В ночи неизреченной,

сжигаема любовью и тоскою —

о жребий мой блаженный! —

я вышла стороною,

о жребий мой блаженный! —

1. Дабы описать и помочь понять эту Темную Ночь, через которую проходит душа, чтобы прийти к Божьему свету и наиполнейшему любовному единению с Богом, каковое только возможно в этой жизни, необходим был иной свет — свет знаний и опыта, больших, чем мои. Ибо весьма глубоки темноты и трудности, как духовные, так и физические, что обычно препятствуют душам достичь этого высшего состояния совершенства. Человеческого разума и человеческого опыта не хватит, чтобы их познать, и о них поведать. Это поймет только тот, кто сам пройдет через них.

2. Пытаясь сказать нечто об этой Темной Ночи, я не доверял ни опыту, ни знанию — ибо и то и другое может ошибиться и обмануть, — но не пренебрегал их помощью. Для всего, что я Божьей милостью желаю сказать (по крайней мере, самого важного и трудного для понимания) я стану прибегать к помощи Священного Писания, руководствуясь которым, мы не можем ошибиться, ибо оно писано Святым Духом. И если я в чем-либо ошибся, не очень хорошо поняв сказанное как в нем, так и помимо него, то у меня не было намерения отвергать доктрину Святой Матери нашей, Католической Церкви. В таком случае я полностью отрекаюсь от своих заблуждений и смиряюсь пред каждым, кто судит более верно.

3. Написать сие побуждает меня не то, что я вижу в себе способности к столь трудному делу, но вера, что в Господе Моем обрету я помощника, дабы сказать нечто, по великой потребности многих душ в сей науке. Эти души начали путь к добродетели, и любящий Господь погрузил их в эту Темную Ночь, чтобы через нее пришли они к Божественному единению. Но они не продвигаются вперед — иной раз потому, что не желают или страшатся войти в эту ночь; иной раз потому, что не понимают самих себя и не имеют опытных и знающих проводников, которые препроводили бы их до вершины. Печально видеть, что многие души, которым Бог даровал силу и благодать, чтобы идти вперед, и которые, если б обрели мужество, достигли бы этого высшего состояния, остаются на низшем уровне общения с Богом по своему нежеланию, либо незнанию, ибо не имеют того, кто руководил бы ими и научил бы в начале пути отречься от всего. И, хотя Господь Наш столь милостив к ним, что ведет их и без того, они достигают своей цели много позже, и с большим трудом, и с меньшей заслугой, ибо не умеют подчиниться Богу, и не позволяют Ему направить себя на простой и верный путь единения. Верно, что Бог ведет их (ибо может вести их и без их воли), но они противятся Ему и оттого продвигаются медленней. Они не заслуживают того, чтобы их вели, ибо не прилагают усилий, и таким образом причиняют себе немалый вред. Иные же души, вместо того, чтобы положиться на Бога и помогать ему, противятся Божьему деланию своими упрямыми действиями или упрямым противодействием. Такие души подобны детям, которых любящие матери берут на руки, они же при этом вырываются и плачут, ибо желают идти сами. Но сами они идти не могут, а если даже идут, то детскими шагами.

4. Итак, дабы души знали, когда Божья милость захочет вести их вперед, мы даем здесь советы и предостережения как начинающим, так и продолжающим путь, чтобы они начали понимать себя или, по меньшей мере, позволили Богу вести их. Некоторые духовные отцы, не стяжавшие света и опыта этого пути, скорее вредят и мешают, нежели помогают подобным душам. Сии отцы подобны строителям Вавилонской башни, что, располагая нужным материалом, давали просящим иной, весьма с ним несхожий, ибо не понимали языка друг друга (Быт 11:1-9), и потому не построили ничего. Оттого-то столь трудно и тягостно душе, что в это время она сама не понимает себя и не может найти того, кто бы ее понимал. Бывает так, что Бог ведет душу горним путем сквозь тьму созерцания и холодность, и ей кажется, что она потерялась в нем и осталась полной тьмы и трудностей, препятствий и искушений. Встреченные же говорят ей, как утешители Иову (2:11), что тоска и скорбь свойственны ей, или, может быть, они — следствие какого-либо тайного греха, из-за которого Бог оставил ее, и обычно тотчас же судят, что это, должно быть, очень грешная душа, если такое с ней происходит.

5. Найдутся и те, кто посоветует ей вернуться назад, ибо она не обрела в Божьих вещах ни отрады, ни утешения, известных ей раньше, и так удвоятся трудности бедной души. Ибо горшая мука, которую она ощутит, произойдет от познания ее собственной нищеты; когда яснее, чем при свете дня, увидит душа, сколь она исполнена зла и грехов, потому что Бог, в той ночи созерцания, дарует ей иной свет познания, о чем мы расскажем далее. И как только она находит кого-нибудь, кто подтверждает мнение, что все это по ее вине, то сии скорби и страдания возрастают безмерно и становятся горше смерти. Не довольствуясь этим, такие исповедники, убежденные, что причина в грехах этой души, поручают ей пересмотреть свою жизнь и исповедаться подробнейшим образом, и тем распинают ее заново. Они не понимают, что, возможно, это неподходящее время для таких действий, и нужно просто оставить душу в очищении, даруемом ей Богом, утешая и ободряя ее, чтобы она желала того же, чего хочет Бог. Ибо, до поры до времени, что бы они ни сделали и ни сказали ей, ничто не поможет.

6. Божьей милостью, мы расскажем, что должна делать душа, и как должен поступать с нею ее исповедник, и по каким признакам можно определить, что сие состояние и есть очищение души — та Темная Ночь, о которой мы говорили. Если же это и вправду оно, есть ли то очищение чувств или духа? Насколько возможно, следует понять, не есть ли то просто меланхолия или какое-либо иное несовершенство, чувственное или духовное. Ибо есть и такие души, которые полагают (они или их исповедники), что Бог ведет их через эту Темную Ночь очищения не по их блаженному жребию, но всего лишь по причине какого-либо из названных несовершенств. Есть также многие души, уверенные, что не умеют молиться, в действительности же весьма в том преуспевшие, равно как и другие, судящие, что преуспели, на самом же деле обретшие немногим больше, чем ничего.

7. Есть также души, что, к сожалению, возвращаются назад, немало потрудившись и утомившись, ибо опираются на то, что не может помочь им, а может, напротив, повредить. Иные же, в покое и отдохновении, продвигаются быстро. Некоторым даже дары и милости, полученные от Бога, служат препятствием и мешают идти вперед. И многое другое на этом пути встречается душе, как то: радость, страдание, надежда и скорбь; одно проистекает от совершенного духа, другое — от несовершенного. Обо всем этом, если будет на то Божья воля, я постараюсь сколько-нибудь рассказать, дабы каждая душа, читающая эти строки, каким-либо образом узрела путь, которым она идет, и путь, которым должны идти жаждущие достичь вершины Горы.

8. Эта наука — наука о Темной Ночи, через которую душа идет к Богу, и не диво, если читающему она покажется в чем-либо темной. Но это будет, как я полагаю, вначале, с теми, кто только приступит к чтению; продвигаясь далее, они лучше поймут и начало, ибо одно будет пояснять другое. Те же, кто перечитает вторично, поймут все еще яснее, и наука покажется им более полезной. Если же некоторые не извлекут из нее пользы, то причиной того будут только мои малые знания и скверный слог, ибо предмет сей науки очень важен и необходим. Но понимаю также, что хотя бы я написал великолепно и пресовершенно, а не так, как пишу, все равно воспользуются этим учением только немногие. Ибо здесь не сказано ничего о вещах высоконравственных и отрадных для душ, предпочитающих идти к Богу через вещи сладостные и приятные, но дано основное и единственное учение для всех, желающих пройти через обнажение духа, которое тут описано.

9. И ещё: я изначально не собирался обращаться ко всем, но только к некоторым людям нашей святой веры, а именно братьям и сестрам Горы Кармель изначального устава, просившим меня дать сии разъяснения. Это люди, которых Бог, по милосердию Своему, препровождает на стезю сей горы и которые, уже вполне обнажившись от бренных вещей мира сего, тем легче поймут науку обнажения духа.

В ночи неизреченной,

сжигаема любовью и тоскою —

я вышла стороною,

1. В этой первой строфе душа рассказывает о способе выйти за пределы самой себя и всех вещей, воистину умирая для всего и для себя самой, чтобы обрести жизнь в нежной и сладостной любви Бога. Она говорит, что этот выход за пределы осуществился в Темной ночи, под которой здесь понимается очищающее созерцание (как мы скажем позднее), что порождает в бездеятельной душе отречение от нее самой и от всех вещей.

2. Душа говорит, что она вышла с силой и жаром, которые дала ей для этого любовь к Супругу в сем темном созерцании. Так возрастает названное благо, состоящее в движении к Богу через эту Ночь при таком блаженном жребии, что ни один из трех врагов души, всегда препятствующих ей на этом пути, каковые суть мир, бес и плоть — не смогли помешать ей, поскольку сия Ночь очищающего созерцания заставила уснуть и смирила в доме ее чувств все страсти и желания, усиливая противоположные желания и побуждения. Посему эта строка гласит:

1. В эту Темную ночь души начинают входить, когда Бог выводит их из состояния начинающих, то есть обдумывающих свой духовный путь, и погружает в состояние продвинувшихся, то есть уже созерцающих, дабы эти души, пройдя через такое, достигли состояния совершенства, сиречь единения с Богом. Чтобы лучше описать и дать понять, что такое Ночь, через которую душа идет, и почему Бог погружает ее в эту Ночь, нужно сначала обсудить некоторые свойства начинающих. Это будет сделано по возможности кратко, но все равно принесет им пользу, чтобы они, понимая слабость своего состояния, воодушевились и возжелали, чтобы Бог погрузил их в Ночь, где они обретут силы и их души утвердятся в добродетелях, идя к бесценному наслаждению Божественной любовью. Пусть мы немного задержимся здесь, но это будет не дольше, чем нужно, чтобы поведать о сей Темной ночи.

2. Нужно знать, что после того как душа решительно обращается ко служению Богу, обычно Бог воздвигает ее в духе, лаская — так любящая мать холит и лелеет дитя, согревая теплом своей груди и кормя сладким молоком — яством мягким и деликатным; она балует его и носит на руках. Но, по мере того, как дитя растёт, мать отлучает его от груди, скрывая свою нежную любовь и нанося горькую обиду его неокрепшему сердцу. Она опускает его с рук на землю, заставляя идти самостоятельно, и так, отнимая у ребенка то, чем он владел, дает взамен нечто более высокое и существенное. Материнская любовь благодати Божией (Прем 16:25), возродив душу через новый жар и пыл, побуждающий служить Богу, поступает с ней точно так же. Бог позволяет, чтобы душа во всех Божественных вещах вкушала нежное сладостное молоко духа, не прилагая никакого труда, и ощущала великую радость от духовных упражнений, потому что таким образом Он дарует душе молоко Своей нежной любви, как новорожденному ребенку (1Петр 2:2-3).

3. Начинающие наслаждаются, проводя долгое время в молитвах — иногда целые ночи; они получают удовольствие от покаяния, им нравится поститься, принимать таинства и сообщаться с Божественными вещами. Но, хотя эти вещи постоянно помогают им и приносят большую пользу и монахи усердно и с великим старанием используют их (в духовном смысле), начинающие обычно становятся очень слабыми и несовершенными в них, потому что эти вещи и духовные упражнения побуждают их к утешению и удовольствию, которое они доставляют; и, будучи еще не приучены испытаниями к суровой борьбе за добродетель, начинающие совершают в этих духовных трудах много ошибок. Наконец, каждый совершает эти труды в соответствии со своим навыком совершенства, а поскольку у них не было времени приобрести прочный названный навык, они неизбежно трудятся слабо, как дети. Чтобы яснее показать, сколько ошибок совершают начинающие в духовных делах, творимых с легкостью и удовольствием, мы рассмотрим это на примере семи смертных грехов. Мы опишем только часть из множества несовершенств, которые есть у каждого начинающего, объясняя, какое это младенчество — поступать так, как поступают они. Мы увидим также, сколько благ несет с собой Темная ночь, которую мы описываем, омывающая и очищающая душу от всех этих несовершенств.

1. Начинающие чувствуют себя очень ревностными и усердными в духовных делах и благочестивых упражнениях оттого, что все им благоприятствует. Правда, что святые вещи по своей сути смиряют, однако в начинающих из-за их несовершенства часто зарождается тайная гордыня, и отчего они бывают довольны своими делами и самими собою. Из этого происходит охота чем-либо потешить свое тщеславие (иной раз очень сильное), желание говорить о духовных вещах другим людям, иногда скорее поучая их, чем обучая. Эти начинающие в своем сердце осуждают других, когда не видят в них того рода благочестия, которое им угодно, и, случается, говорят об этом вслух, уподобляясь фарисею, который хвалил самого себя, хваля Бога за свои добрые дела, и презирая мытаря (Лк 18:11-12).

2. Бес часто подогревает это усердие и желание совершать больше разных деяний, из-за чего возрастают гордыня и самомнение этих людей, потому что он хорошо знает, что подобные труды и добродетели не только не стоят ничего, но даже возвращают их ко греху. В итоге некоторые становятся настолько дурны, что не хотят, чтобы добродетельным казался кто-то, кроме них; и, как только представляется возможность, они словом и делом осуждают других и клевещут на них, видя сучок в глазу брата своего и не чувствуя бревна в своем глазу (Мф 7:13) — «вожди слепые, оцеживающие комара, а верблюда поглощающие!» (Мф 23:24; Син.).

3. Иногда духовные наставники, то есть исповедники и настоятели, не одобряют духовного состояния этих людей и их поведения (ибо те желают, чтобы их дела ценили и хвалили), а те решают, что они не понимают их духовности или же не духовны сами, ибо не одобряют сего и относятся к этому неблагосклонно. Они стараются общаться с теми, чей взгляд совпадает с их собственным, и хотят обсуждать свое духовное состояние с теми, кто считает, что их заслуги надо хвалить и ценить. Они пуще смерти избегают тех, кто мог бы их исправить, указав безопасный путь, иногда даже вступая с ними во вражду, и в итоге планируют много, а делают очень мало. Иногда они хотят, чтобы другие видели их духовность и благочестие, и для этого демонстрируют внешние проявления сего — телодвижения, вздохи и другие действия; а порой притворяются впавшими в экстаз (чаще на людях, чем в уединении). Бес помогает им в этом, а они радуются, что все смотрят на них, и усердно продолжают.

4. Многие из этих людей хотят занимать почетное место и пользоваться расположением духовников, а посему завидуют им и причиняют тысячу беспокойств. Они стесняются выказать свои грехи во всей наготе, чтобы духовники не стали думать о них хуже, и затушевывают эти грехи, чтобы они казались не такими тяжкими, пытаясь скорее оправдать себя, чем обвинить. Иногда они ищут другого духовника, чтобы рассказать ему о дурном, ибо другой духовник не думает, что в них ничего дурного нет — одно только доброе. Эти люди любят говорить о себе хорошо, зачастую переходя границы и говоря скорее больше того, что есть на самом деле, нежели меньше, желая казаться добродетельными. А ведь обладающий большим смирением (как мы скажем дальше), хотел бы покончить с этим и не пожелал бы поступать так ни себе самому, ни кому-либо другому.

5. Кроме того, одни из начинающих не придают особого значения своим ошибкам тогда как другие, напротив, чрезмерно огорчаются, впав в них, ибо полагают, что уже были святыми; они гневаются на себя с нетерпимостью — а это еще одно несовершенство. Часто эти люди жестоко страдают из-за своих отношений с Богом, полагая, что несовершенства и ошибки уводят их от Него, вместо того, чтобы, не беспокоясь о них, пребывать в мире Божьем, видя, что если бы они не ошибались, то, может быть, были бы более надменны и горды. Они не любят хвалить других, но любят, чтобы хвалили их самих, а иногда стараются добиться этого, уподобляясь неразумным девам, которые искали масла у других, когда их светильники угасли (Мф 25:8).

6. Многие сильно отягощаются этими несовершенствами и причиняют себе много вреда. Одни грешат подобным образом чаще, другие реже, а некоторые чувствуют только первые побуждения или чуть больше, но едва ли найдутся такие начинающие, которые во время сих ревностных усилий не грешат чем-либо подобным. Но те, кто в это время идёт к совершенству, ведут себя совершенно по-другому, пребывая в противоположном состоянии духа, ибо они продвигаются вперед и много трудятся со смирением, не только не ставя свои заслуги ни во что, но и будучи недовольны собой. А всех остальных считают много лучшими, чем они сами, и завидуют им белой завистью, желая так же служить Богу. Ибо чем сильнее их пыл, чем больше дел они совершают и чем больше удовольствия получают от этих дел — если они смиренны, то тем ясней они понимают, как велика милость Господня и сколь ничтожно все то, что они делают ради Него. Чем больше трудятся эти люди, тем меньше они довольны собой; все, что они из милосердия и любви хотели бы делать ради Бога, и все, что они делают, кажется им ничтожным. Их так заботит, занимает и наполняет это любовное радение, что они никогда не замечают, трудятся другие люди, или нет. А если заметят, то, как я говорю, будучи уверены, что все остальные много лучше, чем они сами, и низко ценя самих себя, они желают, чтобы их низко ценили и другие, и чтобы все отрицали и презирали их заслуги. И более того: — даже если их хвалят и ценят другие, такие люди никоим образом не верят сему и считают странным, что кто-то говорит о них хорошее.

7. Они, пребывая в превеликом спокойствии и смирении, испытывают сильное желание, чтобы их учили тому, что принесет им пользу. Сие противоположно тому, что делают вышеупомянутые люди, которые сами хотели бы учить всех и всему: а когда им кажется, что их чему-нибудь учат, они сами прямо-таки вырывают слово изо рта, как будто и без того уже все знают. Но вторые, будучи чужды желанию кого-либо учить, очень легко бросают свой путь и начинают идти другим, нежели ранее, если им так велят, ибо они никогда ни в чем не уверены. Они радуются, если при них хвалят других, печалясь лишь о том, что сами не служат Богу так же. Они не желают говорить о своих делах, ибо придают им так мало значения, что стесняются поведать о них своим духовным учителям — им кажется, что эти вещи недостойны того, чтобы вести о них речь. Они больше хотели бы обсуждать свои ошибки и грехи или хотели бы, чтобы другие поняли, что это не добродетели, и стараются чаще говорить о своей душе с теми, кто ниже ценит их дела и их дух; сие есть свойство духа простого, чистого, истинного и глубоко благодарного Богу. В этих смиренных душах живет духовное знание Бога, которое побуждает их хранить свои сокровища в тайне, а злое выбрасывать вон, ибо Бог дарует эту благодать смиренным вместе с прочими добродетелями, а у надменных ее отнимает.

8. Они отдают кровь своего сердца служению Богу и помогут, насколько это в их силах, тем, кто также Ему служит. Свои несовершенства они терпят со смирением, с мягкостью духа и с любовным страхом Божьим, уповая на Него. Но я считаю, как уже было сказано, что душ, изначально идущих этим путем совершенства, меньше, чем других, и вообще очень мало, так что мы должны радоваться уже тому, что начинающие не ведут себя противоположным образом. Поэтому, как мы скажем впоследствии, Бог погружает души в Темную ночь, желая очистить их от всех несовершенств, чтобы вести дальше.

1. Порою многие из этих начинающих проявляют также большую духовную скупость, ибо едва ли их видят довольными в духе, который Бог им дал. Они ходят печальными и жалуются на то, что не обретают утешения, которое хотят получить от вещей духовных. Многие не могут насытиться, слушая советы, схватывая духовные предписания, имея и читая множество книг, говорящих об этом, и тратят больше времени на это, чем на то, на что должны — совершенство внутренней нищеты духа и умерщвление. Ибо вместо этого они обвешиваются иконами и четками, порою весьма красивыми и изящными; оставляют одни и берут другие, меняют их так и этак, предпочитая то одну выделку, то другую и питая большее пристрастие к одному распятию, чем к другому, поскольку оно изящнее. Каждый видел таких людей, увешанных медальками, благословленными Папой, реликвиями и образками, как дети игрушками. В этом я порицаю собственническое чувство и привязанность к выделке, изяществу и количеству этих предметов, ибо сие противно нищете духа, которая взирает только на суть благочестия, используя из этих вещей лишь то, что необходимо, и утомляясь от множества других и от их изящества. Истинное благочестие пробуждается в сердце только от истины и сути того, что представляют эти духовные вещи, а все, что сверх того, есть привязанность и собственность, и, чтобы прийти к совершенству, нужно перестать любить их.

2. Я знал одного человека, который больше десяти лет использовал один и тот же крест, сделанный из неоструганных освященных веток, сложенных крест-накрест и скрепленных друг с другом булавкой, и никогда не оставлял его, нося его с собой до того дня, когда отдал его мне; и этот человек не был глупым или невежественным. Я видел также другого человека, который молился по четкам, сделанным из колючих рыбьих позвонков, но его благочестие от этого наверняка не меньше стоило перед Богом, ибо ясно, что он использовал сии четки не ради их выделки и стоимости. Хорошо, чтобы идущие к Богу отправлялись от этих начал, не привязываясь к видимым орудиям, не отягощались ими и не желали знать ничего больше того, что надлежит знать, чтобы трудиться, и стремились только к тому, чтобы всецело положиться на Бога и благодарить Его, и лишь этого алкать и жаждать. Сие значит с великой щедростью отдавать все, что имеешь, и наслаждаться сознанием того, что лишился этого ради Бога и ради милосердия к ближнему, не ценя вещи духовные больше, чем временные, ибо, как я говорю, нужно обращать внимание только на внутреннее совершенство, то есть во всем угождать Богу, а не самому себе.

3. От этих несовершенств, равно как и от остальных, душа не может полностью очиститься, пока Бог не погрузит ее в бездеятельное очищение Темной ночи, которую мы здесь описываем. Но душа должна, насколько то в ее силах, стараться со своей стороны делать все, чтобы совершенствоваться и таким образом заслужить, чтобы Бог погрузил ее в это дивное исцеление, где она излечится от всего, чего не могла исправить. Даже совершив самое большее, чем душа может помочь себе сама, она не способна очиститься собственными действиями (ибо она настолько мало расположена для Божественного единения совершенной любви), если Бог не протянет руку и не очистит ее в этом темном огне — а о том, каким образом, мы должны рассказать.

1. У многих начинающих есть и разные другие несовершенства — не только те, что я описываю, а относящиеся к каждому смертному греху. Я не стану рассказывать обо всех, чтобы избежать многословия, и коснусь только некоторых, самых важных, что служат источником и причиной остальных. Итак, относительно греха похоти: мы не обсуждаем то, что люди духовные могут впасть в этот грех, ибо моя цель — рассказать о тех несовершенствах, которые надлежит очистить в Темной ночи. У многих есть разные несовершенства, которые можно назвать духовным сластолюбием, не потому, что это так в прямом смысле, но оттого, что эти несовершенства часто происходят от вещей духовных; ибо часто случается, что во многих духовных упражнениях эти люди, не держа себя в руках, возносятся и впадают в чувственные побуждения и похотливые действия, иной раз даже тогда, когда дух их глубоко погружен в молитву или во время таинств покаяния или Евхаристии.

2. То, что начинающие, как я говорю, не держат себя в руках, происходит по одной из трех причин. Первая часто связана с удовольствием, которое наша природа получает от духовных вещей, ибо когда наслаждаются дух и чувство, вместе с этим удовольствием каждая часть человека испытывает побуждение наслаждаться согласно своему предназначению и свойству. Когда дух (который есть высшая часть человека) побуждается Богом к удовольствию и наслаждению, то чувственность, то есть низшая часть человека, так же побуждается к чувственному удовольствию и наслаждению, ибо она не способна воспринять и испытать ничто другое и посему воспринимает самое подобающее ей, то есть сладострастие. Случается, что дух пребывает с Богом в великой молитве, но, с другой стороны, в своей чувственной части тот же человек бездеятельно ощущает чувственные возжжения, побуждения и деяния — сам того не желая и испытывая отвращение. Это часто происходит при Евхаристии, когда в этом деянии любви душа воспринимает наслаждение и радость, которые дарует ей Господь (так как для этого она и дается), чувственная часть человека также берет свое, как мы уже сказали, свойственным ей образом; и поскольку эти две стороны человека предположительно едины, они обычно разделяют между обеими то, что принимает одна, каждая своим способом. Как сказал Философ, воспринимающий воспринимает каждую вещь свойственным ему способом, и потому сии начинающие (и даже те, чья душа уже продвинулась вперед), из-за несовершенства своей чувственной части нередко приемлют духовные дары Бога так же с несовершенством. Но когда чувственная часть уже преображена и очищена в Темной ночи, о которой мы говорим, у души уже нет этих слабостей, ибо уже не чувственная часть воспринимает всё, но в основном духовная, и душа уже делает всё духовным способом.

3. Иногда эти восстания происходят по вине беса, который любит беспокоить и смущать ту душу, что погружена или хочет погрузиться в молитву. Он старается внести в естество похотливые побуждения, дабы, если душе сообщится что-то от них, это принесло ей ощутимый вред. Боящиеся этого не только слабеют в молитве (чего он и добивается), ибо погружаются в борьбу с этими побуждениями — некоторые заходят и дальше: совсем перестают молиться, ибо им кажется, что при сем упражнении эти вещи происходят с ними сильней, чем вне его, и это действительно так, ибо бес вкладывает такие побуждения больше в сиё, нежели во что-либо иное — и потому они оставляют духовные упражнения. Мало того: чтобы заставить их сделать это, бес представляет им, порой очень живо, весьма безобразные и сладострастные видения (иногда совокупно), касающиеся каких-либо духовных вещей и людей, совершенствующих свои души, чтобы низвергнуть и обескуражить молящихся, таким образом, что те, с кем это происходит, не отваживаются ни видеть ничего, ни обсуждать, ибо тотчас претыкаются об это. В тех, кто подвержен меланхолии, это происходит столь действенно и часто, что от этого они тяжко страдают, ибо жизнь их печальна; а в некоторых людях, когда они пребывают в этом плохом настроении, эта мука доходит до того, что им ясно кажется, будто они имели сношение с бесом и не могли этого избежать, хотя некоторые из них и могут избегнуть сиих сношений с величайшим трудом и усилием. Когда эти сладострастные вещи происходят с такими людьми из-за их меланхолии, они обычно не освобождаются от них, пока их не вылечат от этого свойства их характера — если они не войдут в Темную ночь души, которая постепенно освободит их от всего.

4. Третий обычный источник, из которого происходят и нападают эти похотливые побуждения — страх этих людей, опасающихся того, что они уже приобрели эти похотливые побуждения и представления, ибо они боятся, что их причиняет внезапное воспоминание о том, что они видели и обсуждали или о чем думали, и это заставляет их страдать от этих действий без своей вины.

5. Есть также некоторые души, от природы столь нежные и хрупкие, что когда они получают какое бы то ни было удовольствие от духа или от молитвы, тотчас к ним приходит также дух сладострастия, который таким образом опьяняет их и ласкает чувственность, что они будто утопают во вкусе и сладости этого порока; одно вместе с другим продолжается при их бездеятельности, а подчас даже бросается в глаза, что с ними происходят некие похотливые, мерзкие и мятежные действия. Причина сего в том, что эти люди, как я говорю, от природы нежны и хрупки, и при любом волнении у них возмущаются кровь и все соки, отчего и возникают сии побуждения. Посему у этих людей то же самое происходит, когда они воспламеняются гневом, или при любом волнении или огорчении.

6. Иногда с этими духовными людьми случается также, что при разговоре о духовных вещах или при их совершении явно возрастают их пылкость и отвага при воспоминании о тех людях, которых они видят пред собою и с которыми они общаются с каким-то суетным удовольствием; это также порождает духовную похоть в том смысле, в каком мы здесь о ней говорим, и, как правило, происходит сие при потворстве воли.

7. Некоторые из этих пристрастий кое-кто из этих людей приобретает духовным путем, что часто происходит от похоти, а не от духа; распознается, что это так, если при воспоминании об этом пристрастии не возрастают памятование о Боге и любовь к Нему без угрызений совести; ибо, когда пристрастие чисто духовное, при его возрастании растет привязанность к Богу; и чем более следуют ему, тем более следуют Богу, и Бог дает им это желание; так что, возрастая в одном, они возрастают и в другом, поскольку в этом есть Дух Божий, увеличивающий благо при помощи блага, ибо между ними есть сходство и соответствие. Но, когда сия любовь происходит от названного чувственного греха, она производит противоположное действие, ибо по мере того, как увеличивается одно, уменьшается другое и вместе с этим память; посему, если эта любовь возрастает, тотчас видно, что этот человек охладевает в любви к Богу и забывает о ней при каком-либо воспоминании и с некоторым угрызением совести; и наоборот, если любовь Божья возрастает в этой душе, она охладевает к другой любви и забывает о ней. Поскольку эти две любови противоположны друг другу, одна не только не помогает другой, но напротив: преобладающая гасит и смущает другую, а сама усиливается, как говорят философы. Посему Господь наш рек, что «рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух» (Ин 3:6; Син.). Это значит, что любовь, родившаяся от чувственности, существует для чувственности, а то, что родится от духа, существует для Духа Божьего и заставляет его возрастать. Вот в чем состоит различие между этими видами любви.

8. Когда душа входит в Темную ночь, она несет обе эти любови в своем разуме, и та, что угодна Богу, усиливается и очищается, а другая отнимается и прекращается. В итоге Темная ночь заставляет потерять из виду обе, как будет сказано позже.

1. По причине похоти к духовным удовольствиям, питаемой многими начинающими, для них весьма обычны и многие несовершенства относительно греха гнева; ибо, когда у них отнимаются вкус и удовольствие в вещах духовных, они, естественно, ощущают неудовольствие, и из-за этого неудовольствия, которое несут в себе, становятся невежливы, обсуждая что-либо, легко гневаются по каждому незначительному поводу, и порой доходит до того, что никто не может их выносить. Это часто происходит после того, как они достигли какого-нибудь приятного чувственного сосредоточения в молитве, ибо, когда сии наслаждение и удовольствие иссякают, их естество понятным образом остается в огорчении и унынии — и хорошо еще, если это происходит, как у ребенка, отнятого от груди, которую он вкушал в свое удовольствие. Если при этом они не оставляют своих трудов, в этом естественном унынии никакой вины нет, а есть лишь несовершенство, которое очищается сухостью и давлением Темной ночи.

2. Есть и другие духовные люди, что грешат другим видом духовного гнева, то есть гневающиеся на чужие грехи, с неусыпным праведным рвением следя за другими. Иногда они чувствуют порывы гневно упрекать других, а порой и делают это, становясь хозяевами добродетели. Сие противно духовной кротости.

3. Есть и такие, кто, видя свое несовершенство, без всякого смирения гневаются на себя с великой нетерпимостью, ибо им хотелось бы стать святыми за один день. Среди них есть много тех, кто задумывает множество дел и питает великие намерения, но, поскольку в них нет смирения и они не подозрительны к себе самим, то чем больше своих замыслов они выполняют, тем ниже падают и тем сильнее гневаются, не имея терпения ожидать того, что дается от Бога, когда Ему послужили. Сие также противно духовной кротости, и от этого ничто не может избавить, кроме очищения в Темной ночи. Хотя некоторые столь терпеливы в этом, желая преуспеть, что Бог не хотел бы видеть в них такое терпение.

1. Относительно четвертого греха, то есть духовного обжорства, можно сказать многое, ибо едва ли найдется хоть один начинающий, кто из-за дарованных ему благ не впал бы в одно из многих несовершенств, касающихся этого греха и возникающих в этих начинающих посредством удовольствия, которое они получают вначале от духовных упражнений. Посему многие из них, услажденные вкусом и удовольствием, которые получали от сих упражнений, заботятся более о сладости духа, чем о чистоте и благоразумии, которые Бог видит и воспринимает в продолжение всего духовного пути; посему остальные несовершенства, что они имеют, добиваясь этого удовольствия и наслаждения, которого уже вкусили, заставляют их часто и упрямо отбиваться от рук, преступая ту меру, в коей состоят и приобретаются добродетели. Прельщаемые удовольствием, которое они получают таким образом, одни убивают себя покаянием, другие ослабляют постом, делая больше того, что позволяет их немощь, без должного порядка и чужого совета. Они стараются украсть свое тело у того, кому должны подчиняться, а некоторые дерзают продолжать сии покаяние и пост, хотя им велят делать противоположное.

2. Они самые несовершенные, ибо безрассудны те, кто низко ценит подчинение и послушание, которое есть покаяние разума и благоразумие, и посему является самой достойной и угодной Богу жертвой из всех прочих (1Цар 15:22) — а покаяние телесное, не затрагивающее ничего другого, не больше чем покаяние животных, к коему эти люди, подобно животным, побуждаются желанием и удовольствием, которое от этого получают. Поскольку все крайности суть пороки, и, поступая таким образом, эти люди исполняют свою волю, они возрастают в пороках, а не в добродетелях, ибо, по меньшей мере, приобретают таким образом духовные обжорство и гордыню, делая то, что делают, без послушания. Так бес подзуживает многих из них, разжигая это обжорство через удовольствия и желания, которые у них возрастают так, что больше уже невозможно, и меняют, увеличивают или преображают то, что они велят, и посему таких людей огорчает всякая любая необходимость в послушании относительно этого. А некоторые из них в итоге падают столь низко, что, когда они исполняют сии упражнения из послушания, у них пропадают благоговение и всякая охота совершать их, ибо их побуждают только собственное желание и удовольствие (а не то, что им это велели); быть может, им стоило бы не совершать этих дел.

3. Вы увидите также многих, что проявляют крайнюю настойчивость в отношениях со своими духовными наставниками, из-за чего последние уступают им то, чего те хотят и добиваются силой; если же добиться невозможно, они огорчаются как дети и продвигаются, и им кажется, что они не служат Богу, если им не позволяют делать то, чего они хотят. Если же они держатся своей собственной охоты и воли, и это является их богом, то когда это отнимают, желая подчинить их Божьей воле, они тотчас огорчаются, слабеют и ошибаются. Они думают, будто вкушать это и испытывать удовольствие, значит служить Богу и угождать Ему.

4. Есть также другие, которые из-за этого желания лакомиться очень слабо осознают собственное ничтожество и нищету, и настолько забывают любовный страх и почтение, подобающие величию Бога, что ничтоже сумняшеся пристают к своим духовникам, чтобы те позволяли им часто причащаться. Худшее состоит в том, что зачастую они дерзают причащаться без позволения и отпущения грехов от священника, который есть служитель и разрешитель, назначенный Христом; а следуют лишь собственному желанию и стараются скрыть от него правду. И даже если они, собираясь причащаться, поступают так, как хочет их духовник, они скорее жаждут вкусить причастие, нежели сделать это в чистоте и совершенстве. Те же, кто воистину стремится к цельности и святости, склоняются к противоположному, моля своих духовников, чтобы те не приказывали им приходить так часто. Если выбирать между одним и другим, то лучше смиренное отречение; но дерзающим их дерзость приносит большое зло, и они будут наказаны за такую ужасную вещь.

5. Причащаясь, они делают все ради некоего ощущения и удовольствия, а не ради того, чтобы смиренно почитать и восхвалять в себе Господа, и до такой степени присваивают сие Таинство, что когда не получают никакого удовольствия и чувственного ощущения, думают, будто ничего не совершилось. Сие значит низко ставить Господа, не понимая, что только самая малая польза, что приносит это святое Таинство, касается чувства, лучшая же, незримая — от благодати, которую оно дарует; когда устремляют очи Веры на Бога, Он часто отнимает другие, чувственные удовольствия и сладости. Эти люди хотят ощущать Бога и наслаждаться Им так, как если бы Он был постижим и доступен, и не только в этом, но также и в других духовных упражнениях. Сие есть великое несовершенство и явно противоречит сущности Бога, ибо оно является нечистотой в вере.

6. Так же поступают они и с молитвой, которую творят, полагая, будто вся польза от нее состоит в достижении ощутимых удовольствия и благочестия, и стараются извлечь их (как я говорю), вырывая силой, уставая и утомляя способности и разум, и, когда не достигнут сего удовольствия, долго не могут утешиться, думая, что не сделали ничего. Стараясь добиться этого, они теряют истинные благочестие и дух, состоящие в том, чтобы упорствовать в молитве с терпением и смирением, не доверяя себе, лишь для того, чтобы благодарить Бога. Поэтому если они не получают удовольствия от того или иного упражнения, то когда нужно вернуться к нему, чувствуют сильную неохоту и сопротивление, а иногда оставляют его, уподобляясь, как мы уже сказали, детям, которые побуждаются к труду не разумом, а удовольствием. Они делают все, ища радости и утешения от духа, и поэтому никак не насытятся чтением книг, и начинают то одно размышление, то другое, охотясь за удовольствием в вещах Божиих. Но Бог заставляет отринуть сие — причем очень справедливо, благоразумно и любовно, потому что иначе из-за сего духовного обжорства и лакомства эти люди возросли бы в бесчисленных пороках. Посему им очень нужно войти в Темную ночь, которой мы обучаем, чтобы очиститься от этого младенчества.

7. Склонные к этим удовольствиям имеют и другое, весьма серьезное несовершенство: они очень слабы и небрежны в продвижении тяжким путем креста, ибо когда душа отдает себя естественному удовольствию, вся горечь самоотвержения, конечно же, предстаёт перед ними во всей ясности.

8. У них есть и много других несовершенств, возникающих по той же причине, которые Господь в должное время исцелит искушениями, сухостью и другими трудами, составляющими часть Темной ночи. Чтобы не распространяться чрезмерно, я не хочу больше говорить о них здесь — скажу только, что духовные воздержание и умеренность порождают иную благорасположнность к умерщвлению, страху и подчинению во всех своих вещах, очень далекую от духовного обжорства; бросается в глаза, что совершенство и ценность не во множестве дел и не в удовольствии от них, но в умении отвергать в них себя самого. Они должны стараться сделать это, насколько это будет в их силах, пока Бог не захочет очистить их от совершаемого ими, введя в Темную ночь, чтобы прийти к коей я спешно продвигаюсь через описания этих несовершенств.

1. Относительно двух других грехов, то есть духовных зависти и уныния, у этих начинающие также не будет недостатка в несовершенствах. Что касается зависти, то многие испытывают побуждение сожалеть о духовном благе других; им причиняет ощутимую боль то, что их превосходят на этом пути, и они не хотели бы слышать, как хвалят других. Их печалят чужие добродетели, и порой они не могут их вынести без возражений, чтобы по возможности опровергнуть эти похвалы, и у них растет желание быть не такими, как другие, потому что они хотели бы быть предпочитаемыми во всем. Сие противоположно любви, которая, как сказал апостол Павел, «сорадуется истине» (1Кор 13:6; Син.); и, если подлинно любящие питают некую зависть, то это зависть белая, заставляющая сожалеть о том, что ты не обладаешь такими же добродетелями, как другой, и в то же время радоваться тому, что у этого другого они есть, и наслаждаться тем, что все превосходят тебя в служении Богу, если уж сам ты в нем так немощен.

2. То же касается и духовного уныния: начинающие часто питают отвращение к вещам, которые более духовны, и избегают их, ибо эти вещи противоречат чувственному удовольствию. Они привыкают смаковать вещи духовные и, когда более не получают от них удовольствия, пресыщаются ими; и посему если однажды они не получат от молитвы того удовольствия, которого просил их вкус (потому что в итоге Бог должен отнять его, чтобы испытать их), не хотят вернуться к ней, а иногда оставляют ее или творят неохотно. Из-за этого отвращения они ставят путь к совершенству, на коем надлежит отвергнуть собственную волю и удовольствия ради Бога, ниже удовольствия и вкуса своей воли, и потому идут путем, на котором скорее тешат себя, нежели угождают Богу.

3. Многие из них желали бы, чтобы Бог желал того же, что и они, и огорчаются от необходимости желать того, чего желает Бог, сопротивляясь, когда нужно приспосабливать свою волю к воле Бога; из-за этого, не достигнув в чем-либо желаемого их волей и вкусом, они часто думают, что нет на то Божьей воли; и наоборот, когда дело их радует, они верят, что радуется Бог, тем самым уподобляя Бога самим себе, а не самих себя — Богу; и делают совершенно обратное тому, чему Он учил нас, сказав: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф16:25; Син.).

4. Они также чувствуют отвращение, когда им велят делать то, от чего они не получают удовольствия. Они живут в духовных удовольствии и приятности и посему слишком слабы для того, чтобы силой и трудом стяжать совершенство, уподобившись тем, кого воспитывали с лаской и кто с печалью бежит от всякой тяжелой вещи и огорчается от креста, в котором заключено наслаждение духа. В вещах более духовных они испытывают большее отвращение, ибо пытаются вести себя в них беззастенчиво, следуя собственной воле, и поэтому чувствуют сильное страдание и сопротивление, когда нужно ступить на «узкий путь» (как сказал Христос), «ведущий в жизнь» (Мф 7:14; Син.).

5. О многих несовершенствах, в коих пребывают начинающие на этой первой стадии здесь было сказано достаточно, чтобы дать понять, как сильно они нуждаются в том, чтобы Бог ввел их в состояние продвинувшихся; Он делает это, погружая их в Темную ночь, о которой мы здесь говорим, где, отлучая их от груди вкусов и удовольствий в предельной сухости и самой страшной тьме (я имею в виду, внутренней), Он отнимает у них всю эту дерзость и ребячество и позволяет стяжать добродетели совершенно иными средствами. Но, сколько бы ни совершил начинающий, умерщвляя в себе все деяния и страсти, он никогда не сможет освободиться от всего, и даже от многого, доколе Бог не сотворит в нем это при его бездеятельности, посредством очищения в названной Ночи. И, чтобы я сказал о ней нечто такое, что принесло бы сим начинающим пользу, должен Бог почитаемый даровать мне Свой Божественный свет, ибо велика нужда в нем в Ночи столь темной и при предмете столь трудном, чтобы обсудить его и описать. Сия строка гласит следующее:

1. Эта Ночь, которую мы называем созерцанием, порождает в людях духовных два вида тьмы или очищений, соответственно двум частям человека, то есть чувственной и духовной. Итак, первая Ночь есть чувственное очищение, и в ней душа очищается согласно чувству, которое приспосабливается к духу; а вторая есть Ночь или очищение духовное, в коей очищается и обнажается духовная часть души, приспосабливаясь и приуготовляясь к любовному единению с Богом. Ночь чувств обычна и происходит со многими начинающими; о ней мы поведаем сначала. Духовная же удел очень немногих, причем уже обучившихся и преуспевших, о которых мы расскажем потом.

2. Первое очищение или Ночь, как мы здесь говорим, горька и ужасна для чувства; вторая же не сравнима с нею, ибо страшна и ужасна для духа. И поскольку первой по порядку происходит Ночь чувств, сначала мы немного поговорим о ней, ибо о ней (как о вещи более общей) имеется больше свидетельств; чтобы затем перейти к более подробному обсуждению Ночи духа, о которой очень мало сказано как в проповеди, так и в Писании, и очень немногие знают ее на опыте.

3. Так как образ действий этих начинающих на пути к Богу низок и во многом совпадает с тем, что любят они сами и что доставляет им удовольствие (как было дано понять выше), Бог желает вести их вперед, вознести из этого низменного образа любви на более высокую ступень любви Божией и освободить от низменного применения чувства и рассуждения, с коим они столь скудно и со столькими затруднениями (как мы уже сказали) ищут Бога, и погрузить в обучение духа, в коем они могут сообщаться с Богом обильнее, будучи свободнее от несовершенств. Те, кто некоторое время уже идёт путем добродетели, усердствуя в молитве и созерцании, в которых, с обретенным при этом вкусом и удовольствием, что от них получают, отвыкают от вещей мира сего и обретают некоторые духовные силы в Боге (а посему уже несколько укротили желания, устремленные к творениям), уже смогут вытерпеть с Богом немного тяжести и сухости, не повернув назад. В лучшее время, когда они охотно и с наибольшим удовольствием идут через эти духовные упражнения и когда яснее всего им кажется, что для них сияет солнце Божественных милостей, Бог помрачает весь этот свет и закрывает дверь и источник сладостной духовной влаги, которую они вкушали в Боге каждый раз и в любое время, когда хотели — потому что, когда они были слабы и нежны, дверь не была закрыта для них, как сказал святой Иоанн Богослов (Откр 3:8). Тем самым, Бог оставляет их в такой тьме, что они не в состоянии продвигаться вперед с помощью воображения и рассуждения, ибо не могут ступить ни шагу путем размышления, как привыкли раньше (ибо в этих Ночах внутреннее чувство уже затоплено), и в такой сухости, что они не только не находят сока и вкуса в духовных вещах и добрых делах, от коих привыкли получать свои радости и удовольствия, но вместо этого названные вещи вызывают в них обратное — отвращение и горечь. Потому что Бог, как я сказал, видя, что они уже немного подросли, окрепли и могут выйти из пеленок, отнимает их от Своей нежной груди и опускает с рук на землю, приучая ходить самостоятельно; они же воспринимают это как великую новость, ибо все поворачивается к ним обратной стороной.

4. В людях внутренне сосредоточенных это обычно происходит вскоре после начала, раньше чем в остальных, поскольку такие люди реже подвергаются опасности возвратиться назад и быстрее могут изменить свои желания вещей века сего, что требуется, дабы начать входить в эту благословенную Ночь чувств. Обычно уже немного времени спустя после начала они входят в эту Ночь чувств; и все остальные входят в нее, ибо обычно видно, как они начинают испытывать эти лишения.

5. Поскольку это очищение чувств столь обычно, мы могли бы привести о нем немало свидетельств из Святого Писания, где на каждом шагу, особенно в Псалмах и у пророков, найдется их множество. Посему не хочу тратить на это время, ибо для того, кто не смог увидеть их там, относительно этого достаточно будет общеизвестных сведений.

1. Однако эта сухость часто может происходить не от названной Ночи и не от очищения чувственного желания, но от грехов и несовершенств, от слабости и вялости, или от какого-либо плохого настроения или телесного недомогания, и потому мы приведем здесь некоторые признаки, по коим можно распознать, происходит таковая сухость от очищения или же ее порождает один из названных пороков. Различить это помогут три главных признака.

2. Первый признак состоит в том, что, когда монах не находит ни удовольствия, ни утешения в вещах от Бога, он также не обретает их ни в какой из тварных вещей; потому что, когда Бог погружает душу в эту Темную ночь, чтобы осушить и очистить ее чувственное желание, Он не оставляет ее услаждаться или обретать удовольствие в чем бы то ни было. Таким образом очень достоверно познается, что эта сухость и огорчение не происходят ни от грехов, ни от вновь допущенных несовершенств, потому что, если бы это было так, в натуре этих людей чувствовалась бы склонность или охота вкушать не Божественное, а что-либо иное, ибо, когда некто хочет, чтобы ослабло желание, связанное с каким-либо несовершенством, он тотчас же чувствует, что остался склонным к сему сильно или слабо — в зависимости от привязанности к этому, и удовольствия, которое он от этого получал. Но когда не радуют ни горнее вещи, ни дольнее, сие может происходить от какого-либо недомогания или меланхолического настроения, которые часто не позволяют получать удовольствия ни от чего; и нужно, чтобы налицо были второй признак и состояние.

3. Второй признак, нужный для того, чтобы убедиться, что это и есть описываемое очищение, состоит в том, что этот человек обычно несет Бога в памяти с печальными заботами и хлопотами, думая, что не служит Богу, но возвращается назад, ибо видит себя приступающим к Божьему со страданием. Из этого видно, что сии сухость и скорбь не происходят от слабости и холодности, ибо холодность препятствует большому внутреннему попечению о Божественных вещах. В этом большая разница между сухостью и холодностью, ибо холодность порождает большую слабость и небрежность в воле и мужестве, без старания служить Богу, тогда как очищающая сухость обычно несет с собою усердие, полное забот и страданий (как я говорю), из-за невозможности служить Богу. И, хотя иногда эта сухость бывает смешана с меланхолией или каким-либо другим настроением (как это часто бывает), из-за этого она не перестает производить своё очищающее воздействие на желания, так как лишает любого удовольствия и несет одно лишь свое попечение о Боге. Посему, когда налицо чистое настроение, оно только повергает естество в отвращение и портит его, не внушая желания служить Богу, в отличие от очищающей сухости. В этой сухости чувственная часть приходит в упадок, становится вялой и слишком слабой, чтобы работать, ибо получает слишком мало удовольствия, однако дух бодр и силен (ср. Мф 26:41).

4. Причина этой сухости в том, что Бог меняет чувственные блага и силу на духовные. Поскольку естественные чувство и сила непригодны к восприятию духа, им достается голод, сухость и пустота, ибо чувственная часть не может вместить чистый дух; и, вкушая дух, опресняет плоть и слишком ослабевает для того, чтобы трудиться. Но дух, воспринимающий яство, становится более чутким и усердным, чем раньше, страдая от боязни потерять Бога; и, если он начинает чувствовать духовные вкус и наслаждение не сразу, но поначалу ощущает сухость и скорбь, так это от новизны и перемены, ибо раньше его вкус был приспособлен к другим, чувственным удовольствиям (и до сих пор обращает на них внимание), и потому не привык к духовному вкусу и не очищен для яства столь тонкого. Тот, кто последовательно приготовляется посредством сей иссушающей и темной Ночи, не может чувствовать духовных удовольствия и блага — лишь сухость и горечь от того, что лишен удовольствия, которое прежде с такой легкостью вкушал.

5. Те, кого Бог начинает погружать в Ночь через одиночество, подобны детям Израиля, которые шли по пустыне, когда Бог даровал им «яство небесное», имевшее вкусы всех яств, каковое: «в удовлетворение желания вкушающего изменялось по вкусу каждого» (Прем 16:20-21; Син.). Но, несмотря на это, они тотчас остро почувствовали, что лишились наслаждения и удовольствия от мяса и жира, которыми питались в Египте (ведь вкус их был сотворён для такой еды и пристрастился к ней) и что нежность сего ангельского яства для них слишком утонченна; и они, будучи одарены яством небесным, плакали и просили мяса (Числ 11:4-6). Наши желания столь низменны, что заставляют нас желать нашей нищеты и отвергать благо, дарованное небом.

6. Но, как я говорю, когда эта сухость настигает на пути, очищающем чувственное желание, хотя дух поначалу не чувствует вкуса в силу вышеуказанных причин, о которых мы уже поведали, он ощущает силу и решимость творить в той субстанции, которую дает ему внутреннее яство, ибо оно есть основа темного и сухого созерцания для чувства. Сие созерцание, скрытое и тайное даже для того, кто его совершает, обычно вместе с сухостью и пустотой, порождаемой им в чувстве, дарует душе желание пребывать в одиночестве и покое, не думая ни о чём частном и не желая думать о нём. И тогда, если те, с кем это происходит, научатся умиротворять себя, освобождаясь от всякого внешнего и внутреннего делания и от старания совершать какие бы то ни было действия, тотчас в этом освобождении и праздности они почувствуют внутреннее подкрепление, которое столь тонко, что обычно если хочешь или стараешься почувствовать его, то не почувствуешь, ибо, как я говорю, оно творит свою работу в лучшей силе и свободе души; и подобно ветру, который ускользает, если попытаться сжать его в кулаке.

7. В этом смысле мы можем понять то, что Невеста говорит Жениху в Песни Песней: «Уклони очи свои от меня, ибо они заставляют меня летать» (6:5) — Бог таким образом погружает душу в сие состояние и ведет ее путем, столь отличным от прежнего, что если она хочет делать что-то собственными силами, то скорее помешает, чем поможет работе, которую Бог совершает в ней. Причина в том, что на этой стадии созерцания, когда душа уже вышла из размышлений и вошла в состояние продвинувшихся, уже сам Бог творит в душе, и поэтому внутренние способности привязывают ее, не оставляя полагающейся ни на разум, ни на чувство в воле, ни на рассуждение в памяти; ибо в это время все, что душа может совершать сама по себе, не помогает, но, как мы уже сказали, мешает внутреннему миру и работе, что в этой сухости чувства Бог совершает в духе; последняя так тонка и духовна, что производит действие спокойное, утонченное, уединенное, удовлетворяющее и умиряющее, очень далекое от всех этих первоначальных удовольствий, которые были столь ощутимы и чувственны; потому что это мир, о котором Давид сказал, что «Бог говорит в душе, чтобы сделать ее духовной» (Пс 85 (84):9). Отсюда происходит третий признак.

8. Третий признак, по которому можно узнать сие очищение чувства, — то, что начинающий уже не может ни размышлять, ни рассуждать в воображении (как привык), как бы ни старался со своей стороны; потому что здесь Бог уже начинает сообщаться с ним не через чувство, как делал прежде посредством рассуждения, сочетавшего и разделявшего познания, но через чистый дух, в который не входит последовательное рассуждение; сообщаться ему с действием простого созерцания, которое не постигают ни внешние, ни внутренние чувства — из этого следует, что ни воображение, ни фантазия не могут служить опорой ни в каком рассмотрении, и далее опоры в них уже не найти.

9. Говоря об этом третьем признаке, нужно иметь в виду, что действию способностей и удовольствию от них может препятствовать некое плохое настроение, и если причина в этом, то, когда сие настроение заканчивается (ибо человек никогда не пребывает в одном и том же), тотчас, с тем старанием, которое прилагает душа, она вновь может делать то же, что и раньше, и ее способности обретают себе поддержку. В очищении желания это не так, ибо, начиная входить в него, идущий дальше уже не может рассуждать, применяя свои способности. Правда, иногда некоторые начинающие входят в него не в этой последовательности, а так, что порой оставляют свои чувственные удовольствия и рассуждения, ибо, возможно, из-за их слабости не следует отлучать их от груди в один прием; — вместе с тем, они с каждым разом заходят все дальше, прекращая чувственную работу (если они должны идти дальше). Но с теми, кто не идёт путем созерцания, все происходит совсем иначе, ибо эта сухая Ночь обычно не продолжается для них в чувстве, хотя некоторые иной раз испытывают сухость, а иной раз — нет, и одни не могут рассуждать, а другие — могут. Причина в том, что Бог погружает их в эту Ночь лишь затем, чтобы наставить, смирить и преобразовать их желание, ибо иначе они не продвинулись бы вперед и творили себе грешную усладу из вещей духовных; а не для того чтобы ввести их в жизнь духа, каковая есть созерцание. Не всех, кто намеренно упражняется в пути духа, Бог погружает в созерцание хотя бы наполовину (а почему — это лишь Ему одному известно). Отсюда следует, что у этих людей чувство никогда не будет окончательно отнято от груди рассмотрений и рассуждений, но лишь иногда и на некоторое время, как мы уже сказали.

1. Итак, во время сухости в этой Ночи чувств Бог прибегает к вышеописанному обмену, возводя душу из жизни чувств в жизнь духа, то есть от размышления к созерцанию, в котором душа уже не может творить или рассуждать о вещах Божиих посредством своих способностей, как было сказано. При этом люди духовные выносят тяжкие страдания, и не столько потому, что переносят терпят сухость, сколько опасаясь того, что заблудились на этом пути, думая, что для них духовное благо иссякло и Бог оставил их, ибо они не получают ни поддержки, ни удовольствия от благих вещей. Тогда они утомляются и по привычке стараются с некоторым удовольствием приложить свои способности к некоему предмету размышлений, полагая, что, когда они не делают этого и не чувствуют себя работающими, ничего не совершается. Они делают это довольно-таки неохотно и с внутренним сопротивлением души, коей нравилось находиться в сем покое и праздности, не работая с применением способностей. Таким образом, разрушая одно, они не приобретают пользы в другом, ибо, взыскуя духа, теряют тот дух, который имели — дух спокойствия и мира, уподобляясь тому, кто бросает уже сделанное, чтобы вновь начать делать то же самое, или тому, кто выходит из города, чтобы вернуться и вновь войти в него, или тому, кто выпускает пойманную дичь, чтобы броситься в погоню за ней же. Но это с их стороны простительно, потому что они уже не достигают ничего своим первоначальным способом действий, как было сказано выше.

2. В это время, если нет того, кто понимал бы их, они либо возвращаются назад, оставляя свой путь из-за того, что ослабли, либо по меньшей мере задерживаются, не идя дальше, из-за тяжких усилий, направленных на то, чтобы идти прежним путем размышлений и рассуждений, утомляясь и чрезмерно трудясь физически, воображая, что покинуты из-за своего небрежения или грехов. Сие извиняет их, ибо Бог уже ведет их другим путем, то есть путем созерцания, сильно отличающимся от первоначального, ибо первый путь есть путь размышления и рассуждения, а второй не подлежит ни воображению, ни рассуждению.

3. Те, с кем происходит подобное, должны утешиться, постоянно пребывая в терпении и не скорбя; и доверять Богу, Который не оставит тех, кто ищет Его с простым и прямым сердцем (Прем 1:1) и не преминет дать им все необходимое для пути, чтобы привести их к ясному и чистому свету любви, который Он дарует им посредством другой Ночи, Темной ночи духа, если они удостоятся того, чтобы Бог погрузил их в нее.

4. Способ, коим надлежит вести себя в этой Ночи чувств, таков: здесь ничего уже не достичь размышлением и рассуждением, ибо для этого уже не время. Теперь нужно позволить душе пребывать в мире и покое, хотя им явственно кажется, что они ничего не делают и лишь теряют время, и хотя им кажется также, что в своей слабости они не желают думать ни о чем, но сделают достаточно, если возымеют терпение пребывать в молитве, ничего не делая. Здесь им надлежит сделать лишь одно: оставить душу спокойной и необремененной, отдыхающей от всех познаний и помышлений, не пекущейся, о чем думать и рассуждать, довольствующейся одним только любовным и спокойным познанием Бога, и пребывающей без хлопот и служения, без охоты вкушать или ощущать, ибо все эти потуги беспокоят и рассеивают душу, отнимая мирный покой и сладостное бездействие созерцания, которое даруется ей в этой Ночи.

5. Порою душу одолевают всё более сильные сомнения : не теряет ли она время попусту и не следует ли заняться чем-то иным, поскольку на молитве она не способна ни делать что бы то ни было, ни думать о чём бы то ни было, но лишь терпит и пребывает в покое, ибо там не происходит ничего, кроме того, что душа испытывает удовольствие и ощущение духовного простора. Потому что, если она станет творить что-либо по своему желанию, используя свои внутренние способности, это будет лишь мешать и отнимать те блага, которые Бог посредством сего мира и праздности души укрепляет и запечатлевает в ней. Так, если бы художник рисовал или гравировал какое-либо лицо, и сие лицо изменялось бы от желания что-либо сделать, это не позволяло бы художнику работать и портило уже сделанное. Итак, когда душа хочет пребывать во внутреннем мире и праздности, любое действие, страсть, или познание, которые она тогда пожелает ощутить, беспокоят ее, разрушают и заставляют чувствовать сухость и пустоту в чувстве, ибо, чем больше она старается опираться на какую-либо привязанность или познание, тем больше чувствует ошибку, из-за которой не может уже продвигаться по этой дороге.

6. Этой душе не следует обращать внимания на то, что ее внутренние способности не могут действовать; напротив, она должна желать, чтобы это произошло скорее, потому что, не мешая действию внушенного созерцания, которое дарует ей Бог, она воспримет его спокойнее и обильнее и, вместо того чтобы пылать и воспламеняться в духе, воспримет любовь, которую это темное и тайное созерцание несет с собой и прилепляет к душе. Ибо созерцание есть не что иное, как тайное, покойное и любовное внушение от Бога, которое, если ему не препятствовать, воспламеняет душу любовью, как гласит следующая строка:

1. Сие есть воспламенение любви, хотя обычно начинающие его не чувствуют, потому что еще не научились или не начали понимать себя через нечистоту естества, или потому что душа не дает ему спокойного места в себе самой, ибо сама не понимает себя, как мы уже сказали — хотя иногда, с этим или без этого, сразу начинает чувствоваться некая тоска по Богу. Чем дальше душа идет, тем яснее она видит, что охвачена страстью и воспламенена любовью к Богу, не зная и не понимая, как и откуда родится такая предельная любовь и страсть; но что иногда эти огонь и воспламенение, с коими душа в любовной тоске желает Бога, так возрастают в ней, что она может сказать о себе, как Давид, пребывавший в этой Ночи: «Ибо воспламенилось сердце мое» (что следует понимать как «воспламенилось в любовном созерцании»), «а также внутренности мои изменились» (это значит — мои чувственные пристрастия изменяются, то есть, изменяется чувственная жизнь в духе, и приходят сухость и исчезновение всего, о коих мы говорим); «и я» — говорит он — «был повержен в ничто и уничтожен, и не разумел» (Пс 73 (72):21-22). Как мы уже сказали, душа, не зная, через что она идет, видит себя уничтоженной относительно всех вещей горних и дольних, которые привыкла вкушать, и только лишь зрит себя влюбленной, не зная, как. И поелику порою это воспламенение любви очень сильно возрастает в духе, душа ощущает такую великую тоску по Богу, что кажется, будто кости иссыхают в этой жажде, естество увядает, а его жар и сила истощаются из-за живости этой любовной жажды, ибо душа чувствует, что эта любовная жажда воистину жива. Давид также питал и ощущал ее, когда сказал: «жаждет душа моя к Богу крепкому, живому» (Пс 42 (41):3; Син.); что значит: «жива была жажда, которую испытывала моя душа». Мы можем сказать, что сия жажда, ибо она жива, убивает жажду. Но нужно заметить, что ее пылкость не постоянна, но воспламеняется временами, хотя некую жажду душа чувствует все время.

2. Нужно также заметить, что начинающие, как правило, не ощущают этой любви, чувствуя лишь сухость и пустоту, о которых мы говорим, и тогда, вместо любви, которая воспламенится потом, душа обычно несет в середине сей сухости и пустоты способностей тревогу и попечение о Боге с печалью и боязнью из-за того, что не служит Ему; и сей дух сокрушенный (Пс 51 (50):19) и пекущийся о своей любви есть весьма угодная Богу жертва. Эти заботу и тревогу влагает в душу сие сокровенное созерцание, до тех пор пока чувство, то есть чувственная часть, не очистится от естественных сил и пристрастий посредством сухости, и не воспламенится в духе сия Божественная любовь. И в течение этого времени душа, как исцеляемый больной, все выносит в этом темном и сухом очищении чувства, излечиваясь от множества несовершенств и приобретая множество добродетелей, чтобы сделаться способной к названной любви, как будет сказано по поводу следующей строки:

3. Бог погружает душу в эту Ночь чувств с целью очистить внешние чувства, приготовить их, подчинить и объединить с духом, помрачая и заставляя прекратить размышления. И также затем, в конце очищения духа, чтобы объединить его с Богом (как будет рассказано после), Он погружает душу в Ночь духа, и она стяжает (хотя в ней это не заметно) пользу, которую ей приносит блаженный жребий, позволивший выйти из пут и темницы внешних чувств через названную Ночь; она говорит следующие слова: о жребий мой блаженный! Относительно сего нам следует обсудить здесь блага, которые душа обретает в этой Ночи и с которыми при блаженном жребии она может пройти через нее; все виды этих благ душа заключает в следующей строке:

4. Слово вышла надлежит понимать так, что душа вышла из подчинения своей собственной чувственной части, с коим прежде искала Бога через действия столь же слабые, ограниченные и ненадежные, как те, что принадлежат внешней части человека; так что на каждом шагу она претыкалась о множество несовершенств и невежеств, как мы уже заметили выше, когда говорили о семи смертных грехах, от которых она освобождается. Эта Ночь угашает в ней любое наслаждение горним и дольним и затемняет в ней все рассуждения, даруя бесчисленные блага в стяжании добродетелей, как мы сейчас говорим. Великая радость и утешение для того, кто идет через нее, — видеть как то, что кажется столь тяжелым, мучительным и противоположным духовной радости, творит в душе сии блага, которые, как мы говорим, даруются душе, посредством этой Ночи вышедшей в своих пристрастиях и действиях от всего сотворенного и идущей к вечному. Сей выход есть великое блаженство и удача; во-первых, потому, что это великое благо — угасить желание всех вещей и пристрастие к ним; во-вторых потому что очень мало тех, кто терпелив и постоянен в желании войти через эти «тесные врата» и идти этим «узким путем, ведущим в жизнь», как сказал наш Спаситель (Мф 7:14). Эти «тесные врата» есть Ночь чувств; в ней душа отказывается и обнажается от всего, чтобы войти в эти врата, объединяясь с верой, чуждой всякого чувства, дабы идти «узким путем», каковой есть другая Ночь, Ночь духа, в которую душа входит потом, чтобы идти к Богу в чистой вере, являющейся средством, коим душа объединяется с Богом.

Этот путь столь узок, темен и страшен (его невозможно сравнить с Ночью чувств во тьме и трудах ее, как мы скажем далее), что гораздо меньше тех, кто идет по нему; но он приносит несравненно больше благ, чем Ночь чувств. О благах, даруемых Ночью чувств, мы скажем сейчас по возможности кратко, чтобы перейти к другой Ночи.

1. Эта Ночь очищения желания, блаженная для души, приносит ей великие блага и пользу (хотя душе скорее кажется, что она их отнимает). Как Авраам устроил большой пир, когда его сын Исаак был отнят от груди (Быт 21:8), так на небе радуются оттого, что Бог уже извлек эту душу из пеленок, что Он опускает ее с рук, дабы она шла сама, а также от того, что, отнимая ее от груди и молока, мягкого и нежного яства младенцев, Бог заставляет её отведать хлеб с коркой, и душа начинает вкушать яство сильных (Евр 5:12-14), которое в этом иссушении и помрачении чувства начинает дароваться ей в духе пустом и сухом, лишенном чувственных соков, то есть во внушенном свыше созерцании, о коем мы говорим.

2. Такова первая и главная польза, которую здесь получает душа, и от этой главной пользы происходят чуть ли не все остальные, что приносит эта сухая и темная Ночь созерцания. Это есть познание себя и своей нищеты; ибо от всех милостей, которые Бог даровал душе, Он заставляет ее вернуться в это познание, эту сухость и опустошение способностей относительно ощущавшегося прежде изобилия; и та трудность, которую обретает душа в благих вещах, заставляет ее познать свою низость и нищету, каковые не бросались в глаза во время ее благоденствия. Это хорошо описано в Книге Исхода, где Бог, желая смирить детей Израиля и заставить их познать самих себя, повелел им снять украшения праздничные, с коими они шли по пустыне: «Сейчac, отныне и впредь, совлеките с себя праздничные убранства и облачитесь в одежды будней и труда, дабы знали вы, какого обхождения заслуживаете» (Исх 33:5). Эти слова следует понимать следующим образом: поскольку одежда, которую вы носите, предназначена для праздника и радости и она заставляет вас чувствовать себя не столь низкими, каковы вы на деле, снимите ее, чтобы впредь, видя себя облаченными в нищету, вы познали, что не заслуживаете большего и поняли, кто вы такие. Посему верно, что прежде душа не знала своей нищеты, ибо, когда она ходила, словно на празднике, обретая в Боге сильную усладу, утешение и опору, была она более удовлетворённой и довольной, и казалось ей тогда, что она отчасти служит Богу — ибо, хотя она не имела Его в себе явно, всё же по крайней мере благодаря удовлетворению, обретаемому ею от удовольствия, несколько укреплялась в служении. Но, облекшись в иную одежду, в одеяние труда, сухости и бесприютности, когда её прежние светочи померкли, она больше доверяет новым светочам: стремясь ко столь превосходной и столь необходимой добродетели самопознания, она уже не ставит себя ни во что и не получает от себя ни малейшего удовлетворения, ибо видит, что сама по себе ничего не делает и ничего не может. И это недовольство собою и безутешность оттого, что душа не служит Богу, помогают ей обрести и почитать Бога больше, чем все прежние дела, которые она творила и все удовольствия, которые она получала, сколь бы велики они ни были, поскольку в них она могла впасть во множество несовершенств и в глубокое невежество. От этого труда сухости родится не только то, что мы описали, но также блага, о коих мы говорим сейчас, и много большие, о коих еще надлежит поведать, и которые происходят из источника самопознания.

3. Что касается первого, то душа начинает общаться с Богом с большим почтением и учтивостью, как всегда надлежит общаться с Всевышним; в благоденствии собственного удовольствия и утешения она не делала сего, ибо удовольствие, которое она чувствовала, заставляло в желании, относящемся к Богу, быть отважнее, чем нужно, невежливее и неосмотрительнее. Так произошло с Моисеем, когда он чувствовал, что Бог говорит с ним; ослепленный сим желанием и наслаждением, он отважился бы приблизиться без особого почтения, если бы Бог не повелел ему остановиться и снять обувь (таким образом отмечается почитание и вежливость, когда обнажают то влечение, с коим надлежит общаться с Богом).

Посему, когда Моисей повиновался этому, он стал таким разумным и осмотрительным, что, как речет Писание, не только не осмеливался подойти, но даже не дерзал воззреть на Бога (Исх 3:6), ибо, оставив обувь чувств и удовольствий, он познал свою великую нищету пред лицом Божиим, ибо сие подобало ему, чтобы услышать Божии слова. Также и благорасположение, которое Бог выказал Иову, чтобы говорить с Ним, заключалось не в наслаждениях и не в славе, которыми тот же Иов был наделён от Бога прежде (1:1-8), но в том, когда он нагим сидел на гноище, беззащитный и терзаемый друзьями, полный отчаяния и горечи и покрытый проказой от темени до подошв (29 и 30). Когда он таким образом унизился, Тот, Кто «из праха поднимает бедного» (Пс 113 (112):7; Син.), Всевышний Бог, сошел и говорил с ним лицом к лицу, открывая ему величайшие глубины Своей Премудрости, чего не делал никогда раньше, во времена его благоденствия (38-42).

4. Мы должны отметить и другую превосходную пользу, приносимую этой Ночью и сухостью чувственных желаний: после того как мы там окажемся, Бог (как свидетельствует реченное пророком: «Свет твой взойдет во мраке» (Ис 58:10; Син.), осветит душу, дав ей понять не только ее собственные низость и нищету, как мы уже сказали, но также высоту и величие Бога; потому что, кроме погашенных чувственных желаний, удовольствий и привязанностей, разум остается чистым и свободным, чтобы воспринять истину; ибо чувственные удовольствия и желания, даже порожденные духовными вещами, помрачают и обременяют дух. Кроме этого, подавление и сухость чувства также просвещает и «оживляет разумение», как говорит пророк Исайя (28:19); что Бог заставляет понять насильно — как пустую и необремененную душу (как требуется для Божественного влияния) Он сверхъестественно, посредством этой Темной и сухой ночи созерцания, как мы сказали, омывая, обучает Своей Божественной Премудростью, чего не совершал через чувственные смыслы и удовольствия.

5. Это очень хорошо выразил тот же пророк Исайя, вопросив: «Кого хочет он учить видению? и кого вразумлять проповедию? отнятых от грудного молока, отлученных от сосцов матери?» (28:9; Син.), тем самым давая понять, что к этому Божественному воздействию не подготовит первоначальное молоко духовной сладости и не дадут опоры материнские перси сладостных рассуждений при помощи чувственных способностей, которые любила душа; но произойдёт это в силу отсутствия первого и отлучённости от второго, поскольку, дабы услышать Бога, душа должна быть очень упорной и отрешенной от пристрастий и чувств, как сказал о себе пророк: «На стражу мою стану я (что значит, отделенный от желаний) и утвержу ноги мои (это значит, не стану рассуждать в чувстве), чтобы наблюдать, то есть узнать: что придет ко мне от Бога?» (Авв 2:1). Таким образом, как уже сказано, из этой иссушающей Ночи выходит сначала самопознание, откуда, как от основы, выходит другое познание — познание Бога. Как сказал святой Августин о Боге: «Да познаю я, Господи, сам себя, и да познаю Тебя», ибо, как говорят философы, противоположности хорошо познаются одна через другую.

6. И, чтобы полнее описать действие, которое производит эта чувственная Ночь с ее сухостью и безвкусием, дабы, как мы говорим, душа восприняла в ней свет от Бога, приведем здесь свидетельство Давида, хорошо дающее понять ту великую добродетель, кою дарует эта Ночь для высшего познания Бога. Он сказал так: «В земле пустынной, безводной, сухой и бездорожной явился я пред Тобою, дабы узреть добродетель Твою и славу» (Пс 63 (62): 2-3). Восхитительно следующее: Давид не говорит здесь, что духовные наслаждения и многие удовольствия приуготовили его душу и послужили расположением и средством познать славу Божью, но сухость и отвержение чувственной части, что понимается здесь под «землей пустынной и безводной»; он не сказал также, что понятия и рассуждения из тех, которыми он много пользовался прежде, были путём ощутить и узреть добродетель Бога: напротив, сие было достигнуто неспособностью вынести суждение о Боге или продвинуться в рассуждении воображения, что и понимается здесь под «бездорожной землей». Таким образом, эта Ночь со своей сухостью и пустотой — средство познать Бога и себя самого, хотя не так полно и глубоко, как в другой Ночи, Ночи духа, поскольку это познание есть начало второй Ночи.

7. В сухости и пустоте этой Ночи желания душа обретает также смирение — добродетель, противоположную первому смертному греху, то есть гордыне. В этом смирении, обретаемом через описанное самопознание, душа очищается от всех несовершенств, связанных с гордыней, в которые она впала во времена своего благоденствия. Она видит себя столь сухой и ничтожной, и потому ей уже не кажется загодя, с первого же шага, будто она делает всё лучше, чем другие, или же превосходит их, как казалось прежде; наоборот, она познает, что другие все делали лучше.

8. Это порождает любовь к ближнему; ибо такой человек уважает их и не осуждает, как привык осуждать прежде, когда видел в себе великое усердие, а в других нет. Он познает только собственное ничтожество и все время обращает на него внимание; так, что оно не оставляет его и не позволяет видеть ничего другого. Это хорошо выразил Давид, пребывавший в сей Ночи: «Я онемел и смирился, и хранил молчание о благом, и скорбь моя возобновилась» (Пс 39 (38):3). Он говорил так, потому что ему казалось, что блага его души настолько иссякли, что он не только не имел и не находил слов, чтобы говорить о них, но относительно чужих добродетелей также онемел, скорбя от сознания собственного ничтожества.

9. В этой Ночи души становятся также послушными и покорными на духовном пути и, видя себя столь ничтожными, не только слышат то, чему их учат, но даже хотят, чтобы кто-то направлял их и говорил им, что они должны делать. Отнимается у них также то пристрастное самомнение, которое они порой ощущали во времена своего благоденствия; и, наконец, на этом пути стираются все остальные несовершенства, что мы отметили здесь, относящиеся к первому греху, то есть к духовной гордыне.

1. Что касается несовершенств души, связанных с духовной скупостью, с коей она жаждала разных духовных вещей и никогда не была довольна ни одними, ни другими упражнениями, жадно желая удовольствия, которое от них получала, то сейчас, в этой сухой и темной Ночи, душа преображается, ибо не получает удовольствия и вкуса, как привыкла, а скорее обретает в них огорчение и трудности, и с такой холодностью совершает их, что может потерять из-за своего небрежения, как раньше теряла из-за чрезмерного рвения. Однако тем, кого Бог погружает в эту Ночь, Он обычно дает смирение и пыл (хотя и вместе с горечью), чтобы они делали то, что Бог велит им, только ради Него и отказались от многих вещей, не находя в них удовольствия.

2. Что касается духовного сластолюбия, столь же ясно видно, что через сухость и безвкусность чувства, которые душа обретает относительно вещей духовных, она освобождается от тех нечистот, которые мы здесь заметили, так как обычно они происходят от удовольствия, что от духа передается чувству.

3. Но несовершенства, от коих душа освобождается в этой Темной ночи относительно четвертого греха, то есть духовного обжорства, могут быть видны здесь, хотя они здесь не описаны, потому что бесчисленны; я не стану перечислять их, ибо хотел бы уже закончить рассказ об этой Ночи, чтобы перейти к другой, рассказ и наука о которой столь тяжелы. Чтобы понять бесчисленные блага, которые, кроме описанных, завоюет душа в этой Ночи относительно греха духовного обжорства, достаточно сказать, что душа освобождается от всех несовершенств, о коих здесь рассказано, и от множества других, намного более вредоносных и безобразных мерзостей (которые, как я сказал, здесь не описаны), в каковые впадали многие из тех, о ком нам известно по опыту, ибо они не преобразили свое желание этого духовного лакомства. Ибо в душе, которую Бог погружает в эту сухую и Темную ночь, похоть сдержана и желание обуздано таким образом, что она не может питать страсть ни к какому чувственному вкусу и удовольствию ни от чего горнего или дольнего; и это продолжается таким образом, что остается запечатлено в душе, преображенной и возобладавшей над похотью и желаниями — она теряет силу страстей и похоти, и удовольствие делается бесплодным; как иссякает молоко, если не выцеживать его из груди, так и желания души истощаются посредством духовного воздержания. Оно порождает в душе, кроме названных, превосходнейшую пользу, ибо, угасив желания и похоть, душа живет в духовном мире и спокойствии, ибо там, где не царят ни желания, ни похоть, нет и смятения, но только мир и утешение от Бога.

4. Отсюда происходит вторая польза, то есть обычное памятование Бога, со страхом и боязнью пойти вспять (как было сказано) по духовному пути; а это великая польза, и она не из меньших в этой сухости и очищении желания, ибо душа очищается и омывается от несовершенств, что прилеплялись к ней посредством желаний и пристрастий, которые, со своей стороны, притупляют и ослепляют душу.

5. Эта Ночь приносит душе и другую немалую пользу, состоящую в том, что душа упражняется во множестве добродетелей разом, как и в терпении и твердости духа, которые сильно закаляются в этой пустоте и сухости, ибо она страдает, не находя в духовных упражнениях ни утешения, ни удовольствия. Душа обучается Божественному милосердию, так как раньше ее привлекало и услаждало удовольствие, которое она получала от своих трудов, а теперь она побуждается только Богом. Душа обретает здесь также добродетель силы, потому что в этих трудностях и безвкусии, обретаемых ею в труде, она извлекает силу из слабости и становится сильной; и, наконец, все добродетели, как богословские, так и главные нравственные. Душа телесно и духовно обучается в этих лишениях.

6. Нужно знать, что в этой Ночи душа стяжает четыре вида пользы, о которых мы говорим: наслаждение миром, привычное памятование о Боге и попечение о Нем, очищение души и обучение добродетелям, которое мы заканчиваем описывать, как сказал Давид, ибо узнал это на опыте, пребывая в этой Ночи: «Моя душа отбросила утешения; я памятовал о Боге, обрел утешение, упражнялся, и изнемог дух мой» (Пс 77 (76): 3-4). И далее он говорит: «Я размышлял в ночи с сердцем моим, и упражнялся, выметал и очищал дух мой» (77 (76): 7), что нужно понимать как «очищал от всех пристрастий».

7. Что касается несовершенств, связанных с тремя другими духовными грехами, о которых мы здесь говорили, то есть с гневом, завистью и раздражением, то в этой сухости желания душа также очищается от них и приобретает добродетели, противоположные им, ибо, смягченная и смиренная этими сухостью, трудностями и другими искушениями, которыми в переменах этой Ночи Бог испытывает ее, душа становится кроткой по отношению к Богу, к самой себе и к ближнему, так что больше не гневается ни на саму себя, волнуясь из-за своих ошибок, ни на ближнего из-за чужих, а относительно Бога не чувствует уныния и не жалуется чрезмерно, ибо благо не даруется быстро.

8. Что же касается зависти, то здесь душа также наполняется любовью к ближним, и если питает какую-либо зависть, она не греховна, как случалось раньше, когда душе причиняло страдания, если ей предпочитали других, или они ее превосходили, ибо здесь она уже принимает это как данность, видя себя столь ничтожной, какой видит; и зависть, которую она питает (если питает), добродетельна: она желает подражать другим, а это великая добродетель.

9. Уныние и тоска, которые душа ощущает здесь от духовных вещей, также не греховны, ибо раньше сие происходило от духовных удовольствий, которые она иногда вкушала и притязала вкушать, когда их не обретала; теперь же тоска не происходит от слабости вкуса, ибо Бог отнимает его относительно всех вещей в этом очищении желания.

10. Остальные виды пользы, которые были описаны, а также другие, бесчисленные, даруются душе посредством сего сухого созерцания; посему посреди этих лишений и нужды, и зачастую тогда, когда душа меньше об этом думает, Бог сообщает ей духовную сладость, чистейшую любовь и духовные познания, порою очень тонкие; каждое из них полезнее и ценнее всего того, что она вкушала раньше; хотя начинающие не понимают этого, потому что духовное влияние, которое здесь даруется, очень тонко, и чувство его не воспринимает.

11. И, наконец, поскольку здесь душа очищается от чувственных пристрастий и желаний, она обретает духовную свободу, в коей завоевывает два плода Святого Духа. Также здесь она восхитительно освобождается от рук трех своих врагов — беса, мира и плоти, потому что, если угашены чувственные вкус и удовольствие относительно всех вещей, то ни бес, ни мир, ни чувственность не имеют ни оружия, ни силы противостоять духу.

12. Эти лишения даруют душе такую чистоту любви к Богу, что такую душу уже не побуждают трудиться ее собственный вкус и удовольствие от труда, как, быть может, было раньше, когда она получала удовольствие; но трудится душа лишь для того, чтобы угодить Богу. Она перестает быть тщеславной и довольной, какой, возможно, привыкла быть во время своего благоденствия, но становится подозрительна и боязлива по отношению к себе самой, не получая от себя никакого удовлетворения; в этом есть страх Божий, который сохраняет и увеличивает добродетели. Эта сухость угашает также естественные похоть и пыл, как также было сказано, ибо здесь, если нет удовольствия, которое Бог со своей стороны иногда вселяет в нее, только чудом получает она чувственное удовольствие и утешение от своего усердия в каких бы то ни было трудах и духовных упражнениях, как уже было сказано.

13. В этой сухой Ночи возрастает попечение о Боге и жажда служить Ему, ибо, по мере того как иссякает млеко чувственности, коим душа питалась и коего желала, в этой сухости и наготе остается одна лишь жажда служить Богу, что очень угодно Ему, как сказал Давид: «жертва Богу дух сокрушенный» (Пс 51 (50): 19; Син.).

14. Душа познает, что в этом сухом очищении, через которое она проходит, она стяжала и добыла столь великую и дивную пользу, как здесь было изложено, и потому не будет чрезмерным сказать в поэме то, что мы разъясняем в данных строках:

Это значит: я вышла из сетей и подчинения своим чувственным желаниям и пристрастиям — вышла стороною, что значит: три названных врага не смогли бы мне помешать. Они (как мы уже сказали) уловляют душу желаниями и удовольствиями, словно силками, и задерживают ее, чтобы она не вышла из себя самой к свободе Божественной любви; а без них они не могут бороться с душой, как было сказано выше.

1. Здесь, успокоив через длительное умерщвление четыре страсти души, то есть радость, скорбь, надежду и страх, и усыпив чувственность через привычную сухость естественных желаний, и возносясь от действий к гармонии внутренних чувств и способностей, прекращая свои рассудочные действия, как мы уже сказали, каковые суть весь человек и обитель внутренней части души, именуемая здесь ее домом, душа говорит:

Этот дом чувственности уже исполнился покоя, а это значит, что он умерщвлен, его страсти угашены, а желания успокоены и усыплены посредством этой блаженной Ночи чувственного очищения, и душа вышла, начиная путь духа, каковой есть путь преуспевших и извлекших пользу, по-другому именуемый путем просветления или внушенным созерцанием, которым Бог от Себя просвещает и исцеляет душу, без рассуждения или деятельной помощи самой души.

2. Такова (как мы уже сказали) Ночь и очищение чувства в душе, происходящая с теми, кто вошел в другую, более тяжелую Ночь, в Ночь духа, дабы пройти через нее к Божественному единению любви (ибо проходят не все, но меньшинство), и обычно идут они, сопровождаемые великими трудами и искушениями, которые длятся долго, хотя у одних дольше, чем у других. Потому что некоторым они даются ангелом сатаны (то есть нечистым духом), чтобы подхлестнуть их чувства сильными и отвратительными искушениями, и вселяют в них его дух с мерзостными познаниями и представлениями, что иной раз мука горшая, нежели смерть (2Кор 12:7).

3. Иногда в этой Ночи он вселяет в них дух богохульства, который вмешивается во все их суждения и помышления с нестерпимыми богохульствами и, случается, с такой силой подталкивает их в воображении, что они едва не произносят этого вслух, что причиняет им тяжкое страдание. Иногда им дается другой отвратительный дух, который пророк Исайя называл Spiritum vertiginis (духом опьянения) (19:14), не для того, чтобы они пали, но потому, что он их испытывает; он помрачает чувство таким образом, что их наполняет тысяча сомнений и смущений, столь запутанных, что судить о них очень трудно, и эти люди никак не могут ни остановиться на чем бы то ни было, ни опереться в своем суждении на чужой совет или мнение. Сие есть одно из самых тяжких побуждений и ужасов этой Ночи, и оно очень близко к тому, что происходит в другой Ночи, в Ночи духа.

4. Эти душевные бури и труды Бог обычно посылает в сей Ночи и в очищении чувств тем, кого, как я говорю, Он должен затем погрузить в другую (хотя не все в нее проходят), дабы, наказываемые и мучимые таким образом, они шли, приуготовляя, располагая и закаляя чувства и способности для единения с Премудростью, которое там будет им дано. Потому что, если душа не искушена, не обучена и не испытана тяготами и трудами, она не может оживить свое чувство для Премудрости, как сказал Сирах: «Тот, кто не искушен, что знает? И тот, кто не испытан, какие вещи ведает?» (34:9-10). Об этой истине хорошо свидетельствует пророк Иеремия: «Ты покарал меня, Господи — и я был наставлен» (31:18). А самое тяжкое в этом наказании, дающемся, чтобы войти в Премудрость — внутренние труды, о которых мы здесь говорим, поскольку они успешнее очищают чувство от всех удовольствий и утех, к коим оно по естественной слабости было привязано и в коих душа воистину смиряется ради превознесения, которое ей уготовано.

5. Но время, которое душа проведет в этом голоде и покаянии чувства, нельзя определить с точностью, ибо это не у всех происходит одинаково и с одинаковыми искушениями, потому что измеряется Божьей волей. Сие соответствует большей или меньшей мере несовершенств, которые есть у каждого и которые нужно исправить, а также степени любовного единения, к коему Бог хочет вознести душу, смиряя оную с большей или меньшей силой, в течение большего или меньшего времени. Тех, кто послушнее и крепче, дабы страдать сильнее, Он очищает быстрее; а очень слабых ведет Он через эту Ночь весьма долго, с большим снисхождением и слабыми искушениями, то и дело давая отдых их чувствам, дабы они не возвратились вспять. Поздно приходят к чистоте совершенства в этой жизни (а некоторые из них не придут никогда) те, что не вполне пребывают в Ночи, ни вполне вне ее; потому что, хотя они не идут дальше, чтобы они оставались в смирении и самопознании, Бог в течение какого-то времени испытывает их в сих искушениях и лишениях, а подчас и время от времени посещает их с утешением, чтобы в поисках Его они не чрезмерно отвратились от мира. А другие души, более слабыми, Бог ведет, как бы являясь и перемещаясь, чтобы наставить их в любви к Себе, ибо сами они не обучились бы идти к Нему без ошибок.

Но души, которые должны прийти к столь блаженному и высокому состоянию, как единение любви, и которых Бог ведет очень быстро, обычно достаточное время пребывают в этой сухости и в этих искушениях, как видно на опыте. Так что уже настало время начать описывать вторую Ночь.

1. Проведя душу дальше, Всевышний погружает ее в эту Ночь духа, но не сразу, как только закончатся лишения и трудности первого очищения в Ночи чувства — обычно проходит довольно много времени, даже годы, в течение которых душа, выйдя из состояния начинающих, обучается в состоянии продвинувшихся. При этом душа, словно узник, освобожденный из тесной тюрьмы, обретает в Божьих вещах много большую свободу и радость и ощущает наслаждение куда более обильное и глубокое, нежели то, что испытывали начинающие, прежде чем вошли в названную Ночь, ибо воображение и способности здесь уже не привязаны к рассуждениям и духовным заботам, как было прежде. Поэтому продвинувшийся легко и быстро достигает в своем духе спокойного любовного созерцания и духовной сладости, не прилагая усилий рассуждения. Но очищение души не завершено, если недостает его основной части, то есть очищения духа, без коего (из-за того, что одна часть человека сообщается с другой, если принять как данность, что они являются единым целым) и очищение чувств, даже очень глубокое, не станет законченным и совершенным. Ему всегда будет недоставать каких-либо лишений, сухости, тьмы и нужды, иногда куда более серьезных, чем пройденные, что были предвестниками и посланцами грядущей Ночи духа; хотя они не так длительны, как ожидающая душу Ночь, ибо по прошествии определенного срока, или нескольких отрезков времени этой Ночи душа тотчас возвращается к своему привычному спокойствию.

Те души, которые не смогли подняться на столь высокую ступень любви, Бог очищает, то и дело погружая их на некоторое время в Ночь созерцания и духовного очищения, заставляя эту Ночь часто темнеть и рассветать для них; так исполняется сказанное Давидом: «”посылает Свой хрусталь (означающий здесь созерцание) как бы частями”» (Пс 147:17), хотя эти частицы темного созерцания никогда не бывают так действенны, как сия ужасающая Ночь созерцания, что мы описываем и куда Бог намеревается погрузить душу, дабы привести ее к Божественному единению.

2. Внутреннее наслаждение, о коем мы говорим, которое эти продвинувшиеся легко и в изобилии обретают и вкушают в духе своем, теперь сообщается им намного обильней (переливаясь в чувство), чем до его очищения, ибо, став чище, чувство легче может воспринимать духовные удовольствия. Наконец, чувственная часть души слаба и не способна воспринять сильные духовные дары, и из-за того, что духовное сообщение передается чувственной части, это благо порождает в ней изрядную слабость и повреждает ее, вызывая отвращение и, следовательно, духовное утомление, ибо, как говорил мудрый Соломон, «”тленное тело отягощает душу”» (Прем 9:15; Син.). Эти сообщения не могут быть ни очень сильны, ни очень действенны, ни очень духовны, как то потребно для духовного единения с Богом, из-за слабости и испорченности чувственной части человека, которая принимает в них участие, и посему с ним случаются экстазы, расстройства и недомогания, которые всегда происходят, если сообщения не чисто духовны, то есть не сообщаются только духу, как те, что даруются уже совершенно очищенным второй Ночью духа, у коих исчезают эти восхищения и телесные муки. Они наслаждаются свободой духа, и ничто не омрачается чувством и не проходит через него.

3. Давая понять необходимость войти в эту Ночь духа, мы отметим здесь некоторые несовершенства и опасности, грозящие продвинувшимся.

1. У этих продвинувшихся бывают два вида несовершенств: привычные и сиюминутные. Привычные суть пристрастия и несовершенные привычки, которые, как невыкорчеванные корни, все еще остаются в духе, откуда очищение чувств не смогло их вырвать. Между очищением от них и очищением от прочих та же разница, что между очищением от веток и от корней, либо между оттиранием пятна свежего, или очень застарелого и прочного. Как мы сказали, очищение чувства — только дверь и начало созерцания для духа, и, как мы также уже сказали, оно служит скорее для того, чтобы приспособить чувство к духу, чем для того, чтобы объединить дух с Богом. Но в духе все еще остаются пятна ветхого человека, хотя это не проявляется в нем и не бросается в глаза; однако если их не удалить мылом и щелоком очищения в этой Ночи, дух не сможет достичь чистоты единения с Богом.

2. Им (т.е. продвинувшимся) свойственна также hebetudo mentis и природная косность которой все люди заражаются через грех; а равно и отвлечение и овнешнение духа, который следует просветить, просветлить и сосредоточить через страдание и сжатие этой Ночи. Эти привычные несовершенства есть у всех, кто не прошел состояния продвинувшихся и посему не может достичь, как мы говорим, совершенного единения через любовь.

3. В сиюминутные несовершенства не все впадают одинаковым образом. Но те, для кого эти духовные блага являются более внешними и более чувственно ощутимыми, впадают в бо́льшие несовершенства и опасности, чем описанные в начале, ибо они полными горстями черпают эти духовные сообщения и ощущения, воспринимаемые чувством и духом, и часто видят духовные и воображаемые видения. В этом состоянии подобное происходит у многих, наряду с другими сладостными ощущениями, и таким образом бес и собственная фантазия души очень часто уловляют ее, так как с помощью этого удовольствия бес обычно производит впечатление и пленяет душу названными восприятиями и ощущениями, очень легко очаровывая и обманывая, если она недостаточно осторожна для того, чтобы сопротивляться и твердо отвергать в вере все эти видения и ощущения. Бес заставляет многих верить пустым видениям и ложным пророчествам, и старается сделать так, чтобы находящиеся в этом состоянии возомнили, будто с ними говорят Бог и святые, и каждый раз верили своей фантазии; при этом бес часто наполняет их самодовольством и гордыней; и тогда, побуждаемые тщеславием и спесью, они начинают притворяться, совершая внешние действия, которые кажутся проявлениями святости — например, впадают в экстаз и совершают иные подобные вещи. Они становятся дерзновенными пред Богом, теряя страх Господень, каковой есть ключ и страж всех добродетелей. Подобные подделки и обманы часто множатся в некоторых из них и так застаревают, что возвращение этих людей на праведный путь благочестия и истинного духа становится сомнительным; они доходят до этого прискорбного состояния потому, что чересчур беспечно предались духовным впечатлениям и ощущениям, когда начали преуспевать на этом пути.

4. Я должен сказать о несовершенствах продвинувшихся: их излечить труднее, потому что происходят они от более духовного, чем первые, разговор о которых я хочу оставить. Скажу только, чтобы обосновать необходимость в духовной Ночи — которая есть очищение для того, кто должен идти дальше — что ни один из этих преуспевших посредством всего того доброго, что он совершит собственными силами, не оставит этих естественных пристрастий и несовершенных привычек, о коих мы говорили, ибо сначала должно произойти очищение, чтобы возможно было прийти к Божественному единению.

5. Кроме сказанного выше, следует знать, что, поскольку в этих духовных сообщениях все еще участвует внешняя часть, они не могут быть так действенны, чисты и сильны, как нужно для названного единения; посему, чтобы прийти к нему, душа должна войти во вторую Ночь духа, где, совершенно обнажая чувство и дух от всех этих впечатлений и вкусов, ей надлежит идти в темной и чистой вере, которая есть путь и подобающее средство для того, чтобы душа соединилась с Богом, согласно пророку Осии, сказавшему: «”Я обручу тебя Мне” — это значит, объединюсь с тобой — “в верности”» (2:20; Син.).

1. В эту Ночь входят уже продвинувшиеся, которые уже провели некоторое время, питая чувства сладостными сообщениями, чтобы чувственная часть, привлеченная и услажденная духовным удовольствием, проистекавшим от духа, соединялась воедино с духовной и приспосабливалась к ней, вкушая, каждая по-своему, одно духовное яство с одного и того же блюда от одной предпосылки и предмета, чтобы они, некоторым образом уподобленные друг другу и объединенные, вместе приготовились идти тернистым путем длительного очищения духа, который их ожидает. На этом пути две части души — чувственная и духовная — должны окончательно очиститься, потому что одна не может хорошо сделать сие без другой, так как полноценное очищение чувства заканчивается, когда воистину начинается очищение духа. Ночь чувств, которую мы описали, точнее было бы назвать преображением и обузданием желаний, нежели очищением, потому что все несовершенства и неупорядоченности чувственной части имеют свою силу и корень в духе, где коренятся все плохие и хорошие привычки, и поэтому, пока не очистился дух, чувство также не может полностью очиститься от дурных наклонностей и возмущений.

2. А посему в той Ночи, которая воспоследует, обе эти части очистятся совокупно; это и есть та цель, ради которой надлежит пройти через преображение первой Ночи и через благополучие, которое из этого возникло, дабы чувство надлежащим образом соединилось с духом, очищалось и страдало здесь с большей силой, ибо в такой сильной и длительной чистке есть нужда; дабы оно страдало так сильно, что, если не преобразить прежде слабость внешней части и не стяжать силу в Боге через нежное и сладостное общение с Ним, которое душа обретет впоследствии, у нее не было бы ни силы, ни естественного расположения, чтобы это вытерпеть.

3. Поэтому у таких продвинувшихся всё общение и взаимодействие с Богом весьма низко и естественно, ибо они не очистили и не просветлили золото духа и посему все еще по-младенчески говорят о Боге, по-младенчески помышляют о Нем и по-младенчески рассуждают, как сказал апостол Павел (1Кор 13:11), так как не достигли совершенства, которое есть единение души с Богом. Через сие единение люди уже творят, как взрослые, великие дела в своем духе, ощущая свои действия и способности скорее Божественными, чем человеческими, как скажем позднее. Бог желает действительно совлечь с них ветхого человека и облечь их в нового, как сказал апостол — «в нового, который согласно Богу сотворен в новизне чувства» (Кол 3: 9-10); Бог обнажает их от способностей, пристрастий и чувств, (как духовных, так и чувственных, как внешних, так и внутренних), оставляя их разум во тьме, а волю — в сухости, опустошая память, погружая пристрастия души в предельные страдания, горечь и стеснение, лишая чувства и вкуса, которые душа ощущала прежде в духовных благах, чтобы это лишение было одной из главных вещей, что потребны духу, дабы в него внедрилась и в нем объединилась его духовная форма, то есть единение любви. Все это Господь творит в ней посредством чистого и темного созерцания, как душа дает понять в первой строфе. Эта строфа описывает первую Ночь чувства, но главным образом ее следует понимать через вторую Ночь, Ночь духа, ибо это главная часть очищения души. Мы помещаем ее здесь еще раз и объясняем уже в этом смысле.