Часть 2
Дарья

Иногда какое-то незначительное событие оказывается судьбоносным. Я никогда прежде об этом не задумывалась, хотя выяснилось, что подобных событий в моей жизни вполне достаточно. Взять хотя бы злополучную поездку в Прагу год назад, с которой все и началось. Имей я возможность отказаться – и кто знает, как бы развивалась наша жизнь дальше, кто был бы жив, кто показал бы свое истинное лицо… Но уже ничего не изменить, все сложилось так, как сложилось, и повлиять на это я не могу. Мне остается только вспоминать и перебирать в памяти моменты, в которые я была так отчаянно, так бессовестно счастлива, что это оказалось для кого-то непереносимо.

«Эх, все-таки Витька у меня – самый лучший».

Это было первое, что пришло мне в голову, когда за три дня до отъезда я держала в руках пухлый конверт с билетами и бронью на отели. Кому из мужей придет в голову отправить свою жену праздновать день рождения за границу, да еще оплатить дорогу ее подругам, а?

Ни Ирка, ни Лера, ни, тем более, Соля не верили в это до последнего, до того самого момента, когда мы вчетвером оказались в аэропорту и прошли паспортный контроль. Когда кутерьма с ремнями, обувью и проходом через металлоискатель закончилась и мы ввалились в накопитель, Соля, поправляя прическу, изрекла:

– Н-да уж, Дашка… А Витюша твой отмочи-и-ил… Не боится, что уведут тебя какие-нибудь столичные красавцы или пражские – как вариант, а?

Этот намек я привычно пропустила между ушей – Соля до сих пор припоминает мне победу на городском конкурсе красоты, в котором мы с ней участвовали вместе. Я пошла туда исключительно для того, чтобы поддержать ее, а вышло так, что подруга моя оказалась за бортом даже полуфинала, а я…

Вообще-то полное имя Соли Соледад. Но она, по понятным причинам, в детстве терпеть не могла это имя – в сочетании с фамилией Матюшкина это, согласитесь, как-то чересчур. Но мать Соли работала переводчиком и бредила Испанией, а потому сочла вполне уместным назвать единственную дочь этим хоть и красивым, но все же вычурным именем. С самого детства Соля страдала от насмешек: дети жестоки и моментально находят друг у друга уязвимое место. Фасоль и Солянка – самые безобидные из прозвищ, приклеенных Соле одноклассниками на все одиннадцать лет учебы. Она вздергивала подбородок и старалась не обращать внимания, и только мы трое знали, как сильно она ненавидит свое имя и как мечтает сменить его на что-то более благозвучное и привычное русскому слуху. Однако при получении паспорта Соля вдруг передумала.

– В конце концов, мама меня так назвала, и в гробу я видела всех этих шутников! – заявила она нам перед дверями паспортного стола.

Мы с девчонками горячо ее поддержали, тем более что тетя Зина к этому моменту была уже тяжело больна, и мы поняли причину Солиного поступка. Та просто не захотела расстраивать мать. Тетя Зина умерла через три дня после нашего выпускного вечера, а Соля так и осталась Соледад Сергеевной Матюшкиной.

Из нас четверых Соля оказалась самой успешной в карьере и самой неудачливой в личной жизни. Я, как ее ближайшая подруга, прекрасно понимала причину. У Соли были слишком высокие требования к будущему избраннику. Под описание подходила разве что парочка парней из первой десятки списка Форбс… Но, к сожалению, в Соле не было ничего, что могло бы привлечь к ней внимание кого-то из этих господ, хотя внешне она была очень даже ничего, даже если принять во внимание ее высоченный для женщины рост – почти два метра. Да и сами господа в нашем провинциальном городе не появлялись и вряд ли вообще догадывались о его существовании.

Работала Соля заместителем управляющего коммерческим банком, вращалась в кругах высоких, имела поклонников, однако все они были уже женаты и бросать семьи ради Соледад не торопились. Сперва такое положение ее вполне устраивало, однако с годами Соля все настойчивее стала стремиться замуж. У Ирки и Леры уже росли дети, мы с Витей тоже подумывали о совместном ребенке через несколько лет, и Соля просто из кожи вон лезла, чтобы «соответствовать». Однако ее последний ухажер, владелец цветочных павильонов Илья, заявил ей сразу и без обиняков: если только Соля попытается забеременеть обманом, то пусть не рассчитывает, он ни за что не признает ребенка своим. Перспектива стать матерью-одиночкой Солю не прельщала, поэтому она не стала испытывать судьбу и проверять, умеет ли Илья держать слово. Она старалась наслаждаться тем, что отпущено любовнице: ездила с ним за границу, ждала его звонков, в любой момент бежала к нему в специально для таких встреч купленную Ильей квартиру в престижном районе. И Илье, и подругам она с пренебрежением сообщала, что замужество и дети для нее не самоцель, и только наедине со мной плакала от отчаяния и признавалась, что с каждым годом шансы на это самое замужество уменьшаются.

– Да ты с ума сошла! – возмущалась я, искренне восхищаясь спортивной фигурой подруги и свежим лицом без единой морщинки. – Ты просто красавица, умница, такую должность занимаешь! Обязательно найдется кто-то, просто пока не время…

– Угу, – мрачно откликалась Соля, закусывая нижнюю губу. – Только вот знаешь, Дашуля, когда возвращаешься в пустую квартиру вечером, как-то сразу думаешь – а ***на фиг мне эта работа и эта красота? Я вон даже тебе на конкурсе проиграла!

Этот злосчастный конкурс она припоминала мне довольно часто. Я же просто не рассказывала ей, сколько предложений определенного свойства мне пришлось отвергнуть в течение полугода после получения короны, как меня пытались купить, словно я вещь. А как меня преследовал какой-то умалишенный, от которого меня спасло только появление в моей жизни Вити – разве она забыла об этом?

Соля же искренне считала, что именно корона королевы красоты сделала мою жизнь безоблачной и подарила такого мужа, как Витя.

Он был владельцем небольшого охранного агентства, и, когда мы познакомились, показался моим подругам настоящим принцем. Довольно еще молодой, красивый, состоятельный, очень умный и интересный – кто не мечтал о таком мужчине? Да еще и спас меня – вообще история для экранизации! Хотя мне главная роль в таком фильме по вкусу не пришлась…

Победа в конкурсе красоты сделала меня внезапно знаменитой в городе, плакаты с моим лицом долго украшали одну из улиц – ювелирная фирма, спонсор конкурса, предложила мне контракт на рекламу их изделий. Разумеется, поклонников возникло такое множество, что я всерьез опасалась выходить в булочную. Один оказался особенно навязчив и назойлив. Я как-то сразу почувствовала, что от него нужно держаться подальше: бегающий взгляд, лихорадочный блеск в черных глазах, чуть подрагивающие пальцы и манера облизывать губы через каждые пять минут делали его отталкивающим. Я так и не узнала, как его звали, он работал на нашем местном телеканале осветителем и меня увидел на записи передачи, посвященной итогам конкурса.

Странный парень подошел ко мне после съемок и предложил подвезти, но я отказалась. Мне и в голову не пришло, что простой отказ повлечет за собой такие последствия. Он выследил мой адрес, стал часто появляться в нашем дворе, приносил цветы, присылал письма с предложением встретиться. Потом он раздобыл и номер телефона, и начался кошмар с полуночными звонками, эсэмэсками и прочим. Я сменила номер, но это только раззадорило его сильнее. Этот человек преследовал меня буквально по пятам, провожал в институт и обратно, появлялся везде, где бывала я.

Мама посоветовала обратиться в полицию, но там надо мной только посмеялись – мол, радовалась бы, что есть такой горячий поклонник.

– А если он на меня нападет когда-нибудь? – в отчаянии спросила я, не думая в тот момент, что мои слова окажутся пророческими.

– Вот когда нападет, тогда и приходите, – хмыкнул довольный своей шуткой дежурный, и я поняла, что отсюда помощи ждать нечего.

Но ведь приходилось ездить в институт, ходить в магазин, а унылая фигура в неизменной черной куртке и серых джинсах постоянно маячила в поле зрения. Он, как ни странно, не приближался, но всегда сопровождал, следуя за мной на небольшом расстоянии. Это выматывало еще сильнее, наполняло каждый мой день ожиданием неприятностей и ледяным холодком ужаса перед неизвестностью. Не в силах терпеть, я сама пошла на разговор с поклонником.

Я остановилась по дороге из института на автобусную остановку и поманила маячившего метрах в пятидесяти поклонника пальцем. Тот помедлил пару секунд, но потом подошел.

– Послушайте, – начала я спокойным тоном, стараясь не показать, как мне неприятно говорить с ним. – Зачем вы преследуете меня? Чего хотите?

– Ты мне нравишься, – произнес он тихим голосом, но я, взглянув в его глаза, увидела лихорадочный блеск. – Я хочу, чтобы ты со мной встречалась.

– Я… у меня…

– Не ври. У тебя нет парня, если ты сейчас это хотела сказать. Почему ты отталкиваешь меня? Я настолько тебе неприятен?

Его проницательность меня уколола – надо же, а я-то считала, что могу отлично изобразить все что угодно – в том числе и вежливое равнодушие. Но, видимо, не удалось, и неприязнь сквозила в тоне, во взгляде, в манере поведения.

– Н-нет, но…

– Даша, зря ты так со мной.

Он говорил совсем спокойно, но я уловила легкую угрозу в этой фразе.

– Да поймите же… Я не могу встречаться с вами. Вы мне действительно не нравитесь. Простите… – Черт возьми, я еще и извинялась за то, что он меня достал своим преследованием!

Быстро развернувшись, я побежала к остановившемуся в этот момент автобусу и успела заскочить в него как раз за секунду до того, как водитель закрыл двери перед самым лицом назойливого поклонника.

«Уф… Кажется, получилось», – с облегчением подумала я, углядев свободное место и устраиваясь удобнее.

Действительно, ни вечером, ни завтра с утра преследователя не было. Я даже удивилась тому, что такой простой разговор убедил его оставить меня в покое.

…Среди ночи меня разбудил мамин крик:

– Даша! Даша, вставай скорее, пожар!

Я подхватилась с постели, не вполне соображая, что происходит. Мама металась по квартире, бестолково сталкивая в сумку документы, какие-то свои украшения, что-то еще. Увидев меня, она остановилась на секунду и закричала:

– Да что стоишь-то? Сгорим ведь!

Я окончательно проснулась и учуяла запах гари, которым сильно тянуло из-за входной двери. Действительно пожар!

Метнувшись в кухню, я увидела, как из подъезда выбегают соседи, а из-за угла во двор въезжает пожарная машина.

– Даша, да в конце-то концов! – кричала мама откуда-то из спальни. – Помоги мне Персика достать, он под кровать забился, в самый угол!

Персик, наш кремовый персидский кот, действительно забился под мамину кровать и испуганно таращил огромные голубые глазищи из темноты. Шерсть была взъерошена, уши растопырены – не кот, чудище какое-то. На призывные слова Персик не реагировал, и я, недолго думая, принесла швабру, с помощью которой и извлекла бедное животное. Упаковав кота в переноску, я как могла успокоила маму, накинула быстро джинсы и куртку и взялась за ручку входной двери, но тут же с криком отпрянула назад, замотала обожженной кистью. Ручка раскалилась так, что мне показалось – от руки идет дым.

– Мама, это наша дверь горит! – прижимая к губам обожженную ладонь, крикнула я, и мама вдруг разрыдалась.

Этого я никак не могла допустить: у нее повышенное давление, не дай бог, случится криз – что я тогда буду делать с ней?

Мы жили на втором этаже, в принципе, невысоко, но мама все-таки уже женщина в возрасте, хоть и держится в неплохой форме, и прыгать из окна вряд ли станет. Что делать? В панике я метнулась в кухню, распахнула окно и закричала:

– Помогите! Помогите, пожалуйста, у нас горит дверь!

– Успокойтесь, девушка, с той стороны работает расчет, сейчас все будет в порядке, – с улицы успокоил меня мужчина в пожарной форме. – Вы одна в квартире?

– Нет… у меня мама… и кот…

– С ними все в порядке? Там задымление сильное, но вы не волнуйтесь, никакой опасности. Это обшивка двери так дымит, сейчас все обработают – и порядок.

Дверь обгорела так, что нам пришлось не только ее поменять, но и перекрасить за свой счет стену на площадке. Как сказали пожарные, было похоже, что это не возгорание проводки, как думали сначала, греша на выгоревший щиток со счетчиками, а намеренный поджог двери, откуда огонь перекинулся на стену по оставшимся с Нового года бумажным гирляндам.

– Это все твой псих! – категорически заявила мама. – Больше некому.

Я не стала спорить с ней, но была уверена, что мама ошибается. Однако вечером получила от поклонника СМС: «Ну что? Испугалась?» Кошмар продолжался, но в полиции снова никто никак не отреагировал. Мама истерично кричала в кабинете начальника отделения, что боится за меня, что не желает в один прекрасный день обнаружить мой труп, но ее слова не произвели никакого эффекта.

Мы вышли из отделения, сели на лавку в ближайшем сквере и от бессилия обе расплакались.

– Извините, – раздался мужской голос, и я, вытирая глаза, подняла голову. Около скамьи стоял высокий мужчина в расстегнутой короткой дубленке и синих джинсах. В руках он держал какую-то папку.

– Что? – Я встала, чтобы не заглядывать снизу вверх.

– Извините, случайно стал свидетелем вашего общения с начальством. – Мужчина кивнул в сторону здания полиции. – У вас, я так понял, проблемы с каким-то преследованием?

– Почему вы спрашиваете? – враждебно спросила я, не понимая, с какой стати должна выкладывать непонятно кому все о себе и своей жизни.

Мужчина пожал плечами:

– Я могу помочь их решить. К тому же… Вы ведь Дарья Брусилова?

– Ну и что? – Я терпеть не могла, когда меня узнавали на улице, когда шептались за спиной и показывали пальцами: «Смотри, вон, вон… королева красоты… Брусилова пошла».

И тут в разговор вмешалась моя мама, проворно поднявшаяся со скамьи и оттеснившая меня от незнакомца.

– Да, вы правы. Она Даша Брусилова. И ее вот уже несколько месяцев преследует какой-то сумасшедший. А полиция твердит – вот когда он на нее нападет, тогда и будете заявление писать, вы можете себе представить? Как матери такое слушать?

– Вы не волнуйтесь, – мужчина мягко взял маму за локоть. – Меня зовут Виктор, я владелец охранного агентства «Слон».

При этих словах я невольно фыркнула. Рекламный слоган этого агентства поражал своей наивностью: «Из-за нас вас не будет видно», а на рекламном посте, размещенном в газетах, был изображен огромный розовый слон в каске, словно бы нарисованный ребенком, а не художником. Странно, что у такого серьезного владельца такая мультяшная реклама.

– Что вас развеселило, Дарья? Вспомнили рекламу? – улыбнулся Виктор.

– Да уж.

– Это моя дочь рисовала. Так вот… – Виктор вопросительно посмотрел на маму, и та спохватилась:

– Ольга Михайловна.

– Так вот, Ольга Михайловна, могу предложить вашей дочери простое, но эффективное средство защиты – личного охранника.

– Все понятно, – изрекла я, вмиг разочаровавшись в нем. – Вы таким способом ищете себе клиентов, да?

– Даша! – зашипела мама, но Виктор не обиделся:

– Нет, клиентов я не ищу, это они ищут меня. А вам я просто захотел помочь, хотя бы ради спокойствия вашей мамы. Мам нужно беречь.

– Но ведь это, наверное, дорого? – нерешительно спросила я, пристыженная этими словами. Почему сразу нужно думать о людях плохо?

– Дорого, – кивнул Виктор. – Но иногда я могу себе позволить защитить понравившуюся мне девушку бесплатно. То есть даром.

«У-у, да он как все», – снова разочарованно подумала я.

– Извините, что вам пришлось потратить на меня столько времени, – решительно заявила я, беря маму за руку. – Но я не принимаю никаких подарков от незнакомых мужчин. Всего хорошего. – И решительно устремилась к остановке, едва не волоком увлекая за собой возмущенно вырывающуюся родительницу.

Мама пилила меня всю дорогу, но я старалась не слушать. В конце концов, не она ли меня учила, что бесплатный сыр бывает известно где?

Утром меня ждал сюрприз. Едва выйдя из подъезда, я заметила коренастого плотного парня в черных джинсах и синей куртке. Он сразу шагнул ко мне и, предупреждая мою реакцию, заговорил:

– Здравствуйте, Дарья Юрьевна. Меня зовут Роман, я сотрудник агентства «Слон». С сегодняшнего дня я постоянно буду рядом с вами.

– Мне кажется, я все объяснила вашему хозяину вчера…

– Это вы можете выяснить у него, а пока у меня был приказ – следовать за вами всюду, и отменить его может только Виктор Владимирович.

– У вас есть номер его телефона? – Во мне все кипело от негодования: с какой стати?

– Есть. Сейчас я наберу. – Роман вытащил из кармана куртки мобильный телефон и защелкал клавишами. – Виктор Владимирович, извините, что беспокою утром, это Роман Дронов. С вами хотят поговорить… – Он передал трубку мне.

– Алло. – Голос Виктора в трубке был спокойным. – Даша? Ведь это вы?

– Это я. Доброе утро. Виктор, я же просила вас: мне ничего не нужно, и ваших подарков – в том числе.

– А с чего вы решили, что это подарок? – чуть удивленно спросил он, и я растерялась:

– Ну вы же сами вчера…

– И что? Вы отказались, я понял.

– Но тогда откуда…

– Даша, у вас замечательная мама. Берегите ее, если что – потом не простите себе. А с Ромой ничего не бойтесь, он профессионален и очень тактичен, мешать не станет. Всего хорошего, Даша. – И он повесил трубку, оставив меня в полной растерянности.

Получалось, что мама вчера обманула меня, сказав, что поехала в аптеку, а сама рванула в этот самый «Слон». Но откуда деньги? Ведь Виктор сам сказал: личная охрана стоит дорого. Мы жили неплохо, но не настолько, чтобы мама могла позволить себе оплатить услуги телохранителя на неопределенный срок.

Рядом раздалось покашливание – Роман пытался привлечь внимание.

– Если я правильно помню, занятия начинаются через тридцать минут, – напомнил он, удивив меня.

– Откуда вы знаете мое расписание?

– Мы обязаны знать об объекте все.

Больше он ничего не сказал, и я со вздохом поплелась было к остановке, но Роман остановил меня:

– Не нужно. Я на машине.

Не новая, но явно ухоженная и чисто вымытая «Хонда» стояла метрах в десяти. Роман распахнул дверь и помог мне сесть. Машину он вел спокойно и уверенно, и я даже удивилась: на вид при близком рассмотрении ему было едва ли больше, чем мне. Но спросить я постеснялась. Опыта общения с телохранителями у меня не было, а потому я чувствовала себя довольно странно и скованно. Что можно спросить, что – нельзя, о чем говорить и надо ли разговаривать вообще? Вот черт… И как только люди живут под постоянным наблюдением?

До института мы добрались вовремя, Роман проводил меня до аудитории и сказал, что сразу после окончания лекций будет ждать здесь же.

Ирка, с которой мы учились в одной группе, решила, что Роман – очередной поклонник, а я не стала ее разубеждать, чтобы не объяснять, что к чему.

С этого дня повелось: Роман встречал меня у подъезда, провожал в институт, везде неотлучно находился рядом и уезжал поздно вечером. Навязчивый поклонник не появлялся, и я с облегчением вздохнула, решив, что на этот раз все точно закончилось. Кстати, мама так и не сказала, где взяла деньги на оплату услуг агентства.

Но, как оказалось, сдаваться просто так мой обожатель не собирался. Он подкараулил меня в институте, прямо около аудитории. Я растерялась, не ожидала его увидеть, сделала шаг назад, но он быстро схватил меня за руку, дернул к себе и зашипел в ухо:

– Тихо! Иди со мной и не вздумай кричать. – В бок мне уперлось что-то, и я, скосив глаза, с ужасом увидела нож.

Желание кричать сразу пропало, я вымученно улыбнулась и покорно пошла с ним.

– Дашка, ты куда? – окликнула меня Ира, собиравшаяся в буфет, и я пробормотала:

– Сейчас, со знакомым переговорю…

Ирка убежала, а парень одобрительно шепнул:

– Молодец… шум ни к чему. Не будешь делать глупостей – и все будет нормально…

Я чувствовала себя как в зрительном зале. Это же не я иду по длинному полутемному коридору кафедры, не я беру в гардеробе куртку и не я выхожу за руку с мужчиной из здания института. Сейчас появятся титры, я встану и пойду домой, потому что все это происходит не по-настоящему, не со мной… И это не к моим ногам вдруг падает на крыльце мой спутник, скорчившись и изрыгая ругательства. Эти крики привели меня в чувство, я словно стряхнула оторопь и ясно увидела, что Роман сидит верхом на поверженном преследователе, завернув его руку за спину, а рядом валяется тот самый нож, который только что упирался мне в ребра.

Парень скулил от боли, а Роман вынул мобильный телефон и куда-то звонил, не выпуская вывернутой руки соперника. Вокруг нас собиралась толпа, кто-то предложил позвонить в полицию, но Роман сказал, что все уже сделал сам.

Дальнейшее я помнила плохо. Приехавший наряд забрал моего поклонника, а нам предложили «тоже проехать для оформления». К моменту нашего приезда там уже были Виктор и моя мама. Увидев ее, я расплакалась.

– Что ты, Дашенька, что ты, – уговаривала мама, поглаживая меня по голове. – Видишь, как все хорошо получилось, и Виктор Владимирович так помог, и Ромочка…

На этот раз заявление приняли, еще бы. Да и Виктор зашел в кабинет начальника, что, видимо, тоже сыграло определенную роль.

Я искренне благодарила и его, и Романа, поняв, что без их помощи уже могла бы отправиться в морг городской больницы. Роман с каменным лицом сказал, что это работа, а Виктор, пожав безразлично плечами, повторил фразу о том, что я должна беречь маму. На этом мы и расстались, однако я почему-то была задета равнодушием симпатичного владельца агентства.

А потом Виктор снова появился. Непринужденно заехал к нам домой, словно был старым другом семьи, весь вечер провел в нашей маленькой кухне, развлекая маму рассказами из практики агентства. А я поймала себя на том, что рассматриваю его руки – сильные мужские руки с крепкими пальцами.

Я провожала его до двери, и там, в коридоре, Виктор попросил разрешения встретить меня завтра из института. Я согласилась.

Так и началось, и продолжалось потом полгода, за которые я успела познакомиться с его дочерью, пятилетней Олесей. А потом мы поженились – и жили вместе так счастливо, словно в прошлом никогда не было ничего дурного. Олеся привыкла ко мне, хотя мамой и не называла. Но у нас сложились дружеские отношения, ко мне она бежала, разбив колено, мне рисовала в садике рисунки к Восьмому марта и меня хотела видеть на всех утренниках. Возможно, она помнила свою родную мать, погибшую в аварии вместе с родителями Вити, когда девочке было всего три года. Олеся тогда тоже была с ними в машине и каким-то чудом осталась цела. Витя с тех пор маниакально опекал дочь, не раз объясняя мне, что только Олеся заставила его не сорваться и продолжить жизнь дальше, после того как погибли все его родные люди.

Меня Витя любил и баловал как мог. И вот эта поездка на день рождения в Прагу с ночевкой в Москве – лишнее тому подтверждение.

Соля скептически осмотрела гостиничный люкс, где нам предстояло переночевать перед отлетом в Чехию, и протянула:

– Не пожадничал, смотрю, супружник-то.

– Ой, что ты как завистливая кумушка! – отмахнулась Ирина, отодвигая штору и выглядывая на улицу.

Внизу светилась огнями Москва, двенадцатый этаж отеля давал такую панораму, что дух захватывало. Пока девчонки осваивались и распаковывали вещи, я намертво прилипла к окну, подвинув кресло и забросив на подоконник ноги. Какая красота, боже мой… Столько света и воздуха… Огни у ног – надо же. Как будто я стою на высоченном пьедестале, а вокруг переливается разноцветное море.

– Даша! Сколько ты сидеть-то будешь? – Соля подкралась сзади и легонько ущипнула за плечо. – Мы почти готовы, давай-ка в душ – и собираться.

– Куда? – отрешенно переспросила я, не в силах оторвать взгляда от чарующей картины вечернего города.

– Да хоть в баре посидим, время-то еще детское – не спать же ложиться, в самом деле!

В этом был резон – все равно не уснем, возбужденные перелетом и предстоящим отдыхом, так что бокал-другой вина не помешает.

То, что мы слегка перебрали, явственно обнаружилось утром, как раз к тому моменту, когда нас уже ждало такси до аэропорта. Я чувствовала себя совершенно разбитой, голова кружилась, а ноги отказывались держать тело вертикально. Хотелось лечь и уснуть, и ну ее, эту Чехию. Подруги мои выглядели ничуть не лучше. Но мы сумели собраться и погрузиться в машину, по дороге кляня себя за невоздержанность.

В самолете я задремала, а когда проснулась, мы были уже в Праге. Прямо в аэропорту нас встретил молодой мужчина, представившийся Алексеем, и сообщил, что будет сопровождать нас во время всей поездки. Девчонки удивились, а Алексей объяснил:

– Меня нанял супруг Дарьи Юрьевны, чтобы я показал вам все, что стоит увидеть в этом прекрасном городе.

Я удивилась: Витя ничего об этом не говорил, это оказалось очередным сюрпризом ко дню рождения.

Алексей помог нам разместиться в отеле и сразу повел на Вацлавскую площадь, попутно рассказывая, что где находится.

– Обратите внимание на то, как у памятника королю Вацлаву фотографируются туристы, – сказал Алексей, показав нам на группу китайцев с фотоаппаратами. – Они подходят к памятнику, делают снимки, потом обходят его, и – о чудо! – оказывается, что снимались они на фоне, пардон, конского зада, потому что памятник смотрит в другую сторону.

Переведя взгляд на монумент, мы поняли, что Алексей прав, и захохотали. Особенно смешно было наблюдать за теми же туристами, обошедшими памятник и обнаружившими несоответствие.

– Поверьте, я наблюдаю это постоянно, – с улыбкой заверил Алексей.

Он провожал нас в отель вечером и снова возвращался утром, мы шли завтракать в какое-нибудь кафе и отправлялись на прогулку, побывали везде, где только можно, попробовали всю местную еду и пиво и в последний день даже съездили в Карловы Вары. Алексей знал о Праге практически все, его рассказы были увлекательными, и мы совершенно не заметили пролетевших дней. Провожая нас в аэропорт, Алексей задержался возле меня чуть дольше, чем возле девчонок, и уже в самолете ехидная Соля заметила:

– Ты и экскурсовода с ума свела.

– Ой, прекрати, – отмахнулась я и тут же забыла об этом.

После возвращения ничего не изменилось. И только спустя полгода Витя вдруг стал приходить домой угрюмым, как-то подозрительно смотрел на меня, в подробностях расспрашивал о том, как прошел день, что я делала на работе, с кем встречалась. Несколько раз он неожиданно появлялся то в моем агентстве, то приезжал на фотосессии, которые я организовывала для своих подопечных. Вроде ничего особенного, но он уж как-то слишком пристально приглядывался к мужчинам, которые появлялись возле меня – будь то фотографы или отцы девочек, занимавшихся у меня. Мне казалось, что он все время проверяет меня, пытается контролировать, совсем как Олесю, и однажды я спросила у него об этом напрямую. Витя немного смутился и объяснил:

– Ты много времени проводишь на работе, мне стало не хватать внимания.

Это меня обидело – я старалась вернуться к тому времени, как он приезжал с работы, встретить его вкусным ужином, проверить уроки у Олеси, чтобы ему, уставшему за день, не приходилось этим заниматься, я проводила с ним все вечера – и вдруг такое…

Я старалась не обращать внимания, не реагировать и никак не могла понять причины. Предстоящая поездка в Бразилию, как мне казалось, должна расставить все по своим местам. И мы действительно прекрасно провели время там, отключившись от домашних проблем, а когда вернулись, все стало только хуже. Этот труп в маминой квартире, оказавшийся, ко всему прочему, тем самым гидом из Праги, окончательно расколол наш брак. Нашлись какие-то письма, которых я никогда не писала, но доказать это оказалось совершенно невозможно – мой почтовый ящик, даже стиль письма мой… Мне было неважно, что думают об этом окружающие, огорчало только то, что Витя, кажется, тоже в это поверил и даже не удивился. Это было хуже всего…

Абсурдность предъявленных Вите обвинений была мне очевидна, но ни ему, ни, тем более, мне никто не верил. Даже Соля как-то неопределенно говорила об этом, словно намекая, что всякое могло быть. У меня на сердце лежал такой камень, что в итоге я оказалась в отделении кардиологии, откуда с большим трудом смогла выбраться через неделю. Мне необходимо было быть как можно ближе к мужу, дело которого уже закрыли и передали в суд. Это казалось таким нелепым, ужасным… Мой Витя – убийца? Нет, такого просто не могло быть. Самое странное заключалось в том, что он отказался как признать вину, так и доказывать собственную невиновность. Он выглядел так, словно сдался под давлением обстоятельств, не смог выдержать нагрузки. И в этом я тоже чувствовала себя виноватой.

Витя же на последнем перед судебным заседанием свидании вдруг сказал:

– Я никогда не мог подумать, что ты поступишь со мной таким образом.

Я даже задохнулась от несправедливого обвинения, хотела возразить, но он не позволил:

– Не унижай себя еще большим враньем, Даша. Я видел твои письма.

– Я не писала их!

– Я уже не хочу выяснять, так ли это, – равнодушно сказал Витя. – Об одном прошу: Олеську не бросай.

– Ты с ума сошел! – завопила я. – Я никогда не брошу ни ее, ни тебя! Вы моя семья!

– Все, Даша, хватит. Надеюсь, я оставил тебе достаточно денег, чтобы моя дочь ни в чем не нуждалась.

Больше он ничего не сказал, сидел молча и, казалось, даже не слышал, как я пытаюсь до него докричаться, объясняя, что сама не понимаю, откуда взялись письма. Так же молча он поднялся и ушел с конвоиром, а я всю ночь ворочалась в постели, с замиранием сердца думая о завтрашнем заседании.

Последним ударом стал приговор и то, как повел себя Витя после его оглашения. Он даже не взглянул на меня, подставил руки под наручники и ушел – прямой, гордый, не смирившийся и не простивший. Но и бороться дальше отказался, как отказался и подать кассационную жалобу.

Мама, растерянная, постаревшая, пыталась уговорить меня поехать к ней, но я отказалась и только попросила побыть с Олесей какое-то время. Мне нужно было прийти в себя, уложить все мысли по полочкам и подумать, как жить дальше и что делать. Я не собиралась оставлять Витю в тюрьме, он не должен расплачиваться за то, чего не совершал, и я обязана ему помочь.

Соля, не приехавшая на суд из-за какой-то внезапной проверки в банке, явилась ко мне домой вечером, привезла вино и две коробки пиццы и в ответ на мой вопросительный взгляд сказала:

– Что теперь – голодной сидеть будешь? Я не отмечать тут собралась, нечего отмечать. Но и хоронить себя тоже незачем.

Мы весь вечер просидели в кухне, заедая пиццей разговоры ни о чем. Я рассказала Соле о том, как Витя вышел из зала суда, как я почувствовала его обиду на меня и то, что он не простил.

– Дашка, мужику сложно доказать, что измены не было, особенно если есть какие-то улики. Пусть даже они к тебе не имеют отношения. Он сопоставил какие-то ему одному известные мелочи – и вуаля, ты виновата. И его нужно носом натыкать в доказательства, как кота в тапочки, чтобы он поверил. И еще – он должен хотеть поверить, понимаешь? Сам должен хотеть. А Витя не хочет… И даже когда он освободится, то вряд ли вернется к тебе – слишком уж дорого ему обошлась вся эта ситуация.

Не знаю, вино или эти слова, а то и все вместе заставили меня уйти в спальню. На тумбочке лежала упаковка снотворного – нетронутая, видимо, мама принесла когда-то на всякий случай. Я выдавила все таблетки в ладонь и забросила в рот. Горький привкус едва не заставил меня побежать в ванную и попытаться избавиться от смертельного угощения, но я поборола себя. Соля права: Витя никогда меня не простит и никогда ко мне не вернется. Тогда к чему это все тогда, если его не будет рядом? Я без него никто. И мне без него – никак. Нет смысла.

Я не помнила, в какой момент в комнату вошла Соля, как утащила меня в ванную, как вливала мне в рот воду, стараясь вызвать рвоту, как приехала «Скорая» и меня на носилках вынесли из квартиры. Даже неприятных процедур в больнице я не помнила. Мне казалось, что все это только приснилось. Соля на своей машине отвезла меня за город, в клинику неврозов. Я все еще плохо соображала, что происходит, но исправно пила прописанные лекарства, избегая только снотворных. Гуляла, ела, спала, общалась с врачом – приятной молодой женщиной с мягким голосом. Телефона не было – его забрали. В день посещений приехала Соля, сказала, что мама и Олеся думают, будто я на море, – и не надо их волновать. С этим я была согласна…

Поскольку свободного времени внезапно образовалось много, я постоянно думала о том, кто же мог на самом деле убить Алексея в маминой квартире. Ведь совершенно очевидно, что кто-то, прикрываясь моим именем и используя мой почтовый ящик, заманил его туда и убил. Но кто и зачем? Тот, кому нужно было обвинить в этом Витю и упрятать его в тюрьму. Вот только мне и в голову не могло прийти, кто мог настолько ненавидеть моего мужа, чтобы не побояться и пойти даже на убийство, только бы… Только бы – что? Кто выигрывает от Витиного ареста? Он – единственный владелец агентства, с которым, кстати, мне теперь придется что-то решать. У него нет никого из родственников, кроме нас с Олесей. Его приятели – даже не могу назвать их друзьями, потому что близкого общения ни с кем у Вити не было – вряд ли имели против него что-то такое, чтобы подставить и обвинить в убийстве, да и нужно было хорошо знать нашу жизнь, чтобы обставить все так, как это было сейчас. По всему выходило, что искать нужно в том кругу, в котором мы общались чаще всего, и это, как ни странно, мои подруги и их мужья. Но подобное предположение вообще казалось мне бредовым: с девчонками мы дружили с первого класса, их мужья – порядочные люди, а Солькин Илья, хоть и торговец средней руки, но все-таки вряд ли стал бы так заморачиваться, да и ради чего? Какая Илье выгода в том, что Витю посадили на семь лет? Он от этого ничего бы не приобрел – как и мужья Иры и Леры. Но тогда кто же? Может быть, я все-таки чего-то не вижу, потому что считаю этих людей близкими и не способными на такой кошмарный поступок? Может быть, человек посторонний сможет разглядеть это? И мне на ум пришла фамилия следователя, которая занималась делом об убийстве Полосина. Обладая хорошей памятью на цифры, я почти сразу смогла вспомнить и ее телефон. Теперь дело было за малым – сделать звонок. Придется побеспокоить Солиного друга-доктора, при содействии которого я попала сюда, а не в психиатрический стационар.

Я подкараулила его у кабинета в понедельник, сбивчиво объяснила, что мне срочно нужно сделать один звонок, это крайне важно. Доктор покачал головой, но телефон дал и даже вышел из кабинета. Я позвонила и попросила Крошину приехать ко мне в пятницу. Та удивилась, но обещала, что приедет. Мне стало немного легче – если она выслушает меня и попробует разобраться, возможно, удастся помочь Вите доказать, что он невиновен.

Выходя из кабинета, я наткнулась на доктора – он, видимо, только что взялся за ручку, чтобы войти.

– Спасибо, Лев Михайлович.

– Да-да, не за что… – пробормотал он как-то поспешно и слегка испуганно.

Он вошел в кабинет и щелкнул замком, я опустилась на колено, чтобы перевязать распустившийся шнурок кроссовки и вдруг услышала:

– Не бросай трубку! Нет, я не могу перезвонить, это срочно! Ты знаешь, кому сейчас звонила твоя подруга? Следователю! С чего взял? А она сказала, что знает, кто мог убить и кто мог мужа ее подставить! Соля! Во что ты меня втравила? Если сюда полиция явится, я не смогу ничего сделать, я и так нарушил все что можно! И что ты мне прикажешь делать? На лекарства ее посадить, чтобы невменяемой казалась? С ума сошла? Меня лишат и лицензии, и диплома, да еще и дело пришьют! Нет, я сказал! Этого не будет, не проси!

Лев Михайлович звонил Соле… и смысл их разговора сводился к тому, что я должна выглядеть невменяемой, если приедет следователь. Не совсем еще отдавая себе отчет в том, что делаю, я пошла к выходу из административного корпуса. Подходя к лестнице, ведущей на второй этаж, я вдруг услышала шаги и, повинуясь совершенно непонятному порыву, юркнула в небольшую нишу под лестницей. Там было темно, и никто бы меня не увидел.

К лестнице подошла женщина, бормоча себе под нос:

– Так, сейчас с доктором переговорю, и можно ехать…

В этот момент в ее сумке зазвонил телефон, женщина остановилась и перекинула через перила пальто, висевшее до того у нее на руке. Отвернувшись, она копалась в сумке, негромко ругаясь и, видимо, никак не могла найти надрывающийся телефон. В кармане пальто угадывался довольно большой по размеру прямоугольник, сильно напоминавший пропуск, по которому посетители попадали на территорию и покидали ее. Я тихо вышла из своего укрытия, быстро стянула пальто и снова замерла в нише, надеясь, что тетка сперва поднимет крик, а потом побежит вверх. Так и случилось. Пока женщина шустро взбиралась на второй этаж, я выбежала из корпуса, завернула за угол, надела пальто и сунула в карманы руки. На мое счастье, кроме пропуска, там оказалась пятитысячная купюра. Да, воровать нехорошо, но у меня нет выхода. Застегнув пальто, я быстро направилась к проходной, стараясь не бежать, чтобы не вызвать подозрений. Протянув пропуск охраннику, я улыбнулась и поправила волосы. Молодой парень улыбнулся в ответ, сунул пропуск в специальную ячейку и нажал кнопку на турникете. Так я оказалась на свободе.

Из деревни пришлось выбираться сперва на рейсовом автобусе, потом на такси. Приехав домой, я первым делом позвонила Соле, но ее телефон не отвечал. Хотела позвонить маме, но передумала: пока не стану, она считает, что я на отдыхе, так пусть так и будет. Мне надо найти Солю.

Приняв душ и переодевшись, я поехала к Сольке. Не знаю почему, но я сунула в карман связку ключей, которую подруга оставила у меня «на всякий случай». И она мне пригодилась – дверь никто не открывал. После беглого осмотра квартиры мне стало абсолютно очевидно: Соли здесь нет и уже никогда не будет.

Открытие одновременно испугало и подтолкнуло к решительным действиям. Выйдя из квартиры, я отправилась домой и уселась за ноутбук. Рано утром я уже ехала в такси в аэропорт – мой рейс в Москву вылетал в половине девятого.

Слоняясь по Шереметьево в ожидании рейса в Нью-Йорк, я все пыталась понять, в какой момент все пошло не так. Что случилось, почему я этого не заметила? Что мне теперь делать со всем этим, как пережить? Я даже не совсем понимала, зачем лечу в Нью-Йорк, чего хочу. Увидеть Солю? Посмотреть ей в глаза? Понять, зачем она затолкала меня в клинику? Или… нет, об этом я даже думать не хотела, вот что угодно – но не это. Я была уверена, что Соля знает, кто убил Полосина, но по какой-то причине не хочет говорить об этом. Но я уговорю ее – ведь только это может помочь Вите выйти на свободу. Солька – моя лучшая подруга, она не сможет мне отказать.

Весь полет я проспала – все-таки нервное напряжение последних дней было очень сильным. Я оказалась на пороге каких-то новых перемен и не знала, чего ожидать. Будут ли это перемены к лучшему, сейчас полностью зависело от Соли. Я не представляла, как буду искать ее в чужом городе, где никогда прежде не была, но очень надеялась, что у меня получится. Иначе просто не может быть.

Я долго бродила по городу в поисках нужного адреса – Нью-Йорк все-таки огромный, и административное деление там отличается от привычного нам. Неплохой разговорный английский немного облегчал задачу, но все равно я провела в скитаниях почти весь день и так и не нашла нужного дома. Вернувшись в отель, я упала на кровать и уснула, не раздеваясь, успев подумать только, что с утра продолжу поиски. Мне важно было поговорить с Солей, понять, по каким причинам она молчит об убийстве Алексея. Ведь она должна понять, что мне нет жизни без Вити! Она – моя самая близкая подруга, она должна помочь мне. Витя ушел в тюрьму с глубочайшей обидой на меня, он не поверил моим словам, даже не захотел со мной поговорить. Я обязана помочь ему выйти и реабилитироваться, и Соля должна, обязана мне в этом помочь.

Весь следующий день я снова провела в поисках, на ходу перехватывая какие-то пончики и гамбургеры, запивая это дело невкусным кофе. Мне казалось, что Нью-Йорк против того, чтобы мы с Солей увиделись, стоило мне подумать, что нашла нужную улицу, как оказывалось, что я вообще иду не в том направлении. От отчаяния хотелось плакать, но я запретила себе делать это. Слезы забирают силы, а я чувствовала себя и без того измотанной событиями последней недели. Таблетки, клиника, побег из нее, спешный вылет в Америку и вторые сутки в чужой стране кого угодно выбьют из привычного русла.

Перед домом, где снимала квартиру Соля, я оказалась совершенно случайно – просто повернула за угол и уткнулась в табличку с номером, записанным на бумажке, которую я бережно хранила в кармашке рюкзака. Двенадцатиэтажный комплекс в районе Аппер-Ист-Сайд, так хорошо знакомом мне по фильмам и сериалам типа «Секса в большом городе» и «Адвоката дьявола». Квартира подруги находилась на одиннадцатом этаже, я поднялась в лифте и позвонила в дверь, с замиранием сердца думая о том, дома ли она. Но Соля оказалась дома, распахнула дверь, как будто только меня и ждала, но, увидев, кто стоит перед ней, отшатнулась:

– Дашка?

– Можно войти? – игнорируя смятение на ее лице, спросила я, перенося ногу через порог.

– Входи, – уже справившись с удивлением, пригласила Соля. – Идем в комнату, у меня там уже более-менее обжито.

Я пошла за ней, даже не замечая, как выглядит квартира: я была счастлива, что наконец нашла Солю, а это мой шанс изменить дальнейшую судьбу Вити и свою собственную.

– Располагайся, – махнув рукой в сторону большого дивана, предложила Соля, направляясь прямиком к барной стойке, отделявшей кухонную зону от остальной комнаты. Сдернув каким-то нервным жестом с металлической стойки два бокала, она легко присела, вынула бутылку красного вина:

– Ну что, отметим встречу? Она, правда, слегка неожиданная, но все равно приятная.

Соля улыбалась, протягивая бокал, но мне почему-то слышалась натянутость в ее голосе – вроде бы и рада, но как-то иначе, чем было всегда.

– Почему ты не сказала мне, что собираешься уезжать? – сделав глоток вина, спросила я с укоризной.

– Доктор просил не расстраивать тебя, – не моргнув глазом соврала Соля. – О том, что я собираюсь уезжать, ты знала – я от тебя и не скрывала никогда, просто слишком уж старалась не афишировать, чтоб не сглазить. Но получилось так, что пришлось сделать это быстро.

– Почему? – не отступала я.

– Это сложно объяснить, Даша. Просто так получилось. Как тебе квартира? Есть еще спальня, но и ее я хочу изменить немного – не выношу этот прованский стиль, цветочки-розочки…

– Квартира хорошая, – кивнула я, – и район отличный. Но ты не хочешь все-таки объяснить…

– Что объяснить? – перебила Соля, вдруг зло сверкнув глазами. – Что я должна тебе объяснять? Почему уехала? Это мое личное дело. Почему тебе не сказала? Так врач запретил тебя волновать. Что тебе еще от меня нужно? Я ведь не спрашиваю, как ты из клиники выбралась и зачем сюда прилетела.

– А ты спроси. Мне скрывать нечего, я отвечу.

Соля взяла пачку сигарет, распахнула настежь окно и уселась на подоконник – всегда любила так сидеть с сигаретой, глядя вниз, на лежащий под ногами город – неважно, какой именно. Так она сидела дома, точно так же – в отеле в Москве и в Праге каждое утро. Ничего не поменялось – кроме самой Соли. Она перестала быть прежней, я это чувствовала, но никак не могла принять. Такую Солю я не знала и не хотела знать.

– Подозреваю, что я могу не утруждать себя вопросами, – выпустив дым ноздрями, сказала Соля. – Ты ведь и так мне об этом расскажешь, правда?

– Расскажу. Только смени, пожалуйста, этот тон.

– А что не так?

– Ты никогда не говорила со мной свысока, это неприятно.

– Ох, прости, дорогая! – воскликнула Соля, бросая недокуренную сигарету в пепельницу. – Я совсем забыла, с тобой же можно говорить только почтительно согнувшись в поклоне! Ты ж королева у нас, да? Так считай, что произошла революция.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Соля, Соля, боже мой, что ты говоришь? Какая королева, какая революция? При чем здесь это? Я приехала просить помощи, я так долго искала тебя…

– Зачем? – немного успокоившись, спросила Соля. – Зачем ты меня искала?

Я на секунду замялась:

– Ведь ты, Соля, ты же мой самый близкий человек после мамы…

– И что? Это накладывает на меня какие-то дополнительные обязанности?

– Конечно нет, но я думала, что ты… что ты поможешь, что ты о чем-то знаешь, – лепетала я, чувствуя себя абсолютно беспомощной перед этой новой Солей, бросающей высокомерные холодные фразы.

– Ах, вот в чем дело, – протянула она насмешливо и смерила меня таким взглядом, что у меня по спине побежали мурашки. – А ведь это я упекла за решетку твоего Витюшу, неужели ты не догадалась? Мне казалось, что ты все-таки немного умнее.

Я потеряла способность говорить. Соля, моя любимая подруга, человек, бывший мне почти сестрой, спокойно смотрит мне в глаза и говорит, что… Господи, да как такое вообще возможно?

– Соля, ты…

– Что – Соля? – резко бросила она. – Да я всю жизнь мечтала о том моменте, когда смогу выбраться из твоей тени! С самого детства! Смотреть невыносимо было на твою лубочную жизнь! Картинки из книги о том, как создать идеальную семью и построить глянцевый быт! Ты такая с самого детства! С самого первого дня! Девочка-картинка! Господи, я столько лет это терпела… да мне памятник можно ставить – за самое железное терпение! – расхохоталась Соля злым смехом.

Это окончательно пригвоздило меня к дивану: Солька, с которой я делилась всеми тайнами, которой доверяла все секреты и радости, на самом деле ненавидела меня… Ненавидела и вынашивала план мести. За что? Я не уводила у нее мужчин, не переходила дорогу, не подсиживала…

– Тебе все всегда само шло в руки, – продолжала Соля, не замечая, кажется, какое впечатление произвели на меня ее слова. – Все – за что бы ты ни бралась! А мне приходилось прикладывать двойные, тройные усилия, чтобы хоть немного выглянуть из-за твоей идеальной спины! Ты даже на конкурс пошла, чтобы меня на место поставить, ведь знала: будешь ты – и на меня никто уже и не посмотрит!

– Это неправда…

– Да заткнись ты! – раздула ноздри Соля. – Я, может, раз в жизни скажу тебе то, о чем думали все, но молчали, боясь тебя обидеть! Ты думаешь, что тебя все любят? Да черта с два! Просто привыкли с детства, что Дашуля у нас такая особенная, такая воздушная, ее обижать нельзя! Какого, прости, черта я должна щадить твои чувства, если ты никогда не думала ни о ком, кроме себя? Ты таскала нас за собой, чтобы показать, какая ты благородная и щедрая, и муженек твой Витенька – такой же! А мы так, свита, чернь! Все верно – какой же королевский двор без придворных?

– Соля, это же неправда! Зачем ты так говоришь? Я все делала искренне, мне хотелось поделиться с вами радостью…

– Радостью? Какой? Ирка с Леркой горбатятся на работе за копейки почти, мужики у них самые обычные, звезд с неба не хватают и в туристические поездки пять раз в год их не возят! Их предел мечтаний – десять дней в Турции на «все включено» в отеле подешевле! И тут – вы с Витюшей, благодетели! Прага, личный гид, оплаченные расходы! Тебе не приходило в голову, что кому-то это может показаться унизительным?

– Странно. А показалось именно тебе, которая и сама может себе такую же поездку оплатить, – произнесла я автоматически. – Прошло больше года – а ты все носишь в себе непонятную злобу. Разве мы плохо провели время?

– О да, отлично! – с сарказмом отозвалась Соля, вытянув прядь волос и накручивая ее нервно на палец. – Но именно тогда я и поняла, что больше не могу. Жаль, конечно, этого глупышку-гида, Лешеньку, – выбивая из пачки новую сигарету, сказала она. – Но ничего более подходящего в голову не пришло. А тут однажды ты так удачно свой ноутбук у меня забыла. Даже не знаю, в какой момент я все это придумала. У тебя плохая привычка записывать все пароли и хранить их в папке с надписью «Мои документы», Дашуля. Ты ее давно не открывала, а я вот полюбопытствовала. И ящик твой старый мне очень пригодился. Я целый год переписывалась с этим Полосиным, все думала, как ловчее потом переписку эту слить Виктору. – Она выпустила дым ноздрями, став на секунду похожей на какое-то гигантское чудовище, окутанное сизыми клубами. Ее силуэт на фоне темного окна выглядел довольно угрожающе. – Но потом я поняла, что могу получить куда большее удовольствие, если начну изводить его намеками – осторожными, вроде бы вскользь. Ничто так не отравляет жизнь, как подозрения… И Витя клюнул. Я не знаю, почему ты не замечала этого – ведь я всегда, в любом застолье, во время любой вечеринки вворачивала что-то этакое, от чего Витюша мрачнел. Но ты была так уверена в его любви и преданности, что даже мысли не допускала ни о чем. Иногда это бывает опасным.

– Зачем? – выдохнула я, обретя способность произносить что-то членораздельное.

Соля смотрела мне в глаза и улыбалась. Я надеялась увидеть что угодно: испуг, раскаяние, жалость – но не эту спокойную улыбку человека, считающего, что он все сделал правильно.

– А как ты хотела, Дашуля? Чем ты заслужила все то, чего никогда не было у меня? Только тем, что гены удачно сложились? Но за это премируют только на конкурсах красоты. А по жизни каждый должен получить то, чего добился. И несправедливо, когда кому-то все дается через пот, слезы и кровь, а кому-то валится с неба.

– И ты решила взять на себя миссию по восстановлению справедливости? – еле выговорила я, все еще отказываясь верить в то, что Соля говорит сейчас правду.

– Если не мы, то кто же? – подмигнула она, усаживаясь на подоконник. – Сама подумай…

– Солька, но за что, за что погиб этот Алеша? Ведь он был совершенно ни при чем?

– «Расходный материал» – слышала такое? Я не собиралась его убивать, вот клянусь, не сойти мне с этого места! Не собиралась! Мне нужен был только повод, за который уцепился бы Витя, чтобы начать тебя подозревать в неверности, а вовсе не труп. Но когда я поняла, что Витя не собирается уходить от тебя и даже мало-мальски приличного скандала не закатил, я решила действовать иначе. Развела этого дурачка Полосина на чувства, попросила приехать – мол, на месте все решим, он и ринулся за билетами. Увести с вашей вешалки в прихожей ключи от квартиры Ольги Михайловны и сделать дубликаты было делом пары часов – помнишь, я приехала к тебе с двумя бутылками шампанского? Я ведь знаю, что ты от него сразу спать заваливаешься. Пока ты отсыпалась, я сбегала в ближайший павильончик, а связку на место вернула. А вы мне в день убийства даже твою машину одолжили, – расхохоталась Соля. – Я сказала, что у моей движок полетел, а вы все равно собирались в Бразилию – видишь, как я ловко все подгадала? Чужая манера планировать иногда служит хорошую службу совершенно посторонним людям. Полосин даже не понял, что произошло, – я его в спальню заманила записочками, запретила свет включать – мол, сюрприз. Вот он и пошел на заточку своими ногами. Заточку я, разумеется, выбросила – совсем уж глупо было подкинуть ее туда, где найдут, не настолько твой Витя дурак, чтобы такую улику не уничтожить, любой следователь бы это раскусил. Вот так. Единственное, о чем я жалею, так это что Льва Михайловича втянула, старикан не виноват ни в чем. Но я хотела тебе помочь. Наверное, в последний момент совесть проснулась – когда я увидела, как ты умираешь от этих таблеток. Ты ведь даже не поняла, что это я тебя подтолкнула и таблетки положила на тумбочку. Ты ведь никогда в жизни снотворного не пила и не покупала. А я заболтала тебя в тот вечер после суда, и ты до сих пор думаешь, что сама решилась. Я бы так и ушла, оставив тебя в квартире, но в последний момент вдруг не смогла. Сентиментальность всегда все портит. – Соля прикусила губу и на секунду умолкла. – Вот я и попросила Льва Михайловича, уж очень было жестоко тебя еще и в психбольницу упрятать. Но я и подумать не могла, что ты бросишься звонить этой следачке Крошиной. Хорошо, что Михалыч подслушал и позвонил, пришлось мне немного подкорректировать свои планы, так-то я только через месяц бы уехала, но из-за тебя поменяла билет. Михалыч, старый идиот, запаниковал, отказался помочь мне и выкрикнул, видимо, лишнего, да? Вот ты и рванула из клиники. Об этом я не подумала, как и о том, что виза американская у тебя имеется, как раз недавно и оформили, собирались с Витей в августе туда лететь.

– Он сказал, что не сможет меня контролировать, если приедет полиция, сказал, что тебе нужно срочно помочь ему выпутаться, а лекарствами меня пичкать, чтобы невменяемой казалась, побоялся, – машинально сказала я. – Но в тот момент мне и в голову не пришло, что ты замешана во всем остальном. Мне показалось, что речь идет обо мне и о том, что я как-то незаконно оказалась в клинике. Я захотела проверить, потому и убежала, прихватив с лестницы пальто случайной женщины, зазевавшейся на пару минут. Но я совершила самую большую ошибку, поехав сперва к себе на квартиру, а потом уж к тебе. И там я увидела мишень для дартса с моей фотографией. Я даже не сразу поняла, что происходит, потому что и подумать не могла, что ты настолько меня ненавидишь.

– Как ты попала в мою квартиру? – удивилась Соля.

– У тебя тоже есть нехорошая привычка хранить запасной комплект ключей у подруги. На всякий случай, – усмехнулась я. – Вот я и воспользовалась.

– Черт… – пробормотала Соля, хрустнув пальцами. – Об этом я не подумала, забыла даже…

– Я не знала, где тебя искать, понимала, что ты явно уехала. Знаешь, что навело меня на мысли об Америке? Ты так торопилась уехать, что не выключила ноутбук, и когда я его случайно задела, он включился. И вся твоя переписка с агентом по недвижимости оказалась на экране. Очень уж ты спешила, Соля, не до мелочей тебе было. Вот отсюда я и знаю адрес, потому так быстро тебя и нашла. Поменять билет при наличии действующей визы не составило труда. Но, знаешь, я до последнего, вот просто до самого звонка в эту дверь, надеялась, что все это окажется только плодом моей больной фантазии. Надеялась, что ты рассмеешься и скажешь, что я сошла с ума… И ты действительно рассмеялась, только по другому поводу…

– Да забавные вы все, вот я и смеюсь, можешь на свой счет не принимать. Люди верят в то, что они исключительные, с ними лично никогда не произойдет ничего дурного, – сказала Соля, разворачиваясь на подоконнике лицом ко мне. – И ты, и Витя, и даже мой не слишком башковитый Илья. Как вспомню – так со смеху умираю. Это же надо было настолько не разбираться в бабах, с его-то опытом по этой части, чтобы поверить в мою уверенную брехню про замужество! Да я просто говорила то, что он хотел слышать, и то, чего никогда не говорили его прежние любовницы! И стоило мне хоть раз заикнуться о перспективах – все, он бы в два заячьих прыжка в кустах скрылся. Но я не дура, я все хорошо разыграла. И на деньги его развела – в наказание. Да-да, за то, что я пять лет с ним потеряла, в рот ему смотрела и делала вид, что он – мужчина моей мечты! Крючков, черт его побери, торговец цветами – мечта всей моей жизни! – захохотала она, вцепившись пальцами в край подоконника и раскачиваясь вперед-назад. – Это ведь так смешно, Дашуля! Как бы я сейчас хотела увидеть его рожу – когда он понял, что меня нет и денег больше тоже нет! О-о-о… мне кажется, лучше этого только твоя растерянная мордочка, с которой ты выслушала новости про Витюшу и мое участие в его дальнейшей судьбе…

Она хохотала и хохотала, как безумная, раскачиваясь на подоконнике. Мне же в этот момент ужасно хотелось открыть глаза и понять, что это все только дурной сон, а я нахожусь в комнате клиники неврозов и сейчас войдет медсестра с порцией утренних таблеток. Но нет – вокруг все было по-прежнему, а на открытом окне сидела и хохотала Соля, попутно затягиваясь дымом очередной сигареты. Я никогда прежде никого не ненавидела так, как ее в эту секунду. Ни в чем не повинный Витя в колонии, Алексей мертв, а она сидит здесь, в Америке, курит, хохочет, как безумная, и вполне довольна собой. Наверное, я ненавидела ее с такой силой, что этой волны хватило на то, чтобы вдруг Соля потеряла равновесие и выпала из окна. Я не сразу поняла, что произошло, долго смотрела, открыв рот, на то место, где только что восседала с царственным видом Соледад, но ее там уже не было. Мне стало так страшно, что я на пару минут, кажется, потеряла сознание, потому что очнулась на полу. Поднявшись, осторожно подошла к окну и из-за шторы выглянула вниз. На улице уже собралась толпа, а на асфальте лежало распластанное тело Соледад. В том, что она разбилась насмерть, сомнений не было…

Нужно было скорее уходить из этой квартиры, убираться из этого города и из страны. Мне нечего было больше здесь делать. Самое страшное, что мне не стало легче – вот ни на секунду не полегчало оттого, что Соли больше нет. Никакого торжества победы я не ощутила, потому что все равно я никак не смогу помочь Вите выйти из тюрьмы – нет свидетелей. Но, возможно, он хотя бы поверит мне и убедится в том, что я была верна ему.