За время моих путешествий по Америке мне пришлось столкнуться лицом к лицу с шерифами, бандитами и наемными стрелками, то есть с теми, о которых потом будут писать книги и ставить фильмы. Судя по тому, что мне пришлось увидеть, не отменная меткость и быстрота обращения с оружием отличали «героев» Дикого Запада от обычных обывателей, а внутренняя жесткость, хладнокровие и полное безразличие к своей и чужой жизням. Все это помогло мне сделать кое-какие выводы. Оружие было тяжелое, громоздкое и несовершенное в техническом исполнении. Стрелки не целились, а просто наводили ствол на противника, после чего нажимали на спусковой крючок, какая тут уж могла быть точность. Классические сцены дуэлей у салунов тоже оказались вымыслом. Врагов, как правило, убивали из засады, в спину или нападали на одного всей толпой. Основной принцип выживания на Диком Западе гласил: не оставить врагу права на ответный выстрел. Причем не было разницы, на какой стороне стоял человек – закона или беззакония, он все равно оставался убийцей, хотя стоит признать, что в те времена это слово имело менее жесткий оттенок, чем сегодня.

Спустя двое суток мы с Тимом подъехали к городку, похожему на те, что мне уже довелось видеть, но этот явно приходил в запустение. С правой стороны улицы стояла церковь, на которой наполовину облупилась белая краска. Дома чуть ли не через один были брошены, двери в них заколочены, а дворы заросли бурьяном. Уже почти стемнело, когда мы слезли с лошадей у салуна. У коновязи помимо наших животных было только две лошади. Несмотря на свой маленький опыт, я уже смог убедиться, что салун, центр притяжения местных жителей, является довольно шумным местом. Здесь же не было музыки, не были слышны даже громкие голоса. Это не могло меня не порадовать, так как после целого дня, проведенного в седле, мне не хотелось никаких приключений. Привязав лошадей, мы поднялись по ступеням.

Войдя в салун, быстро осмотрелся. Пахло прокисшим пивом и застоявшимся табачным дымом. Две шлюхи бальзаковского возраста да четыре местных жителя, сидевшие попарно за двумя столами. Из всех посетителей наше появление вызвало оживление только у местных дам. На их лицах сразу появились приклеенные улыбки, затем одна из них картинно засмеялась, а вторая прошептала, но так, чтобы все услышали:

– Ах, какой мужчина!

Двое мужчин, сидевших за ближайшим к нам столом, резко оборвали разговор, как только мы вошли. В их взглядах было поровну любопытства и неприязни. Я их понимал. По народной примете Дикого Запада, появление чужака с оружием означало – быть беде. Хотя примету придумал я сам, но жили здесь явно исходя из нее. Пройдясь по лавочникам внимательным взглядом, я невольно заставил спрятать их взгляды в стаканчики с виски, стоявшие перед ними на столе. Следующую пару представляли собой два старика, сидевших за столом у самого окна. Судя по их злым, недовольным лицам и таким же взглядам, которыми они изредка обменивались друг с другом, те только что ругались. При виде нас местные пенсионеры, в отличие от торговцев, оживились, очевидно, в надежде на подачку, а может, просто хотели услышать последние новости. Уяснив для себя, что прямой опасности здесь никто не представляет, я направился к стойке. За ней стоял худой и длинный бармен с большими бакенбардами, переходящими в пышные усы. Очевидно, он ими гордился, настолько они были у него аккуратные и ухоженные. При мерцающем свете свечей я не мог рассмотреть все помещение, но, когда встал у стойки, мне сразу бросилось в глаза, что салун, как и городок, переживает не лучшие дни. Стойка была старая, местами лак совсем облез, образуя уродливые пятна, похожие на ожоги. Зеркало за спиной бармена было пыльное и тусклое, как он и сам.

– Привет!

– Привет, незнакомец. Что будете?

– Пива и чего-нибудь горячего.

– Есть бобы с мясом. Могу разогреть.

– Давай.

Тишина, возникшая при нашем появлении, снова была нарушена. Старики, заключив временное перемирие, начали, судя по всему, обсуждать вполголоса появление чужаков. Дамочки начали перешептываться и громко хихикать, явно желая, чтобы на них обратили внимание. Двое лавочников, в отличие от шлюх, просто продолжили свой разговор о каком-то старом долге.

– Вот твое пиво, приятель! Садитесь за стол, сейчас принесу вам горячее.

Неожиданно послышался звук отодвигаемого стула. Я чуть повернул голову, хотя в этом уже не было нужды. Цокали женские каблучки. Тим, оглянувшись на звук, нахмурился.

– Мужчина не хочет познакомиться с девушкой? – вслед за этим вопросом меня обдала волна приторно-сладкого запаха.

– Мужчина устал и хочет просто поесть, – взяв кружку и повернувшись к ней спиной, я пошел к столу.

– Что, Лисси, не обломилось?! Ха-ха! – голос, как и смех, старика был тонким и визгливым.

– Засунь свой язык в задницу, старая перечница! – зло рявкнула в ответ возвращающаяся к своему столу Лисси.

Не успел я сесть за стол, как послышались шаркающие шаги пожилого человека, приближающегося к нашему столу. Я поставил кружку на стол, затем повернулся лицом к попрошайке. Это был старый, невзрачный человечек, лет шестидесяти, в засаленной кожаной куртке и таких же штанах. Из-под полей старой и пыльной шляпы с широкими полями выбивались длинные сальные волосы цвета воронова крыла, с частыми вкраплениями седых прядей. У него был красный нос отпетого пьяницы и толстые губы, обрамленные усами и неровно постриженной бородой.

– Здравствуйте, мистер! – поздоровался он со мной тонким и визгливым голосом.

– Привет. Что надо?

– Если вы собираетесь останавливаться в нашем славном городе, то я могу предложить ночлег. У меня большая, широкая кровать.

– Дам тебе доллар за себя и парнишку. Как поедим, пойдем к тебе.

Старик помялся, видно, хотел еще что-то сказать, но не решился. Хмуро кивнув, он отправился к своему столу.

Добрались мы до дома Джима Тернера, так назвал себя старик, за пять минут. Тим уснул сразу, как только его щека коснулась подушки. Я вышел на крыльцо распросить хозяина о кратчайшем пути до железнодорожной станции. Тот сидел в кресле-качалке на маленькой веранде, с бутылкой виски, которую я ему купил. На лице плавала довольная улыбка. Судя по его виду, день у него удался. Мы поговорили немного, потом я уточнил у него дорогу и уже собрался идти спать, когда старик, опрокинув очередной стаканчик, неожиданно, без всякого перехода, сказал:

– Знаешь, Джек, каждый городок должен иметь что-то свое. Личное. Как-то был я проездом в одном городке. Пыльный и грязный. Казалось бы, ничего особенного, но местные жители рассказали мне историю, случившуюся в их городке, а затем показали могилу этого человека. На кресте была табличка с надписью «Бит Батлер, дважды повешенный». Еще дата его смерти. Даты рождения не было, видно, никто не помнил, когда этот парень родился.

– Дважды повешенный? Его что на гнилой веревке вешали?

– Нет, парень. Его повесили за убийство одного парня. Он в спину ему выстрелил. А на следующий день прискакали ковбои с близлежащего ранчо и заявили, что Бит Батлер – конокрад, он украл у них лошадь. Когда им сказали, что он уже в могиле, те заявили, что лишать себя удовольствия они не собираются, зря, что ли, полдня пыль глотали. После чего вырыли труп и повесили его во второй раз. Потом постреляв в воздух и тяпнув по паре стаканчиков виски в салуне, ускакали. Покойник повисел немного, после чего горожане его сняли и снова похоронили. Немудреная история, но они считают ее достопримечательностью их городка. Они ею гордятся.

– А чем славен ваш городок?

– Наш город на полном скаку проскочил свою историю, парень, и теперь медленно умирает, ничем не примечательный. Раньше через него шел перегон скота, но эта проклятая железная дорога прикончила его выстрелом в упор. Еще несколько лет, и он превратится в город-призрак. Знаешь, сколько сейчас в нем живет человек? Тридцать девять. Вот если сделать нечто такое, что останется в людской памяти, тогда город не умрет до тех пор, пока будет жива о нем память.

Тема разговора явно выходила за образ старого пьяницы, но мне так сильно хотелось спать, что вспыхнувший было интерес погас сам собой.

– Все, старик. Я пошел спать.

Не успел я встать и развернуться к двери, как меня настиг голос старика:

– Джек, я теперь все равно не скоро усну. Да и много ли старику надо? Давай почищу вашу одежду и постираю рубахи. А то запашок от вас…

– Хорошо, – оборвал я его.

Встав, я подошел к окну и стал вслушиваться в звуки проснувшегося и начавшего заниматься с самого утра своими делами городка. Вот продребезжала по деревянной мостовой повозка, где-то стучал молоток, а невдалеке послышалось ржание застоявшихся в конюшне лошадей. Я уже собрался пойти узнать у старика по поводу завтрака, как вдруг услышал обрывок разговора идущих по улице двух мужчин и замер на месте. Если судить по их словам, то шериф вдруг неожиданно собрался ехать за помощью на ранчо Рамиреса, у которого работает пара парней, раньше служивших в рейнджерах. Кого он собрался брать вместе с подкреплением, объяснять мне не надо было.

– Тим, поднимайся!

Мальчишка без слов вскочил и стал одеваться. Неожиданно в дверь постучали. В следующую секунду в одних кальсонах, с револьвером в руке, я затаился рядом с дверью, напряженно вслушиваясь. Снова стук. Теперь уже неуверенный, прерывистый, словно стучащий вслушивался.

– Кто там? – я старался говорить лениво, с зевотой, словно только что проснулся.

– Джек, просыпайся, – послышался голос Тернера, – через десять минут будет готов завтрак.

Где-то заголосил припозднившийся петух. Отойдя к кровати, я стал торопливо одеваться. Засунул ноги в сапоги, надел оружейный пояс. Огляделся, не забыл ли чего, затем взял в руки винчестер и шагнул к двери, как тут же остановился. Не ждет ли меня засада из местных добровольцев? Открою дверь, а мне всадят пулю в грудь. Подобное предположение мне не сильно понравилось, но, судя по тишине в доме, похоже, я несколько преувеличил опасность.

– Слушай, Тим. Сейчас я выйду, ты – через минуту после меня. И сразу на конюшню. Чтобы к моему приходу наши лошади были готовы! Ты понял?

Мальчишка бросил на меня тревожный взгляд, но, не сказав ни слова, только кивнул головой в знак согласия. Ему очень хотелось узнать, что происходит, но, как настоящий мужчина, он проявил выдержку. Повернув ключ, я резко толкнул дверь. Сердце отчаянно забилось, разгоняя по телу адреналин. Выскочил. Все было тихо. Никто не гремел оружием, никто не кричал: «Стой! Стрелять будем!» Вместо запаха железа и оружейной смазки в доме аппетитно пахло жареным мясом.

«Может, я что-то напутал? – я уже начал сомневаться в том, что правильно понял разговор на улице. – Но что мне мешает пойти к шерифу и выяснить? Хм. Так и сделаю».

Выйдя из-за угла, своим неожиданным появлением я на какой-то миг заставил шерифа замереть, но как только секундная растерянность прошла, его рука, сбросив защитную петлю, вцепилась в рукоятку револьвера. Это была нормальная защитная реакция представителя закона на неожиданное появление человека с оружием.

– Ты шериф?

При моем вопросе лицо законника закаменело, глаза сузились, словно он уже в меня целился. Тело напряглось, налившись силой. Он был готов ответить мне как словом, так и пулей, в зависимости от моих действий.

– Да. Ты кто и зачем пожаловал в наш город? – его голос был чуть хрипловат от волнения.

– Меня зовут Джек Майер, шериф. В вашем городе проездом. Через час меня уже здесь не будет, поэтому волноваться вам незачем.

Я не собирался пояснять причину своего появления в их городке, да это было и не принято в эти времена. Здесь жили по правилу: захочет – скажет, нет – значит, так надо, но сейчас дело заключалось в другом вопросе: насколько честолюбив служитель закона? За время нашего противостояния его взгляд цепко и настороженно изучал каждую черточку моего лица, и теперь в его глазах мелькнуло узнавание. В какой-то момент мы оба это поняли и застыли в ожидании хода противника.

«Узнал! Что будет делать?!»

Шериф колебался. Я уже начал думать, что мы сможем мирно разойтись, как в лице шерифа что-то изменилось. В следующий момент слух уловил чье-то присутствие за моей спиной, и сразу откуда-то сбоку раздался пронзительный крик Тима:

– Сзади!!

Наработанные долгими тренировками рефлексы, отключив мозг, бросили тело на землю, в сухую, красноватого оттенка, пыль. Не успел тишину разорвать грохот выстрела дробовика, как я, перекатившись, выстрелил в человека, стрелявшего мне в спину. Облако порохового дыма частично скрыло фигуру стрелявшего, но лицо его было видно отчетливо. Моим несостоявшимся убийцей оказался старик Джим Тернер. В следующую секунду я уже искал глазами и стволом винчестера шерифа, но увидел только бьющуюся на земле лошадь. Из-за ее жалобного ржания я не сразу расслышал глухой судорожный кашель, постепенно перешедший в хрипение. Приподнявшись, я только тогда увидел лежащего на земле, за лошадью, шерифа. Поднявшись, обошел по дуге бьющуюся на земле лошадь, подошел к телу. Развороченная картечью грудь, кровавая пена на губах, хриплое, со свистом дыхание. Судя по свистящему хрипу, у него было задето легкое. В руке был зажат револьвер.

«Увидев за моей спиной Тернера, очевидно, решил, что сможет взять меня, но ему и в голову не могло прийти, что старый дурак начнет стрелять без предупреждения. Вот и получил…»

Бросив последний взгляд на шерифа, я развернулся и подошел к старому Джиму. Тот, в отличие от представителя закона, был в сознании. Судя по пятну крови, выступившей на рубашке, пуля прошла где-то под сердцем. Некоторое время я смотрел в его серое от боли лицо. Он не стонал, только время от времени закусывал губу от боли. Я передернул затвор винчестера. Тернер секунду смотрел на ствол, затем в ожидании выстрела закрыл глаза. В глаза он мне так ни разу и не посмотрел. Криво усмехнувшись, я развернулся вполоборота назад, поймал в прицел голову лошади и выстрелил. После чего снова развернулся к старику.

– За что?

Тот медленно открыл глаза. Некоторое время просто смотрел в голубое небо, потом явно неохотно перевел взгляд на меня.

– За что, старик? – повторил я. – Я тебе ничего плохого не сделал.

– Ты… Льюис?

– Как ты узнал?!

– Люблю листки с картинками преступников у шерифа рассматривать. Он мне их описания постоянно читал… – Спазм боли заставил его замолчать. – Тут еще слух прошел, что ты сбежал из-под виселицы. Потом уговорил рубашки… дать для стирки. Точно – на плече белоголовый орлан. Подумал – вот оно! Мой шанс! Знаешь, Джек, я тебе скажу то, что никому никогда не говорил. В молодости я два месяца проработал охранником на дилижансах компании «Уэллс Фарго». Все было хорошо, пока на нас не напали бандиты. Такие, как ты. Думал, столкнусь лицом к лицу с бандитами, покажу себя героем. Но когда увидел, как Стив, кучер, заваливается с развороченной грудью… а из его угла рта течет красный ручеек… Меня всего затрясло… Я потерял голову от страха. Хотел стать героем, а стал… трусом. А мечты о славе остались. Я тебе вчера… про наш город говорил, …а имел в виду себя. Хотел, чтобы память осталась. Правда, и сейчас… трусливо поступил. В спину… А шерифа… я предупредил.

– Славы захотелось, – я покачал головой. – Героем решил стать. Ну и урод же ты, старик!

На звуки выстрелов из ближайшего дома выскочил человек. Повертев головой, он остановил свое внимание на мне. Мне даже не нужно было видеть его глаза, потому что фигура человека всем своим видом выражала настороженность. Чужак с оружием в руках, неизвестно откуда взявшийся, уже сам по себе, возбуждал подозрения. Из-за дальнего угла дома, напротив конторы шерифа, показался еще один мужчина, но уже с винтовкой в руках. Народ прибывал, кто быстрым шагом, кто бегом. Правда, собирались они в отдалении, метрах в двадцати. В толпе из семнадцати мужчин только четверо были с оружием – два ружья и два револьвера. Все они стояли, явно чего-то ожидая. Насколько я мог судить из своего короткого путешествия по Дикому Западу, здесь жили люди прямые и честные, знающие, что без помощи друг другу в этом суровом краю не выжить. Они не одобряли насилия, но вынужденные жить среди него, вполне допускали возможность его применения. Именно поэтому они сейчас собрались вместе, все такие разные, готовые убивать, если понадобится. Конечно, будь на моем месте банда, они бы, скорее всего, закрылись в своих домах, моля бога, чтобы напасть прошла стороной, но я был один. Я их не осуждал, они были тружениками, а не бойцами. Шериф убит, и кому-то надо становиться на защиту своего города. Это был трудный выбор, так как никто из них не хотел умирать, а с другой стороны, не надо забывать, что в каждом из них жил дух первопоселенцев, дух независимости и мужества.

«Сейчас эта толпа начнет действовать. Но как? Где Тим?! Похоже, сегодня явно не мой день!»

Я не знал, что делать. Отступать или оставаться на месте? Был бы здесь Тим с лошадьми, я бы рискнул вскочить на лошадь и ускакать. Самому сейчас бежать за мальчишкой и лошадьми через весь город было бы верхом безумия. Один любитель стрелять в спину здесь нашелся, почему бы не найтись еще одному. Чтобы удержать их на расстоянии, я стал демонстративно перезаряжать винчестер. К тому моменту, как появился Тим, ведя за собой лошадей, примчался молодой парень, на ходу застегивающий оружейный пояс. Почти растолкав столпившихся горожан, он поправил кобуру и решительным шагом направился в мою сторону, держа руку на рукояти револьвера. На груди его синей рубашки сверкала звезда. При его появлении вооруженные горожане сразу проявили активность, взяв меня на прицел. Первым делом помощник подошел к трупу своего начальника. Разжал его пальцы, взял револьвер. Понюхал ствол, затем засунул его себе за пояс, после чего подошел ко мне, не отнимая руки от рукояти револьвера.

– Что тут случилось? – он старался держаться спокойно, но было видно, что очень нервничает.

– Если я тебе расскажу, что случилось, то ты мне вряд ли поверишь, парень.

Законник нахмурился:

– Мистер, давайте обойдемся без загадок.

– Послушай лучше старика Тернера, пока он не умер. Ты ж его знаешь?

– Кто тут не знает этого старого пьяницу? – вопросом на вопрос ответил вконец озадаченный непонятной ситуацией помощник шерифа. Он сделал движение присесть на корточки у тела, но, взглянув на меня, передумал и остался стоять.

– Джим! Джим Тернер!!

Старик открыл глаза.

– Джим, что тут произошло?!! – продолжал надрываться представитель закона.

– Чего орешь, Хочкинс! Может, я старый, но не глухой, – огрызнулся на него раненый. – Я подстрелил нашего шерифа. Я! Стрелял в этого… а попал в Гарри Самнера. Не хотел я убивать Гарри. Честное слово, не хотел. Воды-ы.

– За что ты стрелял в этого человека?

В ответ старик тихо охнул, глаза помутнели. Тернер терял сознание. Помощник обернулся к толпе:

– Где аптекарь?! Слим, тащи бинты и воду! Да жене скажи, пусть травы какие-нибудь возьмет! Ранение в грудь! Эй, вы, все сюда!

Когда в двух метрах от нас полукругом выстроились горожане, у Хочкинса явно прибавилось уверенности.

– Значит, Тернер стрелял в тебя, а убил шерифа. Почему он стрелял в тебя?

– Это его надо спросить, а не меня! Только я начал разговор с шерифом, как раздался крик Тима, вот его, – я кивнул головой в сторону мальчишки, державшего на поводу лошадей. – Упал на землю, а над головой уже картечь летит. Извернувшись, выстрелил. Попал в грудь старику. Вскочил на ноги. С шерифом было все ясно, а лошадь я пристрелил, чтобы не мучилась. Я его спрашиваю, почему стрелял, а он мне все бормочет про славу или память. Короче, бред какой-то.

– Чего ж ты старику помощь не оказал? Не позвал кого? – спросил нескладный мужчина в помятом костюме и потертом котелке.

– Ты бы побежал за помощью человеку, который стрелял тебе в спину?!

– Я? Наверное, – но это было сказано настолько невнятно и неуверенно, после чего котелок стушевался и сконфуженно замолк.

– Значит, не знаешь?! – все никак не мог успокоиться помощник.

– Не знаю, – отрезал я, всем своим видом показывая, что больше говорить попусту не намерен.

После затянувшейся паузы неожиданно раздался голос из толпы. Он принадлежал коротышке в белой рубашке с закатанными рукавами и сером фартуке:

– Хочкинс, Джим Тернер сам признал, что застрелил шерифа?!

– Да! Да! Черт возьми! – похоже, помощника уже самого стала доставать эта непонятная ситуация.

– В принципе, что я хотел сказать. Все вы знали старину Тернера. Как подопьет, так сразу жаловаться на жизнь. Что слава и деньги достаются другим, а ему – кукиш с маслом! Это его любимая тема. Похоже, незнакомец не врет.

– Точно, славы ему не хватало! Верно! Постоянно старикан плакался, что в герои не вышел! – раздались голоса в толпе.

– Теперь скажите мне, кто сегодня видел Джима?! – коротышка, похоже, брал расследование на себя.

– Я видел! И я тоже, – раздались вразнобой несколько голосов.

– А кто с ним разговаривал?! – никак не мог успокоиться коротышка.

– Я с ним разговаривал, – заявил нескладный мужчина в потертом котелке. – Он сказал, что идет к шерифу. Так он и раньше к нему частенько ходил. Любил с ним о бандитах и стрелках поговорить. Сказал и пошел дальше.

– Я с шерифом говорил, когда он лошадь забирал. Так, он сказал, что на ранчо Рамиреса собирается, – взгляд у конюха был простоватый.

После этих слов я насторожился. Теперь должны были высказаться те двое мужчин, чей обрывок разговора я услышал за окном. Наступило молчание. Очевидно, те двое решили промолчать.

«Это хорошо. Даже очень хорошо».

Коротышка вместе с помощником шерифа всем своим видом изображали мыслительный процесс, пока лица остальных излучали простое любопытство. Не было видно ни гневных лиц, ни злых взглядов. Наконец, появился аптекарь с женой и миловидной девушкой, очевидно дочкой. Толпа оживилась, придвинулась поближе. Вместе с ними пришел священник, став несколько в стороне от толпы. Серебряный крест на груди, Библия в порыжевшем переплете, белый воротничок и черная сутана. Именно таким я и представлял себе священника на Диком Западе. Женщина только начала расстегивать рубаху старику, как его тело неожиданно напряглось, пальцы заскребли по земле. Агония продолжалась в течение нескольких секунд, затем тело обмякло, а голова упала набок. Женщина тут же низко склонилась над лицом старика, видно, пыталась уловить дыхание.

– Он мертв, Слим? – помощник шерифа задал вопрос аптекарю, который, стоя на коленях, доставал из раскрытого саквояжа нечто вроде перевязочного материала. Тот поднял голову и глупо захлопал глазами, видимо не поняв сути вопроса, но ему на помощь пришла жена.

– Мертв. – Потом, повернувшись к священнику, добавила: – Душа Джима Тернера покинула грешную землю, святой отец.

Теперь взгляды жителей скрестились на священнике. Тот подошел и, склонив голову, стал у тела покойного, но сразу говорить не начал, дав время аптекарю с женой и дочкой собрать свои вещи и слиться с толпой. После чего священник поднял голову, мужчины как по команде сняли шляпы. Лица принял торжественное выражение, после чего все замерли в благоговейном молчании. Пару секунд подумав, я тоже снял шляпу.

– Господь, прими душу Джима Тернера и прости его грехи!! Не ввергай его в геенну огненную, ибо хоть не был он праведником и грешил, но не по злобе, а потому что сам не ведал, что творил!!

На некоторое время я отвлекся от проповеди, смотря, как к толпе постепенно подтягивается народ, в основном женщины и дети, привлеченные сильным рокочущим голосом священника.

– …но почитал тебя, Царя Небесного!! Аминь!!

– Аминь!! – дружно откликнулось все взрослое население этого чахоточного, умирающего городка.

«Что теперь? – все эти процедуры уже начали меня раздражать. – Собираются они что-то решать или нет?»

Похоже, все же собирались. Из толпы один за другим вышли трое мужчин, один из которых был коротышка. Когда один из вышедших достал трубку и потянулся за кисетом, я заметил на его жилете приколотую звезду.

«Ты смотри, еще один помощник, а по виду так бакалейщик».

Я думал, что будет говорить Хочкинс, как облеченный властью и проводящий расследование, но вместо него неожиданно заговорил коротышка:

– Как вы все, джентльмены, знаете, среди нас нет юристов. Цель нашего выборного суда поддерживать соблюдение закона и порядка в общине. Я, мэр города и по совместительству судья, объявляю заседание суда открытым. В перестрелке участвовали три лица. Джим Тернер, шериф Самнер и…

– Джек Майер, с вашего разрешения, господин судья.

Мои слова, похоже, польстили коротышке. Он приосанился, расправил плечи, глаза заблестели.

– …Джек Майер. По причине, которую мы не могли выяснить, Джим Тернер пытался застрелить Джека Майера, когда тот разговаривал с шерифом. Предупрежденный мальчиком, Джек Майер уклонился, и весь заряд попал в шерифа. Это подтверждается признанием самого Джима Тернера. Джек Майер убил Джима Тернера в порядке самозащиты, после того, как тот выстрелил ему в спину. Это также подтверждено посмертными словами старика Тернера. Исходя из выше изложенных фактов, объявляю решение суда: признать Джека Майера невиновным. Признать Джима Тернера виновным в убийстве шерифа Гарри Самнера. Был бы он жив, его следовало повесить, но он уже наказал себя сам. На этом заседание суда считаю закрытым.

Коротышка, довольный собой, повернулся к толпе. Очевидно, он хотел увидеть впечатление на лицах его сограждан, которое должна была произвести речь. Жиденькие хлопки послышались со стороны группки женщин. Мужчины одобрительно закивали головами. Я бросил последний взгляд на тщедушное тело Джима Тернера.

«Было тридцать девять человек, а осталось тридцать семь. Вот и весь твой «подвиг», старик», – подумал я, после чего обратился к мэру:

– Я могу ехать?

Мэр, развернувшись ко мне, величаво кивнул:

– Да. Вы свободны.

Коснувшись двумя пальцами поля шляпы, я направился к своей лошади. Сунул винчестер в чехол, вскочил на коня. Посмотрел на толпу. Никто не ушел, все они все продолжали стоять и смотреть на меня. Я сидел в седле, смотрел на них и никак не мог расслабиться.

Из головы все никак не выходил дурацкий старик со своей мечтой о славе. Неожиданно в голове сформировалась мысль: «Наверно, если любому из этих потрепанных жизнью горожан дать винтовку и возможность безнаказанно убить Джека Льюиса, он бы поступил как Тернер. При этом стал бы народным героем, но никак не убийцей. Вот уж действительно ДИКИЙ Запад!»

После двух суток пути мы, наконец, увидели вдали нечто вроде маленького поселка. Подъехав ближе, остановились на пригорке и, переглянувшись, радостно заулыбались.

Мы вышли к железной дороге. С горки были хорошо видны постройки, вытянувшиеся вдоль железной дороги, которые в большинстве своем являлись загонами для скота. На одной-единственной улице были видны копошащиеся в пыли пестрые куры. Единственное здание выделялось из общей серой массы бараков своей башенкой, расположенной на середине крыши. Очевидно, это было здание железнодорожной станции. Позже, в ожидании поезда, в разговоре с охранником я выяснил, что это была не станция в полном смысле этого слова, а место, где останавливались поезда со скотом, но, купив у кассира-телеграфиста билет, любой желающий мог сесть в этом месте на поезд. Остановка поезда гарантировалась поднятым на шесте, рядом с железнодорожными рельсами, флагом.

Остановив лошадь у коновязи возле станции, я сразу наткнулся на цепкий и настороженный взгляд охранника с винтовкой в руках, наблюдавшего за нами.

– Хочу на поезде покататься. Ты не против?!

Это было сказано настолько спокойным и миролюбивым тоном, что напрягшийся при виде моего арсенала взгляд охранника снова стал сонным и ленивым.

– Если только покататься, то на здоровье.

– Где кассира можно найти? – поинтересовался я у него.

– Да где ж ему быть? У себя. Ест свой омлет. И как этому старому хрену не опротивит его жрать каждый день?

Охранник сплюнул в пыль. Секунду постояв, зевнул во всю ширь нечищенных со дня рождения зубов и вернулся в тень, к креслу-качалке. Кинув поводья Тиму, я вошел по ступенькам в здание станции. Увидел несколько скамеек и две двери, ведущие в помещения.

«Телеграфист и кассир? Или начальник станции? Где кто?»

Замешательство длилось секунду. Толчок – и ближайшая дверь открылась настежь.

– Чего надо?! – раздался старческий голос. – Не видите, я обедаю!

Я шагнул через порог:

– Не время обедать! Время продавать билеты!

– Обойдетесь! Сейчас девять утра, а поезд пройдет не раньше семи вечера!

При этом старый телеграфист даже не оторвал взгляда от сковороды с аппетитно скворчащим омлетом. Аромат еды заставил меня невольно проглотить слюну.

– Если так, то почему бы нам не позавтракать вместе?!

Теперь я удостоился злого взгляда старика.

– Ладно, уговорил. Заплачу!

– Придешь через полчаса. Сколько яиц?

– Шесть, нет лучше восемь яиц и не жалей ветчины.

– Куда тебе столько? Впрочем, это не мое дело. Двадцать пять центов, – видя, что я начал разворачиваться к выходу. – Деньги вперед!

– Хорошо, – ответил я, кинув монету на стол, где стоял телеграфный аппарат.

Выйдя за вокзальную площадь Нью-Йорка, мы сразу попали в сеть мелких улиц, которые разбегались без всякого порядка, в разные стороны. Ароматы большого города оседали в горле, хотелось прокашляться, да так, чтобы сразу выплюнуть этот вонючий воздух из своего горла. Раз и навсегда! Да и сам город оказался далеко не таким, каким я его себе представлял. Где широкие улицы, полные воздуха и света? Где толпы гуляющих нарядных горожан? Мрачных тупиков и зловонных переулков здесь хватало в избытке, а вот со всем остальным… Решив пока не делать скороспелых выводов и повременить с заключениями, я просто стал наблюдать жизнь города. Улица, по которой мы шли, представляла собой каменную грязную мостовую, цепь газовых фонарей и два ряда обшарпанных домов из красного кирпича. Много мелких лавок. Все грязное и унылое. Люди были под стать городу. Они старались не встречаться со мной глазами, зато я чувствовал, как их взгляды прямо прожигали мои карманы, а затем и спину. Если бы не яркое солнце и теплая погода, только от вида этой одной мрачной и грязной улицы можно было впасть в глубокую депрессию. Тогда я стал рассматривать вывески различных заведений, магазинов и баров, пытаясь понять, чем живет этот город. Например, «Зал атлетов» или «Танцевальный зал «Три розы». Пройдя мимо множества подобных заведений, у меня начало создаваться впечатление, что народ здесь только и делает, что пьет и танцует. Гнетущая атмосфера нищеты и безысходности уже начала давить на меня, пока мы не вышли на одну из центральных улиц города, запруженную празднично одетым народом. При этом вся эта разряженная толпа медленно двигалась в одном направлении. Шум при этом стоял неимоверный. Вся непосредственность и открытость отношений людей выливалась в криках, смехе, шутках, громких спорах и разговорах.

– Дорогая, ты видела его? Не правда ли, что в его лице есть нечто демоническое?

– Да, Мэри! Я, наверно, сегодня не засну. Его бледное лицо… В нем словно ни кровинки не осталось. Б-р-р!

– Какая процессия, а?! Военный оркестр!

– А вы заметили, что все экипажи были черными?! Кучера во всем черном и судебные приставы!

Тим дернул меня за рукав. Я наклонился к нему.

– Джек, это, наверное, Хигса на казнь везут. Я слышал о нем разговор в вагоне.

– Точно, малый! – раздался рядом с нами грубый мужской голос. – Это Хигс, пират и убийца! Два месяца назад он ограбил торговое судно, убив шкипера и трех матросов.

Я повернулся к нему. Это был мужчина с красным от выпивки лицом и трубкой в зубах. Его шляпа была залихватски сдвинута на затылок. Он, очевидно, решил, что я заинтересовался, и, видно, поэтому продолжил:

– Они только недавно проехали. Вы их еще можете догнать. Да-а… Такое не часто увидишь. Уж мне поверьте! Я повидал в своей жизни всякое!

Только я отвернулся от краснорожего типа, как неожиданно рядом раздался звонкий девичий голос:

– Ой! Я так торопилась! Они уже проехали?! Я так торопилась! Вот несчастье!

Миловидное, чуть грязноватое лицо молоденькой девушки даже вытянулось от огорчения.

Мужчина тут же переключился на нее, став давать советы:

– Если ты сейчас свернешь в проулок, пройдешь мимо магазина Коэра…

– Да знаю я, знаю, мистер. Мальчик, если хочешь, пошли со мной! Если поторопимся, мы еще успеем!

Тим бросил на меня умоляющий взгляд. Я бросил взгляд на толпу, медленно рассасывающуюся, делящуюся по дороге впечатлениями. Многие спорили и доказывали друг другу, сколько этот тип убил народа, как он одет и что скажет в своем предсмертном слове, при этом одни перебивали других, начинали ругаться, успокаивались и снова начинали.

«Похоже, мы застряли здесь надолго. Может, действительно, пройти проходными дворами. И мальчишка пусть посмотрит. А не догоним, так и черт с ним, с этим висельником, зато выберемся из этой толпы».

– Уговорили! Пойдем, посмотрим на пирата!

Тим прямо просиял лицом, услышав мои слова. Девчонка, без лишних слов, развернувшись, быстро пошла в проулок. Мы торопливо зашагали вслед за ней, слушая на ходу подробности казни.

– Его повесят на острове Бэдло. Виселица поставлена на таком высоком помосте, что ее можно будет увидеть с лодки. А еще будет несколько специальных пароходов для желающих. Я видела вчера один из них в гавани. Такой красивый! Весь украшен разноцветными флагами и лентами! Сколько народа…

Мы свернули в один переулок, затем в другой. Чем дальше мы углублялись, тем грязнее и теснее становились улочки. Сами дома грязные и обрюзгшие, как и их хозяева, стоящие у подъездов. Обшарпанные стены, дырявые крыши, окна с выбитыми или составленными из кусочков стеклами, глядят на мир хмурым и мутным взглядом, точно взгляд запойного пьяницы, знающего, что у него дома нет ни капли выпивки, но все равно шарящего по полкам в пустой надежде. Шум толпы уже давно не был слышен. Обогнув очередную кучу мусора и перепрыгнув через зловонную лужу, мы уткнулись в черный провал подъезда. Рядом старая полуразвалившаяся бочка. Из него разило вонью… и опасностью. Я остановился.

– Он проходной! Быстрее! Еще сто метров, и мы обгоним процессию!

– Нет. Мы разворачиваемся. Тим…

– Никуда ты не пойдешь, мистер, – произнес жесткий голос за моей спиной. – Кричать не советую.

Быстрый взгляд назад. Метрах в пяти стояли двое с короткими дубинками в руках. Полностью перекрывшие пути отхода. Увидев, что их заметили, они стали медленно приближаться.

«А кто у нас в подъезде?»

Словно в ответ на мой вопрос из полумрака выступили еще две личности бандитской наружности. Кастет и нож.

«Револьверов нет. Это хорошо. Свой не успеваю достать. Буду работать руками».

Тут мое чутье забило тревогу. Больно спокойны бандиты, словно чего-то ждут. Подходят медленно, не торопясь. Крыша? Только тут я поднял глаза. На меня бесшумно падало черное облако. Зола! Я определил опасность, но потерял время в отличие от бандитов. Двое налетчиков, до этого неподвижно стоящие у подъезда, начали приближаться ко мне, одновременно расходясь в разные стороны. Я не стал дожидаться облака золы, и первый бросился на них в атаку. Первым ударом я смял гортань бандита с кастетом и уже брал на прием руку с ножом второго налетчика, как в голове, словно, что-то взорвалось. Свет померк перед глазами.

«Не успел…»