9
Пшеницын вернулся в райотдел и сразу поднялся к Соловьеву. Он собирался рассказать, что пропавшая Нина встречалась с Алексеем Зуевым. Но начальник не дал ему и рта раскрыть.
– Сегодня в Шиченгу приехал журналист из «Русского Севера». Будет писать об этом деле. Я эту газету знаю. Они не ограничатся официальной информацией. Этот газетчик будет копать и наверняка постарается найти какую-нибудь гадость о нас или об администрации. Я их манеру знаю. Они всегда стараются привлечь читателей за счет того, что ругают власть.
– У нас свобода слова, – неопределенно сказал Пшеницын.
– Свобода не должна превращаться во вседозволенность, – поучительно ответил Соловьев. – Нужно сразу поставить этого журналиста в рамки.
– Это как? В камере его закрыть?
Соловьев удивленно посмотрел на него.
– Ты почему так со мной разговариваешь? Забыл, где работаешь?
– Геннадий Сергеевич, сейчас другое время. Журналисту нельзя просто приказать писать о чем-то или не писать. Он все равно напишет то, что захочет.
– Время всегда одинаковое. Всегда можно найти способ…
– Я могу с ним встретиться и предложить делиться информацией. И надеяться, что он окажется ленивым и нелюбопытным настолько, чтобы этой информацией воспользоваться.
Соловьев помолчал.
– Ты неглупый парень, Павлик.
Пшеницын посмотрел на начальника ясными и ничего не выражающими глазами.
– Разрешите выполнять?
– Выполняй.
Пшеницын вышел из кабинета начальника в состоянии крайнего раздражения. Соловьев, проживший всю жизнь при тоталитаризме, не понимал новых неписаных правил. Одно из этих правил гласило – нельзя ссориться с прессой. После президентских выборов четвертая власть стала реальной силой в стране. Если в газете появлялась публикация о деятельности какой-то официальной структуры, необходимо было на эту публикацию отреагировать. Провести расследование и доложить, какие меры приняты.
Если милиция попытается нажать на журналиста – это будет скандал до небес. И виноватым будет он, Пшеницын.
Гостиница «Северная», двухэтажное деревянное здание, была рядом с райбольницей. У входа стояла белая «Нива», забрызганная грязью. В холле было полутемно. На стойке поместилась большая лампа с зеленым абажуром. Под ней сидел пожилой мужчина и читал книгу. Мужчина этот был отставной военный, служил где-то на Чукотке. В Шиченгу переехал года три назад, у него здесь вроде жили какие-то родственники. Пшеницын напряг память и вспомнил фамилию – Ситников.
– Здравствуйте, – сказал он. – Журналист в каком номере?
Ситников поднял голову от книги и посмотрел на Пшеницына. Пшеницын заметил обложку книги. Плутарх, том второй.
– В седьмом.
– Спасибо.
Пшеницын поднялся на второй этаж и постучал в дверь седьмого номера. Тишина. Пшеницын спустился в холл.
– Его нет в номере.
– Он там, – уверенно сказал Ситников и перевернул страницу.
– Не открывает.
– Может, спит.
– Когда он приехал?
– Сегодня утром.
– Он выходил из номера?
– Нет.
– Дайте запасной ключ.
Ситников задумался.
– Давайте соображайте быстрее. Вдруг у него там сердечный приступ?
Ситников открыл шкафчик и достал из него ключ.
– Я пойду с вами.
Пшеницын взял ключ у него из руки.
– Сидите здесь.
Ситников не стал спорить.
Пшеницын открыл дверь и вошел в номер. Обстановка была, что называется, спартанская – две кровати по стенам, стол. Потом Пшеницын увидел журналиста и сразу понял, что проблемы будут.
Розанов лежал в одежде поверх одеяла на одной из кроватей. Лицом к стене.
– Здравствуйте, – сказал Пшеницын и сделал несколько шагов в его сторону. – Я сержант Пшеницын. У вас все в порядке?
Журналист не пошевелился. Пшеницын подошел к кровати и наклонился. Глаза были открыты, журналист смотрел на стену. Пшеницын прикоснулся к его плечу. Розанов нехотя повернул голову и посмотрел на него.
– Что вам нужно? – спросил он.
– У вас все в порядке?
– Нет, – сказал журналист.
– Вызвать врача? Здесь больница рядом.
– Не нужно. Врач не поможет.
– Что случилось?
– Ничего особенного. Просто моя жизнь утратила всякий смысл.
Пшеницын посмотрел в окно. За окном были видны окна больницы. Одно окно было открыто, на подоконнике сидел человек в больничной пижаме и курил. Рядом торчали костыли.
Пшеницын усмехнулся.
– Ха, утратила. А раньше какой смысл был?
– Раньше?
– До того, как она утратила смысл, какой он был?
Пшеницын сел на кровать напротив Андрея. Ему вдруг стало весело.
– Не знаю. Наверное, никакого. Просто я этого не знал, а теперь знаю.
Пшеницын молчал.
Андрей повернулся к нему.
– А у вашей жизни есть смысл?
Пшеницын подмигнул.
– А тебе какая разница? Узнаешь ты или нет – не важно, раз уж твоя жизнь бессмысленна.
– Да, это верно, – согласился журналист и снова отвернулся к стене.
– Тебя как зовут? – спросил Пшеницын.
– Андрей.
– А я Павлик. Будем знакомы.
– Очень приятно, – чуть слышно сказал Андрей.
– Ты статью-то писать будешь? Или так и останешься лежать?
– Мне все равно. Я ничего не хочу.
– Что за народ. Слушай, ну нельзя же так.
– Можно.
– Может, тебе водки выпить?
– Не хочу.
– А что случилось вообще? У тебя на работе проблемы? Или, может, с девушкой поругался? Не бывает же так, чтобы на ровном месте человек вот так лег и впал в депрессию.
Андрей не отвечал.
– А ты не собираешься, там, повеситься или утопиться? – с подозрением спросил Пшеницын.
– Какая хорошая идея, – сказал Андрей, – спасибо за подсказку.
– Ага, – рассердился Пшеницын, – только не забудь написать предсмертную записку и в записке поблагодари меня за то, что я тебе эту идею подал.
Андрей не отреагировал на шутку.
– Оставьте меня в покое.
– Ладно, – не сдавался Пшеницын, – я еще зайду.
– Мне все равно, – чуть слышно сказал Андрей, и это почему-то очень разозлило Пшеницына.
– Неужели тебе совсем не интересно, кто похитил девушку?
– Мне все равно, – повторил Андрей.
– Блин, вот журналисты пошли. – Пшеницын покачал головой. – Ладно, значит, смотри, какая ситуация. Нина училась в одиннадцатом «Б». Жила с теткой на берегу в частном доме…
И Пшеницын рассказал все, что ему удалось собрать по делу. Пока он говорил, расхаживая по номеру, Андрей лежал лицом к стене, никак не обнаруживая своей заинтересованности.
– Что скажешь? – спросил Пшеницын, закончив. – Может этот парень, Зуев, иметь какое-то отношение к ее исчезновению?
– Мне…
– Мне все равно! – раздраженно сказал Пшеницын. – Это я уже слышал. Ты другие слова знаешь?
– Оставьте меня в покое. Зачем вы меня мучаете?
Пшеницын махнул рукой и вышел из номера.
Когда проходил мимо Ситникова, остановился на секунду.
– Покормите его. А то еще с голоду сдохнет. Отвечай потом за него.
И положил ключ от седьмого номера на стойку.
– Я еще зайду.
Вышел из гостиницы. Посмотрел на стоящую у крыльца «Ниву». Оглянулся, увидел на заборе моток стальной проволоки. Подошел к забору, снял проволоку и вернулся к машине. Давно он этого не делал. Но руки помнили.
