Мормоны – это члены секты под названием «Церковь Иисуса Христа святых наших дней», основанной Джозефом Смитом 6 апреля 1830 года в Ла-Фейетте (штат Нью-Йорк). Их вера основана на том, что после смерти Христа нечестивые люди преследовали апостолов и убили многих из них, после чего истинное учение по прошествии времени исказилось. После смерти основателя в 1844 году секта утвердила в качестве временно руководящего органа церковный Совет двенадцати апостолов, возглавлявшийся Брайямом Янгом. Согласно историческим документам, вследствие гонений на них, мормоны были изгнаны из штатов Среднего Запада (Миссури, а затем Иллинойса) и в 1846–1848 годах переселились в пустынные земли, ныне территория современного штата Юта, где основали город Солт-Лейк-Сити. Отличительными чертами секты от ряда других подобных организаций являлось многоженство и создание вооруженных формирований под названием «Ангелы-разрушители».

В толпе, среди торопящихся по своим делам людей, сновали юркие мальчишки с пачками газет, крича во все горло. Торговцы и торговки с тележками-лотками криками зазывали покупателей, расхваливая товар. Цокот копыт и стук колес, грохотавшие по булыжной мостовой, дополняли звуковую гамму большого города, а яркие краски, такие, как желтый шарабан или светло-зеленое пальто молодой женщины, в какой-то мере скрашивали сизый оттенок ползующих по небу осенних туч. Жизнь большого города шумела и бурлила по другую сторону стекла витрины итальянского ресторанчика, в котором я частенько завтракал. Мне нравилось следить за суматошной городской жизнью, не думая ни о чем. Уже позже, когда я сам выйду на улицу и начну думать о множестве дел, которые мне будет нужно переделать, мне будет не до пустого любопытства. Я неспешно ел, когда очередной раз прозвенел колокольчик у входной двери, оповещая о повом посетителе. Повернув на звук голову, я встретился глазами с вошедшим мужчиной, и настроение сразу испортилось. Увидев меня, тот сразу направился в мою сторону, но не успел остановиться у моего стола, как Карл, сидевший у двери, начал вставать. Жестом усадил телохранителя обратно, после чего кивком головы предложил сесть незваному гостю. Мы не стали здороваться, потому что оба презирали друг друга. В его глазах я был бандитом и рэкетиром, в моих – он был таким же, только одетым в полицейский мундир, впрочем, это не мешало нам оказывать друг другу услуги. Я вернулся к еде, а сержант крикнул, чуть повернув голову в сторону стойки:

– Кофе!

Пока ему несли кофе, я быстро доел свой завтрак и стал осторожно прихлебывать горячий чай. Одетый в темно-коричневый костюм из твида, с холеными усами и бакенбардами, сержант сейчас выглядел зажиточным торговцем или старшим клерком какой-нибудь юридической конторы, но никак не полицейским. Сержант Генри Маклин имел холодный ум и жестокое сердце, знал все темные закоулки человеческой души и все подлые уловки уголовного мира. Он считал, что стоит на страже закона, но при этом брать взятки не считал для себя позором. Очистить у пьяного мастерового карманы он не позволил бы себе никогда в жизни, зато выследить и прижать в темном переулке воришку после дела, а после заставить поделиться с ним добычей – это всегда пожалуйста.

Допив чай, я достал деньги, чтобы расплатиться, и только тут сержант соизволил открыть рот:

– Кофе здесь хорош, но я приехал не ради него, Джек. У меня к тебе разговор…

Я, молча, посмотрел на него.

– Почему ты не удивлен, парень? Сам Генри Маклин приехал к тебе через полгорода, потратившись на извозчика, а ты смотришь на меня…

– Доллара тебе хватит покрыть издержки, Маклин? – перебил я его. – А лучше, давай я тебе пятерку дам, чтобы ты от меня сразу отстал. Пойдет?

– Ты же знаешь, Джек, я меньше двадцатки зараз не беру, – некоторое время он пристально смотрел на меня, в ожидании, как я прореагирую на его слова, и только после затянувшейся паузы хитро усмехнулся. – Я всегда знал, что ты жмот, Дилэни. Знаешь, как трудно в наше время прожить на зарплату полицейского?

– Мне известно, что помимо своей зарплаты ты в месяц имеешь триста – четыреста долларов навара. А теперь переходи к делу!

– Ты что-то слишком много знаешь, Дилэни. У умников вроде тебя…

– Излагай дело, сержант, – резко перебил я Маклина.

– Ишь ты как! Излагай! Слова у тебя какие-то слишком правильные, Джек Дилэни. И фразы правильно строишь, словно университет закончил. Надеюсь, ты не на адвоката учился. Не люблю их. Для меня они, что коты помойные. Так же как и вы все, уголовный сброд! Всех вас давить!.. Гм! К делу, так к делу. Ты ведь знаешь, что от нашего двенадцатого округа собирается баллотироваться один тип по фамилии Ван Дайм. Кортленд Ван Дайм. В свое время он женился на Агнессе Баронталь, вдове крупного виноторговца. Оба подошли к браку, как деловые люди. Он дал ей имя, ввел в высший свет, она ему – деньги. За пять лет брака они обзавелись двумя детьми. Кажется, живите и радуйтесь, а Ван Дайму все неймется. Полез в политику. Дальше – больше. К политическому капиталу решил денежный прибавить и стал помощником олдермена. Работал в комиссии по недвижимости, при этом неплохо нагрел руки, торгуя городской землей и выдавая лицензии на строительство. – По его лицу скользнула презрительная усмешка, которую обычно Маклин приберегал для меня, а теперь он удостоил ею городского советника. Вообще-то, меня мало интересовали высокая политика и работа городских властей, хотя я знал, как и любой житель Нью-Йорка, что это была одна большая банда, жирующая на государственных деньгах.

«Олдермены? Интересно, чем они занимаются?»

– Чем занимаются олдермены?

– Гм. Чем занимается Палата Олдерменов? Выдает и отзывает лицензии на различные виды деятельности. Может разрешить или запретить строительство. С ними согласовывается прокладка транспортных линий. Короче, всем. Несмотря на то, что олдермены не получают ни цента жалованья, через их руки проходят очень большие деньги, немалая часть которых оседает в их карманах, вот почему членами палаты становятся люди, обладающие хорошими связями в верхах. Такие как Ван Дайм. Вернемся к нему.

– Минуточку. Это ведь он возглавил комиссию, расследовавшую воровство в порту?

– Он. Он! Ему это так понравилось, что он пошел еще дальше. Требует от Главного полицейского управления создания комиссии, которая будет расследовать коррупцию и противоправную деятельность в рядах полиции. Причем не такую, которая собирается от случая к случаю, а на постоянной основе, а нам это очень не нравится. Очевидно, он забыл основной жизненный принцип: «Хорошо живешь сам, так, не мешай жить другому».

«Кому это нам? – мне очень хотелось спросить его об этом, но не стал, потому что видел, что сержант и так сильно нервничает, причем не из-за моих подначек. – Впрочем, он может не знать. Его вполне могли в «слепую» использовать».

– Этого типа надо скомпрометировать, – продолжил Маклин. – Да так, чтобы его в ближайшие десять лет не в одну комиссию не взяли.

– Гм… Почему я?

– У тебя, в отличие от большинства уголовников, есть немного мозгов.

Никак не отреагировав на сомнительный комплимент, я спросил:

– Как ты представляешь это себе, Маклин?

– Джек, мне нужен результат, а какой ты способ выберешь, решать тебе. Срок – месяц. Но хочу сразу предупредить: хоть малейший слушок пройдет о нашем разговоре – сильно пожалеешь. Ты меня знаешь, Джек, я свои слова на ветер не бросаю!

– Насчет угроз понял, а что я получу в качестве награды?

– Наше хорошее отношение, – это было сказано с наглой усмешкой и такой уверенностью в своем всесилии, что меня внутри всего передернуло.

«Отделать бы тебя урод, да так, чтобы ты на карачках полз до своего участка!»

– Вот даже как. Хорошо, Маклин, посмотрю, что тут можно сделать, – сказав, я встал и пошел к выходу.

Удивление, написанное на лице полицейского, было настолько явным, что не трудно было догадаться, не так он рассчитывал закончить этот разговор.

Из ресторана я поехал к Сержанту, а Карла послал за Бухгалтером. Пронырливый ум старого еврея частенько подмечал то, что ускользало от моего внимания. Сэм не любил слушать советов от посторонних лиц, кроме нескольких человек, которых числил в ближайших помощниках, но для Каца делал исключение, правда, только в редких случаях. Дождавшись Бухгалтера, я изложил им обоим суть задания, которое возложил на меня Маклин. Озадачив обоих, я подумал, что политик типа Ван Дайма очень даже пригодился бы в нашем хозяйстве. Ведь то, что политические партии тесно связаны с уголовным миром Нью-Йорка, ни для кого не было секретом. Бандиты обеспечивали политиков избирателями, громили избирательные пункты конкурентов, выполняли специальные заказы по запугиванию и устранению неугодных лиц. В свою очередь главари через политиков имели возможность влиять на приговоры, натравливать полицию или городские власти на конкурентов, поэтому я был не прочь обзавестись своим карманным политиком и не столько для решения насущных вопросов, сколько для поднятия и развития своего бизнеса. Найдя для себя в хитросплетениях людей и больших денег определенный интерес, я временами даже стал думать, что крупный бизнес чем-то напоминает мне мою прежнюю работу. По крайней мере, адреналина в крови мне и здесь хватало. К тому же бизнес в этом веке не требовал высшего экономического образования, сложных банковских операций, консультантов и экспертов по экономике, маркетингу и рекламе, валютных и сырьевых бирж. Правда, все это существовало, но еще в таком зачаточном состоянии, что мне самому нетрудно было вести дела торговой компании, имея пару специалистов, определенный капитал и поддержку городских властей. Хотя ни необходимого капитала, ни хорошей поддержки у меня пока не было, зато была идея. Она сформировалась у меня в голове, когда я случайно зашел в один из низкопробных баров, которых было множество в районе порта. Там продавали такую сивуху, что становилось дурно только от одного ее запаха. Если народ пьет даже такое, подумал я, то почему не наладить производство дешевого виски, тем более что мы контролировали большой кусок города, где с избытком хватало баров и ресторанов.

– Джек, я не знаю, что за человек Ван Дайм. Слышал только, что язык у него хорошо подвешен и связи есть, но я наведу о нем справки, – только я открыл рот, чтобы предупредить его об осторожности, как Сержант предупреждающе закивал головой. – Да знаю я, знаю. Очень осторожно. Бухгалтер, а ты что скажешь?

– Что тут скажешь? Политика – дело тонкое. И политики – тоже. Ван Дайма я видел в порту. Одет по последней парижской моде! Чтоб я так жил! Так нет же, как еврей, так обязательно бедный! К тому же от него пахнет, как от двух дамских парикмахерских вместе! Неспроста это! Не сомневаюсь, что девочки к нему так и льнут.

Поняв, к чему он клонит, сказал:

– Хорошо. Проверим его любовные связи. Больше ни у кого предложений нет?

– Джек, посади на хвост Дайму пару своих проныр, а там видно будет, – подвел итог Сержант. – С этим все или еще что?

– Не все, – сердито буркнул я, недовольный торопливостью Сержанта. – Непонятно, почему начальник двенадцатого участка, капитан полиции Майкл Баррет так заинтересован в этом деле?

– Почему? Интересный вопрос, – Кац почесал свой крючковатый нос, затем поглубже задвинул пенсне на переносицу. – Могу только предположить, что здесь замешана политика. Вы смотрите на меня и думаете: почему старый еврей вспомнил о политике? Так я вам скажу! От нашего округа помимо Ван Дайма собирается баллотироваться Томас Моррисон! Ему тоже хочется запустить руки по локоть в государственную казну, набить карманы золотом от продажи лицензий, дотаций и привилегий! Как я их понимаю! Почему одним все, а другим ничего! Каждый день спрашиваю Господа, а почему не я?! За что, Господи, мне на старости лет приходится унижаться каждый день из-за нескольких долларов?! Почему я всего лишь старый, больной еврей, а не…

– Хватит! Десять раз на день одно и то же! – прервал я его затянувшийся монолог. – Ты мне лучше скажи: Моррисон – это «Универсальные магазины Моррисона»?

Кац, нахмурившись, молчал, всем своим видом демонстрируя, что обиделся. И очень сильно.

– Ну! – подтолкнул его Сержант.

Кац недовольно пожевал губами и только потом недовольно буркнул:

– Он.

– Значит, Моррисон при помощи капитана решил убрать конкурента. Правильно, зачем тратить деньги на предвыборную борьбу, если можно убрать его таким способом! Умно, ничего не скажешь! – искренне восхитился Сержант.

Я уже переставал удивляться наглым аферам и махинациям, являвшимся естественными для этого века, но то, что этими жуликами восхищаются и ставят их в пример, как умных и изворотливых людей, никак не мог понять.

– Если это тот Моррисон, то, возможно, у меня кое-что на него есть, – сказал я, после чего рассказал о Марте и ее пока непонятной связи с Моррисоном.

– Мормон, да еще убийца, – с довольным видом заявил Кац, потирая сухонькие ладошки. – Это же какой процесс может быть! Бедная женщина против богатого мормона-убийцы! Обыватели Нью-Йорка будут в восторге! Под это дело нам еще будут нужны журналисты и хороший обвинитель с длинным языком. Процесс Моррисон, конечно, выиграет, а вот выборы проиграет!

Сержант опрокинул в себя стаканчик виски, сморщился, после чего сказал:

– Это же какая куча денег будет выброшена на ветер. И ради чего, Бухгалтер?

– Ой! Не могу поверить! Вы это меня спрашиваете? То мне рот затыкают… – но наткнувшись на мой взгляд, поспешил сменить тему. – Хоть я и не царь Соломон, но скажу вам умную мысль! Когда Моррисон станет пустым местом, капитану Баррету не будет смысла давить на мистера Дилэни. Это одно. Второе. Мы можем поставить это себе в заслугу перед Ван Даймом, а если при этом поймаем его на каком-нибудь неблаговидном деле, то я так думаю, он нам будем весьма благодарен. Это я вам говорю, Лазарь Кац!

– Держи карман шире! – сразу вступил с ним в спор Сержант. – Эти господа, как я сумел убедиться, работают с кем-то, только когда им выгодно, а начнешь на них давить, на тебя сразу обрушатся полиция, газеты, различные комиссии. Вы уж мне поверьте! Хотя мы представляем определенную силу в городе…

– Подожди, Сэм. А если не просто шантажировать его, а предложить ему сотрудничество, которое будет сулить ему большие барыши. Думаю, не устоит, станет с нами работать!

– Хм. Сотрудничество. Что ты под ним имеешь в виду?

– Подумать надо.

– Подумать надо, – передразнил меня Сержант. – Что ты можешь придумать?! У них уже все схвачено! И железные дороги, и биржа, и недвижимость – все давно уже в кармане!

– Не все, Сэм! Не все! – хотя еще рано было говорить о моей идее, но так или иначе этого разговора с Сержантом мне было не избежать. – Как ты посмотришь на то, чтобы производить виски самим. Пара винокуренных заводиков – и мы поставляем виски и джин в бары и рестораны района, который контролируем.

– Хм. Насчет виски – хорошая идея. Народ пил, пьет и будет пить. Так почему бы нам не стать у этого крана? Джек, ты голова! Что ты скажешь насчет идеи, Кац?

– Хорошая мысль. Это большие деньги, мистер Лански, а мое отношение к ним вам известно: чем их больше – тем лучше.

Через две недели после нашего совещания у Сержанта состоялся процесс, где Марта Дуган публично обвинила мормона Моррисона в убийстве своей семьи и похищении своей младшей сестры. Газетчики набросились на это дело, словно стервятники на труп. В течение трех дней заголовки будоражили умы обывателей, но только шум начал затихать, как вдруг его фамилия снова прозвучала, но теперь уже на одном из заседаний городского совета. При выступлении одного из членов комиссии по выявлению нарушений правил торговли, а также злостных неплательщиков налогов, неожиданно для многих была произнесена фамилия Моррисона, причем вместе с внушительной цифрой, указывающей, сколько тот недоплатил в городскую казну. Не успел владелец универсальных магазинов опомниться от неожиданного удара, как на его склады нагрянула комиссия в поисках нарушений и тут же не замедлила грянуть новая сенсация. На складах нашли большие партии контрабандного товара. Если до этого дня его адвокаты действовали довольно успешно, то сейчас они оказались бессильны, в результате чего их клиент был взят под стражу прямо в зале суда, правда, не проведя за решеткой и двенадцати часов, он вышел под залог в сумму пять тысяч долларов. Для газетчиков этот процесс стал подобно манне, падающей с неба. Некоторые газеты, пользуясь моментом и стараясь привлечь к себе больше внимания, приписали Моррисону такие «подвиги», наградили рядом таких гнусных привычек, что даже видавший виды Нью-Йорк содрогнулся, узнав, что за монстр скрывался под личиной уважаемого человека. Газеты буквально растоптали его, смешав с грязью. Высший свет и общество закрыли перед ним свои двери. Приемы, визиты, балы – теперь все для него и его семьи осталось в прошлом.

В воскресенье я прогуливался по фойе «Универсальной школы» в ожидании Луизы. Неделя выдалась нервная и тяжелая, и сейчас я предвкушал незатейливое, живое общение с девочкой. Именно поэтому по воскресеньям со мной никогда не было Карла. Основная масса воспитанниц в окружении родителей уже успела исчезнуть за парадной дверью, когда я увидел ее, медленно спускающуюся по лестнице. Вид у нее был, мягко скажем, расстроенный.

– Что, опять эти несносные сестры Моррисон? – я подскочил к ней, встревоженный.

– Нет, их еще позавчера мама забрала. Совсем, – уныло ответила она, глядя в пол, выложенный мозаичной плиткой.

– Ты себя плохо вела и тебя наказали?

– Джек, ты громила?

От ее вопроса у меня перехватило дыхание. К тому же ее детский, наивный взгляд, ожидавший ответа, сейчас, в данный момент, был для меня страшнее любой людской или божьей кары. Мысли заметались, как вспугнутая стая птиц.

«Она знает?! Откуда?! Кто ей мог сказать?!»

– Луиза, кто тебе это сказал? – спросил я ее, пытаясь выгадать время для придумывания подходящего ответа.

– Нет, Джек, ты мне сначала скажи, это правда или ложь?!

– Правда то, что я не громила. Клянусь!

– Ой, Джек! Я так рада! Извини, что подумала о тебе плохо! Вернее, я так не думала, просто девочкам как-то рассказала, что ты начальник над грузчиками в порту, а эти противные сестры Моррисон, чтобы мне досадить, всем рассказали, что в порту одни бандиты и громилы! Еще там есть Ходячая Смерть. Она ловит людей и хоронит их живыми в могилы! – меня после этих слов словно ведром холодной воды обдало. – Что ты на меня так смотришь, Джек? Я знаю, что нехорошо слушать страшные рассказы! Мне самой потом так страшно бывает! Так страшно! Эти сестры сами плохие девочки! Их отец вон какой плохой оказался! Джек, я так рада, что ты не громила!

Переведя дух, я посмотрел на Луизу. Она уже улыбалась, потому что все беды одним махом рассеял ее любимый Джек. Я выдавил из себя улыбку, при этом не испытывая никакой радости, а только облегчение, затем взял ее за руку, и мы пошли к двери. На улице было прохладно, но не было ветра и сияло солнце, поэтому мы решили поехать в парк. Прогуливаясь по пожухлой траве, покрытой ковром опавшей листвы, я слушал вполуха милую детскую болтовню, а сам думал о том, что я делаю и зачем. То, чем мне приходилось заниматься сейчас, как и в прежней жизни, было основано на силе, страхе и крови, но в то же время отличалось, как боевой нож спецназовца от заточки уголовника. Но ведь что главное у человека на жизненном пути? Какая-то определенная цель. Это могут быть дети, собственный дом… А у меня, как и прежде, дорога вела в никуда. Выжить на определенном этапе, а дальше уже и не заглядываешь. Да и к чему может привести такой путь? Только к очередному подвалу, в котором закончилась та моя жизнь. Нет, мне не хотелось такого конца, но при этом все последующие попытки понять, чего именно я хочу, постоянно заходили в тупик.

«Можно уйти в бизнес или уехать в Россию. Как-никак историческая родина. А что там? Начинать все с начала? А Луиза? Как она? – тут я с удивлением понял, что всем этим мыслям в немалой степени я обязан маленькой девочке, чья теплая ладошка сейчас лежала в моей руке. Прежняя работа и та жизнь, которую я вел, приучила заботиться только о себе, что стало моим кредо, но, забросив меня в прошлое, судьба решила исправить эту оплошность, заставляя меня постоянно о ком-то заботиться.

– Джек, я продрогла. Пойдем в наш ресторанчик?

– Идем, малышка. Согреемся, покушаем. Ты какой сок будешь пить сегодня?

Обсуждая и перебирая вслух вкусные блюда, мы отправились в небольшой ресторан, расположенный по соседству с парком. За веселым и непринужденным разговором, отдавая все внимание девочке, я не сильно смотрел на то, что делается вокруг меня, но вдруг неожиданно маленькая ладошка в моей руке дрогнула. Даже такой мелочи хватило, чтобы зазвучать внутреннему сигналу тревоги. Глаза тут же обежали пространство вокруг нас, а правая рука, тем временем, расстегнула верхнюю пуговицу пальто, чтобы облегчить доступ к потайному карману, где лежал маленький револьвер.

Впереди нас шли три молодых клерка или приказчика, в плохо скроенных, но с претензией на шик, легких пальто, залихватски поигрывая тросточками. Сзади чинно вышагивающую пожилую семейную пару обгоняла стайка хохочущих молоденьких девушек. По мостовой неслись кэбы, тащились омнибусы и грузовые фуры. Явной опасности, какой она должна быть в моем представлении, нигде не наблюдалось, и только теперь я проследил за взглядом Луизы. Она смотрела, не отрывая взгляда, на женщину и мужчину, стоявших на парковой аллее, рядом со скамейкой. Это было совсем недалеко от того места, где мы только что гуляли. Мужчина стоял ко мне спиной, держа женщину за руку. Мой взгляд уже пробегал по этой паре, когда я осматривался в поисках опасности.

«Что ее могло в них так заинтересовать?» – только я успел так подумать, как неожиданно получил ответ на свой вопрос:

– Джек, это мисс Картрайт.

– Ничего девоч… – начал я, но сразу вспомнил, что рядом Луиза. – Э-э… Я хотел сказать, она красивая, эта твоя учительница.

В следующую секунду на наших глазах разговор, до этого спокойный, начал перерастать в ссору. Женщина стала вырывать руку, а мужчина, не отпуская ее, схватил второй рукой за талию и притянул к себе, пытаясь поцеловать.

– Джек, миленький, пожалуйста… – Луизу просто трясло при виде надругательства над ее любимой учительницей. Она, по ее виду, очевидно, так понимала происходящее. Мне, честно говоря, не хотелось лезть в это дело, так как я считал, что подобные сцены не требуют вмешательства со стороны. Бой-френд пытается сорвать поцелуй у своей возлюбленной, а та решила пококетничать, изображая из себя недотрогу.

«Может, им так нравится проявлять свои чувства. Если бы захотела, то позвала на помощь».

Но молящий взгляд Луизы заставил меня пойти против своего нежелания вмешиваться. Недовольный тем, что иду на поводу у девочки, я строго сказал ей:

– Стой. Молчи. Не сходи с места.

Я был в трех шагах от них, когда молодая женщина обратилась ко мне за помощью:

– Сэр, пожалуйста! Я прошу вас помочь мне!

Большие серые глаза в сочетании с правильными и тонкими чертами превращали ее лицо в настоящее произведение искусства. Мне тоже захотелось подержать ее за талию.

«Почему она раньше не позвала на помощь? Ведь кругом полно народа».

Не успели прозвучать ее слова, как мужчина резко обернулся, продолжая держать молодую женщину в своих объятиях, и, увидев его лицо, я несколько опешил. Передо мной стоял Моррисон. Я его знал, так как присутствовал на одном из заседаний суда, а он, похоже, меня не знал. По крайней мере, в лицо.

«Кстати, насчет лица. По-моему он слишком сильно возбужден. А вот она… нет. Очевидно, я ошибся. Любовью здесь не пахнет. Тогда, в таком случае, что здесь происходит?»

– Что вам здесь нужно?!

– Для начала отпусти девушку, мистер, а потом можем и поговорить.

Его прямо передернуло от моих слов. Похоже, с нервами дела у него обстояли не важно, видно в связи с последними событиями, иначе никак нельзя было объяснить скоропалительность его дальнейших действий.

– Мерзавец! Я тебя сейчас проучу!!

Оттолкнув девушку, он перехватил трость, как дубинку, обеими руками, потом резко взмахнул ею, собираясь ударить меня ею сбоку. При этом он совершил самую распространенную ошибку, занеся ее слишком далеко назад и слишком низко. Когда трость пошла вперед, я находился на расстоянии шага от нее и, проследив движение по дуге, просто поймал ее обеими руками. Пройдя небольшое расстояние, трость просто не успела набрать скорость, и вместо мощного удара получился безобидный шлепок по ладоням. После чего вся сила, которую Моррисон пытался вложить в удар, обратилась против него. Развернувшись вместе с ним, я вывел его из равновесия, затем ударил его ногой по щиколотке, после чего, вырвав трость из рук, с силой нанес удар сбоку по его голове. Шляпа и Моррисон полетели в разные стороны.

«Черт! Тебе крупно повезло, петух гамбургский. Если бы не Луиза, ты бы у меня всю оставшуюся жизнь на лекарства работал».

Я бросил взгляд на девушку, ожидая ее объяснений.

– Мистер… – Так как я не спешил представиться, она продолжила: – Я вам очень благодарна. Ваш отважный поступок…

Тут ее речь оборвалась, а удивленный взгляд устремился через мое плечо. Оглядываться мне не было необходимости, так как быстрый топот маленьких ног мне был хорошо знаком. Девочка остановилась между мной и своей учительницей.

– Луиза! Как ты сюда попала?! Ты одна?! А где твой опекун?! – воскликнула девушка.

– Я не одна… А вы… – девочка еще не пришла в себя от произошедших на ее глазах событий. – Джек, ты такой…

– Все хорошо, моя маленькая. Разрешите представиться. Джек Дилэни. Опекун Луизы.

В это время Моррисон завозился на земле, потом с трудом сел, держась левой рукой за голову.

– Ох! Что… за черт!

Судя по его бледному и разом осунувшемуся лицу, ему было очень плохо.

– А что будет с ним?! Ему, похоже, плохо. Мы разве не должны помочь ему? – почти одновременно раздались голоса Луизы и мисс Картрайт.

– Почему бы и нет? Желание дамы – закон. Разве не так говорят рыцари своим дамам? – При этих словах я выразительно посмотрел в глаза мисс Картрайт. Ее глаза ответили мне вызовом, несмотря на то, что щеки начали пунцоветь:

– Вы не похожи на человека, читающего на ночь рыцарские романы, мистер Дилэни.

– Тут вы не правы, мисс, изящная литература мне не чужда, но давайте отложим этот разговор на потом, пока я не разберусь с вашим негодяем.

– Он не мой! – сейчас в ее голосе было полно возмущения.

– Хорошо. Спорить не буду. Не ваш, – говоря это, я подхватил Моррисона под мышки и поставил на ноги. После чего легонько подтолкнул по направлению к скамейке. Тот неуверенно, пошатываясь, сделал два шага и с трудом на нее сел. – Но то, что он негодяй, вы же не собираетесь отрицать, мисс Картрайт?

Ее глаза потемнели от гнева:

– Вы не можете так говорить о незнакомом вам человеке!

– Стоп! Как я не понял! Моррисон – ваш близкий друг! А это просто была милая размолвка любящих сердец!

– Я… Вы… Как вы смеете?!

Ее переполняли смущение и гнев. Я смотрел на ее горящие глаза, на бурно вздымающуюся высокую грудь, на маленькие кулачки, с силой сжимающие ремешок ридикюля, и любовался ею, и в этот самый миг раздавшийся тоненький голосок прервал наш бурный диалог:

– Джек, это папа Агаты и Паулы?

– Точно так, малышка. Мы сделали хорошее дело, теперь можем идти. Вон, у тебя даже носик посинел от холода. Все, нам надо в тепло. Вы с нами мисс Картрайт?

– Неужели вы думаете, что я брошу человека в беспомощном состоянии? – Ее голос должен был негодовать по поводу моей бесчувственности, но почему-то именно этого чувства в нем не ощущалось. Только растерянность. Похоже, она никак не могла решить, как себя вести по отношению ко мне.

– Взгляд мутный. Лицо бледное. Диагноз: сотрясение мозга, – я изложил вывод с безапелляционным видом знающего свое дело доктора. – Хорошо, мы пришлем кэб. Кэбмен отвезет его домой, где любимая женушка уложит его в кроватку. А его милые дочки…

– Вы… вы… – она хотела сказать мне что-то резкое, но сдержалась, после чего продолжила более спокойным, но весьма холодным тоном: – Надеюсь, мистер Дилэни вашего благородства хватит на то, чтобы сдержать обещание и прислать кэб?

Только я открыл рот для достойного ответа на столь язвительное замечание, как звонкий детский голосок ответил за меня:

– Конечно, мисс Картрайт. Вы не думайте плохо о Джеке. Он очень хороший.

После чего мне только и осталось, что откланяться. Выйдя из парка и подойдя к краю мостовой, я подозвал кэб, после чего объяснил кучеру ситуацию и показал направление, а затем взял Луизу за руку, и мы начали идти в направлении ресторана, но очень медленно, так как девочка не отрывала глаз от парка. Вдруг она резко остановилась, и мне поневоле пришлось притормозить и повернуть голову в том же направлении.

– Вон, смотри, они уже выходят. Кэбмен положил его руку себе на плечо и поддерживает мистера Моррисона. Джек, ты не слишком сильно его ударил? – При этом она посмотрела на меня. Я виновато ей улыбнулся в ответ. Несколько секунд она с укоризной смотрела на меня, затем снова повернулась к медленно бредущей парочке. – А миссис Картрайт несет за ним шляпу и трость. Джек, почему ты не помог ему?

– Он плохой, – я сделал попытку подладиться к ее детским понятиям.

– Плохие люди, так учит Господь, тоже нуждаются в человеческой доброте. Только познав добро, они могут исправиться. К тому же если бы ты ему помог, миссис Картрайт пошла бы с нами. А почему вы как-то странно разговаривали?

– Странно? Хм. Может быть, – я усмехнулся наивности ребенка.

Все же слова Луизы как-то царапнули меня по душе. Странно разговаривали! Ну, конечно! Вдруг я понял, почему так с ней разговаривал. Она мне понравилась, и я, чтобы привлечь к себе внимание, заговорил с ней на языке двадцать первого века, более свободно и раскованно, чем принято, совершенно забыв о разнице между нами в сто сорок лет. Забыл, что она по-другому воспитана, что смотрит на мир другими глазами, совсем иначе, чем я.

Мы проследили за ними вплоть до того момента, пока кэбмен не без труда загрузил Моррисона в экипаж. Луиза, дождавшись брошенного в нашу сторону взгляда миссис Картрайт, помахала ей рукой. Та, махнув ей в ответ, резко повернулась и пошла в противоположную от нас сторону.

«В свое время умный человек мне сказал так: наши представления о людях исходят из нас самих. Из наших страхов, надежд, мечтаний и только на тридцать процентов из реальности. Интересно, насколько может быть это выражение справедливым к пониманию мужчины женщины… красивой и… изящной?»

Последнее соображение было вызвано точеной фигуркой удаляющейся девушки, которую не могло скрыть даже осеннее пальто.