– Выглядишь просто ужасно, Торкильд, – говорит Гюннар Уре, когда дверь закрывается и двое мужчин уходят.

– Зачем ты здесь?

– Могу задать тебе такой же вопрос.

Гюннар откланяется на спинку стула, растирая костяшки пальцев.

– Тебя Анн-Мари послала?

Моя бывшая жена, Анн-Мари, и Гюннар нашли друг друга, когда я был в Америке. Мне было всё равно. Развод уже был оформлен, и потом, наш брак изжил себя много лет назад и разрыв был чистой формальностью.

– Она не знает, что ты вышел.

– Ещё как знает, – возражаю я и хватаю лист из стопки документов, которая всё ещё лежит на столе. Я сворачиваю его и использую, чтобы отереть кровь с лица. – Она начала высылать мне вырезки с фотографиями детей. Получил последнюю прямо перед отправлением на север. Мальчик из рекламы H&M и девочка. Ты должен попросить её остановиться.

– Ну чёрт возьми, – Гюннар Уре снова закрывает лицо руками, – она просто очень устала, – продолжает он, – мы так долго пытались завести детей, и…

– А усыновление?

– Э-э, что? Ты ведь не думаешь, что я…

– Ради бога, Гюннар, – я швыряю окровавленный лист бумаги на стол между нами, – ты же знаешь, что она не может иметь детей!

– Что?! – Гюннар Уре в шаге от того, чтобы снова вскочить, сжав кулаки, но, уже приподнявшись, меняет решение и снова опускается на стул. – О чём ты, чёрт возьми, говоришь? – устало цедит он.

– Врачи обнаружили кисты в её яичниках. Почти пятнадцать лет назад. Поэтому она и посылает вырезки, чтобы показать, что я, не желающий иметь детей, забрал у неё, когда она всё ещё могла их завести. Чёрт возьми, мужик, – говорю я и плюю, а Гюннар Уре, застывший, сидит передо мной.

– Им пришлось удалить всё, из-за риска развития рака. Яичники, матка и лимфоузлы, всё, чтобы предотвратить распространение. Откуда, по-твоему, взялся шрам на её животе?

– Она поранилась, – вдруг шёпотом говорит Гюннар, не глядя на меня, – там снизу, ножницами, в тот вечер, когда я пришёл домой и рассказал про тебя и ту разбившуюся в автомобиле девчонку в Саннесе. Пьяный кандидат на статью за вождение в нетрезвом виде насмерть сбивает девушку полицейского, дело которого он должен был рассматривать. Ты хоть представляешь, какой цирк бы поднялся в прессе, если бы мы не были достаточно быстры? – Гюннар снова ударяет ладонями по столу и трясёт головой. – Вся эта работа, которую мы должны были сделать, чтобы бладхаунды не нашли твоего дерьма. Так, конечно, нехорошо говорить, но, может быть, было бы лучше, если бы вы оба…

Раздаётся стук в дверь, и из-за неё выглядывает полицейский с двумя дымящимися чашками кофе в руках.

– Э-э, вы просили кофе, – неуверенно обращается он к Гюннару, а я поднимаюсь на стуле и забираю свою чашку.

– Мне не надо, – Гюннар трёт костяшки большими пальцами, – воды, пожалуйста.

– У нас нет воды в бутылках, только из-под крана…

– Один чёрт, дружище. Большой бокал, холодная вода. За дело.

Полицейский кивает:

– Две секунды.

– Раз-два! – командует Гюннар, не отводя взгляда от своих пальцев. Полицейский бросает взгляд на меня, затем на пальцы Гюннара. После этого он разворачивается и уходит.

– Вы правда думаете, что я замешан в пропаже шерифа с сержантом? – спрашиваю я и дую на кофе.

– Разумеется, нет, – отвечает Гюннар, – или, вообще-то, откуда мне знать. Я здесь проездом. Буду проводить занятия для офицеров из местных вооруженных сил на следующей неделе. Просто должен был заглянуть, чтобы проверить, действительно ли речь о тебе, – он смеётся, – и вот он ты.

– А ты со мной, – отвечаю я. – Для полного счастья не хватает только сосисок на вертеле и какао.

Полицейский возвращается с водой со льдом в большом графине, который он ставит на стол. Гюннар делает крупный глоток, а потом отставляет стакан в сторону и поднимается:

– И, слушай, – он грозит мне пальцем, как будто шпагой, – не звони, хорошо?

– Договорились.

Он разворачивается, собираясь уходить, а потом останавливается около полицейского, который стоит по стойке смирно, вытянув руки вдоль туловища и разглядывая окровавленные бумаги из своей папки. Гюннар снова поворачивается ко мне.

– И ещё: не пиши и не звони Анн-Мари, не заходи в мой офис в Грёнланне, не присылай открытки из отпуска, никаких эмейлов, никаких запросов дружбы в Фейсбуке и неловких приветствий с другой стороны улицы. Ничего. И держись подальше от наших коллег в Бергене. Заползи обратно в обломки автомобиля, пропади в душевой, мне вообще всё равно. Исчезни. Тебя больше нет, Торкильд Аске, это понятно?

– Понятно.

– И ещё одно: отсюда тоже убирайся. Из этого дела, как бы оно ни развивалось. Тебе здесь делать нечего.

– Скоро, – отвечаю я.

– Не скоро, а сейчас же!

– Адьё, Гюннар.

– Иди к чёрту!

Гюннар скрывается за дверью, а две секунды спустя снова появляется Свердрюп и заглядывает внутрь, как испуганная собака. Убедившись в том, что обстановка безопасна, он проскальзывает внутрь и запирает за собой дверь. Оба мужчины садятся, сержант достаёт новый листок из стопки бумаги, аккуратно вытащив его из кучи скомканных и испачканных кровью листов на столе, хватает ручку и начинает писать.

– Хорошо, – говорит Свердрюп и складывает ладони в благоговейном жесте, который должен продемонстрировать спокойствие и бдительность, – наконец-то это закончилось, – причмокивает он на псевдо-северо-норвежском, постукивая кончиками пальцев друг о друга. – Давайте начнём всё сначала. Твоими собственными словами.

После того как мы закончили и меня попросили держаться подальше от проблем, но и не уезжать слишком далеко, пока поиски всё ещё идут, я еду в торговый центр, в котором был, когда впервые приехал в город. Сначала я захожу в аптеку и покупаю дюфалак, а потом заглядываю в парфюмерный и покупаю такой же флакон парфюма у той же самой продавщицы, как и в прошлый раз. Она не улыбается, просто старается сохранять спокойствие, будто во время вооружённого грабежа, пока не пройдёт транзакция.

На улице перед торговым центром я бросаю взгляд на морскую пену, которая омывает причал для быстроходных судов. Я сажусь в автомобиль и выезжаю из города в северном направлении, сквозь темноту, мимо тяжёлых горных хребтов, заржавелых сушилок и разрушенных крыш сараев, которые ветер сдул на землю. Я еду мимо обломков деревьев, столбов и выброшенных на берег водорослей, и ветром выносит рваные грозовые облака из-за линии горизонта.