Глава 12

Скрытую разросшимися кустами «тридцатьчетверку» гитлеровцы пока не видели, осторожно выворачивая из-за изгиба дороги. Первой шла средняя «четверка», за ней – легкий «Pz. 38». Мехводы выдерживали минимальную скорость, видимо, боясь завязнуть, как перед этим Цыганков. Движется ли еще кто-нибудь следом, Василий пока рассмотреть не мог, но, судя по шуму движков, – да. До того момента, когда немцы увидят советский танк, оставалось не больше нескольких минут, поэтому решать, как поступить, следовало немедленно.

И командир роты лейтенант Серышев решил:

– Витя, бери пленного и уходи. Гриша, сними спаренный пулемет, пойдешь с мехводом. Шевелитесь пошустрее, сразу они стрелять не станут, забоятся генерала своего зацепить, но время терять нельзя. Ну?

– Командир… – мотнув головой, начал было механик-водитель, но лейтенант прервал товарища, с трудом удержавшись, чтобы не заорать:

– Сержант Цыганков, выполняйте приказ старшего по званию!

И гораздо тише добавил, сжав рукой плечо товарища:

– Витя, прошу тебя, сделай. Пожалуйста. Ты из нас самый опытный, справишься. Неужели не понимаешь, как нашим этот самый Гудериан нужен? А сожгут нас здесь, значит, все зря, понимаешь?

– Да все я понимаю, Вась, не дурак вроде, – досадливо буркнул тот. – Но, может, все же вместе уйдем?

– Нет, никак нельзя. Кто-то должен немчуру задержать, пока вы подальше уйдете. А уж там вас наши разведчики встретят. Ты это, глупостей-то не думай, мы со Степкой помирать пока не собираемся: постреляем маленько, притормозим фашиста – и следом за вами рванем. Ничего нам не сделается, сам говорил, на такой дороге не развернешься, так что обойти они нас не смогут.

– Добро, командир. Только душевно тебя прошу – не геройствуй понапрасну. Гриша, чего копаешься? Давай живенько, тащи фрица, тридцать секунд – и нас тут нет. Портфель его не забудь прихватить и фуражку для комплекта.

Поправив на голове выбравшегося из танка Гудериана шлемофон, Виктор несколько секунд решал, что делать с портфелем – не в руке ж его тащить, руки ему для другого понадобятся. Придумал: отцепив от генеральской портупеи плечевой ремень, прикрепил к ручке и надел на пленного наподобие полевой сумки. Фуражку же просто запихнул за отворот генеральской шинели. Можно и выбросить, конечно, но как-то жалко. Вот доставят его в штаб, а немец в старом шлемофоне… не та картинка, понимаете ли! А вот ежели в собственной фуражке со всеми полагающимися финтифлюшками на околыше – совсем иное дело, сразу видно, кого доблестный экипаж товарища Сен… тьфу ты, в смысле Серышева в плен захватил!

Оглядев результат, удовлетворенно хмыкнул:

– Нормалек. Давай, форвертс! Вон туда двигай, герр генерал. Гриша, идешь замыкающим, да оглядываться не забывай, не на прогулке. Все, ушли. – Ободряюще подмигнув торчащему в люке лейтенанту, мехвод легонько подтолкнул пленного в спину. – Пошел.

Более-менее отошедший от недавней контузии Гудериан, смерив русского танкиста презрительным взглядом, гордо задрал подбородок и двинулся в указанном направлении. Выглядел фриц в шинели с витыми золотыми погонами и в ребристом советском танкошлеме весьма экстравагантно, так что первое время Цыганков с трудом сдерживал смех. Генерал-полковника еще немного покачивало, но идти самостоятельно он уже вполне мог. Вот только связанные за спиной руки никак не способствовали устойчивости при путешествии по трясине, пусть даже и не слишком глубокой, всего-то по середину голенища. Когда пленный упал во второй раз, окончательно намочив шинель, вымазавшись в липкой жиже и утопив-таки ценную фуражку, мехвод, досадливо сплюнув, сдернул с генеральских запястий ремень:

– Только не дури, герр генерал, бежать тут некуда, сам видишь. Что, не понял? Ну, мне на твое нихт ферштейн, сам понимаешь, наплевать. А вот по почкам могу и отоварить со всем нашим старанием. Снова не понял? Да и хрен с тобой, форвертс давай, да пошустрее! Шнеллер, как у вас говорится. О, вижу, теперь понял, молодец. Ну и зер гут, так сказать…

General-Oberst выдал в ответ не слишком длинную фразу, однако механик-водитель лишь показал ему увесистый кулак, молча мотнув головой, и пленный безропотно потопал дальше, с трудом выдирая ноги из грязи. Самое смешное, командующий Второй танковой вполне понял сказанное конвоиром. Да и содержание других разговоров в общих чертах не осталось для него секретом: в самом начале тридцатых годов он бывал в русской танковой школе «Кама» неподалеку от города Kazan, где немного изучил язык вероятного, а теперь реального противника. По крайней мере, большинство русских матерных слов Гейнц знал и понимал. Правда, так и не понял, отчего большевики порой называли свою ругань «вторым командным» – вероятно, это была какая-то их национальная шутка. Вот только стоит ли русским об этом знать, Гейнц так и не решил. Скорее всего, пока не стоит… ну, а дальше? Дальше посмотрим, всегда полезно придержать в рукаве козырного туза…

В этот момент позади гулко ухнула танковая пушка. И почти сразу же – еще одна, судя по звуку, поменьше калибром. И еще выстрел, теперь снова из орудия «тридцатьчетверки». Взрывов слышно не было – стреляли бронебойными.

Гудериан оглянулся, останавливаясь, но, наткнувшись на бешеный взгляд большевистского танкиста, торопливо отвернулся: злить конвоира определенно не следовало. Ничего, о том, что он попал в плен, уже знают, значит, скоро подойдет помощь! Конечно, отправлять следом танки – об этом он узнал из переговоров экипажа между собой – было не слишком разумно, но у командования «4. Panzerdivision», видимо, просто не имелось иного выхода: не каждый день в плен попадает целый командующий армией! Впрочем, это и неважно, наверняка на поиски уже брошено несколько разведгрупп. Главное, чтобы они успели выйти на след, прежде чем русские доведут его до линии фронта. Поскольку иначе выйдет даже не tvoju mat, а самый настоящий pizdec…

Угловатый силуэт вражеского танка неторопливо вполз в поле прицела. Лейтенант Серышев прикинул дистанцию – не больше четырех сотен метров, отлично – и подвел марку под срез башни. Главное, не торопиться, поскольку этого нужно спалить с первого, максимум второго выстрела, тогда дорога окажется наглухо запечатанной. Могут, конечно, попытаться обойти, но вряд ли. Следом идет легкая «Прага», у которой просто не хватит силенок повалить растущие вдоль обочин деревья, расчищая себе путь.

Проехав еще несколько метров, немецкий танк неожиданно остановился. Торчащий в командирском люке фриц поднес к лицу бинокль. Все, заметил. Стрелять? Нет, пока рановато…

Несколько секунд немец рассматривал «тридцатьчетверку», затем полез внутрь. С треть минуты ничего не происходило, затем легкий танк неожиданно довернул вправо, с ходу врубившись в густые заросли. Дернулась, взмахнув кроной и опрокидываясь под натиском брони, молодая сосенка. Ага, понятно: машины у немчуры в основном радиофицированы, значит, командир головного панцера все-таки распорядился попробовать обойти засаду лесом. Ну и дурак, коль так, не пробиться легкачу, застрянет, как пить дать. Все, вот теперь пора, незачем и дальше тянуть.

Сапог лейтенанта опустился на педаль спуска, и «Т-34» выстрелил. Промазать Василий не боялся: с такой дистанции и в неподвижную мишень не промахиваются. Подсвеченный донным трассером бронебойный вошел, куда и предполагалось, между смотровым прибором мехвода и пулеметом. Пробил – не пробил? Похоже, пробил: из незадраенного командирского люка пыхнуло сизым дымком, однако боекомплект не взорвался. Да и хрен с ним.

– Готово, – отрапортовал Анисимов, выкидывая наружу стреляную гильзу.

– Понял. – Довернув башню на несколько градусов, Серышев заработал маховичками, наводясь на полускрытый кустарником «Pz. 38», который таки забуксовал, тщетно пытаясь съехать с поваленного дерева, на ствол которого наполз брюхом.

Бум! – противник выстрелил первым, похоже, целясь по ходовой. «Тридцатьчетверка» едва заметно дернулась – фашистский наводчик ухитрился попасть, правда, не совсем туда, куда целил. Тридцатисемимиллиметровый снаряд сорвал смятый вчерашним тараном брызговик надгусеничной полки и, звонко щелкнув по броне, ушел в рикошет.

Ба-бах! – выпущенная в ответ болванка словно фанеру прошила пятнадцатимиллиметровый борт; многочисленные сколы хрупкой чешской брони и сорванные со своих мест крепежные болты мгновенно убили заряжающего и наводчика, а командиру танка оторвало обе ноги. Единственным, кто практически не пострадал, получив в спину всего два случайных осколка, оказался механик-водитель. Однако выбраться из обреченной машины ему не позволил вспыхнувший бензин из перебитого топливопровода.

И в этот момент неожиданно выстрелил вроде бы подбитый «Pz. IV». Кургузый обрубок пушки окутался дымом, и «тридцатьчетверка» снова дернулась, на сей раз куда сильнее. Немецкий снаряд разорвал левую гусеницу, своротив направляющее колесо и повредив первый опорный каток.

«Ходовую бьют, чтобы мы никуда, значит, не делись, – зло подумал лейтенант, слизывая кровь с прокушенной в момент рывка губы. – Не знают, суки, что мы и так никуда не собираемся. А ты, гад, живучий. Ничего, сейчас исправим».

– Готово, – лязгнул затвором Анисимов.

И Василий, аккуратно наведя прицельную марку в лоб вражеского панцера, выстрелил еще раз. На этот раз «четверке» хватило. Войдя буквально в нескольких сантиметрах от места прошлого попадания, бронебойный ударил в боеукладку, поставив финальную точку в жизни несостоявшегося кавалера Рыцарского креста обер-лейтенанта Гюнтера Леманна и двоих его товарищей. Внутренний взрыв оказался не особенно мощным, видимо, рванули не все унитары разом, но экипажу это ничем помочь не могло. А убитым еще первым снарядом механику-водителю и радисту и без того уже давно было все равно.

– Ну чего там, командир? – перезарядив пушку и выбросив наружу отстрелянные гильзы, осведомился башнер. – Спалили гадов?

– Двоих сожгли, – подтвердил лейтенант. – Сколько еще осталось, не вижу, дорога больно узкая. Но кто-то точно остался.

– Может, разведать? – предложил Анисимов. – Пробегусь по лесу, они ж без пехоты, некому прикрывать, кто меня заметит?

– Сиди уж, Степа, разбегался один, – буркнул Серышев. – Возьми, вон, лучше противогазную сумку да дисков пулеметных туда напихай, сколько влезет. А во вторую гранаты уложи. Как уходить станем, с собой прихватим.

– А курсовой пулемет? Снимать?

– Погодим пока, мало ли что. Успеешь.

– Командир, а с машиной как? – возясь с дисками к ДТ, деловито осведомился товарищ. – Неужто так фрицу и оставим?

– Угу, вот прямо счас, разбежались! – зло отрезал Василий, погладив ладонью выкрашенную белой краской шершавую поверхность брони и непроизвольно сглотнув. – Взорвем, понятно! Так что две-три гранаты оставь, как уходить будем, боеукладку заминируем. Заберутся, сволочи, внутрь, да и подорвутся…

Если честно, лейтенант Серышев с трудом представлял, как именно можно заминировать танк, но не сознаваться же в этом подчиненному? Эх, был бы рядом многоопытный Витька Цыганков, он бы точно знал как! Ладно, если запихать гранаты под унитары, а потом осторожненько вытянуть чеки, наверное, получится. Полезет немчура внутрь своего генерала искать, зацепят за ближайший патрон, с места сдвинут – рычаг и отскочит. А дальше уж понятно, так ахнет, что никто живым не уйдет. Ну, теоретически, понятно… Тут главное, самому не подорваться, когда станет кольца выдергивать…

Немцы же меж тем пришли к какому-то решению. Подбитая «четверка» неожиданно дернулась и неровными рывками поползла назад. Пару секунд Серышев не мог понять, что происходит, затем допер: ну да, все верно. Объехать взорвавшуюся, но отчего-то так и не загоревшуюся машину у противника никак не выйдет: один, вон, уже попробовал – так полыхает, что любо-дорого. Но вот ежели оттащить танк метров на полста назад, где, как он запомнил, придорожные деревья росли пореже, можно попытаться обойти по обочине, особенно если сначала повалить несколько мешающих движению сосен…

Лейтенант взглянул на наручные часы. С момента ухода товарищей прошло всего пятнадцать минут, даже немногим меньше. Интересно, сколько времени понадобится фрицам, чтобы расчистить путь? Десять минут, двадцать, полчаса? Хорошо, если полчаса: тогда, спалив очередного немца или раздолбав ему гусеницу, можно отходить; почти за час Цыганков должен оторваться минимум на несколько километров. Или фашисты все же управятся куда быстрее?

Гитлеровцы справились за двадцать с небольшим минут. За это время Анисимов незаметно вытащил из «тридцатьчетверки» две противогазные сумки с боеприпасами к пулемету и солдатский сидор с немудреными личными вещами экипажа, спрятав поклажу в кустах метрах в двухстах, на самом краю затопленной гати. Судя по отпечатавшимся в грязи следам, товарищи с пленным двинулись именно сюда, значит, и им с командиром следовало идти в том же направлении. Тем более башнер обнаружил и оставленный Цыганковым знак – несколько свежесломанных веток, уложенных в виде стрелки, указывающей вперед и вправо. Тоже понятно – сначала идти по взбаламученной полосе темной болотной жижи прямо, а затем, видимо, когда уровень воды начнет повышаться, принять правее.

Вернувшись, Степан озвучил ротному результаты разведки и свои умозаключения по поводу их дальнейшего маршрута, после чего трепать языками стало некогда. Из-за поворота показалась тупорылая морда фашистского панцера, в точности такого же «Pz. IV D», какой они спалили в начале боя. Немцы не стали повторять ошибки погибшего командира и выстрелили сразу, едва только обездвиженная «тридцатьчетверка» оказалась в прицеле. И тут же сдали назад, укрываясь за кустарником. Первый выстрел оказался не слишком метким: PzGr.39 ударила в боковую скулу башни и, выбросив сноп искр, ушла в рикошет. Похоже, фрицы больше не собирались бить по ходовой, ведя огонь сразу на поражение.

«Интересно, почему? – отстраненно подумал лейтенант, не отрываясь от прицела. – Догадались, что Гудериана в танке нет? Или просто от безысходности, чтобы отомстить за своих погибших? Так ведь, ежели грохнут командующего, им ох как не поздоровится…»

Следом выстрелил Серышев – примерно с тем же результатом: бронебойный, скользнув вдоль борта, отклонился в сторону, срубив на излете молодую сосенку. Василий видел, как лопнул от чудовищного удара, брызнув щепой, ствол дерева, опрокинувшегося поперек дороги. Обидно…

Пока башнер перезаряжался, немецкий механик перекинул передачу, рывком выталкивая машину на открытое место. Выстрел. И ощутимый удар в броню, едва не сбросивший лейтенанта с места. Попал, с-сука! Вот только куда? Пробития точно не было, сто процентов, вот только башню заклинило намертво. Твою мать! Что же делать? Уходить? Похоже, да, стрелять бессмысленно, пушка смотрит градусов на десять правее цели, никак не наведешься…

На этот раз гитлеровский танк даже не стал сдавать назад: командир понял, что русский панцер безопасен. И выстрелил, едва только заряжающий впихнул в казенник новый унитар. Дульный срез KwK 37 полыхнул неяркой вспышкой, и «тридцатьчетверка», получив с четырех сотен метров очередной семикилограммовый подарок, тяжело вздрогнула, снаряд попал в люк мехвода, своротив массивную крышку. Осколок внутренней брони ударил повыше правого колена; резкий толчок все-таки сбросил ротного с сиденья, опрокинув на заряжающего. Шипя от острой боли, Серышев встретился взглядом с башнером:

– Степа, все, край! Уходи немедленно, я следом!

– Угу, вот прямо счас, – пробубнил товарищ, повторив недавно сказанные командиром слова, и подхватил Василия под мышки. Рывком подсадил, раненую ногу дернуло болью.

– Лезьте к люку, я пока пулемет сниму. Да не тормозите, тарщ лейтенант, давайте, пока нас добивать не стали!

Подивившись неслыханному раньше выражению – при чем тут тормозить? За фрикционами он, что ли, сидит? – Василий перевесился через закраину башенного люка и мешком сполз на крышу моторного отсека, откуда в буквальном смысле скатился на землю по наклонной кормовой броне. Раненое бедро болело, но пока вполне терпимо. Оттолкнувшись здоровой ногой от забитой грязью гусеницы, ротный торопливо пополз в сторону от танка.

Немец выпалил в третий раз, похоже, и на самом деле вознамерившись добить проклятого русского и окончательно наплевав на опасность угробить пленного.

Бум! Бдззынь!

«Степа… – отрешенно подумал Серышев, со второй попытки поднимаясь на ноги. – Ну чего возишься, собака эдакая? Убьют же».

– Степан!

– Да туточки я, не орите, тарщ лейтенант, – вывернулся откуда-то сбоку башнер. – Давайте подмогну, – закинув руку командира на плечо, потащил за собой. – Не снял я пулемет, уж извините. Почти успел, так этот гад снова по нам долбанул, чудом меня не прибил.

– А танк? – вспомнил ротный, сжав зубы, терпя боль в раненой ноге. – Заминировал?

– Зачем? – зло выплюнул Анисимов. – Фриц за нас и так все сделал, оглянитесь, вон…

Повернув голову, Серышев увидел вырывающиеся из башенного люка клубы дыма, пока еще темно-серого, но чернеющего буквально на глазах.

– А гранаты я так на боеукладке и оставил. Уж не знаю, что раньше рванет, но что рванет – точно, – пояснил башнер. – И нехай потом, как остаток бэка ахнет да соляр прогорит, ищут, что там от ихнего Гудериана осталось! Знаю, что вас перевязать нужно, но пока никак не получится, потерпите малехо. Вот подальше отойдем, там уж и остановимся, бинты у нас имеются, я всю танковую аптечку в сидор запихнул…

Первое время Цыганков еще старался прислушиваться к доносящейся со стороны дороги канонаде. Ухо опытного танкиста без труда отличало выстрел «тридцатьчетверки» от характерного звука немецкого семидесятипятимиллиметрового орудия. Вот только родная Ф-34 отчего-то пальнула всего раз, тогда как немец – аж трижды, с небольшими интервалами, примерно такими, какие и требуются для перезарядки. Несколько долгих минут за спиной стояла тишина, затем раздался гулкий удар, вовсе не похожий на артиллерийский выстрел. Механик-водитель зло скрипнул зубами, прекрасно зная, что это означает: взрыв боекомплекта, ясное дело! Неужели все?! Неужели Васька Серышев со Степкой Анисимовым навечно остались в искореженном корпусе уничтоженного танка?!

С трудом подавив острое желание врезать автоматным прикладом в ссутулившуюся спину пленного, Виктор взял себя в руки, успокаиваясь. К слову, насчет «ссутулившейся спины» он нисколько не преувеличивал. Километра через два с Гудериана окончательно сошла былая спесь, и генерал-полковник прекратил вышагивать с таким видом, словно это не его в плен взяли, а вовсе даже наоборот, он куда-то ведет пару русских танкистов.

Нет, скорее всего, ребята живы и сейчас идут следом за ними! Почему он так решил? Да потому, что между последним выстрелом фашистского танка и взрывом прошло почти пять минут. Значит, никакая это не детонация из-за попадания вражеского снаряда! Видимо, уходя, мужики заминировали боеукладку, рассчитывая подловить гитлеровцев, осматривающих подбитый – ну, а какой же еще, коль фрицы три раза стреляли? – танк. Те, разумеется, полезли внутрь, надеясь выяснить судьбу пленного, да и подорвались.

Мысль о том, что товарищей могло контузить или убить во время боя, а остатки бэка рванули в результате пожара – в баках оставалось еще достаточно солярки, – Цыганков старательно прогонял, упрямо не допуская даже теоретической возможности их гибели. Как известно, прав он оказался ровно наполовину: взрыв действительно вызвало возгорание разбитого третьим попаданием бака…

Может, остановиться и немного передохнуть? Заодно и наших подождать – должны же они были заметить оставленный знак? Хотя нет, рано пока. Нужно еще хотя бы километра полтора протопать, а там и о привале можно будет думать. Жаль, лейтенантская карта ничем помочь не в состоянии: этого квадрата на ней попросту нет. Поскольку закончилась – кто ж мог предположить, что они пешком уходить станут? Да еще и в направлении, непроходимом для танков?

Словно прочитав мысли мехвода, Гудериан неожиданно остановился: стоило несколько притормозить темп движения этих сумасшедших русских. Иначе помощь за ними просто не угонится, особенно по этому ужасному болоту. Да и устал он достаточно серьезно: «быстроногий Гейнц» никогда не считал себя паркетным воякой, но не по трясине же километр за километром бродить?! Это уже определенно перебор, он танкист, а не какой-нибудь пехотинец! Поэтому нужно передохнуть и дать хоть немного времени тем, кто идет следом за ними:

– Ich bin müde. Ich brauche ein wenig Ruhe!

Цыганков коротко пожал плечами:

– Извини, хер хенерал, не понимаю. Нихт ферштейн. Топай дальше.

– Ich bin schon mehr als fünfzig Jahre alt! Ich bin nicht so jung und stark wie sie!

– Сказал же… – с досадой пробормотал Виктор, сдергивая с плеча автоматный ремень. – Ну?

– Нушний… отьдых… – с трудом подбирая слова, неожиданно сообщил пленный, взглянув в лицо механика-водителя. – Йа кафарить… was… чьто мньне уше fünfzig фозраст! Пьятдесьят год! Nein… ньет молотость. Нушно мало отьдых… Zehn minuten… verstehen?

– Твою мать… – ахнул Цыганков, ошарашенно переглянувшись с радиотелефонистом. – Так ты это чего, по-нашему понимаешь?!

– Ein bisschen… ньемношко. Nein dialog – мало слофа гофорить и мало слофа понимайт. Verstehen?

– Да то понятно, что ферштейн… – задумчиво пробормотал мехвод. – А что ж сразу не сказал, что по-русски разумеешь? Хотя понятно почему – подслушивал, небось. Ну и как, много выслушал?

Генерал-полковник неопределенно пожал плечами, изобразив нечто среднее между «не понимаю» и «ну, как вам сказать…».

– Ладно, хрен с тобой, – хмыкнул Виктор. – Найдем местечко посуше, там и привал сделаем. Тем более болотина уже на убыль пошла. Что, снова не понял? Неважно, двигай давай. Скоро будет тебе «ньемношко отьдых», обещаю. А, вот теперь вижу, понял. Ну и гут, стало быть. Форвертс!