Как Пшеницын ни торопился, он все же задержался на пару минут в кабинете НВП, чтобы позвонить Соловьеву. Он коротко описал, что случилось в школе, и не утаил, какую роль во всем этом сыграла Людмила Ивановна Пергамент.

– Будут проблемы, – предупредил он начальника.

– Будут, – согласился Соловьев. – Ты ей грубил?

– Если бы я подарил ей букет цветов, она бы приняла это за объявление войны.

– Это точно.

– Я считаю, что не нужно идти у нее на поводу. Нужно просто привлечь ее к уголовной ответственности за незаконное лишение свободы.

Соловьев помолчал пару секунд. Пшеницыну хотелось бы верить, что в этот момент он обдумывал возможность такого развития событий, а не подбирал слова, чтобы подсластить пилюлю. Оказалось, он не угадал.

– Все не так просто. У нее есть знакомства.

– Что, позволим ей дальше терроризировать школу? Здесь от нее все воют.

– Неправда. Ее побаиваются, но школу она держит в кулаке. Подождем. Ей до пенсии пара лет.

Пшеницын фыркнул.

– Нам о другом нужно думать.

– О чем?

– О том, как тебя вывести из-под удара.

– Из-под какого удара?

– Ты его почувствуешь, можешь не сомневаться. Наверняка будет жалоба на тебя, и не одна.

– И что? Пусть жалуется. Я суть дела описал.

– Возможно, придется предпринять какие-то действия. Я хочу, чтобы ты отнесся к этому с пониманием.

Пшеницын не сразу понял, что начальник имеет в виду. А когда понял, похолодел от ярости.

– Все-таки уточню. Вы хотите меня наказать?

– Пойми меня правильно. Лучше мы с тобой об этом заранее договоримся. Это будет что-то формальное, что тебе никак не повредит. Даже поможет в дальнейшем.

– Как, интересно, мне поможет выговор или отстранение от работы за то, что я хорошо сделал свое дело?

– В твоем личном деле об этом не будет никаких отметок. Но я это запомню.

Пшеницын чуть не бросил трубку после этих слов. Но сдержался. Он понимал, что его дальнейшая карьера будет зависеть от того, что он сейчас скажет. Можно поддаться эмоциям и наговорить глупостей. Отвести один раз душу, а потом всю жизнь жалеть об этом. Или сдержаться и получить за это что-то впоследствии. Соловьев не вечно будет сидеть в своем кабинете. Когда-то он тоже уйдет на пенсию, и кто-то займет его место. Так почему бы Пшеницыну не стать этим кем-то.

– Я вас понял, – сказал Пшеницын.

– Очень хорошо, если понял. Что там с Зуевым?

– Все нормально с ним. Дома отсыпается.

– Что? Ты с ним поговорил?

Пшеницын понял, что чуть было не спалился. Он совершенно забыл, зачем приходил в школу.

– А, нет, я думал, это вы насчет старшего Зуева. Я к нему заходил, он был выпивший. Мальчика я дома не застал, он уже ушел. Но в школе его тоже сегодня не было.

– Как не было?

– Он не приходил в школу.

– Ты хочешь сказать, что мальчишка исчез?

– Пока рано делать…

– Ты хоть понимаешь, что у нас серия?! – заорал Соловьев. – Вполне может быть, что у нас здесь действует маньяк, который похищает детей?

– Я бы не делал таких поспешных выводов. Может, мальчик просто решил прогулять школу.

– Нужно готовиться к худшему. Нужно проверить все места, где он может быть: клуб, библиотека, спортзал.

– Я займусь.

– Если к вечеру не объявится, будем собирать народ и прочесывать лес.

– Ночью? Это бесполезно. В темноте. И где искать? Тут лес на тысячу километров вокруг.

– Я знаю.

– Тогда зачем? Если мы все равно ни черта не найдем в темноте?

– Чтобы людям было чем заняться. Пусть лучше ищут мальчика, чем ищут виноватых.

Закончив телефонный разговор с начальником, Пшеницын прошел по опустевшим коридорам и вышел на улицу. Он обошел школу, миновал коричневый бак с надписью «ИБ-2» и совершенно забыл о том, что на баке сверху лежит ружье, разобранное и обмотанное ремнем.

Пшеницын направился в глубь поселка. Это место жители Шиченги называли «трущобы» или «сарайки». Конечно, здесь никто никогда не жил, но со стороны оно действительно напоминало бразильские фавелы – много-много крошечных деревянных строений. В основном это были дровяные сараи, бани и гаражи.