Город в те годы полностью отвечал словам преподобного Тэлмеджа, известного проповедника, который назвал его «современной Гоморрой». Еще он так сказал о Нью-Йорке в своем выступлении в Бруклинской церкви: «Город, став прибежищем для убийц, проституток и аферистов, умирает на наших глазах, корчась в развалинах и вывалявшись в мусорных свалках, помоях и конском навозе».

Крысиные бега, игорные притоны, китайские опиумные курильни, кварталы красных фонарей, салуны и бары, где продавали суррогат виски по десять центов за порцию. Все это было неотъемлемой частью Нью-Йорка второй половины девятнадцатого века. Завсегдатаями подобных заведений в основном были карманники, бандиты, убийцы и аферисты, наводнившие город. Десятки банд держали в страхе целые районы. В ночное время суток в некоторых районах города человеческая жизнь стоила ровно столько, сколько находили у трупа в карманах, и, чтобы выжить на улицах Нью-Йорка, нужно было иметь жесткость, хладнокровие и полное безразличие к своей и чужой жизням, так как здесь жили, придерживаясь только одного правила: «Каждый сам за себя».

Мне сняли комнату в квартале от клуба Мясника, где предстояло выступать. Темная комнатушка с грязным, мутным окном. Койка, шкаф и умывальник – это все, что составляло меблировку этой дыры, впрочем, ничего другого в нее бы и не поместилось. Единственное, что меня хоть немного радовало, так это то, что за эту дыру мне не приходилось платить. Три раза в неделю я тренировался, а по субботам и воскресеньям выступал на арене. Сначала была заранее объявленная схватка с кем-нибудь из боксеров или борцов, уже заработавших себе имя выступлениями на арене, потом минут через двадцать приглашали всех желающих помериться силами с победителем. Приз победителю – пятьдесят долларов. К моему удивлению, среди зрителей находилось немало любителей помериться силами с профессионалами. К последним, в своем большинстве, относились матросы с кораблей. Дрались они зло и жестко, применяя весь набор запрещенных приемов, которые только мог придумать человек в ущерб своему ближнему.

За каждый такой вечер я получал пятнадцать долларов. В дни, свободные от тренировок и выступлений, работал в заведении, принадлежавшем Мяснику, охранником и вышибалой. Кабак представлял собой смесь бара и танцевальной площадки. Столиков как таковых здесь не было. Вдоль двух стен стояли длинные скамьи, а захотелось выпить – иди к стойке. Внутри заведение Мясника представляло собой, если можно так выразиться, дешевую пышность. Бумазейные занавеси, грубая лепнина и вперемешку развешанные по стенам картины и литографии на фривольные и морские темы. Назывался кабак «Путеводная звезда», а ниже названия на огромных железных крюках перед входом болталась вывеска «Большие вечерние танцы». Женщин в него пускали бесплатно, а вот мужчинам приходилось платить за право потанцевать и выпить – двадцать пять центов.

Днем в заведении было относительно тихо и спокойно, но ближе к ночи посетители, напиваясь, становились все более дерзкими и неуправляемыми. Танцы под музыку писклявой скрипки, бухающего контрабаса и дребезжащего пианино были такими же буйными, как и сами танцоры. К началу ночи веселье становилось таким диким, что кабак временами мне начинал напоминать сумасшедший дом. Тут и начиналась работа вышибалы. Хотя нас было трое, все здоровые мужики, крепкие на кулак и вооруженные тяжелыми дубинками, но работы хватало на всех, даже с излишком. Наши клиенты, львиную долю которых представляли мастеровые, матросы, иммигранты, воры, сутенеры и их шлюхи, не задумываясь, пускали в ход как кулаки, так кастеты и ножи. Женщины мало в чем уступали мужчинам в своих проявлениях злобы и неистовства. Ударить коленом в причинное место мужчине или ткнуть пальцем в глаз сопернице, а потом, схватив за волосы, бить ее лицом о стену – этого сколько хочешь! Хотя, что говорить про шлюх, когда в двух кварталах от нашего кабака было точно такое же заведение, где одной из двух вышибал была женщина. Звали ее Подтяжка Мэгги, из-за того что она носила юбку на подтяжках. Здоровенная, под метр девяносто, англичанка, а злая, как клубок разъяренных змей. После того как хорошенько изобьет нарушителя дубинкой, она хватала его за ухо зубами и таким образом волокла гуляку до дверей, под неистовый хохот и улюлюканье клиентов. Как мне говорили, иногда, когда жертва пыталась вырваться или оказать сопротивление, ухо оставалось в ее зубах.

К трем часам утра, когда заведение закрывалось, начиналась завершающая часть нашей работы, заключавшаяся в выкидывании на улицу последних гуляк, затем мы вытаскивали пьяных, предварительно очистив их карманы. Закончив, становились у стойки и делили добычу, после чего кто-нибудь из барменов доставал бутылку и пускал ее по кругу. Как только бутылка пустела, мы начинали расходиться по домам. Выходя на улицу, я всегда стоял несколько минут на свежем воздухе, наслаждаясь ночной тишиной и покоем после сцен дикого разгула и буйного веселья. Мне нравились эти минуты, приносившие в душу спокойствие и умиротворенность. Они стали для меня своеобразным ритуалом, даже в те дни, когда было холодно и сыро или шел проливной дождь. Идя домой, я привычно оглядывался по сторонам, держа наготове револьвер, лежащий в кармане сюртука. Шансы быть ограбленным и убитым были достаточно реальны, особенно в районах, где проживали бедняки. Где жил я. Этот суррогат жизни был не для меня, причем это был не гонор человека с высокими запросами, а простое понимание ситуации: подобная жизнь могла удовлетворить только громилу со здоровыми кулаками и куриными мозгами. Приглядываясь к местной жизни и людям, я искал любую возможность подняться наверх, но пока даже не смог стать равноправным членом банды, так как был для них «человеком со стороны», не имевшим ни серьезных связей, ни поддержки среди главарей банд. Просто кулачный боец, выступавший на потеху публике. Конечно, можно было скопить денег и уехать из Нью-Йорка, только что бы это мне дало? Везде все то же самое. Но решать надо было быстро, и толкала меня к этому специфика моей работы. Выступления на арене и работа вышибалы. Но если на арене противник у меня был перед глазами, то в кабаке, пьяный или одурманенный клиент мог запросто ударить ножом в спину или проломить голову кистенем, как моему предшественнику, чье место я занял.

В этом мире никому были не нужны мои исчерпывающие знания о марках и тактических данных оружия будущего, так же как мастерское вождение техники, от мотоцикла до вертолета. Единственное, что осталось при мне и не только не потеряло своей ценности, а еще больше набрало вес, это искусство убивать человека.

Попытки вытащить из своей памяти исторические факты, знание которых сделало бы меня ценным для науки и техники этого времени, натыкались на общие знания, имевшие довольно расплывчатый характер. Я знал, что был Генри Форд, изобретатель автомобиля, но это было все, что я знал об этом человеке. Мне также было известно, что на Аляске, которую два года тому назад купила Америка, нашли золото и алмазы, но где их искать, не имел ни малейшего понятия. То же самое касалось моих знаний о различных событиях и находках в России. Они были отрывочными и бессистемными, почерпнутыми не из академических изданий с четким перечислением дат, событий и имен, а по большей части из художественной литературы, поэтому даже то, что знал, представлялось мне весьма сомнительным знанием. Пока мне оставалось терпеливо ждать в ожидании счастливого случая. И он пришел, правда, в несколько странном виде, в образе одноногого попрошайки. Все началось со случайно подслушанного обрывка разговора одноногого нищего с уличным проповедником.

– …нельзя жить во грехе, предаваясь блуду и пьянству, сын мой.

На эту отповедь нищий, с отрезанной по колено левой ногой и в наброшенной на плечи голубой шинели северян, со смешком ответил:

– На фига мне такая жизнь, где нет баб и виски! Оставь ее себе, божий угодник!

Услышанный ответ мне понравился, и я решил, что, когда буду возвращаться после выступления на арене, обязательно дам безногому полдоллара. Уже отдаляясь, я успел услышать продолжение разговора.

– Гореть тебе в аду!..

– Думаешь испугать меня адом?! Не надейся! Я и так уже живу в аду, кочерыжка чертова!! – Эти его слова говорили о силе духа и неукротимом характере.

«Настоящий боец!»

Возвращаясь обратно, я остановился рядом с ним. Некоторое время мы мерили друг друга взглядами, пока тот не разозлился:

– Эй, ты! Я за показ деньги беру! Кидай монету и смотри, нет – проваливай!

Я кинул в кепи военного образца монету, все так же продолжая стоять. Он посмотрел на меня уже более внимательно:

– Ты от меня что-то хочешь?

Ничего конкретного от него мне не нужно было, может быть, только выговориться. Или просто поговорить с человеком, в котором чувствовалась внутренняя сила, несмотря на его незавидное положение.

– Воевал? – я кивнул на шинель.

– Прошел всю Гражданскую и только один раз был легко ранен, зато на мексиканской границе получил с лихвой, – он похлопал ладонью по обрубку ноги. – Теперь приходится сидеть здесь и клянчить милостыню.

– А что, пенсии по инвалидности не получаешь?

– Ты как-то странно говоришь, парень. Слова какие-то ученые. Впрочем, какая разница! Государство за потерю ноги заплатило мне сто девяносто восемь долларов и выкинуло на помойку. Вот такая мне благодарность за восемь лет службы!

– А что на мексиканской границе делал?

– Бандитов ловил. С индейцами воевал. Почти три года. Мне есть что вспомнить!

При этих словах его глаза загорелись, лицо преобразилось, помолодело, и я вдруг понял, что этому обросшему щетиной с опухшим лицом мужчине никак не больше тридцати пяти лет. Рассказ о войне на мексиканской границе был для меня не интересен, а вот рейнджеры как род войск меня очень сильно заинтересовали. Из рассказа Джеймса Богарта, так назвал себя ветеран, я понял, что рейнджеры – это люди, не теряющие головы в опасных ситуациях, умеющие обращаться с оружием, а главное, знающие, что такое дисциплина.

«Собрать из таких бы парней команду…» – не успел я так подумать, как Джеймс возьми и скажи:

– Знаешь, парень, ты мне понравился. Хочешь, я тебя познакомлю с моими парнями. Мы воевали вместе в одной роте на мексиканской границе. Нас тут двенадцать человек. Своего рода братство по оружию. Ты, я вижу, чужой в этом городе, как и мы. Может быть, если найдем общий язык, мы сможем держаться вместе.

– Согласен.

Через несколько дней встреча состоялась. Пришло шестеро мужчин. Крепкие, сильные, неудовлетворенные своим нынешним положением, эти парни были готовы, а главное, способны на многое, лишь бы нашелся человек, сумевший повести их за собой. Наш разговор стал своего рода разведкой боем. Беседуя, мы одновременно прощупывали друг друга, пытаясь понять, кто чего стоит. Судя по тому, что мы договорились о новой встрече, я не разочаровал их, впрочем, как и они меня.

Банды, делившие город, представляли собой дикую, своенравную и жестокую вольницу, а границы их владений были расплывчатыми и неопределенными. Стоило только в пределах подобной границы появиться новому заведению, вроде лавки или бара, как тут же появлялись сборщики дани от соперничающих банд, после чего следовали выяснения отношений, начиная от мелких стычек, а иной раз доходя до настоящих войн, длящихся неделями, с баррикадами на улицах и перестрелками. На время подобных военных действий организовывались так называемые штабы, где заседали главари со своими подручными. Обычно штабы располагались в задних комнатах лавок или магазинов, владельцами которых часто являлись сами главари. Обычные проблемы главари банд, так делал и Мясник, разрешались в облюбованном кабаке, в кругу ближайших подручных. Было удивительно смотреть на простоту и безалаберность подобных сборищ, но потом я понял, что банда – просто сборище головорезов, управляемое сильной личностью. Точь-в-точь, как волчья стая под управлением вожака. Во время таких собраний Мясник не забывал поддерживать боевой дух бандитов, бросая в толпу воинственные лозунги, типа: «Пора бы дать по паре хороших пинков Ирландцу и Дикому Джиму Мортону!» – на что толпа бандитов в ответ ревела в пьяном азарте: «Мы их в бараний рог скрутим! Только скажи!»

Но это были только слова. Уже почти полтора года между бандой Мясника и его ближайшими соседями Ирландцем и Диким Джимом Мортоном не было серьезных конфликтов. Из подслушанных разговоров мне стало известно, что некоторые приближенные Мясника винят его в трусости, дескать, разжирел, сидя на одном месте, и теперь боится потерять то, что имеет, но мне казалось, что он не так прост, как кажется, и наверняка просто выжидает подходящего момента для удара. Обдумав все это, я решил создать ему этот момент, который затем должен был стать моей ступенькой наверх. Мой план был простым – убийство главаря одной из группировок, чтобы затем, когда начнутся схватки внутри банды за место главаря, можно будет оттягать кусок их территории, а чтобы их освоить и удержать, понадобятся новые люди. Мне подумалось, что в этом случае Мясник меня не должен забыть. Главари банд в то время еще не научились прятаться от всего мира в личных апартаментах, отделенные от всего мира пуленепробиваемыми стеклами и армиями телохранителей, поэтому вычислить их не представлялось сложной задачей. Единственный вопрос, который я сразу не мог решить: ставить Мясника в известность или нет о своем плане, но потом решил: не стоит. Как говорится, победителей не судят. Не откладывая, я начал собирать информацию об Ирландце Патрике Салливане. Главарь не сильно отличался от своих подчиненных. Не боялся крови, не чурался предательства и громко смеялся, забивая до смерти поверженного врага ногами. У Ирландца, как мне удалось узнать, был телохранитель – большой двухметровый жирный верзила по имени Кабан Донни. Насколько я мог судить по его манерам, из Кабана был такой же телохранитель, как из обычной свиньи.

«И визжать они будут одинаково, когда их будут резать», – подвел я итог профессионализму телохранителя главаря.

Как ни легко было наблюдать за передвижениями Ирландца, все это потребовало намного больше времени, если бы у меня к этому моменту не появился помощник. Джек Крыса. Он появился в моей жизни совершенно случайно, по непонятной прихоти судьбы. Большинство из посетителей кабака, где я работал вышибалой, пили, снимали шлюх, а затем исчезали в ночи, чтобы больше никогда не появиться, и лишь небольшая часть из них являлись своего рода завсегдатаями. Появлялись, если не каждый день, то пару раз в неделю обязательно. Одним из таких посетителей был Джек Крыса, невысокий тщедушный человечек с худым и бледным лицом, развлекавший посетителей тем, что за десять центов откусывал голову живой мыши, а за двадцать пять – крысе. Его представления, как и он сам, вызывали у меня только отвращение и брезгливость. Мне и в голову не приходило, что нас что-либо может связать вместе, не случись в один из вечеров происшествие, которое переплело наши судьбы самым странным образом. Трое загулявших мастеровых стали требовать от Джека, чтобы тот съел мышь, которой только что откусил голову, предлагая ему за это доллар. Когда тот наотрез отказался, двое из них схватили его за руки, а третий стал пихать трупик мыши ему в рот. Пьяным посетителям кабака представление понравилось, а мне – нет. Несколькими ударами деревянной дубинки я вбил свое неудовольствие в головы разошедшихся мастеровых. Толпа, лишенная спектакля, недовольно зашумела. Я думал, что Крыса, улучив момент, сбежит, но вместо этого тот стал пинать сапогами одного из сбитых с ног мастеровых.

Народ снова оживился, принявшись подбадривать его криками, но Крысе не пришлось долго торжествовать. Он был схвачен за шиворот одним из моих коллег и выброшен на улицу. Вслед за ним в темноту вылетела и троица пьяных мастеровых. Крысы потом долго не было, я уже подумал, что после этого случая его ноги здесь не будет, но через неделю он появился снова. Правда, теперь у него из-за голенища сапога торчала рукоять ножа, а в глазах появился странный блеск. Как оказалось, появившиеся в нем перемены этим не ограничились. Этой же ночью, возвращаясь с работы, я услышал чьи-то негромкие шаги за своей спиной и резко обернулся. За мной шел Крыса. После короткого и странного разговора с ним я понял, что он считает себя должником по отношению ко мне. После пары попыток объяснить ему, что он мне ничего не должен, я решил оставить все как есть. Единственное, что я для себя уяснил после пары разговоров с ним, так это то, что с головой у Джека далеко не все в порядке. Впрочем, решил я, это не мое дело: пусть живет, как считает нужным, но когда мне понадобилась помощь, первым делом он пришел мне на ум. Ведь доверить такое дело можно было не каждому. За исключением Крысы.

Этот маленький невзрачный человечек, к моему удивлению, оказался отличным агентом по наружной слежке. Правда, ему не хватало воображения, но зато он обладал цепкой памятью и был отличным исполнителем, выполняя мои инструкции четко и неукоснительно, вплоть до мельчайших деталей. Именно благодаря Крысе, я знал распорядок дня Ирландца и выбрал место нападения. Местом покушения должен был стать отдельный кабинет ресторана под названием «Последний приют», который главарь ирландской группировки регулярно посещал раз в неделю. Если судить по итогам наблюдений за две недели, Ирландец в течение двух-трех часов будет ужинать, в компании с кем-нибудь из ближайших подручных, а затем, ближе к полуночи закажет девочек. За ужином главарь обычно здорово надирался со своим собутыльником, что давало мне шанс убрать их быстро и без помех. Наконец, этот день настал. Проследив Ирландца, я с радостью узнал, что его собутыльником на этот раз будет Зуб Майкл, первый претендент на «трон» после смерти Ирландца. Отсюда можно было сделать приятный вывод: разборок в ирландской банде будет на порядок выше, а значит, войны банд может и не быть. Просто из-за внутренних разборок ирландцы могут и не собрать все силы воедино, чтобы дать отпор захватчикам.

Жирная свинья по имени Кабан Донни даже не смогла взвизгнуть, когда широкое лезвие ножа перерезало ему горло. Укладывать эту тушу на пол помог мне Джек Крыса, который увязался со мной. После двух попыток его отослать я решил, что дальше с ним спорить – только время терять, но при этом предупредил, что в кабинет к Ирландцу я пойду один.

– Остаешься здесь – сам разберусь, – тихо приказал я ему и, только дождавшись его кивка головой, откинул плотную штору и вошел в кабинет. Не знаю, за кого они меня приняли, но ни один, ни другой не выказали ни малейшей тревоги до того момента, пока нож не ушел почти по самую рукоятку в горло Зуба, только тогда стул Ирландца отлетел в сторону, а сам он кинулся на меня, схватив со стола нож. Но он понятия не имел, что такое ножевой бой, и поэтому результат схватки был предрешен заранее. Не успел я шагнуть к выходу, как в проеме двери появилась фигура Крысы. Тот молча оглядел кабинет, после шагнул к трупу Ирландца.

– Куда ты лезешь, урод! – зашипел я на него. – Нам уходить надо!

– Уходи, Джон.

Был субботний вечер, и ресторан был полон, поэтому в любой момент могли появиться люди, и тогда… Мне нужно было прямо сейчас принимать решение. Убить Крысу или…

Несколько секунд колебался, а потом решил: будь, что будет.

– Жду тебя у черного хода.

Он появился с объемистой сумкой в руках. Где он ее взял, я не стал спрашивать, только бросил злой и недовольный взгляд на Крысу, после чего развернулся и шагнул в темноту узкой и грязной улочки.

Когда наемный экипаж скрылся за углом, мы обошли дом, где на втором этаже жил Мясник, и зашли с черного хода. Дверь никогда не запиралась, но за ней незваного гостя ждал сюрприз в виде парочки головорезов, но мы были как бы свои, поэтому нас пустили без лишних вопросов. Не успели мы подняться до середины лестницы, как Джек Крыса схватил меня за руку и остановил. Я вопросительно посмотрел на него, и он, без всякого предисловия, вдруг сказал, что лежит у него в кофре. Будничным, спокойным тоном. Я замер, глядя ему в глаза. Они были пусты и холодны. Его сумасшествие явно прогрессировало. Если до этого я был просто напряжен, то сейчас мои нервы натянулись до предела. Теперь я просто не мог себе позволить идти ему за мной.

– Иди вперед, Крыса. Я за тобой.

Кабинет Мясника отражал суть своего хозяина. Набор тяжеловесной, украшенной грубою резьбою мебели: письменный стол, массивное бюро, буфет и два стула. Не успел я перешагнуть порог, как меня встретили два взгляда. Мясника – настороженно-любопытный и Быка Сэма, стоявшего у кресла хозяина, – цепко-внимательный.

– Чего надо? – грубо поинтересовался хозяин кабинета.

Откинувшись на спинку стула и положив руки на край стола, он неожиданно напомнил мне гориллу, своей широкой грудью и длинными мускулистыми руками, поросшими черным жестким волосом. Отвечать на его вопрос я не стал, а вместо этого сказал:

– Крыса, достань.

Тот, шагнув вперед, поставил свой кофр на стол, затем его открыл и достал из него человеческую голову. Он сделал это так же равнодушно, как доставал изо рта откусанные мышиные или крысиные головы, без малейшего намека на отвращение или брезгливость. Что Бык, что Мясник, не веря своим глазам, ошарашенно уставились на голову Ирландца, которую держал за волосы Джек. Это длилось несколько секунд, пока не прошел шок при виде страшного подарка. Первым нарушил тишину Бык Сэм:

– Кто еще в кофре, кроме Ирландца?

Я бросил взгляд на Крысу. Тот понял мой взгляд правильно и, аккуратно опустив голову в кофр, ответил:

– Зуб Майкл. Голова Кабана Донни не влезла.

Я в очередной раз поразился холодному равнодушию в его голосе. Сэм тоже особого волнения по поводу отрезанных голов не показывал, зато у Мясника был такой вид, словно его сейчас удар хватит. Он еще какое-то время переводил взгляд с кофра на нас, а затем резко вскочил, да так, что тяжелый стул отлетел к стене.

– Вы… зачем это сделали, потроха вонючие?! – взревел он. Его лицо побагровело, налившись кровью.

– Мясник, ты же сам говорил неоднократно, что будь у тебя возможность, забрал бы у Ирландца или Дикого Джима кусок территории. Теперь у тебя…

– Ты кусок дерьма! – Мясник изменился в лице. – Висельник чертов! Ты что, урод, не понимаешь, это война! Мы не готовы!

И только тут я понял, что это в нем говорит страх. Он был страшно напуган.

«Похоже, я просчитался в отношении Мясника».

Но отступать было уже поздно, и я сделал еще одну попытку вразумить главаря:

– Слушай, Мясник, пока ирландцы сообразят, что к чему, пока будут выяснять между собой отношения, пройдет пару дней, не меньше. За это время можно спокойно собрать людей…

– Кто ты такой, чтобы давать мне советы?! Ты, крыса вонючая!! Да тебя убить мало за то, что ты сделал!! Я сам тебе голову отрежу, тварь!!

«Опять не на ту дорогу свернул. Надо убирать этих двоих и мотать из города».

Мои пальцы уже сомкнулись на рукояти револьвера, как краем глаза я ухватил молниеносное движение руки Быка. Мы выхватили оружие одновременно, но что произошло дальше, заставило меня широко раскрыть глаза и замереть с револьвером в руках. Нож в руке Быка тускло сверкнул при свете свечей и почти весь погрузился в грудь Мясника. Дернувшись, тело главаря, заваливаясь на бок, замерло на секунду, затем, скользнув вниз, тяжело плюхнулось на пол. Бык осторожно, не делая лишних движений, развернулся ко мне своим массивным телом.

– Как это понимать? – я махнул стволом револьвера в сторону трупа.

– Не тот стал наш Мясник. Раньше боец был, а теперь… – Бык скривил губы в брезгливой усмешке. – Душою сгнил.

Я уже был удивлен подобным поворотом, но сказанные слова, так не подходящие к образу тупого громилы, меня добили окончательно. Я с трудом верил тому, что видел своими глазами.

– Не понимаю. Объясни.

Бандит почесал в затылке.

– Мясник только делал вид, что он рвется в бой, но это не так. Разжирел он. Барахлом оброс. Две мясные лавки. Свой кабак. Ему и так было хорошо, а для дел у него Сержант есть. Разобраться с ирлашками или итальяшками. Сержант. Выбить долги. Опять Сержант. Тот за него все делает, а Мясник не доволен. Дескать, я главный. Почему Сержанту парни уважение больше показывают, а не ему? Так дело до подозрений дошло. Решил, что Сержант под него копает. Тот тоже не дурак, понимает, что к чему. Сорваться, что тот, что другой, могли в любой момент. А что получится? Резня будет! Тут нам и амба! Или Ирландец, или Джим Мортон навалятся и добьют тех, кто останется, – он снова почесал в затылке. – Теперь тебе понятно?

– Так ты за Сержанта?

– Вроде того, – немного подумал, добавил: – За ним парни пойдут. Из него хороший главарь выйдет.

– Хорошо, придет Сержант, – начал рассуждать я, – посмотрит на труп и скажет: спасибо, ребята, а завтра соберет парней, покажет на нас пальцем и скажет: вот эти гады убили нашего славного Мясника. Кончайте их!

– Может. Сержант, он такой, через любого переступит. Надо будет, по нашим трупам пройдет, но у тебя есть то, что может его заинтересовать. Эти головы. Он уже давно подбивал Мясника к войне с Ирландцем, а тут такой подарок. Думаю, он своего не упустит!

Я задумался. Мир, в который я попал, до этого казавшийся простым и понятным, в одно мгновение стал непостижимым и запутанным, и все потому, что люди оказались совсем не такими простыми, какими они мне представлялись. Взять хотя бы Быка. Думал – тупой громила, а тот вдруг берет и начинает мыслить и логически рассуждать! А Крыса? Думал – человек с сумасшедшинкой в голове, а он оказывается маньяком – любителем отрезанных голов. Интересно, что преподнесет мне Сержант?

– Хорошо. Ты знаешь, где сейчас можно найти Сержанта?

– Знаю. Сейчас человека пошлю.

У Сержанта, так же как и у Мясника, вытянулось лицо при виде содержимого кофра, но его изумление, по крайней мере, не перешло в дикий страх пополам с яростью, как у бывшего главаря. Некоторое время он вглядывался в голову Ирландца, а потом посыпались вопросы. По мере того как он уяснил для себя, что произошло, Сержант сел на стул и стал напряженно думать, но, в какой-то момент вынырнув из мыслей, обежал нас взглядом и зло рявкнул:

– Чего уставились?! Мне, что ли, одному за всех думать?! Давайте, шевелите мозгами, как нам вылезти из этого дерьма!

Какое-то время мы все вместе перебирали всевозможные варианты, пока Крыса, сидевший на корточках у двери, неожиданно не спросил:

– Можно я Мяснику голову отрежу?

Только я повернул голову в его сторону, как Сержант неожиданно ударил кулаком по столу, привлекая наше внимание:

– Он дело говорит! Когда все увидят, что у Мясника, как и у Ирландца, отрезана голова, то что сразу подумают?! Это сделал кто-то со стороны! А кто он? Тут даже самый тупой громила ткнет пальцем в сторону Дикого Джима Мортона! Завтра начнется такая заваруха, что, если и возникнут у кого подозрения, то высказывать он их вряд ли станет. Решено! Крыса, режь! Сэм! Головы утопить! Сейчас же!

Не успела за Быком закрыться дверь, как тут же последовал вопрос, уже адресованный мне:

– Как ты думаешь, Джонни, что будет делать Дикий Джим, узнав про все это?

– Объявит военное положение. Затем поставит всех под ружье и будет ждать объявления войны.

– Точно! Вот пусть Джим Мортон сидит и ждет, а мы ждать не будем! Теперь ирландцы… У них из претендентов осталось только двое: Билли Сломанный Нос и Лом Мак-Грегори. К сожалению, я только слышал о них, а вот так по делам – не сталкивался. На кого ставить? Ничего не хочешь сказать? – он, как бы в задумчивости, кинул взгляд на меня.

В ответ я постучал по крышке серебряных часов Сержанта, которые тот достал, как только мы сели за решение проблемы. Он понятливо кивнул, щелкнул крышкой, а затем встал:

– До рассвета – полтора часа. Бык, как мы и решили, спустя несколько часов найдет обезглавленное тело Мясника и оповестит всех о его смерти. Соберем общий сход, а уж там посмотрим, как пойдут наши дела.

Выйдя вместе, мы расстались у входа, разойдясь в разные стороны. За мной тут же затопал Джек Крыса.

«Что с этим уродом делать? Вот же навязался на мою голову… – но уже в следующую секунду мысли резко сменили направление. – Да-а… Насчет простоты местных аборигенов я несколько погорячился. Это нравы у них простые, а вот они сами…»