахал поджег дом, где жили одни старики — больше десяти человек. Сам он сидел на улице и любовался огнем, пока не сгорели дотла стропила крыши. На сей раз никакие ухищрения твоего отца не могли спасти его от правосудия.
Состоялся суд, длительный и тяжелый. За совершенные преступления Джавахала приговорили к пожизненному заключению. Твой отец изо всех сил старался помочь ему, потратил личные сбережения на адвокатов, посылал чистую одежду в тюрьму, где держали Джавахала, и давал взятки охранникам, чтобы те его не мучили. В благодарность он услышал от Джавахала только слова ненависти. Джавахал обвинил Чандру в предательстве, считая, что тот его бросил и хотел от него избавиться. Он заявил, что твой отец нарушил клятву, данную много лет назад, и поклялся отомстить, напомнив, что половина жизни Чандры принадлежит ему. Свои угрозы и проклятия он с гневом выкрикнул в зале суда, когда ему зачитали приговор.
Твой отец хранил эту тайну в своем сердце, не желая, чтобы Килиан когда-нибудь узнала о ней. Годы, казалось, бесследно стерли все свидетельства той истории. После свадьбы, нескольких лет брака и успехов Чандры, она стала казаться лишь эпизодом далекого прошлого, канувшим в Лету.
Я вспоминаю дни, когда Килиан забеременела. Твой отец преобразился, как будто стал совсем другим человеком. Он купил щенка сторожевой собаки и собирался выдрессировать ее, чтобы она была лучшей нянькой для ребенка. Он непрестанно говорил о строительстве дома, о планах на будущее, о новой книге…
Месяц спустя лейтенант Майкл Пик, один из прежних поклонников Килиан, пришел к ним с известием, наполнившим страхом их жизнь. Джавахал поджег тюремный корпус, где содержались особо опасные преступники, и сбежал. Перед побегом кровью зарезанного сокамерника он написал на стене слово «месть».
Пик взялся лично поймать Джавахала и защитить супругов от любой опасности. Однако шли месяцы, но ничего не происходило. Джавахал не давал о себе знать. А потом наступил день рождения твоего отца.
Поутру бродяга принес посылку на его имя. В ней лежали медальон, послуживший мотивом первого преступления, и письмо. В письме Джавахал признавался, что несколько недель тайно шпионил за твоим отцом и убедился, что тот не только стал состоятельным человеком, но и женился на лучезарной красавице. Джавахал желал супругам всего наилучшего и обещал вскоре заглянуть с визитом, чтобы, по его словам, вновь по-братски разделить то, что принадлежало им обоим.
Следующие дни прошли в панике. На ночь Пик приставил к дому охрану — одного из часовых нашли мертвым. Собаку Чандры обнаружили на дне колодца во дворе. И каждую ночь, на рассвете, словно в насмешку над бессилием Пика и его солдат, на стенах дома появлялись новые угрожающие надписи, начертанные кровью.
То время было трудным для твоего отца. Он закончил строительство крупного объекта, ставшего вершиной его карьеры — вокзала Джитерс Гейт на восточном берегу реки Хугли. Это было впечатляющее сооружение из металла, отвечавшее последнему слову техники. Станция стала важнейшим звеном выстраданного проекта твоего отца по созданию сети железных дорог в стране. Его осуществление позволило бы поднять торговлю на новый уровень, развивать экономику провинций и в результате положить конец британскому господству. Твой отец был одержим этой идеей, мог часами со страстью говорить о ней, словно о божественной миссии, возложенной на его плечи.
В конце той тяжелой, омраченной страхом недели, состоялось официальное открытие Джитерс Гейт. По торжественному случаю было решено организовать символический рейс: предполагалось, что пассажирами первого поезда, отправлявшегося со станции, станут триста шестьдесят детей-сирот, которые поедут на восток страны, на новое место жительства. Дети были выходцами из беднейших слоев общества, и проект твоего отца означал для них шанс на достойную жизнь.
Килиан умоляла разрешить ей присутствовать на церемонии открытия, и заверяла мужа, что под охраной лейтенанта Пика и его подчиненных она будет в безопасности.
Когда Чандра поднялся в машинное отделение и запустил локомотив, который должен был увезти детей к новому дому, произошло непредвиденное, чего никто не ожидал. Огонь. Чудовищный пожар распространился по всем уровням станции и по вагонам состава. Поезд въехал в туннель, превратившись в сущий ад на колесах, могилу из раскаленного железа для детей, сидевших в вагонах. Твой отец погиб в ту ночь, безуспешно пытаясь спасти детей, тогда как его мечты поглотило пламя.
Килиан, получив страшное известие, едва не потеряла ребенка. Но судьба, устав преследовать семью, смилостивилась над тобой. Через три дня, незадолго до родов, Джавахал со своими сообщниками ворвался в дом и увел твою мать, хвастливо заявив, что трагедия Джитерс Гейт — его рук дело.
Лейтенант Пик сумел выжить при пожаре, и последовал за похитителями в недра станции, превратившейся к тому моменту в место пустынное и проклятое. Никто не осмеливался приближаться к нему после катастрофы. Джавахал оставил в доме записку, поклявшись убить твою мать и ребенка, которого она должна была родить. Однако случилось то, чего даже он не мог предвидеть. На свет появился не один ребенок, а двое. Близнецы. Мальчик и девочка. Это были вы…
Ариами Бозе закончила историю, рассказав, как Пику удалось спасти детей, как он принес близнецов к ней, и как она решила разлучить их и спрятать от убийцы… Ни Бен, ни Шири больше ее не слушали. Йен молча наблюдал за побелевшими лицами лучшего друга и Шири. Они едва дышали и словно обратились в статуи, слушая откровения старой женщины. Йен тяжело вздохнул, сожалея, что именно ему выпал жребий присутствовать на этом странном семейном собрании. Он чувствовал себя крайне неуютно в роли постороннего свидетеля личной драмы своих друзей.
Услышанное ошеломило Йена, однако он справился со своим смятением, и мысли его сосредоточились на Бене. Он догадывался, что повесть Ариами, наверное, причинила другу сильную боль, и проклинал про себя ту резкость, с которой женщина, измученная страхом и усталостью, обрушила на них свои откровения. Причем события, о которых она говорила, могли иметь более серьезные последствия, чем казалось на первый взгляд. В тот момент Йен постарался выбросить из головы рассказ Бена о поезде, охваченном огнем. Части головоломки множились с пугающей скоростью.
Бен много раз заявлял, будто они, члены общества «Чоубар», люди без прошлого. И теперь Йен опасался, что встреча Бена со своим прошлым в полумраке этого большого дома безвозвратно разобьет ему сердце. Они с детства жили бок о бок, и Йен научился читать его мысли и знал, как лучше всего, без слов и лишних вопросов, подержать друга во время периодов затяжной и необъяснимой меланхолии. Насколько он знал своего друга, защитный панцирь, которым Бен обычно прикрывался — высокомерный вид человека, которому все нипочем — пробит насквозь сокрушительным ударом, но о своей ране Бен не станет говорить никогда.
Йен мягко положил руку на плечо товарищу, но тот словно и не заметил дружеского жеста.
Всего несколько часов назад Бен и Шири проявляли взаимный интерес и чувствовали симпатию, теперь же они не могли посмотреть друг другу в глаза. Новый расклад в игре как будто вызвал у них смущение и непонятную застенчивость, так что они боялись сделать самый незначительный жест.
Ариами с тревогой посмотрела на Йена. В зале царила мертвая тишина. Взглядом пожилая женщина словно просила прощения, чувствуя вину, что стала вестницей дурных новостей. Йен легонько кивнул, давая понять, что им лучше выйти из комнаты. Женщина заколебалась, и тогда Йен предложил ей руку. Пожилая дама приняла его помощь и последовала с ним в соседнюю комнату, оставив Бена и Шири наедине. Йен задержался на пороге и обернулся, посмотрев на друга.
— Мы подождем на улице, — пробормотал он.
Бен кивнул, не поднимая головы.
Члены общества «Чоубар» томились на жаре во внутреннем дворике. Наконец они заметили Йена, появившегося в дверях дома под руку с пожилой дамой. Они обменялись парой фраз, Ариами слабо кивнула и ретировалась под сень старого навеса из резного камня, спрятавшись от солнца. Йен с непроницаемым и угрюмым выражением лица, истолкованным друзьями как плохое предзнаменование, подошел к компании и воспользовался местечком в тени, которое ребята, потеснившись, освободили. Все взгляды устремились на него. Ариами, глубоко подавленная, наблюдала за детьми с расстояния в несколько метров.
— И что? — спросила Изобель, озвучивая вопрос, возникший у каждого члена общества.
— Не знаю, с чего начинать, — ответил Йен.
— Начни с худшего, — предложил Сет.
— Все очень плохо, — признался Йен.
Все молча уставились на него. Йен посмотрел на друзей и криво улыбнулся.
— Тебя слушают десять ушей, — поторопила его Изобель.
Йен честно пересказал повествование Ариами, не пропустив ни единой подробности. Эпилог истории он посвятил исключительно Бену и Шири, которые до сих пор оставались вдвоем в зале, и упомянул о страшной угрозе, нависшей над их головами.
Когда Йен закончил, члены собрания давно забыли об удушающей жаре, будто в наказание посланной с небес.
— Как отнесся к этому Бен? — спросил Рошан.
Йен пожал плечами и нахмурился.
— Полагаю, не очень хорошо, — высказал он предположение. — Поставь себя на его место.
— И что нам теперь делать? — спросил Сирах.
— А что мы можем сделать? — удивился Йен.
— Многое, — отрезала Изобель. — Что угодно, но только не загорать на солнышке, пока убийца охотится за Беном. И за Шири в придачу.
— Есть возражения? — спросил Сет.
Ребята единодушно ответили «нет».
— Итак, полковник, — заговорил Йен, обращаясь непосредственно к Изобель. — Каковы будут приказания?
— Во-первых, необходимо разузнать все, что можно, о трагедии на Джитерс Гейт и об инженере, — начала Изобель.
— Я могу это сделать, — вызвался Сет. — В библиотеке Индийского музея должны храниться газетные статьи того времени. Возможно, есть книги.
— Сет прав, — согласился Сирах. — Пожар на Джитерс Гейт наверняка получил широкий резонанс в те дни. Многие люди помнят его. Существуют документы по тому делу. Бог знает где, но они существуют.
— Следовательно, их нужно найти, — твердо сказала Изобель. — Они могут стать отправной точкой.
— Я помогу, — пообещал Майкл.
Изобель кивнула.
— Мы должны узнать все об инженере, его жизни, а также о сказочном доме, который находится где-то неподалеку, — продолжала Изобель. — Может, проследив его жизненный путь, мы нападем на след убийцы.
— Мы поищем дом, — предложил Сирах, указывая на себя и Рошана.
— Если он еще стоит, мы его найдем, — поддержал Рошан.
— Ладно, только не вздумайте в него забраться, — предупредила Изобель.
— Не волнуйся, — успокоил ее Рошан, показав пустые руки.
— А я? Что мне сделать? — спросил Йен, который не мог придумать себе занятия по своим способностям так же легко, как это сделали другие ребята.
— А ты останешься с Беном и Шири, — распорядилась Изобель. — Нетрудно догадаться, что Бену начнут приходить в голову дикие идеи каждые десять минут. Будь рядом и следи, чтобы он не наделал глупостей. Им с Шири не стоит бродить по улицам.
Йен кивнул, понимая, что его задача самая трудная из всех, порученных Изобель.
— Встречаемся во Дворце полуночи на закате, — подвела итог Изобель. — Вопросы есть?
Мальчики переглянулись и покачали головой.
— Хорошо. Вперед, — скомандовала Изобель.
Сет, Майкл, Рошан и Сирах отбыли без проволочек, намереваясь непременно выполнить свои задания. Изобель молча стояла с Йеном и смотрела, как они удаляются, окруженные дрожащим маревом, поднимавшимся от пыльных улиц, раскаленных солнцем.
— Изобель, а что собираешься предпринять ты? — спросил Йен.
Изобель повернулась к нему с загадочной улыбкой.
— Есть у меня одна идея, — сказала она.
— Меня пугают твои идеи не меньше землетрясений, — отозвался Йен. — Что ты задумала?
— Не беспокойся, Йен, — промурлыкала Изобель.
— Когда ты так говоришь, я начинаю беспокоиться вдвойне, — ответил Йен.
— Возможно, я не успею во Дворец к закату, — предупредила Изобель. — Если я не вернусь, поступай по своему усмотрению. Ты всегда знаешь, что надо делать, Йен.
Мальчик вздохнул, испытывая нарастающее беспокойство. Ему не нравилась таинственность подруги и странный блеск ее глаз.
— Изобель, посмотри на меня, — велел он. Девочка послушалась. — Что бы ты ни придумала, выброси это из головы.
— Я буду осторожна, Йен, — пообещала она, улыбаясь.
Но Йену было не до улыбок.
— Не делай ничего, чего не стал бы делать я, — взмолился он.
Изобель рассмеялась.
— Я сделаю только одну вещь, на которую ты не осмелился бы никогда, — пробормотала она.
Йен растерянно посмотрел на нее, не понимая, что она хочет сказать. Все с тем же загадочным блеском в глазах Изобель шагнула к Йену и ласково поцеловала его в губы, едва к ним прикоснувшись.
— Береги себя, Йен, — прошептала она ему на ухо. — И не питай напрасных иллюзий.
Изобель поцеловала его в первый раз, и глядя, как она уходит, пробираясь сквозь заросли кустарника, Йен не мог отделаться от внезапного и необъяснимого страха, что этот поцелуй, возможно, окажется и последним.
* * *
Прошел почти целый час прежде, чем Бен и Шири показались из дома с каменными лицами, но необыкновенно спокойные. Ариами все это время просидела в одиночестве под навесом, игнорируя попытки Йена завязать беседу. Шири приблизилась к бабушке и села рядом с ней. Бен направился прямиком к Йену.
— Где все? — спросил он.
— Мы решили, что имеет смысл разузнать что-нибудь об этом типе, Джавахале, — объяснил Йен.
— А ты остался за няньку? — пошутил Бен, хотя его наигранно веселый тон не мог обмануть друга.
— Что-то вроде. Ты в порядке? — поинтересовался Йен, кивнув в сторону Шири.
Бен наклонил голову.
— Сбит с толку, пожалуй, — ответил он наконец. — Ненавижу сюрпризы.
— Изобель сказала, что вам с Шири лучше тут не болтаться. И я думаю, что она права.
— Изобель всегда права, если только не ругается со мной, — сказал Бен. — Но и я не считаю, что тут мы в безопасности. Хотя дом пустовал больше пятнадцати лет, он все еще является семейной собственностью. Хотя в приюте Св. Патрика тоже неспокойно, как мы поняли.
— Думаю, нам лучше отправиться во Дворец и там подождать остальных, — предложил Йен.
— Таков план Изобель? — усмехнулся Бен.
— Догадайся.
— А сама она куда пошла?
— Не захотела говорить.
— Одна из ее идей? — встревоженно уточнил Бен.
Йен подтвердил, и Бен обреченно вздохнул.
— Да поможет нам Бог, — сказал он, хлопнув друга по плечу. — Пойду поговорю с дамами.
Повернув голову, Йен посмотрел на Ариами Бозе и Шири. Пожилая женщина, похоже, горячо спорила с внучкой. Бен с Йеном переглянулись.
— Подозреваю, что старуха не отказалась от планов выехать завтра в Бомбей, — прокомментировал Бен.
— Поедешь с ними?
— Я вообще не собираюсь уезжать из этого города. Особенно теперь.
Друзья понаблюдали пару минут за развитием дискуссии, наконец Бен направился к бабушке с внучкой.
— Подожди здесь, — тихо попросил он.
Ариами Бозе вновь скрылась в доме, оставив Бена с Шири вдвоем на пороге. Лицо Шири полыхало от ярости, и Бен решил дать ей возможность заговорить первой. Когда девочка обрела дар речи, голос ее дрожал от гнева и отчаяния. Она судорожно сцепила руки.
— Она говорит, что мы уезжаем завтра, и это не обсуждается, — пожаловалась Шири. — По ее мнению, тебе тоже нужно ехать с нами, но она не может тебя заставить.
— Наверное, она считает, что так будет лучше для тебя.
— А ты так не думаешь?
— Я бы солгал, если бы ответил «нет», — признался Бен.
— Я всю жизнь убегаю. Из города в город. На поездах, кораблях, повозках. У меня не было ни настоящего дома, ни друзей, ничего, что я вспоминала бы как свое, — сказала Шири. — Я устала, Бен. Я не могу бежать дальше от того, кого даже не знаю.
Брат и сестра молча посмотрели друг на друга.
— Она старая женщина, Бен. Она боится, поскольку жизнь ее на исходе, и она не чувствует в себе сил защищать нас впредь, — добавила девочка. — Она желает нам добра, но бегство больше не поможет. К чему нам садиться на поезд до Бомбея? Чтобы сойти на какой-нибудь станции под другим именем? Чтобы выпрашивать ночлег в первом попавшемся селении, понимая, что на следующий день придется снова пуститься в бегство?
— Ты говорила это Ариами? — спросил Бен.
— Она не слушает. Но на сей раз я не намерена скрываться. Тут мой дом, город отца, и здесь я останусь. Если тот человек придет за мной, я разобью ему лицо. Если мне суждено умереть от его руки, пусть он убьет меня. Но если мне суждено остаться в живых, я не хочу провести свои дни в бесконечном бегстве и благодарить богов за то, что вижу солнце. Ты поможешь мне, Бен?
— Конечно, — ответил мальчик.
Шири обняла его и вытерла глаза концом своего белого покрывала.
— Знаешь, Бен, — промолвила она, — вчера ночью в том старом заброшенном доме, вашем Дворце полуночи, когда я рассказывала твоим друзьям свою историю, то думала, что у меня никогда не было детства, как у других ребят. Я выросла среди стариков, среди страха и лжи. Меня окружали только бродяги и путешественники. Я помню, как придумывала невидимых друзей и часами разговаривала с ними в залах ожидания на вокзалах и в повозках. Взрослые смотрели на меня и улыбались. По их мнению, девочка, которая разговаривает сама с собой — умилительное зрелище. Но ведь это не так, Бен. Нет ничего хорошего в одиночестве, ни в детстве, ни в старости. Много лет я задавалась вопросом, как живут другие дети, снятся ли им те же кошмары, что и мне, и чувствуют ли они себя такими же несчастными, как я. Кто утверждает, что детство — самая счастливая пора жизни, или лжец, или дурак.
Бен с улыбкой поглядел на сестру.
— Или и то и другое, — пошутил он. — Обычно одно сопутствует другому.
Шири засмеялась.
— Прости, — сказала она. — Я болтаю без умолку, да?
— Ничего страшного, — утешил ее Бен. — Мне нравится слушать тебя. Полагаю, у нас гораздо больше общего, чем ты думаешь.
— Мы брат и сестра, — нервно хихикнула Шири. — Разве этого мало? Близнецы! Подумать только!
— Ну, как обычно говорят, друзей мы можем выбрать. Семья идет в нагрузку, — снова пошутил Бен.
— Тогда я бы предпочла, чтобы ты был моим другом, — ответила Шири.
К ребятам подошел Йен и с облегчением убедился, что оба вроде бы в хорошем настроении. Они даже позволяли себе шутить, что, с учетом всех обстоятельств, было роскошью.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Йен, эта девушка хочет со мной дружить.
— Я бы не советовал, — поддержал шутку Йен. — Я дружу с ним много лет, и посмотри, к чему это привело. Вы уже приняли решение?
Бен кивнул.
— Это то, о чем я думаю? — спросил Йен.
Бен снова кивнул, и Шири тоже закивала, соглашаясь с братом.
— И что же вы решили? — с горечью спросила у них за спиной Ариами Бозе.
Троица развернулась: неподвижный силуэт старой женщины вырисовывался в тени дома у двери. Повисло напряженное молчание.
— Мы не поедем завтра никуда на поезде, — спокойно сообщила Шири. — Ни Бен, ни я.
Женщина обожгла их взглядом.
— Слова безмозглых молокососов заставили тебя забыть все, чему я тебя много лет учила? — упрекнула девочку Ариами.
— Нет, бабушка. Это мое собственное решение. И ничто на свете не убедит меня изменить его.
— Ты сделаешь так, как я скажу, — отрезала Ариами, хотя в каждом ее слове звучало предчувствие поражения.
— Госпожа… — вежливо начал Йен.
— Замолчи, мальчик, — ледяным тоном остановила его Ариами.
Йен подавил желание достойно ответить и потупился.
— Бабушка, я не сяду на этот поезд, — повторила Шири. — И ты это понимаешь.
Ариами, полускрытая тенью, безмолвно смотрела на внучку.
— Утром я жду вас на станции Хоура, — наконец произнесла старуха.
Шири вздохнула, и Бен заметил, что ее щеки снова запылали. Бен сжал ее руку как бы убеждая не спорить. Ариами повернулась к ним спиной, и ее шаги постепенно стихли в глубине дома.
— Я не могу так уйти, — пробормотала Шири.
Бен согласно кивнул и выпустил руку сестры. Девочка бросилась за Ариами и нашла ее в зале — та сидела в кресле при свечах. Женщина не повернула головы и не шелохнулась, игнорируя присутствие внучки. Шири подбежала к ней и нежно обняла.
— Будь что будет, бабушка, — сказала она. — Я люблю тебя.
Ариами хранила молчание. Потом она услышала, как Шири возвращается во двор, и из глаз у нее полились слезы. На улице Бен с Йеном дожидались Шири и встретили ее с самым веселым выражением на лицах, которое им удалось изобразить.
— Куда мы теперь пойдем? — спросила Шири. Глаза девочки были полны слез, а руки дрожали.
— В лучшее место в Калькутте, — объявил Бен. — Во Дворец полуночи.
Дневной свет начал угасать, когда Изобель увидела впереди смутные очертания фантастической угловатой конструкции. Старый вокзал Джитерс Гейт поднимался из тумана, стелившегося над рекой, словно призрак погибшего храма, обглоданного огнем. Девочка затаила дыхание и замерла, созерцая внушавшее трепет зрелище: стальное кружево сотен опорных балок, арочные перекрытия и множество больших и малых куполов образовывали бесконечный лабиринт из стекла и металла. Полуразрушенный и давно заброшенный мост тянулся через реку, заканчиваясь на противоположном берегу у портика вокзала. Перекрытие портика обвалилось, и он напоминал черную пасть дракона, застывшего в ожидании добычи; бесконечные ряды длинных острых клыков терялись в темноте глотки.
Изобель зашагала по мосту, перекинутому к вокзалу Джитерс Гейт, стараясь не наступать на рельсы, чертившие путь в тупик, к мрачному обугленному мавзолею. Доски настила ветхого моста сгнили и почернели, в щелях между ними пробивались ростки сорняков. Проржавевший остов моста жалобно стонал у нее под ногами. Изобель обратила внимание на таблички, запрещавшие подниматься на мост и предупреждавшие об опасности обрушения. Поезда давно уже не ездили по нему через реку. Оценив его запущенное состояние, Изобель подумала, что его явно не пытались чинить и вряд ли по нему кто-то ходил пешком.
По мере того как восточный берег Калькутты оставался все дальше за спиной, а впереди на фоне алого заката вырастал вокзал Джитерс Гейт — головокружительная фантасмагория из стали и теней — Изобель начала склоняться к мысли, что план идти сюда был, возможно, не таким удачным, как ей показалось вначале. Одно дело изображать бесшабашную и бесстрашную авантюристку, которой нипочем любые превратности судьбы, и совсем другое — полностью вживаться в роль в драматическом сценарии, не зная ни строчки из третьего акта.
Лица девочки коснулось влажное дыхание с запахом угля и пепла, клубами вырывавшееся из туннелей, скрытых в недрах станции. Едкий вязкий смрад почему-то вызывал у Изобель ассоциацию со старой фабрикой, затянутой пеленой ядовитого газа и толстым слоем грязи и ржавчины. Изобель пристально посмотрела на далекие огоньки, загоравшиеся на мачтах баркасов, бороздивших воды Хугли. Преодолевая последний отрезок пути, оставшийся до входа на станцию, она воображала себя под охраной безвестных моряков. Изобель достигла края моста и остановилась между рельсов, убегавших в темноту. Высоко над головой застыли витиеватые буквы, попорченные огнем. Они складывались в название станции и напоминали надпись над входом в могильный склеп: «Джитерс Гейт».
Изобель сделала глубокий вдох, набираясь решимости. Ей предстояло войти в сгоревшее здание, и не было на свете ничего другого, что ей так хотелось бы сделать.
Сет и Майкл умильно улыбались как примерные ученики под пристальным взором мистера Де Розио, старшего библиотекаря основного фонда Индийского музея, и покорно выслушивали его безжалостный разнос.
— В жизни не слышал более нелепой просьбы, — заключил Де Розио. — Во всяком случае, с тех пор, как ты последний раз заглядывал сюда, Сет.
— Послушайте, мистер Де Розио, — нашелся мальчик, — мы знаем, что архив работает только по утрам, и то, о чем мы с другом просим, может показаться немного необычным…
— Ничего необычного, если это исходит от вас, молодой человек, — перебил Де Розио.
Сет сдержал улыбку. Нарочито язвительные колкости мистера Де Розио служили безошибочным признаком того, что он заинтересован и готов уступить. Никто и никогда не называл его именем, данным ему при крещении. Возможным исключением являлись его мать и жена (если только в Индии нашлась женщина, достаточно храбрая, чтобы выйти замуж за подобный экземпляр, эталон избыточного веса, который удалось создать роду человеческому). Обладая внешностью и повадками цербера-библиофила, Де Розио имел свою ахиллесову пяту — любопытство. Также его отличала склонность к сплетням, в чем он достиг академических высот, низводя кумушек с базара до уровня простых любительниц.
Сет и Майкл украдкой переглянулись и решили бросить жирную наживку.
— Мистер Де Розио, — начал Сет проникновенно, — не следовало бы мне этого говорить, но я вынужден положиться на вашу деликатность, известную всем. Наше дело связано с серией преступлений, и мы серьезно опасаемся, что могут произойти новые, если мы не положим этому конец, выявив все обстоятельства.
Маленькие глазки библиотекаря в один миг стали как плошки.
— Вы уверены, что мистер Томас Картер в курсе событий? — строго спросил он.
— Он сам нас прислал, — ответил Сет.
Де Розио снова испытывающе поглядел на него, подстерегая предательское вороватое выражение, которое выдало бы коварство и тайный умысел мальчика.
— А твой друг? — проронил он. — Почему он ничего не говорит?
— Он застенчивый, сэр, — пояснил Сет.
Майкл чуть заметно кивнул, словно подтверждая данную ему характеристику. Де Розио недоверчиво кашлянул.
— Итак, ты утверждаешь, что в деле сохранились следы давнего преступления? — уточнил он с хорошо разыгранным равнодушием.
— Убийств, сэр, — подтвердил Сет. — Нескольких убийств.
Де Розио сверился с часами и, поразмыслив немного и переведя взгляд с мальчиков на циферблат, пожал плечами.
— Ладно, — сдался он. — Но это в последний раз. Как зовут человека, которым вы интересуетесь?
— Лахаважд Чандра Чаттерджи, сэр, — поспешно ответил Сет.
— Инженер? — переспросил Де Розио. — Разве он не погиб при пожаре в Джитерс Гейт?
— Да, сэр, — подтвердил Сет. — Но с ним был человек, который не умер. Очень опасный. Тот, кто устроил пожар. Он рыщет по городу и готовится совершить новые преступления…
Де Розио усмехнулся.
— Звучит многообещающе, — пробормотал он.
Внезапно в душе библиотекаря зародилось нехорошее подозрение. Де Розио навис над мальчиками всей своей массой и погрозил им пальцем.
— А не выдумки ли это твоего приятеля? — грозно спросил он. — Как там его зовут?
— Бен вообще ничего об этом не знает, мистер Де Розио, — поспешил успокоить его Сет. — Мы его в глаза не видели уже несколько месяцев.
— Уже лучше, — смягчился де Розио. — Идемте со мной.
Изобель боязливо вошла в разрушенное здание вокзала и дала глазам время привыкнуть к темноте, которая заволакивала пространство. В десятках метров над головой девочки вздымался центральный купол, сделанный из длинных железных арок и стекла. Большая часть витражей расплавилась в огне или просто взорвалась мелкими осколками, осыпав станцию дождем раскаленных фрагментов. Вечерний свет проникал сквозь разломы в почерневшем металле и разбитые стекла, пережившие трагедию. Перроны, описывая плавную дугу под громадным куполом, терялись в темноте. Их поверхность загромождали обгоревшие скамейки и балки, рухнувшие с потолка.
Большая башня с часами, некогда гордо возвышавшаяся на центральном перроне как маяк в устье порта, ныне стояла, напоминая унылого молчаливого часового. Изобель прошла под циферблатом и обратила внимание, что стрелки загнулись к полу, точно пластилиновые; длинные языки, похожие на потеки расплавленного шоколада, увековечили роковой час, когда станция превратилась в огненный ад.
Казалось, тут ничего не изменилось с тех пор, не считая налета многолетней грязи и следов непогоды, ибо в сезон муссонов дожди заливали руины сквозь отдушины и повреждения в куполе.
Изобель остановилась в центре, чтобы окинуть взором все помещение, и у нее возникло чувство, будто она находится в огромном затонувшем храме, безграничном и заколдованном.
Новый порыв горячего влажного ветра пронесся по станции, растрепал Изобель волосы и погнал комки грязи по платформам. Девочку пробрала дрожь, и она стала настороженно всматриваться в черные зевы туннелей, уходивших в толщу земли от противоположного края платформы. Она пожалела, что с ней нет друзей, особенно теперь, когда события принимали неважный оборот, до боли напоминая истории, которые с воодушевлением выдумывал Бен для посиделок во Дворце полуночи. Изобель нащупала в сумочке и достала рисунок Майкла, где он изобразил всех членов общества «Чоубар» у пруда, в котором отражались их лица. Она улыбнулась, глядя на свой портрет работы Майкла, и задалась вопросом, неужели он на самом деле видит ее такой. Ей очень не хватало ребят.
И вдруг слух девочки уловил странный звук — он доносился издалека и тонул в свисте ветра, гулявшего по туннелям. Эхо голосов напоминало гвалт разволновавшейся толпы на берегу, когда она чуть не утонула в Хугли в тот день, когда Бен учил ее плавать. Но на сей раз Изобель понимала, что голоса, как будто приближаясь из глубин тоннелей, не были гомоном праздных прохожих. Она слышала голоса детей, сотни голосов. И они выли от ужаса.
Де Розио задумчиво погладил каскад валиков, из которых состоял его пышный тройной подбородок, и вновь перелистал кипу документов, газетных вырезок и бумаг, собранных им в разное время для пополнения всеядных фондов библиотеки Индийского музея. Сет и Майкл наблюдали за ним с надеждой и нетерпением.
— Итак, — начал библиотекарь, — дело намного сложнее, чем казалось на первый взгляд. Об этом Лахаважде Чандре Чаттерджи имеется довольно много информации по разным тематическим рубрикам. Большинство документов, которые я видел, дублируют друг друга и не содержат ничего существенного. Но потребуется не меньше недели, чтобы привести в порядок бумаги, имеющие отношение к этому человеку.
— Что вы выяснили, сэр? — спросил Сет.
— В целом немного, если честно, — ответил Де Розио. — Господин Чандра был блестящим инженером, слегка опережавшим свое время, идеалистом, одержимым желанием оставить стране наследство, которое возместило бы беднякам все лишения, в которых он винил британское господство. Не слишком оригинально, откровенно говоря. Иными словами, он обладал всеми необходимыми качествами, чтобы превратиться в настоящего неудачника. Тем не менее он вроде бы избежал козней завистников, заговоров и интриг, которые положили бы конец его карьере. Ему удалось убедить правительство профинансировать проект, являвшийся его золотой мечтой: строительство сети железных дорог, соединяющей столичные города страны с провинцией.
Чандра считал, что таким образом будет подорвана торговая и политическая монополия, которая восходит к эпохе лорда Клайва и компании и включает также речное и морское судоходство. Он надеялся, что в результате население Индии постепенно восстановит контроль над богатствами своей страны. Впрочем, не нужно быть инженером, чтобы понять неосуществимость этой мечты.
— Есть что-нибудь о человеке по имени Джавахал? — спросил Сет. — Он был другом детства инженера. Он несколько раз привлекался к суду. Громкие дела, я полагаю.
— Вероятно, материалы где-то есть, сынок. Но необходимо разобрать гору документов. Почему бы вам не прийти сюда недельки через две? К тому моменту я наведу порядок в этом бардаке.
— Мы не можем ждать две недели, сэр, — подал голос Майкл.
Де Розио с удивлением поглядел на мальчика.
— А через неделю? — уступил он.
— Сэр, речь идет о жизни и смерти, — сказал Майкл. — Жизнь двух человек в опасности.
Де Розио заметил напряженный взгляд Майкла и кивнул, слегка ошеломленный. Сет решил ковать железо, пока горячо.
— Мы вам поможем найти и рассортировать бумаги, сэр, — вызвался он.
— Вы? — изумился библиотекарь. — Не знаю… Когда?
— Прямо сейчас, — сказал Майкл.
— Вы знакомы с системой шифров, применяющейся в нашей картотеке? — поинтересовался Де Розио.
— Знаем назубок, — солгал Сет.
Солнце огромным багровым шаром скользило вниз за разбитыми витражами восточной панели Джитерс Гейт. Несколько секунд Изобель наблюдала завораживающее зрелище: лучи красного света точно сотни стрел веером пронизывали сумрак станции. Звук воющих голосов нарастал, и вскоре Изобель услышала, как он эхом отдается под большим куполом. Пол завибрировал у нее под ногами, и с потолка посыпались осколки стекла. Девочка почувствовала резкую боль в запястье и подняла руку к глазам, чтобы осмотреть место укола. По пальцам у нее текла теплая кровь. Изобель бросилась в конец платформы, закрывая лицо руками.
Укрывшись под лестницей, поднимавшейся на верхние уровни, Изобель увидела перед собой просторный зал ожидания. На полу повсюду валялись обугленные и перевернутые скамейки. Стены покрывали странные рисунки, изображавшие деформированные демонические фигуры с человеческими телами, длинными волчьими лапами и выпученными глазами. Пол теперь ходил ходуном под ногами Изобель. Порыв знойного ветра опалил ей лицо. В следующий миг девочка протерла глаза, не в силах поверить тому, что видит.
Светящийся локомотив, объятый пламенем, выскочил из глубины туннеля и начал яростно изрыгать кольца огня. Огненные снаряды вылетали со скоростью пушечного ядра и взрывались, расходясь концентрическими кругами раскаленного газа. Изобель упала на пол. Огненный поезд пролетел станцию с оглушительным металлическим грохотом, сквозь который прорывался вопль сотен детей, горевших в костре пожара. Изобель лежала, зажмурившись и оцепенев от страха, пока не затих гул поезда.
Девочка подняла голову и оглянулась по сторонам. Вокзал был пуст и заполнен облаком пара, которое медленно клубилось, поднимаясь вверх и окрашиваясь в ярко-красный цвет последних лучей заходящего солнца. Перед Изобель на небольшом расстоянии разливалась лужа какой-то темной вязкой жидкости, блестевшей в зареве заката. На миг ей показалось, что на тягучей поверхности она видит отражение печального лучезарного лика женщины, окруженной ореолом света и звавшей ее. Изобель протянула руку и макнула палец в густую жидкость. Кровь. Девочка отдернула руку и вытерла пальцы об одежду. Бесплотное видение исчезло. Задыхаясь, Изобель отползла к стене и села, прислонившись к ней, чтобы перевести дух.
Через минуту она встала и обвела взглядом станцию. Вечерний свет стремительно тускнел, предвещая скорое наступление ночной темноты. В тот момент Изобель отчетливо осознавала лишь одно: когда опустится ночь, она должна оказаться как можно дальше от вокзала Джитерс Гейт. Она поспешно устремилась к выходу, и только тогда заметила призрачную фигуру, которая направлялась к ней сквозь дымку, стелившуюся по платформе. Человек поднял руку, и девочка увидела, как загорелись его пальцы, освещая дорогу. Изобель поняла, что ей не удастся выйти так же легко, как она вошла.
Сквозь обвалившуюся черепичную крышу Дворца полуночи виднелось ночное небо, усеянное звездами — безбрежное море маленьких белых свечек. Вечер унес с собой часть палящего зноя, от которого с рассвета изнывал город. Но ветерок, стыдливо овевавший улицы «черного города», был всего лишь едва заметным дуновением, теплым и насыщенным ночной сыростью — испарениями реки Хугли.
Дожидаясь возвращения остальных членов общества «Чоубар», Йен, Бен и Шири уныло коротали минуты среди руин старого особняка. Каждый был погружен в собственные мысли.
Бен предпочел свое излюбленное укромное местечко, вскарабкавшись на голую балку, горизонтально пересекавшую фронтон Дворца. Он частенько забирался на этот насест и, устроившись ровно посередине и свесив ноги, смотрел на огни города и силуэты дворцов и кладбищ, обрамлявших извилистые берега реки Хугли, пересекавшей Калькутту. Он мог сидеть наверху часами безмолвно, даже не удосуживаясь обратить взор вниз. Члены общества «Чоубар» с уважением относились к странной привычке, одной из многих в его диковинной коллекции причуд, которыми он разнообразил свое поведение. Ребята также научились мириться с затяжными периодами меланхолии, каждый раз неизбежно наступавшими после того, как он спускался с небес на землю.
Сидя во дворике Дворца полуночи, Йен украдкой покосился на друга. Он решил дать Бену напоследок насладиться пиршеством духа. Между тем сам он вернулся к занятию, которое придумал для себя с Шири: весь последний час он пытался втолковать девочке азы шахмат. Для этого они воспользовались доской, хранившейся членами общества «Чоубар» в штаб-квартире. Фигуры ребята приберегали для ежегодных чемпионатов, которые проводились в сентябре. Их неизменно выигрывала Изобель, гордившаяся своим почти оскорбительным превосходством.
— Существует две теории о стратегии игры в шахматы, — объяснял Йен. — На самом деле их тысячи, но основных всего две. Согласно первой, ключевые фигуры на доске занимают второй ряд — король, конь, ладья, ферзь и так далее. Эта теория отводит пешкам роль фигур для размена в развитии тактики игры. Вторая теория, наоборот, утверждает, что пешки могут и должны находиться на острие атаки, и что умный стратег должен использовать их для наступления, если желает победить. Откровенно говоря, по мне, обе теории не работают, но Изобель — ярая сторонница второй.
Упомянув подругу, Йен вновь ощутил тревогу, гадая, где она может пропадать. Шири заметила выражение рассеянности на его лице и спасла его от печальных мыслей, задав новый вопрос по поводу игры.
— А в чем разница между тактикой и стратегией? — спросила она. — Это чисто техническая проблема?
Йен задумался над вопросом Шири, и у него закралось подозрение, что ответа он не знает.
— Разница в терминах, она чисто теоретическая, — раздался с высоты уверенный голос Бена. — Тактика — это совокупность маленьких шагов, которые ты предпринимаешь, чтобы дойти до какого-то места. Стратегия — шаги, которые ты делаешь, когда идти некуда.
Шири подняла голову и улыбнулась Бену.
— Ты играешь в шахматы, Бен? — поинтересовалась она.
Бен не отозвался.
— Бен с сожалением относится к шахматам, — пояснил Йен. — По его мнению, шахматы — это второй способ самого бесполезного использования человеческого разума.
— А первый? — весело уточнила Шири.
— Философия, — провозгласил Бен со своей дозорной вышки.
— Бен dixit, — резюмировал Йен. — Почему бы тебе не слезть? Сейчас все вот-вот подойдут.
— Я подожду, — ответил Бен, возвращаясь к себе на небеса.
Он спустился вниз только через полчаса, когда Йен углубился в объяснения, как ходит конь, а у входа во дворик Дворца полуночи появились Рошан и Сирах. Вскоре прибыли и Сет с Майклом. Компания уселась вокруг небольшого костерка. Йен разжег его, пустив в дело остатки запаса сухих дров, который ребята держали в закрытой и защищенной от дождя нише в задней части Дворца. От пламени костра на лица ребят ложились медные блики. Бен передал по кругу бутылку с водой, хоть и не очень свежей, но по крайней мере не зараженной болезнетворными бактериями.
— Разве мы не подождем Изобель? — спросил Сирах, явно обеспокоенный отсутствием предмета своей безответной любви.
— Возможно, она не придет, — сообщил Йен.
Друзья оторопело уставились на него. Йен коротко пересказал состоявшуюся днем беседу с Изобель. Когда он говорил, лица друзей все больше мрачнели. Закончив, Йен отметил, что подруга настаивала, чтобы они обобщили результаты поисков, наметили, что делать в первую очередь, и распределили обязанности независимо от того, придет она или нет.
— Хорошо, — согласился Сирах взволнованно. — Я расскажу, что мы выяснили, и тотчас побегу искать Изобель. Только этой упрямице могло прийти в голову отправиться на экскурсию ночью, одной, не сказав куда. Как ты мог отпустить ее, Йен?
Рошан поспешил на помощь Йену.
— С Изобель не спорят, — напомнил он, положив руку на плечо Сираху. — Ее слушаются. Расскажи про ребус, а потом мы вместе отправимся за ней.
— Ребус? — не поняла Шири.
Рошан кивнул.
— Мы нашли дом, Шири, — пояснил Сирах. — Вернее, мы знаем, где он.
Лицо Шири вмиг просияло, а сердце учащенно забилось. Мальчики подсели поближе к огню, и Сирах извлек листок бумаги. На нем характерным почерком самого тщедушного члена общества «Чоубар» были написаны строки каких-то стихов.
— Это что? — спросил Сет.
— Поэма, — ответил Сирах.
— Читай, — велел Рошан.
«1. Город, который я люблю — большой и темный
дом лишений, очаг проклятых душ, кому никто не
откроет двери и сердце.
2. Город, который я люблю, влачит жизнь на закате,
в сумерках, позабыв о величии.
3. Город, который я люблю, поражен болезнью, в
тени проклятия оскудели души, и пущены с молотка состояния.
4. Город, который я люблю, не любит никого и не ведает покоя, —
стены башни, которая возносит в мучительную неопределенность
нашей судьбы, и путы проклятия, написанного кровью.
5. Город, который я люблю, —
большого хоровода карусель обмана и бесчестья.
6. Город, который я люблю, —
базара образ и зеркало моей скорби…»
Ребята словно онемели после того, как Сирах прочитал поэму. На миг лишь потрескивание дров в пламени и далекий голос города разбавляли шелест ветра.
— Я знаю стихи, — пробормотала Шири. — Они взяты из одной книги моего отца. Ими завершается моя любимая история, притча о слезах Шивы.
— Точно, — подтвердил Сирах. — Мы до вечера просидели в Бенгальском промышленном институте. Фантастическое здание, чуть ли не руины, где накопились этажи архивов, а комнаты погребены под слоем пыли и мусора. Там были крысы, и я уверен, что если бы мы пришли ночью, то увидели бы, что еще скрывается…
— Ближе к делу, Сирах, — прервал его Бен. — Пожалуйста.
— Хорошо, — согласился Сирах, оставив до лучших времен свой азарт охотника за привидениями. — Вкратце, после нескольких часов поиска — о чем я не стану распространяться, учитывая обстановку — мы наткнулись на связку документов, принадлежавших твоему отцу. Они хранились в институте с 1916 года, со дня катастрофы на Джитерс Гейт. Среди документов лежала рукопись его книги; и хотя нам не разрешили ее взять, мы получили возможность изучить текст. И нам повезло.
— Не вижу в чем, — заспорил Бен.
— Тогда ты и будешь смотреть первым. Рядом с поэмой кто-то — наверное, отец Шири — нарисовал от руки дом, — ответил Сирах с загадочной улыбкой, протягивая Бену листок бумаги с текстом.
Бен перечитал стихи и пожал плечами.
— Кроме слов ничего не вижу, — сказал он наконец.
— Теряешь способности, Бен. Жаль, что тут нет Изобель, она бы сообразила, — пошутил Сирах. — Читай снова. Внимательно.
Бен послушно перечитал стихи и нахмурился.
— Сдаюсь. Стихотворный размер отсутствует. Просто проза, по прихоти автора разделенная на строфы.
— Верно подмечено, — обрадовался Сирах. — Но чем обусловлена прихоть? Иными словами, почему он разделил строфы именно так, хотя мог сделать это как угодно?
— Чтобы разделить слова? — предположила Шири.
— Или соединить их, — пробормотал Бен себе под нос.
— Возьми первое слово каждой второй строчки строфы и составь предложение.
Бен опять обратился к стихам, потом посмотрел на друзей.
— Читай только первое слово, — подсказал Сирах.
— «Дом в тени башни большого базара», — прочитал Бен.
— Только на севере Калькутты можно насчитать не меньше шести базаров, — скептически высказался Йен.
— И сколько из них могут похвастаться башней, которая отбрасывает такую длинную тень, что она достигает окрестных домов? — задал вопрос Сирах.
— Я не знаю, — растерялся Йен.
— А я знаю, — заявил Сирах. — Два: Шиам-базар и Мачуа-базар, на севере «черного города».
— Даже если и так, — возразил Бен, — тень, которая в течение дня падает от башни, описывает окружность как минимум в 180 градусов, смещаясь каждую минуту. Дом может стоять в любом месте на севере Калькутты. С тем же успехом он мог бы находиться в любой точке Индии.
— Минутку, — вмешалась Шири. — В поэме упоминается закат. Дословно: «Город, который я люблю, влачит жизнь на закате».
— Вы проверили? — спросил Бен.
— Естественно, — ответил Рошан. — Сирах отправился на Мачуа-базар, а я пошел на Шиам-базар, и успел за несколько минут до захода солнца.
— И что? — поторопили ребята хором, сгорая от нетерпения.
— Тень от башни на Мачуа-базаре упирается в старую заброшенную лавку, — сказал Сирах.
— Рошан? — спросил Йен.
Рошан улыбнулся, взял обгоревший прут из костра и нарисовал на пепле силуэт башни.
— Как стрелка часов, тень от башни на Шиам-базаре, указывает на ворота длинной металлической ограды, за которой открывается сад с пальмами и кустарниками. Над верхушками пальм я разглядел башенку дома.
— Невероятно! — вскричала Шири.
Но Бена насторожило выражение беспокойства, проступившее на лице Рошана.
— В чем дело, Рошан? — спросил Бен.
Рошан медленно покачал головой и пожал плечами.
— Я не знаю, — ответил он. — Этот дом мне не понравился.
— Ты что-то увидел? — уточнил Сет.
Рошан отрицательно мотнул головой. Йен с Беном молча переглянулись.
— Никому не приходило в голову, что это может оказаться хитрой ловушкой? — поинтересовался Рошан.
Йен с Беном снова переглянулись и кивнули. Обоих терзала одна и та же мысль.
— Мы рискнем, — решил Бен, постаравшись придать голосу побольше уверенности, которой он вовсе не испытывал.
Ариами Бозе зажгла спичку и поднесла к концу белой свечи, стоявшей перед ней. Дрожащий язычок пламени неравномерно освещал очертания темного зала, пока трясущиеся руки женщины тянулись к фитилю. Свеча медленно загорелась, и вокруг нее возник золотистый ореол света. Старая дама задула спичку, деревянная палочка погасла, испустив прозрачный голубоватый дымок, уплывший в темноту. Легкий сквозняк коснулся волос на затылке, и Ариами обернулась. Порыв ветра, ледяного и пропитанного острым едким запахом, пошевелил края ее покрывала и погасил свечу. Женщину вновь обступила темнота, и она услышала, как в дверь дома дважды коротко постучали. Ариами сжала кулаки. Очертания дверного проема обозначились в сумраке — сквозь щель между косяком и дверью просачивался красноватый свет. Стук повторился, на сей раз громче. Старая женщина почувствовала, что лоб ее покрывается холодным потом.
— Шири? — тихо окликнула она.
Звук ее голоса слабым эхом отправился блуждать во мраке дома. Ответа не последовало, а мгновение спустя в дверь опять с силой ударили два раза.
Ариами принялась вслепую шарить на полке над очагом: последние дотлевавшие в топке угли испускали еще толику света, помогая ей в поисках. Ариами уронила на пол часть предметов, стоявших на полке, и наконец пальцы ее наткнулись на длинные металлические ножны кинжала, который она там хранила. Женщина вытащила оружие — отблески углей позлатили изогнутый клинок. Из-под двери с улицы пробился узкий луч света. Ариами глубоко вздохнула и стала потихоньку приближаться к выходу. У двери она остановилась и прислушалась к шороху листьев кустарника в саду, трепетавших на ветру.
— Шири? — прошептала она снова, но ответа так и не получила.
Стиснув изо всех сил рукоять кинжала, она осторожно положила ладонь на круглую дверную ручку и повернула ее. Раздался скрежет заржавевших частей механизма замка, пробужденного после долгих лет летаргии. Дверь медленно отворилась, и голубоватый свет ночи веером лег на пол. На пороге никого не было. Покачивались ветви кустарников, и мириады мелких сухих листьев убаюкивающе шелестели. Ариами опасливо выглянула и посмотрела, что делается слева и справа от двери. Но двор был пуст. И тут она неожиданно на что-то наткнулась и, опустив глаза, обнаружила небольшую корзинку у себя под ногами. Ариами поглядела на корзинку, прикрытую темным куском ткани, который все же позволял различить внутри какое-то свечение. Она встала на колени рядом с корзинкой и потихоньку сняла покрывало.
В корзине лежали две восковые фигурки — два голеньких младенца. На макушках у них торчали горящие фитили, и куклы таяли и оплывали, как свечи в храме. Содрогнувшись всем телом, Ариами оттолкнула корзинку, сбросив ее вниз с деревянной покосившейся лестницы. Она встала и уже собиралась вернуться в дом, как вдруг увидела, что из глубины длинного коридора, ведущего в заднюю часть жилища, к ней приближаются горящие следы невидимых ног. Женщина выронила кинжал и с силой захлопнула дверь.
Ариами поспешно спустилась по ступеням, не осмеливаясь повернуться к двери спиной, и споткнулась о корзинку, брошенную минуту назад. Упав на землю, она, открыв рот, наблюдала, как из-под двери выскользнул язык пламени, и рассохшееся дерево вспыхнуло, словно лист бумаги. Ариами отползла на несколько метров в кусты и с трудом поднялась. Пожилая женщина в бессилии наблюдала, как пламя, вырвавшееся из окон, охватило здание, сжав его в смертельных объятиях.
Ариами выбежала на улицу и пошла вперед, не оглядываясь, пока не удалилась на сотню метров от того места, где стоял ее дом. Пылающий костер поднялся высоко, выбрасывая в небо угли, искры и тлеющий пепел. Жители квартала с испугом выглядывали в окна и выходили на улицу, потрясенные грандиозным зрелищем пожара, набравшим силу в считанные секунды. Ариами услышала, как с оглушительным грохотом обвалилась крыша, проиграв битву с пламенем. Пунцовое зарево ярко освещало лица столпившихся вокруг соседей, которые с недоумением переглядывались, не понимая толком, что произошло.
Ариами Бозе оплакала горькими слезами дом, где она провела юность, где произвела на свет дочь, и простилась с ним навсегда, затерявшись в сутолоке на улицах Калькутты.
Установить точно, где находится дом, оказалось несложно, руководствуясь криптограммой, которую расшифровал Сирах. Взяв на вооружение эти данные и сопоставив их с результатами полевой разведки, произведенной Рошаном, ребята определили, что дом инженера Чандры Чаттерджи находился на тихой улице, соединяющей Джатиндра Мохан-авеню и Ачарья Прафулла-роуд. Эта улочка пролегала примерно в одной миле к северу от Дворца полуночи.
Удостоверившись, что плоды его исследований получили должную оценку товарищей, Сирах выразил настойчивое желание немедленно отправиться на поиски Изобель. Попытки успокоить его и уговоры подождать благополучного возвращения девочки не возымели эффекта. Рошан, верный своему обещанию, вызвался сопровождать друга. Ребята ушли, договорившись встретиться с остальными в доме инженера Чандры Чаттерджи, как только разыщут Изобель.
— А вам что удалось узнать? — спросил Йен, обращаясь к Сету и Майклу.
— Я был бы рад предъявить столь же ошеломляющий результат, как Сирах, однако суть в том, что у нас осталась куча открытых вопросов, — ответил Сет.
Далее мальчик описал их визит к мистеру Де Розио, которого они оставили за раскопками архива в музее, пообещав вернуться через два часа и помочь.
— К настоящему моменту мы всего лишь успели подтвердить историю, которую бабушка Шири — простите, ваша бабушка — рассказала. По крайней мере частично.
— В биографии инженера много белых пятен, и их нелегко заполнить, — сказал Майкл.
— Именно, — подхватил Сет. — Более того, я думаю, что самое интересное совсем не то, что мы нашли, а как раз то, чего не нашли.
— А точнее? — попросил объяснений Бен.
— Понимаешь, — продолжал Сет, грея руки над костром, — подкрепленная документами история жизни инженера Чандры начинается с момента его поступления на службу в Промышленный институт. Есть документы, подтверждающие, что он отверг ряд предложений британского правительства работать на военные нужды. В частности, возводить военные мосты и проложить железную дорогу, соединяющую Бомбей и Дели для перемещения войск.
— Ариами упоминала, что он был резко настроен против англичан, — заметил Бен. — Он винил их за многие бедствия, опустошившие страну.
— Так и есть, — согласился Сет. — Но любопытно, что несмотря на открытую неприязнь к ним, в том числе и выраженную публично, Чандра Чаттерджи участвовал в загадочном проекте английского военного командования в 1914 и 1915 годах, то есть в период, непосредственно предшествовавший его гибели при пожаре Джитерс Гейт. Причем эти разработки держались в строжайшем секрете, получив оригинальное название: «Огненная птица».
Шири вскинула брови и придвинулась к Сету.
— Что такое «Огненная птица»? — спросила она в замешательстве.
— Трудно сказать, — ответил Сет. — Мистер Де Розио считает, что речь идет, вероятно, о каком-то эксперименте военных. Часть деловой корреспонденции, сохранившейся в бумагах инженера, подписана полковником сэром Артуром Ллевелином. По словам Де Розио, полковник имел сомнительную честь командовать войсками, подавлявшими мирные выступления с требованием независимости с 1905 по 1915 годы.
— Имел честь? — вставил Бен.
— И это самое странное, — заявил Сет. — Сэр Артур Ллевелин, официальный палач Его Величества, стал жертвой трагедии на Джитерс Гейт. И что он там делал, никому неизвестно.
Ребята в недоумении переглянулись.
— Давайте попробуем разобраться, — предложил Бен. — Итак, у нас есть блестящий инженер, который последовательно отказывается от щедрых предложений британского правительства работать на строительстве государственных объектов, будучи ярым противником колониального господства. Тут все ясно. Но неожиданно появляется некий полковник и привлекает его к операции, которая со всех точек зрения должна была вызвать у инженера глубокое отвращение: к участию в эксперименте по созданию оружия массового уничтожения. И он соглашается. Картинка не складывается. Если только…
— Если только у этого Ллевелина не нашлось убедительных аргументов, перевесивших все остальное, — закончил Йен.
Шири протестующее вскинула руки.
— Невозможно. Мой отец ни под каким видом не стал бы участвовать в военном проекте. Ни на службе у британцев, ни на службе у бенгальцев. Отец ненавидел военных, он считал их бандой наемников коррумпированных правительств. Он никогда не употребил бы свой талант на создание орудия убийства собственного народа.
Сет молча посмотрел на девочку и заговорил, тщательно подбирая слова.
— Однако, Шири, документы свидетельствуют, что он все же участвовал в эксперименте.
— Должно существовать другое объяснение, — ответила Шири. — Отец изобретал, строил и писал книги, но не был убийцей невинных душ.
— Не впадая в идеализм, уверен, что есть другое объяснение, — подчеркнул Бен. — И мы попытаемся его найти. Вернемся к теме убедительных аргументов Ллевелина. Что он мог сделать, чтобы заставить инженера сотрудничать?
— Возможно, сила его убеждения состояла не в том, что он мог сделать, — промолвил Сет, — а в том, что не стал бы делать.
— Не понимаю, — сказал Йен.
— Есть у меня теория, — начал Сет. — В биографии инженера мы не нашли никаких документальных упоминаний о Джавахале, близком друге детства. Исключением является одно письмо полковника Ллевелина, датированное 1911 годом. В постскриптуме наш друг полковник лаконично пишет, что если Чандра откажется от участия в проекте, он, Ллевелин, будет вынужден сделать аналогичное предложение его старому другу Джавахалу. И вот что я думаю. Инженеру удалось скрыть свою юношескую дружбу с Джавахалом, получившим пожизненный срок. Чандра спокойно делал карьеру, и никто не подозревал, что когда-то он укрывал преступника от правосудия. Предположим, что Ллевелин встретился с Джавахалом в тюрьме, и тот поведал всю подноготную их отношений с инженером. И это дало прекрасный повод для шантажа, чтобы вынудить Чандру сотрудничать.
— А как проверить, виделся ли когда-нибудь полковник с Джавахалом? — спросил Йен.
— Это лишь предположение, но довольно правдоподобное, — не смутился Сет. — Сэр Артур Ллевелин, полковник британской армии, решил заручиться помощью одаренного инженера. Тот отказался. Ллевелин собрал о нем сведения и обнаружил, что тот выступал свидетелем на громком процессе. Полковник отправился навестить Джавахала, и тот рассказал все, что требовалось. Запросто.
— Поверить не могу, — сказала Шири.
— Иногда в правду поверить труднее всего. Вспомни рассказ Ариами, — прокомментировал Бен. — Но не будем принимать поспешных решений. Де Розио продолжает работать по теме?
— В данную минуту — продолжает, — ответил Сет. — Бумаг столько, что нужна армия библиотечных крыс, чтобы извлечь зерно истины.
— Вы неплохо поработали, — похвалил Йен.
— Другого мы и не ожидали, — заверил Бен. — Возвращайтесь к библиотекарю и следите за ним в оба. Чего-то мы в этом деле не учитываем.
— А вы что предпримете? — спросил Майкл, заранее зная ответ.
— Пойдем в дом инженера, — ответил Бен. — Возможно, мы найдем там то, что ищем.
— Или то, что совсем не ищете… — предостерег Майкл.
Бен улыбнулся.
— Я же сказал, что мы рискнем.
* * *
Незадолго до полуночи Шири, Йен и Бен вплотную подошли к решетке, окружавшей дом инженера Чандры Чаттерджи. На востоке тонкая башня Шиам-базара вырисовывалась на фоне лунного диска угловатым силуэтом и отбрасывала тень, прочертившую черную стрелу к обширному саду. Пальмы и разросшийся кустарник скрывали зачарованный дом.
Бен подтянулся на прутьях ограды и обследовал угрожающие острые концы пик, венчавших решетку.
— Придется прыгать, — заключил он. — И это будет нелегко.
— Не обязательно, — возразила Шири, стоявшая рядом. — Прежде чем построить дом, отец описал его до миллиметра в своей книге. А я перечитывала ее много раз и запомнила каждый уголок. Если то, что отец написал, — правда, в чем я не сомневаюсь, то за кустарником есть небольшое озеро, а дальше возвышается дом.
— А что ты скажешь насчет этой решетки? — полюбопытствовал Бен. — Об острых пиках наверху он тоже говорил? Не хотелось бы до утра заниматься штопкой.
— Нет необходимости штурмовать забор. Есть другой способ попасть в дом, — сказала Шири.
— И чего мы тогда ждем? — в один голос спросили Бен с Йеном.
Шири повела их по узкому переулочку, больше походившему на щель между оградой дома и стеной соседнего здания в арабском стиле. Девочка остановилась около круглого отверстия, по виду служившего водостоком или водопроводным коллектором. Из отверстия тянуло едким запахом кислятины.
— Лезть туда? — недоверчиво спросил Бен.
— А чего ты ожидал? — возмутилась Шири. — Персидских ковров?
Бен заглянул в канализационную трубу и принюхался.
— Божественно, — заключил он, повернувшись к Шири. — Ты первая.
