Ситников пришел в гостиницу в восемь утра. Он зашел на кухню, сварил кофе в турке и поджарил яичницу из четырех яиц. Разлил кофе в две кружки, яичницу на сковородке аккуратно разделил ножом на две части. Половину съел прямо со сковороды, вторую половину положил на тарелку.

С тарелкой в одной руке и кружкой кофе в другой он поднялся на второй этаж. Постучал ногой в дверь седьмого номера. Ему не открыли.

Естественно.

Ситников поставил тарелку и кружку на пол, достал из кармана ключ и открыл номер. Розанов лежал в той же позе, в какой Ситников оставил его вчера. Тарелка с засохшим пюре и сосисками стояла на тумбочке. Чертов газетчик не притронулся к еде.

Ситников поставил тарелку с яичницей и кружку с кофе на стол, сел рядом с Андреем.

– Вот что, парень, – сказал он, – я не психолог и не врач. И я не знаю, что у тебя случилось и что ты пытаешься здесь кому доказать. Но меня учили так: если хозяин ставит перед тобой тарелку с едой, ты ешь и говоришь «спасибо».

Розанов не отвечал. Ситников взял его за руку.

– Я вернусь через полчаса. Если на тарелках еще что-то останется, я сломаю тебе руку. – Ситников легонько дернул Розанова за руку. – Потом уйду и вернусь еще через полчаса. Если и после этого на тарелках что-то останется, я сломаю тебе вторую руку. Потом позвоню в больницу, и дальше пусть они тебя кормят с ложки за казенный счет. Понятно?

Розанов ничего не ответил.

– Я спрашиваю – понятно? – повысил голос Ситников.

– Понятно, – глухо ответил журналист.

– А если понятно, так оторви голову от подушки и начинай есть.

Журналист не пошевелился.

Ситников посмотрел на часы.

– Время пошло. Я вернусь через полчаса.

И Ситников вышел.

Андрей продолжал лежать. И вдруг он улыбнулся. А ведь это было бы здорово. Ему даже делать ничего не нужно. Ситников вернется через полчаса, увидит, что он не притронулся к еде, и сломает ему руку. Потом вторую. И он будет лежать в больнице. На обеих руках у него будет гипс. Его будут кормить и поить с ложечки. А он будет лежать и смотреть в потолок. В этой перспективе Андрею не нравилось только одно – что придется пользоваться уткой и каждый раз для этого прибегать к помощи медсестры. Это было унизительно.

В конце концов есть захотелось. Он сел на кровати и посмотрел на тарелку. Да, ему определенно хотелось есть. Он взял вилку, и через минуту с яичницей и кофе было покончено.

А раз уж он сел, почему бы не встать. Андрей встал и подошел к окну. Осень. Шиченга. Андрей почувствовал подступающую к горлу тошноту и снова осел на кровать. Так он и сидел, когда тихонько вошел Ситников и забрал посуду.

– Так-то лучше, – сказал он, – по крайней мере, не сдохнешь с голодухи.

Андрей думал о том, как он выйдет из гостиницы. Мысленно он проделал этот путь уже много раз. Выйти из номера. Спуститься по лестнице. Пересечь холл. Выйти на улицу. Вроде бы все просто. Но только не для него. Только не здесь.

Он попал в ловушку. Он не мог выйти. Сбежать отсюда он тоже не мог. В тот момент, когда он покинул бы Шиченгу, вся его прошлая жизнь, выстроенная и стабильная, перестала бы существовать. Он мог только лежать здесь, смотреть на стену и ждать. Чего именно ждать? Он не знал.