Аварийное всплытие
– В тот вечер, когда мама умерла, тоже шел дождь.
Алина смотрела на улицу, стоя возле открытого окна в кабинете инспектора по делам несовершеннолетних Валентины Глушенковой.
– Мама любила смотреть на дождь. Но в тот вечер она не отрывала взгляд от старого стола, который стоял посередине комнаты. Пока могла говорить, все шутила, что под столом прячется ее смерть. Ей казалось, что та уже несколько раз выглядывала оттуда, потрясая острой косой. Наверное, в тот день смерть уже не пряталась, а стояла рядом у изголовья ее кровати. Когда я подошла к маме, чтобы сделать укол морфина, она вдруг зашептала: «Аля, запомни! Роддом номер семь, пятая палата, три килограмма, мальчик. Сейчас ему тринадцать. Это твой брат. Запомни. Я должна была. Я не могла…» Дальше разобрать было невозможно. Я сделала укол и вышла из комнаты. Минут через пять я вернулась, а мама уже ушла…
Видно было, что Алина едва удерживалась от слез.
– Я не отнеслась всерьез к ее словам. Умирая, мама часто бредила. Полгода назад случай привел меня к седьмому роддому. Мамина фотография у меня всегда с собой. Я соврала, что мне надо сделать репортаж для газеты, и с фото в руках отправилась по кабинетам. Мне повезло. Пожилая акушерка вспомнила, что лет десять – пятнадцать назад «эта самая дамочка» родила мальчика и здесь же отказалась от ребенка. Назвали мальчика Женей Найденовым. Из роддома его отправили в Дом малютки, а затем – в детский дом «Теремок».
Алина подставила лицо под набежавший порыв ветра.
– Я все тогда думала – как она могла так поступить. А потом решила найти брата. Купила гостинцы и отправилась в «Теремок». Там перед «Теремком» есть парк. Только я в него вошла – навстречу мне бредет паренек, на лицо точная копия мамы, только чуточку смуглый. Я тогда сразу и догадалась, почему мама от него отказалась. Она боялась, что ребенок родится совсем чернокожий. А он был так – чуть смугловатый. Можно было бы что-то придумать – про особенности кожи, например. Ну, или желтуху какую. А она просто струсила.
Я, как его встретила, темнить особо не стала. Призналась, что его сестра. Женя даже не удивился, сказал, что сам все «сразу просек».
За окном просигналила случайная машина. Алина вздрогнула и прислушалась. Тишина. Девушка прерывисто вздохнула и продолжила:
– Он стал навещать меня дома. Все шло замечательно. Но однажды, когда у меня был Антон, Женя позвонил в дверь. Показывать Антону брата мне не хотелось. Я приоткрыла дверь, сунула ему рублей триста и приказала немножко погулять. Женя, видимо, обиделся и больше ко мне не приходил. Через несколько дней я наведалась в детдом. «Милые детишки», гонявшие в футбол на спортплощадке, радостно мне сообщили, что «гомик с нами больше не живет, мы его прогнали». Вышло так, что и я его прогнала! Прогнала в тот самый момент, когда он во мне больше всего нуждался!
Алина проглотила горький комок и продолжила:
– Оказалось, что с моими тремя сотнями Женя бродил по улицам, пока не наткнулся на какой-то ночной клуб. Отдав все деньги за вход, Женя впервые погрузился в неоновый мир и был поражен. Он очутился в мире, где над ним никто не издевался и не осуждал за сексуальные наклонности, наоборот, ему оказывали знаки внимания, даже ухаживали. Он довольно быстро познакомился с какой-то гей-компанией, с ходу получил прозвище Баунти и влился в тусовку. Так он жил примерно месяц. Клубы, вечеринки, танцы, секс, легкие наркотики – не жизнь, а сказка! Но неоновый мир красив только снаружи. Друзья не могли содержать Женю вечно. У него возникла потребность в деньгах. И вот тут появляется ОН. Добрый, умный, внимательный… ОН предложил Жене «пустяковую» сделку – испытать на себе новый дискотечный наркотик, который к тому времени еще даже не имел названия. И Женя согласился…
На стене тикали часы в большом плоском корпусе. Алине казалось, что тиканье становится громче и вскоре станет невыносимым. Надо торопиться. Надо успеть сказать все.
– Так Женя оказался в руках Стаса Шнитко. Тот ставил на нем эксперименты, уверяя, что наркотик в форме аэрозоля не вызывает привыкания. Вранье! Когда была достигнута необходимая консистенция, Женя уже не мог жить без наркотиков. С каждым днем он употреблял все больше «Освежителя», пока не скатился до чистого героина и иглы. Какое-то время Шнитко из жалости позволял подопытному пожить у себя в квартире, но затем сплавил его приятелю, Алексею Моргулину, для съемок в порнокино. Не знаю, как там все было дальше. Только однажды я нашла Женю, валяющимся на скамейке сквера в непотребном виде.
Очевидно, ветер усилился. В кустах надломилась ветка.
– Я привела его домой, отмыла, накормила, уложила спать и отправилась на экзамен в университет. Когда вернулась, то не увидела ни его, ни денег, которые отложила «на черный день». Тогда я еще не понимала, что этот день уже наступил. Я ходила по городу в поисках брата, вытаскивала его из дерьма, приводила в чувство. Он обещал, что это «в последний раз», но снова и снова сбегал, прихватив деньги или вещи. Когда я нашла его в очередной раз, на помойке за одним из ночных клубов, то погрузила в машину, нанятую на последние гроши, и отвезла в деревню Чупалейка, к бабушке Клаве. Место было идеальным. Кроме еще трех таких же древних старушек, в деревне никто не жил. Наркоман, если он решит раздобыть «дурь» в тех местах, должен пройти пешком много километров и в конце концов сдохнет на полпути.
В широко распахнутое окно ползла сырость. Алина поежилась. Рассказ давался со все большим трудом.
– Первая неделя обернулась настоящим кошмаром. Женю ломало в буквальном смысле слова, до хруста костей. Прижимая его к заблеванному полу, я думала только о том, что тем, кто из нормальных людей делает наркоманов, неплохо бы испытать подобные ощущения на собственной шкуре. А когда к брату вернулась способность говорить, и он поведал о своих мытарствах, в голове моей едва не вызрел план кровавой мести. Я совершенно не подозревала, что такой же план зреет в мозгу у Жени. Причем если моя злость с каждым днем шла на убыль, то его только лишь усиливалась. Я знала, что у него имеется целая связка ключей, но не догадывалась, что среди них все еще есть ключи от квартир Шнитко и Моргулина. А надо бы догадаться!..
Алина встряхнула головой, словно отгоняя от себя какое-то наваждение.
– Мы прожили в деревне целых два месяца. Днем мы загорали, ловили рыбу, ходили за грибами и ягодами. А вечером читали или слушали разные истории, которые нам рассказывала бабушка Клава. Однажды она поведала о том, как пару лет назад на деревню нагрянуло полчище крыс, от которых не было житья. Они ничего не боялись, разгуливая по домам на правах хозяев. Некоторые достигали размеров с крупную кошку. Три смелые бабушки накупили тогда крысиного яда и устроили незваным пришельцам настоящую химическую войну. Особенно смачно баба Клава описывала мучительную смерть серых чудовищ. Мне еще тогда показался странным веселый блеск в глазах брата, но я не придала этому значения. А через два дня Женя из деревни исчез. Вместе с ним пропала нераспечатанная склянка стрихнина, что хранилась у бабушки со времен крысиной войны.
Впервые с начала рассказа Алина повернулась от окна в сторону своей слушательницы.
– Конечно же, я сразу поехала в город. Мне казалось, что найти Женю будет очень легко. Нужно только погрузиться в ночную тусовку. Погружение и впрямь оказалось делом простым. Юля и Лена без труда ввели меня в свой мир. А чтобы мое появление не выглядело очень уж неправдоподобно, я придумала прикрытие – курсовой проект «О клубной культуре…». Только Женю найти мне так и не удалось. Вот, в общем-то, и все…
Глушенкова долгое время молчала. Затем встала со стула, подошла к электрическому чайнику и включила его.
– Ты пока попей чайку, – сказала она, извлекая из ящика стола пакетик с крекерами. – А мне нужно ненадолго.
На самом деле Валентина вовсе не собиралась никуда. Просто она не знала, как ей дальше общаться с Алиной. Рассматривать ее в качестве подозреваемой или же в качестве свидетеля? Рассказ девушки выглядел правдоподобно, да и очень хотелось ей верить, но слишком уж много неожиданных поворотов встречалось в этом деле…
Выйдя из своего кабинета, Валентина прямиком направилась в кабинет Анатолия Панфилова. Тот в это время допрашивал Сергея Липатова, по прозвищу Репейник. Собственно, для того, чтобы устроить параллельный допрос, они покинули праздничный стол и приехали в отдел. Сопоставив признания Репейника и Алины, Глушенкова с Панфиловым намеревались установить истину.
Когда Валентина без стука вошла в кабинет Панфилова, то была сильно обескуражена. Репейник сидел рядом с его столом и выглядел бледным, но вполне вменяемым. «А где же обещанная Толей ломка?»
– Ну, как тут у вас дела? – спросила Валентина.
– Все по-прежнему, – ответствовал Анатолий. – Господин Репейн… тьфу, я хотел сказать, господин Липатов продолжает утверждать, что это именно он убил Моргулина и Шнитко!
– Я отправил их прямо в ад. – Репейник светился от гордости. – Там им и место!..
– А тем, кто погиб при пожаре, тоже место в аду? – задала вопрос Глушенкова.
Репейник понурил голову.
– Я не думал, что все так обернется. Хотел пугануть всех как следует, чтоб не шлялись по всяким притонам, а сидели дома и умные книжки читали! В мире так много прекрасного…
«Говорит, словно проповедует», – подумала Глушенкова и спросила:
– Так это ты тогда выступил по «Продвинутому радио»?
– Я.
– И на что ты рассчитывал?
– Ни на что, – усмехнулся Репейник. – Просто высказал то, что наболело. И предупредил всех тех гадов, которые наркоту толкают, что даром им это не пройдет. За все в жизни нужно платить. Всем воздастся по заслугам…
«Похоже, парень и впрямь ударился в религию или это у него обычные глюки? Неужели он смог раздобыть дозу, сидя в камере?»
Валентина пристально посмотрела на руки Липатова. Тот правильно понял ее взгляд.
– Можете поглядеть поближе, – сказал он, закатывая рукава и демонстрируя вены. – Я не колюсь уже десятый месяц.
Валентина и Анатолий недоуменно переглянулись.
Вдруг открылась дверь, и на пороге кабинета возник подполковник Успенский.
– Валя, Толя, можно вас на минутку?
Когда Глушенкова и Панфилов вышли в коридор, нежданный гость закрыл за ними дверь и спросил:
– Ну как он, раскололся?
– Нет, – сказал Анатолий.
– И не расколется, – заявил Успенский, вынимая из кармана какую-то сильно помятую бумагу, испещренную мелкими буквами. – Вот, читайте.
– Может, лучше ты сам, – попросил Панфилов. – А то у меня после коньяка в глазах что-то ясности нет.
– Ты не представляешь, Толя, сколько я корпел над этими закорючками! – усмехнулся Успенский, протягивая листок Валентине.
– Костя, не мудри, – отказалась та. – Объясни все своими словами.
– Тогда начну с короткой предыстории. Так вот, когда вы оба и Алина так резво умчались из-за стола сюда в отдел, а Алла следом уехала на телевидение, я тоже отправился к себе на работу. Захотелось, знаете ли, погреться в лучах славы в кругу своих сотрудников. Там мне поднесли еще грамм сто-двести, после чего я завалился в родной кабинет с намерением немного надавить на массу. На столе я наткнулся на целую кипу бумаг. Это оказались стандартные ответы на запрос из наркологического диспансера и из дурдома на всех арестованных по «аэрозольному делу». Ну, вы знаете, есть такая стандартная процедура, которая обычно ни фига не дает! Так вот среди этих бумаг я обнаружил и отчет на гражданина Липатова Сергея, именуемого в простонародье Репейником! Оказывается, наш мститель чуть меньше года тому назад угодил в наркодиспансер, а оттуда в психушку.
– У него что, неподсудная статья? – попытался угадать Панфилов.
– А вот и нет! Статья у Репейника: «Маниакально-депрессивный синдром на почве наркозависимости». От уголовной ответственности она не освобождает. Это не шизофрения. Любопытно другое. Во время медосмотра у Репейника в голове была найдена опухоль. Его даже возили на обследование в Институт онкологии.
– У него рак? – догадалась Глушенкова.
– Саркома височной части, – подтвердил Успенский. – Обследование проводилось ровно десять месяцев назад. Максимальный срок жизни, который дали Репейнику врачи – один год!
– Значит, жить ему осталось максимум два месяца, – быстро сосчитала Валентина. – Это многое объясняет. Пожалуй, стоит поговорить с ним начистоту.
Никто из мужчин не успел ничего сообразить, а Валентина уже стояла в кабинете и обращалась к Репейнику:
– Сережа, слушай меня внимательно. Я знаю, что к убийству Моргулина и Шнитко ты не имеешь никакого отношения. Это сделал Женя Найденов, твой друг, а ты его выгораживаешь.
– Ничего подобного…
– Подожди, не перебивай, – движением руки остановила его Глушенкова. – Давай я расскажу тебе, как все было… Ты познакомился с Женей примерно три или четыре месяца назад и влюбился по уши… – Валентина постаралась скрыть свое негативное отношение к однополой любви и произнесла последнюю фразу нейтральным тоном. – Но все усложнялось тем, что в тот момент ты уже был в завязке, а Женя плотно сидел на игле. Безусловно, ты думал, как помочь ему. Но тут он вдруг исчез. Наверняка ты решил, что он умер или просто бросил тебя. Разве можно ждать преданности и любви от колючего наркомана!.. Но через два с половиной месяца Женя появился вновь. Он нашел тебя и сообщил сразу три сногсшибательные новости: что у него есть родная сестра, что он вот уже больше двух месяцев живет без наркотиков и что тех подонков, которые посадили его на иглу и заставляли сниматься в порно, он отправил на тот свет. А еще при нем были деньги и целая коробка с «Освежителем «Локи». Коробку вы выбросили в реку, но она не утонула. По злой иронии судьбы, коробку прибило к берегу возле знаменитого «Планетария».
Репейник ошеломленно смотрел на Глушенкову и молчал.
– Что вы сделали с семью тысячами долларов, которые Женя взял из тайника в квартире Моргулина, я в точности не знаю, но могу предположить, – продолжала она. – Скорее всего, деньги пока в целости и сохранности. Но наверняка для них уже придумано применение. Скорее всего, вы рассчитывали купить небольшой домик где-нибудь на берегу моря, чтобы жить там вместе, пусть недолго, но очень счастливо.
По пробежавшей на лице Репейника улыбке стало ясно, что предположение верное.
– Но тут вдруг стали происходить неприятные события. Поисками Жени занялись бандиты. Причем занялись очень серьезно. Стало ясно, что вашей идиллии не суждено состояться – Женю рано или поздно найдут. И вот тогда ты решил взять его вину на себя. Все равно жить осталось немного. Сначала ты позвонил на «Продвинутое радио» и умело разыграл психа. Затем специально перед объективом телекамеры поджег «Локи», написал явку с повинной и отправился в милицию. При этом ты еще и указал в роли заказчика Гришу Ботаника. Хотел столкнуть лбами группировки Ботаника и Академика. Умно, очень умно!.. Но, как и в случае с поджогом, ты опять не подумал о последствиях. В результате войны двух банд могло погибнуть куда больше народа, чем во время пожара.
Валентина на секунду задумалась и продолжила:
– Ну да ладно! Если бы не десятки погибших в «Локи», то я бы назвала тебя настоящим благородным рыцарем. Только вот в чем беда. Твои благородные поступки вряд ли достигли своей цели. Женя все еще в опасности…
Репейник посмотрел на Валентину испуганным взглядом.
– Сейчас я скажу тебе то, что милицейский следователь никогда не должен говорить обвиняемому. Но у меня просто нет другого выхода.
Липатов весь превратился в слух.
– В твоей камере работает радио?
– Да.
– Тогда ты слышал о массовых арестах и о том, что наркосиндикат обезглавлен!
– Слышал.
– Так вот, есть очень большая вероятность того, что это не так! Мы подозреваем, что главарю все же удалось ускользнуть от возмездия.
Репейник смотрел на Глушенкову взглядом затравленной собачонки. В кабинет вошли Успенский и Панфилов. Валентина продолжала:
– Да, Сережа, да. Скорее всего, мы имеем дело не с примитивным бандитом наподобие Академика или Ботаника. Наш пока еще неизвестный «злой гений» умен и изворотлив. Поэтому я не исключаю возможности, что он способен прийти к точно таким же выводам, что и я. Причем сделать их он может в любой момент. И я не думаю, что он оставит в живых человека, который нарушил его планы.
– Что вы от меня хотите? – чуть не плача, спросил Репейник.
– Я хочу знать, где прячется Женя Найденов.
– Лучше уж смерть от руки этого вашего злого гения, – замотал головой Липатов, – чем двадцать лет на зоне. Вы знаете, каково ему будет на зоне? Знаете?
– А с чего ты решил, что он туда попадет? – неожиданно для Репейника и стоявших вдоль стены коллег заявила Валентина.
– Что-о-о?
– Мы имеем твое чистосердечное признание. Думаю, у нас нет оснований сомневаться в искренности этого признания, ведь так?
Глушенкова вопросительно посмотрела в сторону Панфилова и Успенского.
– Так! – дружно ответили мужчины.
– Вот видишь, – сказала Валентина.
– А что будет с Женькой?
– Ничего. Будет жить со своей сестрой. Кстати, это ты писал Алине записки?
– Я, – ответил Репейник. – В клубах к ней было не подобраться. Вокруг нее все время кружились эти гады – Вовчик Семенец и Генка Гуревич. А на звонки она не отвечала…
– Так где сейчас Женя?..
– Улица Коминтерна, дом десять, квартира семь.
Милицейская «Газель» разрывала опускавшуюся на город тишину звуками сирены. В ее салоне, кроме водителя, находились четыре человека: Глушенкова, Панфилов, Алина и полковник Успенский. Минут десять они ехали молча. Первой тишину нарушил Успенский:
– Валя, там в кабинете ты говорила серьезно или хотела побыстрее расколоть Репейника? – Он говорил так, чтобы сидевшая возле окошка Алина ничего не услышала.
– Ты это о чем?
– О Баунти! Неужели ты вправду считаешь, что его нужно отпустить?
– А почему бы нет?..
– Ты что? Он же убийца!.. А что думаешь ты, Толя?
– Шнитко и Моргулин получили по заслугам, – ответил Панфилов. – К тому же благодаря их смерти мы смогли раскрутить то дело, за которое тебе прилетела награда. Жаль только, что главарь от нас ушел! Хотя существует ли он, этот главарь? Может, мы его себе выдумали?
«Газель» остановилась возле старой хрущевки.
– Все, прибыли! – с улыбкой сказал водитель. – Как и просили. Улица Коминтерна, дом десять. Седьмая квартира на третьем этаже!
Когда все оказались возле нужной двери, сердце каждого учащенно забилось: на двери обнаружились явные следы взлома… Алина зажала рот рукой. Панфилов достал пистолет и вошел первым. На кухне и в ванной было пусто, в первой проходной комнате тоже, а вот в спальне творилось нечто неописуемое. Повсюду валялись перья и куски разорванной ткани. Посреди этого хаоса лежало хрупкое тело Жени Баунти. Рядом валялся пустой шприц.
– Женя, Женечка, очнись! – Алина бросилась к телу брата и стала его трясти. – Господи, зачем? Зачем ты снова стал колоть эту дрянь? Вызовите «скорую»! Скорее!
Панфилов метнулся было в поисках телефона, но Успенский остановил его. Полковник уже держал в руках поднятый с пола шприц и демонстрировал его коллегам.
– В шприце был не наркотик, – проглатывая горькую слюну, сказал Успенский. – В нем было это…
Он указал взглядом на подоконник, где стояла склянка с надписью «Стрихнин. Опасно для жизни».
Алина бросила взгляд на подоконник, затем на мрачные лица милиционеров, затем на безжизненное тело брата. В следующее мгновение она почувствовала, что куда-то проваливается…
