Роберт, любовник Арне Вильмюра и партнёр по танцам Фрей, которого я встретил на танцевальном кружке в Сёльберге, послал мне письмо, в котором просил о встрече со мной после того, как я оказался в заключении. Я видел его в машине на стоянке вместе с Арне в тот день, когда он приехал. Они целовались и долгое время сидели в обнимку, а потом он вышел из машины.

В ставангерской тюрьме четыре комнаты для визитов. У нас в корпусе «Север» – так назывался корпус для групповых камер, было девятнадцать человек. Три из четырёх комнат для визитов были заняты, потому что дело было в зимние каникулы. Единственная свободная была предназначена для встреч с семьёй. На стенах были детские рисунки, на полу стояли икеевские коробки с игрушками и небольшой детский стол для рисования. На кожаном диване сидели два плюшевых Винни-Пуха, откинувшись каждый в свою сторону в ожидании объятий.

– Ты готов? – спросил меня соцработник, когда мы уже стояли у дверного проёма, заглядывая внутрь. С противоположной стороны я увидел Роберта, его сопровождал в комнату сотрудник тюрьмы. Он сложил руки перед собой и шёл, опустив голову, как будто его только что приговорили к сроку, и он готовился впервые встретиться с другими заключёнными.

– У вас полчаса, – сообщил соцработник, – потом придёт мама с маленьким мальчиком, он впервые встретится со своим отцом. Мы зарезервировали семейную комнату для них на остаток дня.

– Хорошо, – ответил я и взглянул на детский уголок: на полу под столом лежал сине-жёлтый матрас, там стояли принадлежности для рисования и коробки с игрушками. На матрасе был рисунок с двумя жирафами, они ели яблоки с неестественно высокой яблони.

– Подожди здесь, – сказал соцработник и закрыл дверь, когда Роберт и другой сотрудник уже вплотную подошли к двери.

Я подошёл к дивану и уселся рядом с одним из плюшевых медведей. Через секунду сотрудник открыл дверь и впустил Роберта:

– Ну, хорошо, ребята. У вас полчаса. Жду снаружи.

Роберт на секунду остановился посередине комнаты, когда за ним закрылась дверь. Он был одет так же, как и в прошлую нашу встречу, костюмные брюки, белая рубашка и шарф под паркой. Разве что черты его лица теперь, когда он был так близко, казались грубее, чем раньше.

– Не вставай, – сказал он, когда я собирался подняться. Он развязал свой шарф, снял его и положил на стол для рисования вместе с курткой. Он провёл руками по своим густым чёрным волосам и сел с противоположной стороны дивана. Почему-то он не решился переставить медведя на холодный пол и в итоге взял его на колени.

– Мы, в общем-то, так и не поздоровались, – сказал он, но руку протягивать для приветствия не стал.

– Да, – ответил я, – мы виделись в тот раз на танцах, вот и всё. Чего ты хочешь?

Роберт молча кивнул, не отвечая на вопрос. В его письме значилось только, что ему есть, что мне рассказать, есть что-то, о чём мы должны поговорить. После несчастного случая я вернулся в Берген, в свою квартиру, где просидел вплоть до судебного заседания. Меня сняли с должности в спецотделе, когда результаты анализа крови были готовы. Единственным, кто со мной тогда связывался, был мой шеф, Гюннар Уре. Он звонил с просьбой держаться подальше от офиса и коллег, а также не общаться с прессой, после чего пожелал мне сдохнуть в канаве.

– Как твоё… – он всхлипнул, прежде чем продолжить, – как лицо?

Инстинктивно я коснулся рукой красного шрама в форме полумесяца под ухом. Палец скользил по щеке там, где кожа образовала трещину в форме звезды, надавливая на слёзные каналы под ней.

– Заживает, – ответил я и одёрнул палец, когда заметил его хаотические движения.

– Заживает, угу, – он сменил тему: – Мы похоронили Фрей дома, в Танангере, – он сидел по диагонали ко мне, с другой стороны дивана, слегка нагнувшись вперёд. – Можешь туда съездить, когда выйдешь, если захочешь. Арне и другие родственники не против.

– Спасибо, – я пальцами вцепился в ухо медведя.

– Её родители уехали. Арне сидит в машине на улице, он с тобой говорить не хочет.

Я кивнул, не выпуская из рук ухо медведя.

– Это я дал Фрей таблетку ГГБ, – Роберт сжал руками живот медведя на коленях, – поэтому я и хотел с тобой поговорить. Чтобы тебе рассказать.

– Зачем? – холодно спросил я.

Роберт недоумевающе посмотрел на меня.

– Ты разве не знаешь? Серьезно? – он покачал головой. – Нет, – продолжил он, – думаю, знаешь.

Я пожал плечами, не выпуская медвежьего уха.

– Это что-то меняет?

– Нет, наверное, нет, – какое-то время Роберт молча смотрит на меня, – вот для чего я приехал. Чтобы тебе рассказать.

– А ты рассказал это своему любовнику в автомобиле и её родителям?

– Они знают, – отвечает он с этой странной улыбкой на губах, чем-то средним между улыбкой и гримасой:

– Ты знал, что у неё был парень? – продолжил Роберт – Один… полицейский из ставангерского отделения?

Я снова пожал плечами. Я почувствовал, что мне становится холодно. Как будто что-то застряло в районе диафрагмы.

– Симон Бергелан, – наконец ответил я.

– Да, точно. Полицейский, по делу которого ты сюда и приехал. Вор с полицейским образованием, насильник, а когда ты приехал в город, он повёл себя просто как последний подонок.

Я продолжал мять медвежье ухо. Я не мог ничего сказать, просто сидел, а мои внутренности извивались, как змеи в своём логове.

– Зачем? – повторяю я.

– Что зачем, Торкильд? – лёгкую улыбку Роберта сменило выражение отвращения и презрения, не ко мне, к нам обоим, к тому, что мы оба здесь сидим, живые, а холодная Фрей лежит в гробу где-то в Танангере. Они прижался подбородком к голове своего медведя, прикусив нижнюю губу.

– Зачем она это сделала?

– Сначала ей просто было интересно, кто ты. Думаю, ещё ей хотелось узнать про Симона, про том, чем он на самом деле занимается. Через день после того, как вы встречались в кафе «Стинг», Фрей пришла ко мне и спросила, могу ли я достать ей ГГБ.

– Каков был план?

– План-план, – вздохнул Роберт. – Я не знаю всего и не хотел знать, но вы с Фрей должны были проехать мимо полицейского поста, наглотавшись ГГБ, а Симон как минимум получил бы отсрочку, а может, его бы и уволили, кто знает.

– Полицейский пост, – внезапно я снова ощутил во рту этот кисло-горький вкус сидра, – что, правда? – продолжил я и попытался сглотнуть. – Оригинально.

– Симон прислал ей смс, что в тот вечер должны были выставить пост на дороге в Танангер, и попросил её проследить, чтобы ты проехал мимо него под веществами. Она рассказала мне это, когда я пришёл с бутылкой сидра. Господи, – причитает он и закрывает лицо руками, – ты не представляешь, как сильно я сожалею, что вообще решился…

– На дороге в Танангер? – я на секунду остановился, чтобы приподняться, – в каком смысле?

– Полицейский пост, – отвечает Роберт и снова смотрит на меня с лёгкой улыбкой, – он стоял на подъезде в Танангер.

– Нет, – прошептал я и затряс головой. – Нет, нет, нет!

Я посмотрел на Роберта, изо всех сил сдерживая то, что во мне разгоралось.

– Ты ошибаешься. Это не могло случиться на танангерской дороге. Это…

– Нет, Торкильд, – Робер спокойно сидел и смотрел на меня сквозь уши огромного плюшевого медведя, – я не ошибаюсь.

Он поставил медведя на пол и подошёл ко мне.

– Но вы не поехали в Танангер, – сказал он и положил мне руку на плечо, – или как?

Я не ответил. Моё тело казалось мне охладевшим и прозрачным. Всё замерло, даже малейшее движение приносило боль. Это была какая-то новая боль, которой, мне казалось, не существует. Боль, которая не уходит, которая никогда не уйдёт. Роберт хотел сказать что-то ещё, но в дверь постучали. Один из полицейских просунул голову в проём и сказал:

– Время скоро выйдет, ребята.

Я сидел, не двигая ни одной мышцей. Роберт поднялся и надел куртку с шарфом.

– Думаю, мы всё сказали друг другу, – он сам себе кивнул, застёгивая молнию на куртке, – не согласен?

Он развернулся к двери, у которой уже стоял соцработник, а потом снова повернулся ко мне.

– Адьё, Торкильд. Не думаю, что нам стоит встречаться ещё.

И он ушёл.

Когда соцработник отвёл меня обратно в камеру, я взял полотенце с косметичкой и направился в спортзал.

– Как ты могла? – шептал я сам себе, спешно обходя двух мужчин, которые натягивали волейбольную сетку. – Как ты могла так поступить со мной?

Я остановился у одного из шкафов и достал скакалку, а потом пошёл к раздевалке и душевым с противоположной стороны.

В раздевалке было пусто. Серое облако пара сочилось из-под двери в душевую, на полу между скамейками виднелись лужи.

Потоки воды сбегали по кирпичным стенам, а тяжёлый пар поднимался к потолку, на котором располагались трубы, ведущие от душей к противоположной стене. Я подошёл к двери, оставив её открытой на щёлочку, и посмотрел наружу. Двое мужчин в спортзале уже ушли, и лампы на потолке погасли. Я закрыл дверь и притащил одну из скамеек в душевую.

Как только скамейка стояла на месте, я открыл сразу все души, включив самую горячую воду. Я запрыгнул на скамейку и набросил скакалку на толстую трубу, привинченную к потолку. После этого я повторил процедуру дважды, а затем связал на обратном конце удавку.

Я спрыгнул со скамейки и подошёл к душам с правой стороны, потому что они автоматически отключались через минуту, и включил их снова. Старые души с другой стороны не имели этой функции, и из них продолжала литься горячая вода, хлеща по каменному полу, а пар становился всё гуще.

Я снова запрыгнул на скамейку, схватил петлю двумя руками и надел её на шею. Звук воды, грохавшейся об пол и скатывающейся в ржавые канализационные люки по обе стороны от меня, был оглушителен. Пар въедался в кожу, сдерживая леденящее чувство внутри меня. Конденсат покрыл поры, отгородив от страдания, аморфной боли у меня внутри. Я обхватил скакалку над петлёй обеими руками, зажал край скамейки пальцами ног и толкнул её.

– Вот, Торкильд, – думал я, когда голову потянуло вниз, и верёвка обхватила шею, – самое худшее уже пройдено.

Тело медленно извивалось круговыми движениями, а ноги судорожно бились в конвульсиях. Души с правой стороны отключились. Я вдруг понял: жаль, что они не могли быть вместе до конца. Внезапно сквозь пар я разглядел часы в раздевалке. Металлический диск с толстыми стрелками. Три минуты шестого.

– Почему мы в тот вечер не поехали в Танангер, Фрей? О господи, почему мы просто не могли поехать в Танангер…