Глава 4

Начштаба 24-й армии генерал-майор Кондратов, нахмурился:

– Вы точно уверены, товарищ командарм, что они станут наступать именно по этим направлениям? Данные разведки…

– Вот именно, что данные разведки, Александр Кондратьевич! – не дослушав, твердо перебил подчиненного Кобрин. – Вчерашние, а?

– Почти… – несколько стушевался тот. – Сведения получены поздней ночью восьмого числа… почти девятого, собственно.

– А сегодня у нас уже утро десятого. Товарищ подполковник? – обернулся Сергей к начальнику разведотдела, немедленно вытянувшемуся под его взглядом по стойке смирно.

– Слушаю, товарищ командарм!

– Не в упрек, но плоховато работаете, Павел Алексеич! Война у нас сейчас маневренная, так что сведения суточной давности меня категорически не устраивают! Категорически! Тем более генерал-полковник Гудериан тем и знаменит, что любит проводить неожиданные удары в глубину обороны противника. И за эти самые сутки он вполне мог несколько подкорректировать свои первоначальные планы. Займитесь, пожалуйста. Не позже сегодняшнего вечера мне нужны свежие разведданные и авиационной, и обычной разведки. И чтобы первое подтверждало второе и наоборот. Докладывать немедленно по мере поступления информации, неважно, какой она окажется.

– Есть. – Четко бросив ладонь к козырьку фуражки, подполковник Гладченков покинул помещение штаба. Никакого особенного удивления или, тем паче, раздражения на его лице Сергей не углядел, что ему весьма понравилось. Да и чему удивляться? Разведка же…

– Свободны. Продолжаем, товарищи командиры. – Кобрин вновь взглянул на расстеленную на столе карту. – Итак, до получения новой информации от нашей разведки будем считать, что не знаем точных планов противника. Но я при этом, тем не менее, настаиваю, что удар – точнее, сходящиеся удары – вероятнее всего будут нанесены здесь и здесь. – Он отчеркнул карандашом указанные квадраты.

– Возражений нет? Добро. Структуру и состав Второй танковой армии все помнят? Отлично. Так вот, товарищи, анализ боевых действий Гудериана в ходе летней кампании практически однозначно указывает, что и сейчас он не откажется от привычной, не раз оправдавшей себя тактики. Упрощенно говоря, применит свой излюбленный и, не станем отрицать, весьма успешный прием – сходящийся удар маневренными танковыми подразделениями. С севера его поддержит Гот, скорее всего действующий аналогично. Цель наступления понятна: замкнуть кольцо западнее Вязьмы, в котором окажутся ни много ни мало целых четыре наших армии.

– Товарищ командарм! – воспользовавшись крохотной паузой, осторожно сообщил начштаба. – Но вчера вечером мы обсуждали несколько иной вариант наших действий.

– Так ведь то вчера было, – почти весело ухмыльнулся Кобрин. Подумав при этом: «Ну да, вот именно, что обсуждали. Вот только не с ним, а с Ракутиным». – А сегодняшним утром меня по башке бревном приголубило, вот и прозрел. – Сергей сделал вид, что не заметил быстрого взгляда, брошенного на него дивизионным комиссаром Иванченко, третьим участником их совещания. Смотрит – и пусть смотрит, подумаешь, ЧВС! Счет даже не на сутки, а, скорее всего, на часы пошел, так что никаких проблем не будет, с армии Сергея никто не снимет. Ну, а после все это и вовсе неважным станет. Поскольку Вяземского котла в этой реальности не будет! Ни частично, ни полностью. А победителей, так уж исстари повелось, на Руси не судят, так что и Константину Ивановичу тоже ничего не угрожает…

– Шучу, конечно. А если серьезно, то действовать нужно немедленно, приказ в дивизии должен уйти не далее чем через час, а лучше даже раньше. Итак, товарищи командиры, смотрите, что я предлагаю. Согласно вчерашним разведданным, основной удар Гудериан проводит в направлении Рославль – Спас-Деменск, вспомогательный, силами 4-й армии, – к Ельне. Танковая группа Гота атакует от Духовщины через Днепр на Сычевку и от Ярцево к Днепру. Понятно, что реку им с ходу не преодолеть, да и не наша это зона ответственности. На упомянутых направлениях мы его ждем и к обороне более-менее готовы. Вот только я твердо убежден – и разведчики товарища подполковника это наверняка подтвердят, – что Гудериан не ограничится только этими ударами. Он любит импровизировать и потому наверняка атакует еще и по указанным мной направлениям, что значительно упрощает его задачу, одновременно усложняя нашу. Будучи при этом уверенным, что здесь его танков или не ждут, или не готовы оказать должного отпора. Вот я и предлагаю слегка поколебать эту уверенность. А в идеале – очень даже не слегка.

И при этом подумал про себя: «Ну, еще бы мне не быть убежденным, карту-то в будущем я хорошо запомнил»…

Негромко тарахтя мотором, «У-2ЛНБ» заложил вираж, корректируя курс в направлении аэродрома подскока. Сегодняшний беспокоящий налет на остановившихся на ночлег тыловиков для звена младшего лейтенанта Степана Егоршина выдался не особенно удачным. Обозначенную одной из работающих в немецком тылу разведгрупп стоянку обнаружили практически сразу, однако результат бомбометания вышел так себе. Подобравшись к противнику с установленными на малый газ движками, тройка «У-2» зашла на атаку, ориентируясь на проблески разожженных фашистами костров. До сброса полусотенных бомб, которых каждый из самолетов нес по четыре штуки, оставались считаные мгновения, когда стало ясно, что гитлеровцы оказались хитрее, чем ожидалось, на сей раз загнав грузовики и гужевые подводы под деревья.

Отменить атаку комзвена не мог – радиостанций на борту не имелось, так что оставалось надеяться, что товарищи сами разберутся с возникшей ситуацией. Кроме того, идущий на предельно низкой высоте маневренный самолетик вполне мог уложить ФАБ-50 буквально впритык к крайним деревьям опушки, чего немцам тоже хватит с лихвой, загонять автомобили далеко в лес они не могли чисто физически, поскольку утром просто не выбрались бы обратно на шоссе по напитавшейся влагой первых осенних дождей земле. Прямого попадания, понятно, не получится, но осколками и ударной волной точно накроет, и не слабо. Примерно так и вышло. Отбомбившись и не потеряв при этом ни одной машины, хоть фрицы и палили вверх изо всех имеющихся стволов, звено развернулось на восток.

Сам младлей Егоршин сбросил лишь три из четырех подвешенных под плоскостями бомб – последнюю просто пожалел, поскольку видел, что она в лучшем случае рванет где-то далеко от цели, ударившись о верхушки деревьев, над которыми, едва не задевая верхних веток, пронесся его самолет. Взяв обратный курс, ночной бомбардировщик начал потихоньку набирать высоту…

– Гляди, командир, похоже, едет кто-то! – проорал штурман старшина Федор Лапкин в переговорное устройство, энергично хлопнув младшего лейтенанта по плечу. Собственно говоря, какое там устройство? Просто резиновый шланг с раструбом, позволяющий более-менее четко слышать друг друга.

– Чего? – прокричал в ответ Степан. Несмотря на то что гитлеровцы из-за негромкого звука работающего мотора называли «У-2» «кофемолкой» или «швейной машинкой», разговаривать сидящим в открытой кабине летчикам было весьма проблематично. Одно дело, когда слышишь рокот пятицилиндрового «М-11» с земли, и совсем другое, когда сидишь в открытой кабине буквально в полутора метрах от стосильного движка!

– Вон там, говорю, внизу! Правее гляди, видишь? – сообщил Лапкин командиру. – На дороге, мы над ней только что пролетали. Я отсвет фар заметил, в луже, видать, отразился. Немцы едут! Неужто отпустим? У нас как раз и бомба имеется.

– Понял, – кивнул Егоршин, плавно подавая ручку управления вправо и подрабатывая педалью. Биплан послушно завалился набок, разворачиваясь.

И на самом деле, отчего бы и нет? То, что он полчаса назад бомбу пожалел, вполне понятно – фугаска штука дорогая, народных денег стоит. Все одно б зазря пропала. Зато сейчас совсем другой коленкор – на прямой как стрела лесной дороге промахнуться практически невозможно. Жаль, что цель почти наверняка пустяковая, небось, едет по своим делам какой-нибудь унтер, но и упускать такой шанс глупо. Может, он этот, как его? Делегат связи, во! Приказ какой важный своему фашистскому начальству везет. Правда, едет в тыл, но какая, собственно, разница?

Перегнувшись над вырезом борта, Степан посмотрел вниз. Гм, может, даже и не унтер, а вовсе какой лейтенант – с чего б унтеру в сопровождении целого броневика ехать? А то, что следом за легковушкой движется именно бронетранспортер, пилот нисколько не сомневался: не узнать в лунном свете угловатый корпус было нереально. Вот и ладненько, вот и хорошо, теперь точно бомбу не жалко тратить…

Описав полукруг, крохотный самолетик понесся вдоль дороги, заходя противнику в лоб. Пора! Рывок ручки бомбосбрасывателя и легкий толчок освободившегося от пятидесятикилограммового веса биплана. Мотор зазвенел в новой тональности, на форсаже вытягивая «У-2» на высоту.

– Ну ты даешь, командир! – восторженно прокричал Лапкин в переговорный шланг. – Прямо в крышу подарочек гаду уложил, я точно видал! Чисто снайпер! И броневику тоже нехило досталось, аж поперек дороги раскорячился!

Снова развернувшись и пройдя над дорогой, младлей убедился, что товарищ не ошибся: на месте автомашины осталась лишь обрамленная горящими обломками воронка. Бронетранспортеру тоже не повезло: то ли водитель в момент взрыва запаниковал и потерял управление, то ли его развернуло ударной волной близкого взрыва, но сейчас полугусеничная граненая коробка застыла почти поперек шоссе, а из-под развороченного капота лениво выплескивались языки пламени, видимо, осколок разбил двигатель.

Качнув крыльями, ночной бомбардировщик полетел на восток – горючего оставалось впритык, только на обратную дорогу и посадку…

Наград за этот вылет младший лейтенант Егоршин с сержантом Лапкиным не получили, поскольку подтверждения уничтожения цели не имелось, хоть в рапорте они и указали, как все произошло. Впрочем, летчиков это не особенно волновало – главным сейчас было отстоять Москву. Тем более немногим позже, в самом начале декабря, все пилоты легкой бомбардировочной эскадрильи получили кто медали, кто ордена, кто очередные звания. Все, оставшиеся в живых. Остальные – почти половина личного состава – посмертно…

Егоршин по совокупности заслуг получил «звездочку», его штурман – «За отвагу».

О том, кто именно ехал в разбомбленном «Мерседесе», они так никогда и не узнали…

Командующий 3-й танковой дивизией генерал-лейтенант Вальтер Модель раздраженно швырнул на стол смятую радиограмму и сдавленно выругался. Пошел третий день наступления, а дивизия так и не сумела добиться решительного успеха, в лучшем случае продвинувшись едва на десяток-полтора километров! И поступившая только что информация, увы, тоже ничем порадовать не могла. Снова остановка, теперь уже как минимум до утра – и новые потери! Не то чтобы особо катастрофические, но достаточно серьезные. Впрочем, у четвертой Panzerdivision дела шли ничуть не лучше, по поводу чего возглавлявший 24-й моторизованный корпус Herr General der Panzertruppen фон Швеппенбург со вчерашнего вечера не на шутку рвал и метал.

Положение 3-й танковой армии генерал-полковника Германа Гота, наступавшего по северному фасу со стороны Духовщины, оказалось несколько более выгодным, однако ж по здравом рассуждении не намного. Примерно треть расстояния до Днепра им, хоть и с тяжелейшими боями и огромными потерями, но пройти удалось, а вот дальше продвижение прочно застопорилось. И не похоже, что в ближайшие несколько дней стоило ожидать хоть сколько-нибудь серьезного перелома – на этом направлении большевики сражались с ничуть не меньшим упорством, чем в полосе наступления Второй армии…

Русские, к удивлению Моделя, уже сталкивавшегося с этим противником, снова воевали как-то… не так. В смысле, не так, как от них ожидалось. Нечто подобное отмечалось еще под Смоленском, но сдача этого города, скорее всего, не вызывала у них особых сомнений, так что вопрос касался исключительно сроков, когда именно это произойдет. Москву же большевики определенно намеревались удерживать до самого последнего предела, в этом тоже никаких сомнений не имелось. Аналитики предполагали, что русские попытаются с максимальным эффектом использовать возможности глухой обороны, зарываясь в землю. Но любую оборону можно если не проломить с ходу, то рано или поздно продавить, особенно когда наступление активно поддерживается авиацией и артиллерией. Начиная с Польской и Французской кампаний, вермахт накопил более чем достаточный опыт подобного, да и летние бои с Красной армией тоже многому научили.

В первые сутки «Тайфуна» все и на самом деле развивалось примерно так, то есть, согласно первоначальным планам ОКВ и лично «быстроногого Гейнца». Ну, и Гота, разумеется.

Но вот затем в полосе наступления «2. Panzerarmee» начало происходить нечто не то чтобы непонятное, но уж точно совершенно неожиданное.

Да, на направлении основного удара на Спас-Деменск и Ельню большевики по-прежнему старались любой ценой удерживать оборону. Где-то это удавалось лучше, где-то хуже, но наступление худо-бедно продолжалось. Зато на двух второстепенных, о которых их штаб даже теоретически не мог знать, поскольку решение было принято буквально за неполные сутки до начала операции, действия русских оказались совершенно непредсказуемыми. Генерал-лейтенанту не хотелось даже верить в подобное, но создавалось впечатление, что противник внезапно решил использовать их же собственную тактику неожиданных ударов по сходящимся траекториям. Причем не вглубь обороны, как с самого начала войны действовал Гудериан, а наоборот, в тыл наступающим войскам!

Каким образом командарм Ракутин нашел необходимое для подобного количество танков, Модель и вовсе не понимал: если разведка не ошиблась, в состав 24-й армии входила всего одна полноценная танковая дивизия. Плюс еще пара батальонов в составе 103-й и 106-й моторизованных дивизий. В сумме не столь уж и мало, почти три сотни танков, но вопрос, каких именно? Согласно тем же разведданным, более половины должны были оказаться легкими бронемашинами разных серий. Тоже достаточно серьезный противник, но бороться с ним доблестные панцерманы за первые месяцы войны уже наловчились – главное, не подпускать на дистанцию, с которой выстрелы башенных 4,5-см пушек становились опасными даже для средних «Pz. III» и «IV», и не подставлять не слишком толстую бортовую броню. Зато их собственные Kampfwagenkanone даже с предельного расстояния прошивали русские жестянки практически насквозь, хоть в лобовую проекцию, хоть в борт.

Однако поступающие с передовой сведения говорили об ином. Для своих ударов и танковых засад большевики использовали почти исключительно средние танки, новейшие «три-четыре», причем не той модификации, с которой «3. Panzerdivision» встречалась летом, а с новой, более мощной и длинной пушкой. Легкие же машины в основном выполняли роль транспортеров пехоты, без которой русские теперь даже не пытались наступать. В случае встречного боя в лобовую атаку шли только средние танки. Легкие же, ссадив десант, поддерживали их огнем или атаковали с флангов, по максимуму используя преимущества в скорости. А вот свои тяжелые «Духов-панцеры», неповоротливые, но непробиваемые и смертельно опасные для любого противника и на любой дистанции, они отчего-то практически вовсе не применяли. Видимо, приберегая на случай перехода к обороне, поскольку подавить окопанный по самую башню «КВ» удавалось или авиацией, или бьющей прямой наводкой зенитной «ахт-ахт», которых в передовых частях Второй танковой армии было не так чтобы много. А те, что имелись, использовались по прямому назначению, то есть в качестве средств противовоздушной обороны…

Но было и еще кое-что, крайне не понравившееся опытному танкисту Вальтеру Моделю. Большевики, то ли получив какой-то новый приказ, то ли не считая более нужным исполнять прошлые, отнюдь не стремились сражаться до последнего. Нет, речь шла не о тех случаях, когда они занимали именно оборону – при этом их бойцы сражались до последнего патрона, не отступая ни на метр, и занявшие изрытые воронками и гусеницами позиции гитлеровцы находили только трупы, даже после смерти продолжавшие сжимать в руках искореженное оружие. Но вот проводившие кинжальные удары или устраивавшие засады танкисты в случае неудачи вовсе не стремились героически погибнуть за своего кремлевского вождя – они грамотно и, что удивительно, организованно отступали, огрызаясь огнем и ухитряясь еще и подобрать на броню уцелевших пехотинцев или экипажи подбитых панцеров. А затем, пока потрепанный противник занимался эвакуацией раненых и поврежденной техники, порой атаковали снова. Атаковали и вновь слаженно отходили…

Ко всему прочему, в тылу всерьез усилилась деятельность их разведгрупп, благо лесов здесь хватало. Поразительно, но русские разведчики, похоже, не столько именно разведывали, сколько при первой же возможности производили диверсии! Причем везде, куда только могли дотянуться! О нападениях на крупные железнодорожные мосты пока не сообщалось, видимо, диверсанты просто не рисковали связываться с серьезно охраняемыми объектами, этим занимались русские бомбардировщики, но переправы даже через самые невеликие речки и овраги уничтожались с завидным постоянством. Плюс регулярное минирование дорог и ночные – а порой и совершаемые в светлое время суток, что и вовсе не лезло ни в какие ворота! – нападения на тыловые колонны, стоянки и рембаты. Не сказать, что потери от этого в масштабах армии оказывались столь уж серьезными, но настроения среди личного состава вспомогательных частей становились все более и более тревожными. Люди начинали бояться, что уже само по себе являлось крайне нехорошим признаком…

Последним же, что приводило генерал-лейтенанта в серьезное уныние, были действия вражеской авиации. В отличие от первых суток наступления, когда люфтваффе и на самом деле плотно контролировала небо, сейчас ситуация изменилась. Пока еще не радикально, но тем не менее. Откуда большевики взяли столько истребителей, в том числе новой конструкции, оставалось только догадываться, но с авиаподдержкой у «2. Panzerarmee» становилось все хуже и хуже. Если раньше «Ю-87» могли безнаказанно перемешивать с землей советские позиции или атаковать на марше войсковые колонны, вызывая прикрытие лишь в экстренных случаях, то уже буквально через пару дней все стало куда как хуже.

Модель, разумеется, понятия не имел, что именно думает об этом господин генерал-фельдмаршал Кессельринг, командующий Вторым воздушным фронтом, в ходе «Тайфуна» обеспечивающим превосходство в воздухе, но начинал всерьез подозревать, что и его планы если уже не претерпели серьезных корректив, то это наверняка произойдет в самое ближайшее время. А ведь у русских, как выяснилось, имелись не только истребители, но и штурмовики, и бомбардировщики! Которые тоже не упускали удобного случая пощипать идущие к передовой колонны или отбомбиться по тыловым частям, ввиду выдерживания темпа наступления старавшимся не особенно отставать, что неминуемо приводило к скученности, множеству заторов и неразберихе. А куда деваться? Пусть настоящая распутица пока не началась, первые дожди уже прошли, и потому двигаться приходилось исключительно по магистральным дорогам, поскольку с технической стороны большинство тыловых служб просто не могло похвастаться особой проходимостью. И ладно бы только днем! Но русские ухитрялись вылетать на бомбардировки даже ночью, используя для этого свои допотопные аэропланы, словно пришедшие из времен Первой мировой! Вот только сброшенные этими тихоходными этажерками бомбы взрывались, к сожалению, ничуть не хуже, чем те, что несли в бомболюках более современные машины, и убивали тоже не менее успешно!

Правда, погода с каждым днем портилась все больше и больше, небо все чаще затягивало низкой облачностью, так что скоро, очень на то похоже, авиация и вовсе отойдет на второй план. С одной стороны, это хотя бы частично избавит их от вражеских бомбардировок, с другой – лишит наземные части собственной авиаподдержки…

Бросив на скомканный бланк радиограммы еще один мрачный взгляд, генерал-лейтенант протянул руку к трубке полевого телефона. Пожалуй, нужно срочно переговорить с Гейнцем, причем лично. Конечно, Гудериан сейчас достаточно далеко отсюда, километрах в двадцати, но Вальтеру вовсе не обязательно все время торчать на передовой, дивизия, несмотря на потерянный темп наступления и серьезные потери, работает, как прекрасно отлаженный механизм. А доверять содержание разговора телефонной линии или даже радиосвязи он не хотел. Прошедший Великую войну и получивший на ней капитанский чин, два железных креста и несколько ранений Модель сейчас с особой остротой ощущал, что что-то идет не так. Очень сильно не так. И вовсе не хотел оставаться крайним…

Да, стоит отдать приказ приготовить машину и сопровождение, до утра вполне можно успеть обернуться. Но выезжать нужно немедленно, все-таки два десятка километров по этому ужасающему грязному месиву, изрытому глубокими колеями, которое большевики ухитряются искренне считать «грунтовыми дорогами», это совсем не шутка…

Разумеется, генерал-лейтенанту было невдомек, что поездка в штаб «2. Panzerarmee» окажется последней в его жизни. И ему уже не придется ни застрелиться весной сорок пятого, ни попасть в материалы Нюрнбергского процесса в качестве одного из самых жестоких по отношению к мирному населению СССР нацистских военачальников, проводивших тактику выжженной земли и чудовищные массовые расправы над гражданским населением и военнопленными.

Заслуги Кобрина в этом не окажется. История все стремительнее и стремительнее менялась и без его участия, хоть он и оказался одним из тех, кто запустил этот процесс. Модель погибнет вовсе не в танковом бою, а сегодняшней ночью будет в клочья разорван пятидесятикилограммовой авиабомбой, сброшенной легким ночным бомбардировщиком – одной из тех самых «тихоходных этажерок», о которых он только что размышлял…