Глава 55
Я чувствую себя запрыгнувшим в горящее колесо сансары, когда у церкви выхожу из машины вместе с Юханнесом и встречаю процессию неспешных, седых, лысеющих, морщинистых, согнутых, покосившихся и хромающих женщин и мужчин, будто в их последний листопад.
В нефе церкви нас встречают взгляды тех, кто уже нашёл себе места на жёстких деревянных скамейках. Юханнес указывает на один из задних рядов, где две пожилые дамы в лисьих мехах и шляпах сидят на скамейке одни.
Усаживаясь, я замечаю Харви. Он сидит на пару рядов впереди с противоположной стороны нефа вместе со своим сыном. Мерете с ними нет.
Я поворачиваюсь к выходу, и тут к двери подъезжает мини-автобус и останавливается с глухим скрежетом. Из неё выпрыгивают два медработника и вместе с водителем подходят к дверям сзади. Водитель опускает пандус и открывает их.
– Мерете, – изумляюсь я, разглядев лицо женщины, которую выкатывают из машины и по пандусу поднимают ко входу.
Юханнес поворачивается, а одна из дам на нашей скамейке хватается за воротник своего лисьего пальто. Она нескромно пихает свою подругу и пальцем показывает на выход.
В церкви поднимается негромкий гул. Многие прижимаются друг к другу, поворачиваются и бросают взгляды на женщину, которую ввозят внутрь.
– Господи, что с ней?
– Ужасно!
Юханнес снова поворачивается к алтарю и двум гробам. Какой-то ребёнок в этой толпе начал плакать, мучительно всхлипывая, и родители мольбами и угрозами пытаются призвать его к молчанию.
Голова Мерете закреплена металлической конструкцией с двух сторон, с каждой стороны на ней по три винта – на верхней челюсти, на нижней и ещё один, скрепляющий их. Уголки рта заклеены белым пластырем.
Волосы её подобраны наверху. На ней элегантный чёрный костюм и белая рубашка под ним. Медработники подвозят её к скамейке, где их ждут Харви с сыном.
– Мне надо с ней поговорить, – шепчу я, когда они блокируют колёса её коляски. Сами медработники уходят и закрывают за собой дверь.
– После погребения, – отвечает Юханнес.
Церковь вскоре с обеих сторон заполняют коляски, ходунки и прочие средства передвижения, так что тем, кто хочет пробиться вперёд, приходится искать извилистую дорогу через этот гериатрический лабиринт из пластика и металла. Юханнес достаёт пакет из-под хлеба с похожими на сахар шариками в красную полоску. Он открывает пакет и предлагает мне:
– Свиную польку?
– Прошу прощения?
– Свиная полька, – повторяет Юханнес чуть громче и шуршит пакетом, как будто имея в виду, что у меня проблемы со слухом. – Традиционные конфеты. Из Швеции.
Я достаю одну и кладу в рот, и из боковой двери появляется священник. Он легко и элегантно преодолевает препятствия в проходе и вскоре восходит на кафедру. Там он воздевает руки к небу и окидывает взглядом зал.
– Всему своё время, – провозглашает он на южном диалекте, дружелюбно, но всё же глубоко печально. Он обводит взглядом людей в церкви, от ряда к ряду. Последними он смотрит на родственников в первом ряду, рядом с гробами. – И смерти тоже.
После прелюдии люди запевают: «Тот яркий свет сменила ночь, где не бывает света». Священник выступает с прощальным словом:
– Они посвятили свои жизни друг другу, посвятили свои жизни любви. И теперь они у Бога, Господа нашего небесного, вместе.
Священник элегантно спускается с кафедры и подходит к гробам. Семья отправляет к нему двух девочек-подростков, одетых в красивые тёмные юбки и такого же цвета туфли. Священник и девочки начинают зачитывать приветствия, надписанные на венках, а люди проходят вперёд и зажигают свечи в кованых подсвечниках. Девочки читают шведские послания, а священник – норвежские.
– А сейчас Сельма и Кристине споют псалом для своих бабушки и дедушки.
Священник взмахивает руками и подходит к церковному хору. Вскоре раздаётся музыка из CD-проигрывателя, и девочки начинают петь.
Плачущий ребёнок больше не ревёт. Вся церковь вдруг затихла, только приглушённые хрипы и редкий кашель уставших стариков слышатся между куплетами.
Я вижу спереди затылок Мерете. Она не двигается, просто сидит с опущенными плечами. Металлическая конструкция на ее голове торчит в стороны, будто это усики какого-то насекомого. Рядом с ней я вижу Харви. Он сложил руки на коленях и склонил голову к полу.
Кажется, ему холодно. Плечи неконтролируемо трясутся, он качает головой и иногда раскачивается взад-вперед. Он плачет. Рыдает, как ребёнок, и когда музыка затихает, и две девочки перестают петь, вся церковь наполняется его душераздирающими всхлипываниями.