Никакого желания отмечать День строителя у Валерия Ивановича не было. Какой, к черту, праздник? С Анциферовым вышел неприятный разговор. Не хотелось объяснять сопляку – а по возрасту и жизненному опыту он против Завьялова как раз им и был – причину, по которой договор не был выполнен в срок. Ну не мог Валерий Завьялов наступить на горло собственной песне, не мог он признаться конкуренту в том, что его попросту ограбили! Кто будет его после этого уважать? Ведь если задуматься, действительно произошло что-то немыслимое. Он годами, да что там годами – десятилетиями! – создавал свою репутацию и теперь вполне мог гордиться тем, что умел строить на совесть, ладить с властями, договариваться с конкурентами. Он расчистил свое поле от врагов, имел одну из лучших пиар-служб в регионе. Валерий Завьялов и самому себе не стал бы отвечать на вопрос – хороший ли он человек. Главное, что он все делал правильно. Он сгладил все шероховатости, которые имел в прошлом, все скользкие этапы своей карьеры. Он вступил в какую нужно партию, получил депутатский мандат, помогал больным онкологическими заболеваниями детям, участвовал в благотворительных губернаторских балах, входил в клуб «Лидер», объединяющий региональную элиту. У него работали лучшие специалисты в своей области, и сам Валерий Завьялов в свои пятьдесят четыре года являл собой образчик холеного, следящего за собой мужчины. Никто и никогда не видел его со следами попойки на лице, он всегда был свеж и элегантно одет. И как он мог признаться кому бы то ни было, что ореол идеальности, которым он себя окружил и который нежно лелеял, не более чем кажущаяся оболочка? Что его система безопасности не годится ни к черту, что люди, на которых он рассчитывал, не оправдали его доверия. Он никогда не думал о том, что дорогая сердцу Татьяна Ивановна – всего лишь забывчивая старушка, что у его сторожевого пса Зураба Игнатова, которым он так гордился, тоже есть пробелы по части организации системы безопасности. Признайся он кому-нибудь в этом, да еще присовокупи, что посадил к себе в приемную совершенно незнакомую бабу, его не просто засмеют. К нему перестанут относиться всерьез. Поэтому пришлось перед Анциферовым юлить, миллион – тоже не пустяк, даже Завьялов не может решить проблему с такой крупной наличностью за день, как говорится, одной левой. Поэтому и официальное заявление писать не хотелось: о следователе его предупредили, что человек деликатный и из следственных тайн анекдоты не делает, но ведь не он один в курсе. А опера? Им кто рот зашьет? Но раз сказали, что так надо для пользы дела, то ладно уж – черт с ним. Все равно все это неприятно и обидно, но не так, чтобы уж перенести нельзя было. И похуже бывали деньки, ничего, вырвался, выкрутился. По-настоящему болезненный удар нанесла ему Дина, будь она неладна. Молодость у Валерия Ивановича была бурная, женщин он повидал немало. Любил и был любим, страдал, без этого тоже не обошлось. Единственную свою жену, Сережину мать, в свое время обожал и носил на руках. Но все прошло, перегорело. Ему уже давно казалось, что страсти – это все в прошлом. Надо, чтобы была рядом красивая женщина, которая будет радовать глаз и с которой не стыдно будет показаться на люди. И не так много от нее и требовалось: чтобы не болтала без умолку, не была тупой и жадной. Чтобы любила разделять с ним путешествия и постельные радости. То есть женщина для отдыха, чтобы забывать с ней о работе и расслабляться душой и телом в будни и в отпуске. Наташа очень подходила на эту роль. Экзотически красивая, яркая, простая и послушная. Ни во что не лезла, ни с чем не приставала, никогда не спорила. И с Сережей у них отношения сложились. Валерий, честно говоря, уже и не надеялся, что когда-нибудь найдет с сыном общий язык. Сын мстил за мать при каждом удобном случае, показывал характер, ни с чем не соглашался, ничего не хотел. Чудо-девушка и его приручила своей добротой и лаской. И когда Валерий возвращался после работы домой и видел, что его ждут не дождутся два самых близких ему человека, на душе становилось радостно и покойно. И на людях с Наташей показаться было не стыдно: в прошлом году на благотворительном балу он был с ней. Нарядил ее как принцессу: платье специально ездила в Милан покупать. И была она в своем золотистом кружеве от Диора так хороша, что все на нее пялились, не скрывая. Это был, кстати, их последний выход в свет. Любовь вошла в его жизнь, когда он меньше всего этого хотел. Ему было так комфортно и уютно в том мире, который он сам создал, что мысли о том, чтобы что-то менять, не было. Дина скользнула мимо него, лишь слегка задев своей загадочной улыбкой, а он уже потерял покой. Смешно влюбляться в пятьдесят четыре года или нет, но это произошло. И домой привести Дину он не мог: Сережа встанет на дыбы, да и сама она не пойдет. И покоя с ней никакого не жди, она птичка вольная, если что не так – упорхнет, только ее и видели. Словом, не то это было, что Валерий Иванович считал для себя идеальным, но сделать с собой ничего не мог. Говорят, последняя любовь самая злая. Так оно и было. Дину Завьялов любил болезненно и мучительно, упиваясь каждым мгновением, проведенным с нею. Он готов был исполнить любое ее желание, лишь бы она была рядом. И вдруг она исчезла. Какой уж тут праздник, если все мысли только о ней? Но ничего не попишешь. Отменить корпоратив нельзя, на него ежегодно приглашаются самые важные партнеры, да и в коллективе никто не должен думать, что какая-то кража выбила главу компании из колеи. Только не это. Никто не должен знать, что у него на душе. Праздник обязательно будет, и он не станет ничего менять в их ежегодной традиции.

На протяжении уже нескольких лет компания «Технологии роста» отмечала День строителя в клубе «Парнас». Это было не просто увеселительное заведение, клуб располагался на территории большого городского парка «Динамо», в его западной части, в некотором удалении от фонтана, павильонов кафешек быстрого питания и основных пешеходных дорожек. Парк «Динамо» имел свой конноспортивный клуб и традиционно был местом активных развлечений: здесь проходили казачьи мероприятия, выставки собак, соревнования в разных видах единоборств. Перед фасадом ресторана были аккуратно высажены ровные стройные туи одного размера, а сам ресторан был отделан под шале: первый этаж кирпичный, второй сложен из брусьев. В задней части была большая летняя веранда, поделенная пополам: по левую сторону – столики, по правую – танцпол. Украшали интерьер многочисленные охотничьи трофеи: чучела лис, зайцев, тетеревов, головы кабанов и лосей. По стенам обеденного зала располагались гигантские аквариумы с яркими рыбами, тайскими лягушками и прочей экзотической тварью. Пейзажи и охотничьи сценки, напольные вазы с букетами сухих цветов – все здесь было изысканно. Найти в городе более шикарное место для коллективного летнего отдыха было невозможно. Завьялов любил этот клуб не только за его фешенебельность и великолепную кухню, ему нравились конюшни и прекрасно оборудованный открытый тир. Сразу за рестораном начиналась обширная зеленая лужайка, если ее пересечь в западном направлении, можно было попасть к стендам, на восточной стороне располагалась конюшня. На столах всегда были изысканные закуски: вареные раки, паштеты, крохотные жареные цыплята-корнишоны, множество овощей. На свежем воздухе жарился шашлык из баранины. Между переменами блюд сотрудники стреляли по тарелкам, кормили лошадей, танцевали. Завьялов знал, что коллектив компании очень дорожит ежегодным празднованием, которое всегда заканчивалось не раньше полуночи, и дал себе слово, что ничем не покажет, как тяжело ему дается участие в веселой компании.

Сережа попросил разрешения прийти с Наташей, но Валерий Иванович согласился не сразу. Зачем? Наташу объявили «символом компании» на десятилетний юбилей, на следующий год она присутствовала уже как гостья самого Завьялова. Теперь у нее нет этого статуса, так что ее присутствие совершенно не обязательно. Но они расстались тихо и цивилизованно, Валерий не увидел ни одной Наташиной слезинки, не услышал ни одного упрека.

– Пап, ну ведь мы же интеллигентные люди, – сказал Сережа, – мы давно с Наташей не виделись, она замечательный человечек и ничего не сделала плохого. Ей так нравилось в «Парнасе», пусть повеселится со всеми. Она не будет тебе надоедать, я посажу ее за наш столик.

– Хорошо, но учти, что мне будет не до нее, – нехотя согласился Валерий Иванович.

Валерий Иванович старался как мог. Встречал гостей, как всегда, произнес первый поздравительный тост, улыбался и принимал поздравления. В первый же перерыв для отдыха к нему подсел Зураб.

– Я проверил версию, о которой вам докладывал, – полушепотом сказал он, – она, к сожалению, не подтвердилась. Мы ничего не нашли.

– У тебя есть хоть сколько-нибудь вменяемый план дальнейших действий? – спросил Завьялов, сохраняя выражение лица, принятое на светских приемах.

– Мне нужно подумать, – ответил Зураб, опустив голову. В этот момент он испытывал жгучий стыд.

– Так думай же, думай, – сделал нетерпеливый жест рукой Валерий Иванович, – время идет. О Дине тоже ничего не удалось узнать? Никаких следов?

Зураб отрицательно покачал головой.

– Как сквозь землю провалилась, – еле слышно сказал он.

– В твоем распоряжении завтрашний день, – слегка наклонив голову к собеседнику, отчеканил босс, – используй его как хочешь, хочешь – думай, не можешь думать – иди гадать к гадалке. Делай что хочешь, но мне нужен план действий. Послезавтра прямо с утра приходишь ко мне и сообщаешь, какие у тебя появились мысли. Ты понял? Мне не нужен убийца. Мне нужно вернуть Дину – это раз. И мне нужно вернуть деньги – это два. Все, Зураб, разговор окончен.

После этой короткой и совершенно непродуктивной беседы с Зурабом настроение у Валерия Ивановича испортилось еще сильнее. Слава богу, хоть никто не лез к нему с тостами и светскими разговорами. Воспользовавшись минутой, когда рядом никого не было, он решил выпить сам. Налил себе рюмку «Чивайса», произнес какой-то мысленный тост и выпил. Потом еще одну. После встал из-за стола и решил прогуляться по воздуху.

Наташа все-таки улучила момент, чтобы попасться ему тогда, когда никого нет рядом. Она стояла в дверях, которые вели на лужайку, была одета в тонкое стального цвета шелковое платье, отделанное кружевом на манер ночной рубашки – Завьялов знал, что сейчас так модно. На шее у нее мерцало украшение: на толстом витом жгуте из бисера большой кулон муранского стекла. Украшение было очень необычным и притягивало взгляд. Валерий помнил его: они купили его на площади Сан-Марко, когда были в Венеции. «Милая, милая девушка, – подумал Завьялов, глядя в Наташины блестящие глаза, – ты специально это надела, чтобы я вспомнил о наших отношениях. Милая девушка, дай тебе бог счастья в жизни». Наташа улыбнулась, поймав его взгляд на своей шее.

– Как ты? – только и сумела вымолвить она. – Тебе нужна помощь?

– Спасибо, дорогая, все хорошо, – сказал Валерий Иванович, пожал ее тонкие пальчики и ступил на зеленую травку. Заложив руки за спину, он пошел в направлении стендов, откуда уже слышались одиночные выстрелы.

– Не удалось поговорить? – жарко прошептал запыхавшийся Сережа на ухо девушке, которая смотрела вслед удаляющемуся мужчине. – А я пока потанцевал немного с девчонками.

Наташа дернулась, и Сережа понял, что она прячет от него лицо.

– Але, красавица, ты не плакать надумала, часом, а? – прошипел он. – Ты брось это, люди повсюду, еще не хватало, чтобы кто-то увидел.

Он схватил ее за руку и потащил к скамеечке, установленной неподалеку.

– Он что, тебя обидел? – допытывался молодой человек.

Наташа помотала головой.

– Нет. Просто он меня не замечает, – сказала она, – ты был не прав. Он ко мне не вернется, то есть меня не вернет. Я ему больше не нужна, он меня не видит.

Сережа обнял ее за плечи.

– Ну и что? – ласково прошептал он. – Ведь есть я. Или я тебе уже не нужен?

– Нужен, – ответила Наташа, – конечно, нужен.

– Тогда откуда эти слезы?

– Их уже нет, – улыбнулась девушка, – просто ты говорил, что хотел бы вернуть то время, когда мы жили все вместе. Нам ведь было так хорошо.

– Тогда было хорошо, а завтра будет еще лучше, – проговорил Сережа, – всему свое время. Тогда тоже не все было так уж идеально, ведь ты была его женщиной, а теперь ты только моя. И будешь только моей, правда?

– Конечно, Сереженька, – ответила Наташа, – но ты знаешь, я, наверное, поеду домой. Как-то мне здесь стало неуютно, и я не хочу, чтобы он подумал, будто я ему навязываюсь.

– Хорошо, я тебя провожу.

– Не надо, я попрошу на ресепшне, чтобы мне вызвали такси.

– Давай я вызову, зачем кого-то просить? – удивился Сергей.

– Им лучше знать, где паркуются такси, – ответила Наташа, – и потом, здесь громко играет музыка, я могу не услышать звонок телефона. Пусть лучше меня официант пригласит.

– Если пьяный не напьюсь, приеду вечером, – прошептал Сережа ей в ушко, – или лучше не надо?

– Почему же не надо, – пожала плечами девушка, – не напивайся и приезжай.

Наташа не дождалась самого вкусного: бараньих шашлыков, замоченных по особому рецепту, – ароматных, нежных, источающих сок. К шашлыкам подали зажаренные на огне овощи, и они пользовались не меньшим успехом. Ошеломившая всех кража денег, трагическое известие об убийстве новой сотрудницы – все это сковало офис ледяной коркой молчания. Разговоры велись только по производственной необходимости, все были напряжены и растеряны. И вот вне офиса все почувствовали себя свободно и вольготно, как будто в случившихся несчастьях были повинны стены конторы. Людей отпустило, прорвало. Звенящая скованность последних дней лопнула, все пили, угощались вкуснятиной, танцевали, кое-кто из дамочек уже наведался к лошадкам, со стороны стенда слышалась пальба. Валерий Завьялов был бы рад зарядиться всеобщим настроением, но не мог. Чтобы не слишком бросалась в глаза степень его отстраненности, он хорошенько приложился к «Чивайсу», а когда на банкет приехал старый партнер и товарищ, крупный производитель строительной извести Петр Бабушкин, усугубил и с ним. Валерий попытался мысленно подсчитать, сколько же он выпил, но не смог. И это был верный признак того, что контроль над собой он все-таки ослабил. Слава богу, хоть чуть-чуть забыться, хоть на время, и то спасибо.

– Скоро начнет смеркаться, – сказал Бабушкин, – может, пойдем постреляем?

– Давно уже собираюсь, – ответил Завьялов, – но там девки гогочут, не разгонять же их.

– Мы не будем разгонять, так, подвинем чуть-чуть, – поторопил Петр, – а то я старый стал в сумерках стрелять. Пошли, девки хорошие у тебя, с удовольствием с ними потрусь.

Завьялов встал, вышел из-за стола вслед за своим товарищем. Когда проходили веранду для танцев, от группы танцующих отделилась Ирина Вениаминовна, финдиректор, и Петя, старый ловелас, тут же стал обнюхивать ее шею. Ирина Вениаминовна, до жути чопорная и строгая дамочка, хохотала и даже повизгивала. «Мне бы так», – подумал Завьялов и спустился на сочную траву лужайки.

– Догоняй, старый донжуан! – крикнул он Петру Бабушкину и размеренным шагом пошел в сторону стендов, туда, откуда слышались женский визг, мужской хохот и звуки стрельбы.

– Начальству гип-гип ура! – закричал гусарским голосом строительный управляющий Андрей Лисицкий, который и здесь, похоже, управлял дамской аудиторией. – Зарррряжай!!! Готовсь!!! Пли!!!

Грохнул выстрел из нескольких ружей.

– Валерий Иванович! Вы же костюм испачкаете! – крикнула какая-то из дамочек. Другие дружно засмеялись.

– Что такое? – рявкнул на гомонящую толпу подходящий к месту бодрой походкой Петр Иванович Бабушкин. – Начальника своего подстрелили? Вот я вам сейчас!

Он рыкнул и разверз объятия, готовые принять не одно дамское туловище.

– Валерик, за мной, – бросил он товарищу впол-оборота, но в ту же секунду что-то заставило его застыть на месте. Бабушкин сделал два шага в направлении упавшего товарища.

– Валерик, ты что? – крикнул он, бросаясь к Валерию, на белой шелковой груди которого расплывалось кровавое пятно.

Сергей Алексеевич получил сообщение о случившемся не сразу, на место уже выехали оперативная группа, дежурный следователь по району и, только когда доклад пошел к начальству, позвонили Поповкину. Сергей Алексеевич, только севший за стол ужинать, помрачнел, выслушав телефонного собеседника.

– Плохо дело, все осложняется, – сказал он жене, – моего клиента подстрелили, надо срочно ехать на место.

Он собрался, на ходу, уже без всякого смакования, которого они, без сомнения, заслуживали, дожевал горячие телячьи котлеты, вызвал оперов, работающих по делу об убийстве Алены Наливайченко, на срочное совещание. Будут дела объединены в одно или нет, будет решать начальство, и уж точно не сегодня, завтра утром, а до этого времени место преступления будет уже «несвежим», и свидетели разбегутся. А то, что дела объединят, не вызвало никаких сомнений, так что чем раньше он приступит, тем лучше.

Дежурным следователем был Миша Линчик, толковый парнишка, который давно просится к ним в управление, ждет вакансии, а к Сергею Алексеевичу относится с трепетным пиететом.

– Потерпевшего увезла реанимационная бригада, говорят, ранение тяжелое, пуля пробила легкое, – начал докладывать Миша.

– Надежда есть? – спросил Сергей Алексеевич.

– Не сказали, – пожал плечами Миша, – но давайте я все по порядку.

В Завьялова выстрелили в тот момент, когда он пересекал лужайку, в дальнем конце которой оборудован открытый тир. Сотрудники увидели своего руководителя, прокричали ему приветствие и сделали залп из ружей. Когда Завьялов упал, некоторые подумали, что слегка подвыпивший хозяин изображает сраженного пулей, стали звать его, в этот момент подоспел и гость праздника Петр Иванович Бабушкин, который увидел, что дело совсем нешуточное. Выстрел был произведен из ближайших кустов, с небольшого расстояния, преступник подпустил свою жертву поближе. Лужайка обрамлена кустарником и деревьями со всех сторон, кроме той части, где расположен выход на нее из ресторана. Выстрела никто не услышал из-за ружейного залпа, вспышку тоже никто не разглядел, все, кто был на лужайке, были увлечены стрельбой и не смотрели по сторонам. Впрочем, установить место, откуда был произведен выстрел, не составило труда, оно было очевидно, потому что преступник сбросил пистолет прямо тут же, где были сломаны ветки высокого кустарника. Вышел он по ту сторону естественной живой изгороди. Территория клуба «Парнас» никаким особым образом не охранялась, тир и конюшня закрывались на ночь, как и подсобные помещения. У владельца клуба был договор по охране объекта с ЧОПом, который охранял весь парк «Динамо». Поскольку в парке было несколько объектов, нуждающихся в охране, их хозяева наняли один ЧОП, который следил за порядком в ночное время. Ограждение у «Парнаса» было чисто символическое, на его территорию мог попасть любой посетитель парка. Сергей Алексеевич вышел с обратной стороны зарослей и попал на одну из пешеходных прогулочных дорожек. Отсюда можно было попасть куда угодно: как в глубь парка, так и к выходу из него. Преступник решил, что для него безопаснее всего будет подкараулить свою жертву в кустах, но для этого нужно было непрерывно следить за Завьяловым, видеть его передвижения по ресторану, подоспеть к удобной для выстрела точке раньше своей жертвы, чтобы успеть перевести дыхание и прицелиться. Летняя веранда ресторана была обнесена невысоким декоративным заграждением, издали было видно, какой человек сидит за каким столиком. Можно ли было проследить за участником банкета из-за естественного растительного барьера? Можно, если периодически раздвигать кусты и посматривать в нужную сторону. То есть преступник знал, что здесь проходит банкет, в котором участвует Завьялов, из-за кустов внимательно наблюдал за ним, и когда хозяин вечера направился в сторону тира, подпустил его поближе и выстрелил. А если бы он туда не пошел? Может быть, на этот случай у преступника имелся другой вариант. Или он точно знал, что Валерий Иванович – большой любитель пострелять по тарелочкам. Выстрелив, убийца выбросил пистолет, отступил за деревья и оказался на пешеходной тропе, откуда мог попасть куда угодно и выйти из парка, воспользовавшись любым имеющимся выходом. Его расчет основывался на том, что очевидцы не сразу сообразят, что произошло, а когда поймут, не сразу определят, откуда стреляли. А уж когда поймут и это, то даже если кто и бросится в погоню за преступником, того уже и след простынет.

– Сергей Алексеевич, вы можете уделить мне несколько минут? Вы меня знаете, я Зураб Игнатов, начальник службы безопасности Завьялова.

Сергея Алексеевича так и подмывало высказать этому самоуверенному кавказцу пару слов о том уровне, на котором находится безопасность завьяловских материальных ресурсов, а также и его лично, но не стал. Однако его взгляд и тяжелый вздох, который Сергей Алексеевич не смог-таки сдержать, были достаточно красноречивы. Во всяком случае, Зураб смешался еще сильнее, хотя и без того был растерян и дергался, как будто к нему подключили ток.

Поскольку протокол осмотра места происшествия писал Миша Линчик, Сергей Алексеевич кивнул Зурабу и сделал приглашающий жест, означающий, что может отойти с ним в сторону. Когда мужчина подошел ближе, Поповкин явственно увидел, что его трясет. И глаза у него влажные, будто он собирается вот-вот заплакать.

– Я вас слушаю, – строго сказал следователь.

– Сергей Алексеевич, я уверен, что знаю, кто стрелял в Валерия Ивановича, – начал он срывающимся голосом.

– Так-таки уверены? – недоверчиво покосился на него следователь. – Вы видели преступника?

– Да нет же, никого я не видел, – поправился Зураб, – если бы видел, я бы его своими руками…

Он сжал челюсти, подавляя импульс и понимая, что в присутствии процессуального лица высказывать угрозы в чьей-либо адрес по меньшей мере не осторожно.

– Итак, что же вы тогда хотите мне сообщить? – пресек Сергей Алексеевич его наплыв чувств. – Давайте по существу. Мне нужно делом заниматься.

– Может быть, я плохо обеспечил безопасность своего начальника, – взял себя в руки Зураб, – но я все-таки в курсе его дел. В последнее время у него не было явных производственных конфликтов, с конкурентами было гладко как никогда, в него мог стрелять только этот безумный отставник, Трепачев. Больше некому, поймите! Валерий Иванович умел выстраивать отношения с людьми.

– А почему с этим Трепачевым не выстроил? Он ведь, по сути дела, кусок хлеба у человека собирается отобрать, какие уж тут выстраивания отношений…

– Трепачев сам виноват, – отрезал Зураб, – надо было вовремя бумаги до ума доводить.

– Ну что ж поделаешь, не довел человек их до ума, – возразил Сергей Алексеевич, – а ваш шеф этим немедленно воспользовался. Для него, учитывая масштаб проекта, деньги небольшие, а для Трепачева – это вся жизнь, единственный источник. Что ж вы удивляетесь, при таких обстоятельствах и спокойный человек в гремучую змею может превратиться.

– Я не думал, что Трепачев может быть опасен, – продолжал Зураб, словно не понимая, о чем говорит следователь, – только после кражи я стал наводить о нем справки и узнал кое-что. Проверьте это, пожалуйста, по своим официальным каналам.

– Что именно? – Сергей Алексеевич поправил съехавшие на нос очки.

– Он не совсем в себе, этот мужик, – сбивчиво говорил Зураб, – была какая-то история, ее замяли, учитывая его безупречное служебное прошлое, мне подробностей узнать не удалось, ни фамилий потерпевших, ни адресов… Но дело было в конце прошлого года. Трепачев устроил грандиозную драку, был невменяем.

– С кем не бывает, вы в свое время тоже не отличались корректным отношением к подозреваемым, если я не ошибаюсь, – заметил Поповкин.

– Не ошибаетесь, – ничуть не смутился Зураб, – но у меня это был метод работы, а Трепачев псих. Он лечился, я это точно знаю. У него знакомые в психоневрологическом диспансере.

– У меня тоже там есть знакомые, но при этом я здоров, – ответил следователь.

– Вы не хотите меня слушать! – вскричал Зураб. – А между тем стрелял именно Трепачев, не захотите его задержать, я сам с ним разберусь.

– Не советую, – отрезал Поповкин, – я с вами церемониться не буду. Посажу под замок, и дело с концом.

– Но это он, – не унимался Зураб, – больше некому! Сначала он участвовал в краже, а потом убил Алену, чтобы не делить с ней деньги. А затем и самого шефа. В порядке мести. Да и чтобы деньги некому было искать. Я еще одно должен вам сказать…

– Слушаю, – буркнул Сергей Алексеевич.

– Мои люди обыскивали его квартиру и его павильон, – выдохнул Зураб.

– В ваших интересах было бы не делиться этой информацией с органами следствия, – строго произнес Поповкин, – потому что это самоуправство и незаконное проникновение в чужое жилище.

– Да знаю я все это, – отмахнулся Зураб, – но сейчас мне уже все равно, надо будет – отвечу. Я это сказал вам, чтобы вы понимали: Трепачев психически неуравновешен, а тут еще обыск, который мы сделали нарочито, оставив после себя разгром. Он пришел в бешенство, но дело не только в этом. Он понял, что мы продолжаем искать деньги. Не будет Завьялова, деньги искать будет некому. Да и проект с реконструкцией благополучно развалится. А пока на это место придет другой инвестор, Трепачев благополучно закончит с оформлением своих бумаг.

– Спасибо, я приму вашу информацию к сведению, – серьезно кивнул Поповкин.

– Примите, прошу вас, – взмолился Игнатов, – он не такой безобидный, как хочет казаться, он натуральный псих, это я вам точно говорю. И потом, он из бывших, стрелять умеет. Непонятно только, почему он сделал такой плохой выстрел, не убил сразу… Вы можете его задержать?

– Он угрожал Завьялову? – ответил вопросом на вопрос Сергей Алексеевич. – Если угрожал и тому есть свидетели, то прошу вас не медлить и указать на них, тогда…

– Свидетелей нет, – отрицательно качнул головой Зураб.

– Может быть, вы знаете это со слов Валерия Ивановича?

– Я мог бы сейчас сказать именно так, вы ведь немедленно это не проверите, но это не так. Шеф ничего мне не говорил ни о каких угрозах, да и когда он мог их высказать? После встречи в кабинете они не виделись, а тот разговор был записан.

– И на записи разговора никаких намеков на угрозы? – еще раз уточнил Поповкин.

– Нет, – выдохнул Зураб.

– Тогда у меня нет никаких оснований для его задержания, – отрезал следователь, – но я вижу, вы хотите помочь следствию, так вот, первое условие: никакой самодеятельности. Я официально и совершенно серьезно вас предупреждаю. Вот вам мой телефон, вы можете поделиться со мной любой информацией, но еще раз предостерегаю вас – никакой самодеятельности. Иначе я буду вынужден ограничить вашу свободу. Все понятно?

– Да, – кивнул Зураб вслед удаляющейся фигуре.

Вечернее совещание толком не получилось, опера разбрелись по парку, кто разговаривал с чоповцами, кто удалился на территорию, кто проверял парковки, словом, дело нашлось каждому. И Сергей Алексеевич велел всем собраться у него в кабинете к одиннадцати утра. В десять он ждал вызова в кабинет руководства, где ожидал, что будет принято решение об объединении двух уголовных дел в одно.

Пока оперативник докладывал о пистолете, Сергей Алексеевич размышлял над словами Зураба. В чем-то он, возможно, прав. Алексей Трепачев так же нелегко адаптировался к гражданской жизни, как и многие другие бывшие офицеры. В итоге подавляющее большинство из них устроились в ней хорошо, а кто даже и завидно, но каждый шел своим путем, каждый вкладывал в организацию новой жизни весь свой человеческий капитал. Алексей Трепачев тоже. И то, что завьяловский проект рубил его бизнес на корню, было для него большим потрясением. И человеческий фактор со счетов не сбросишь: несколько лет назад Трепачев был сотрудником серьезной спецслужбы, и вряд ли кто-то посмел бы унижать его, тыкать носом, как обгадившегося щенка. Одна из сложностей гражданской жизни как раз и заключалась в смещении центров равновесия. Тот, кто еще вчера мог оказаться у того же Трепачева в разработке, сегодня, не переплевывая через губу, одним движением мог разрушить плоды его многолетнего труда. Нетрудно было себе представить, что Трепачев чувствовал в момент общения со строительным магнатом. Но убил ли он Алену Наливайченко, как это утверждает Зураб Игнатов? Пока что привязать его к убийству было решительно нечем: в квартире Дины Воронцовой обнаружены мужские и женские отпечатки пальцев, но пальцев Трепачева среди них нет, во время допроса его дактилоскопировали. Да и одно дело – поквитаться с обидчиком, который безжалостно топчет то, что ты создавал годами, и совсем другое – поднять руку на женщину, с которой не хочешь делить украденные деньги. Все, конечно, может быть, но очень уж циничным было бы это убийство, окажись так, как предполагает Игнатов. Хотя совсем недавно Сергей Алексеевич расследовал дело об убийстве отца семейства, который терроризировал своих домашних. Пил мужик, прикладывался кулаком к жене, гонял дочку, в общем, классический образец неблагополучной семьи, в которой все несчастливы. В момент очередного домашнего скандала семнадцатилетняя дочь тирана не выдержала и, якобы заступаясь за мать, нанесла отцу смертельные раны. Девочка горько плакала, рассказывая о том, как отец глумился над ними с матерью, показывала синяки, в общем, вызывала искреннее сочувствие. Стоял даже вопрос о переквалификации обвинения на «превышение пределов необходимой самообороны». В общем, по-всему, девчонка должна была отделаться легким испугом в виде условного срока. Однако в ходе следствия выяснилось, что синяками и кровоподтеками девчонку наградил в порыве ревности ее любовник, а отца она огрела монтировкой по голове за то, что он отказался дать ей деньги на новый айфон. Так что первое впечатление, которое производит подозреваемый, далеко не всегда оказывается верным.

– …так что пистолет имеет криминальную историю, – подытожил оперативник, – однако с того самого убийства больше нигде не всплывал, и какой путь проделал до нынешнего владельца, неизвестно.

– Так, ребята, пистолетик этот мне знаком, – сказал Сергей Алексеевич, который, казалось, совсем не слушал доклад, уйдя в свои мысли, – я помогал нашим молодым сотрудникам работать по делам прошедших лет, мы вместе готовили методическое пособие, большой труд, кстати говоря, так что пистолетом займусь сам, пока в памяти еще кое-что осталось. А вы давайте-ка вот что: поскольку на текущий момент у нас только один подозреваемый – это Алексей Трепачев, нужно установить, что он делал в этот день, где был, чем занимался. Ну и его местонахождение в момент убийства – это само собой разумеется. Уделите особое внимание камерам видеонаблюдения, которые имеются на подходах и подъездах к «Динамо», опросите всех участников банкета, может, кто-то выходил курить и видел Трепачева где-то поблизости. Есть информация, что наш Трепачев лечился в психоневрологическом диспансере от нервного срыва, проверьте, правда это или нет. И выясните, что за инцидент предшествовал этому. Кроме того, мне нужен финансовый статус Завьялова.

Сергей Алексеевич распределил задания между членами следственно-оперативной бригады, отпустил оперов и потянулся к внутреннему телефону.

– Коля, ты помнишь пистолетик из банды Столярова? – произнес он самым задушевным тоном. – Тот, который потом опять потерялся, мы с тобой его в последний буклет заносили.

– Помню, Сергей Алексеевич, – отозвался собеседник, – а что? Неужто нашелся?

– Нашелся, родимый, – ответил Поповкин, – из него в человека стреляли. Ты вот что: собери все, что есть по этому пистолетику, и приходи ко мне. Давай сразу после обеда, сможешь?

– Я и раньше смогу, Сергей Алексеевич, хотя уже полпервого, если вы чтите перерыв, то давайте после.

– Я твой перерыв чту, – по-отечески ответил Сергей Алексеевич, – пообедай, потом ко мне.

Буквально месяц назад Коля Карелин закончил работу над очередным буклетом, который ежегодно выпускает каждое региональное управление Следственного комитета. Буклет служил задаче помочь в расследовании нераскрытых дел прошлых лет. Колина усидчивость, старательность, дотошность очень импонировали Сергею Алексеевичу. Молодой следователь-криминалист нашел себя в систематизировании всех данных по нераскрытым преступлениям, и это был не просто бесполезный архив, который собирался для отчетности. Появлялись новые виды экспертиз, которые были недоступны криминалистам в прошлые годы, и если вещественные доказательства хранились бережно и аккуратно, то благодаря новым видам исследований они могли пролить свет на неразгаданные тайны прошлого. Сергей Алексеевич помогал Коле в его работе, всячески ее одобрял и считал очень важной. И теперь Колины богатства могли ему пригодиться: пистолет Макарова, из которого стреляли в Завьялова, насколько он помнил, имел богатую криминальную историю.

Однако пока они с Колей не погрузились в увлекательнейшее дело – восстановление истории смертоносного оружия, Сергей Алексеевич запер кабинет и отправился на обеденный перерыв. Однако он не пошел в буфет, не отозвался на приглашение коллеги перекусить в кафе напротив управления, а решил пройтись пешком до Пушкинского сквера. Не так давно там открыли новый суши-бар, который привлек его внимание аппетитной рекламой. По дороге на работу яркий буклетик всучила ему в руки молоденькая девушка-промоутер, Сергей Алексеевич долго разглядывал картинки и решил из любопытства как-нибудь кое-что из этих блюд попробовать – ведь недаром же эта кухня приобрела в последнее время сумасшедшую популярность. Значит, что-то в ней есть! Тем более дома он этой возможности был лишен: жена категорически не верила в подлинность японской кухни и заказывать в дом «эту гадость» категорически запрещала. Сергей Алексеевич попробовал ее уговорить, но в ответ получил твердое обещание жены прекратить готовить домашнюю еду. Посещение суши-бара решало проблему: он пробовал всякие японские штучки и никого при этом не раздражал. Сергей Алексеевич садился на летней веранде в самый дальний угол спиной к другим столикам. Дело в том, что научиться пользоваться палочками он так и не смог, поэтому просил у официантки вилку и, чтобы не позориться, садился так, чтобы никто его ухищрений не видел. Сейчас ему особенно хотелось посидеть на воздухе: погода стояла располагающая, и хотелось побыть наедине с собой, чтобы спокойно по-думать. Настроившись на острую лапшу с креветками, Сергей Алексеевич шагал по скверу и не мог отделаться от навязчивой мысли, которая не давала ему покоя. Неужели он так подвержен стереотипному мышлению? Или – напротив – преступник в последнее время пошел без фантазии, мыслящий единообразно? Но вот ведь в чем дело: если он возьмет архив расследованных им (да и не только им, а всем областным управлением) уголовных дел об убийствах, то окажется, что если убивали простого сельского алкаша, то обязательно по пьяному делу, если миловидную девушку, то обязательно из ревности, если предпринимателя, то из-за бизнеса, а богатого человека – из-за денег. Как бы ни скучала на таких расследованиях его следовательская фантазия, но приходилось признать, что последнее убийство, где усматривался сложный мотив и замысловатая интрига, было в сюжете прочитанного детектива. Но не в жизни, нет. Завьялов очень богат, но заинтересованным в его деньгах мог быть только наследник, сын. Однако молодой человек вместе с отцом праздновал День строителя и весь вечер был у всех на глазах. Дина, несмотря на свое более чем подозрительное исчезновение, еще не успела стать женой миллионера и от его смерти, безусловно, проиграла бы, ведь она рассчитывала на щедрый свадебный подарок. Со своей бывшей пассией Натальей Завьялов расстался давно и мирно, и с ее стороны было бы довольно смешно опомниться и порешить бывшего любовника только теперь, по прошествии такого длительного времени. И, главное, зачем? Как ни сопротивлялось его сознание этой мысли, но приходилось признать, что наиболее реальный мотив был только у Трепачева. Только бизнес в основу преступления лег не завьяловский, а трепачевский. Ребята, конечно, проверят отношения Завьялова с конкурентами и партнерами, но результата эта работа не даст: Валерий Иванович поднялся на такую ступень, когда взаимоотношения в бизнесе не решаются с помощью насилия. Они решаются с помощью денег, только так. Ни он, ни его конкуренты давно не окунают свои звучные, обремененные депутатскими мандатами фамилии в нечистоты публичных и даже непубличных скандалов. Грязные страницы из их дневников давно и беспощадно вырваны, а незамаранные они тщательно блюдут. Но кое в чем Валерий Иванович ошибся. Счел, что вести диалог можно только с равными по статусу. Вознесся на вершины, перестал считать за людей тех, кто валандается где-то там, на бренной земле. И напрасно.

И самого Завьялова не спросишь. Вчера вечером его прооперировали, он находится в реанимации, в сознание не приходил. И придет ли – неизвестно.

– Сергей Алексеевич, как долго вы будете на месте? – Голос Кости Дьякова, одного из самых толковых оперативников, с которым приходилось работать уже не раз, был взволнованным. – Нам с Паниным нужно срочно к вам приехать. Но в городе пробки, раньше чем через час мы не доберемся. Никакого совещания у вас на это время не предвидится?

– Не предвидится, можете приезжать, – ответил Сергей Алексеевич, – если меня не будет на месте, я буду у Коли Карелина. Позвоните на мобильный, я к себе спущусь.

– Есть, – отозвался Дьяков и отключился.

Значит, что-то ребята накопали, раз мчатся к нему без вызова. Ну а коли до их приезда не меньше часа, можно пока позаниматься пистолетом.

Пистолет Макарова, из которого был произведен выстрел, был известен давно и имел свои характерные особенности, которые позволяли легко его идентифицировать. До 1998 года он являлся табельным оружием и числился за лейтенантом Анатолием Колбешкиным, оперуполномоченным РОВД Новоусманского района. В октябре 2000 года и началась его кровавая история. С 1998 года в области орудовала жестокая банда, промышлявшая грабежами и разбоями. Организовал ее бывший спортсмен Иван Столяров. Человек безжалостный и жестокий, он сколотил вокруг себя коллектив единомышленников, таких же отмороженных типов, как и он сам, установил строжайшую дисциплину, распределил роли между участниками. Их первыми делами были нападения на водителей легковых автомашин. Три преступления – двое раненых и один труп. И никто не мог опознать нападавших, все они были в масках. Затем последовало ограбление ночного кафе на трассе, потом вторжение в жилище руководителя районного отделения Сбербанка. Орудовали преступники по районам области, оттачивали там свои навыки. Вначале следствие даже не связывало эти преступления между собой, но впоследствии оказалось, что все это дело рук членов одной банды. В октябре 2000 года отморозки предприняли вылазку в Новоусманский район: там в доме фермера, по данным преступников, должна была находиться крупная сумма наличности. Поздно вечером бандиты ворвались в дом, воспользовавшись беспечностью хозяйки, добровольно открывшей им дверь, связали женщину, затем хозяина дома и его пожилую маму. Успокоить бабульку оказалось не так просто: она орала что было мочи, пока ее не оглушили, но соседи успели услышать шум и насторожиться. Когда из дома вновь послышались нечеловеческие крики, соседи вызвали милицию. Анатолий Колбешкин дежурил в ту ночь. Фермерская семья находилась на хорошем счету, в доме никто не пил, не буянил, так что он сразу заволновался – не ворвались ли в дом посторонние – и даже взял с собой напарника. Дежурную машину пришлось оставить на соседней улице из-за ямы, которая зияла посреди улицы, и милиционеры двинулись к дому пешком, через огород. Именно поэтому их не увидел дозорный, стоявший в тот вечер на шухере. Когда двое сотрудников милиции вошли в дом, им открылась страшная картина: вся комната была залита кровью, привязанные к стульям женщины находились без сознания, а хозяин дома, прижимая окровавленную руку, катался по полу и выл от боли. Преступники, не найдя хранилища денег, стали пытать хозяина и для начала отрезали ему палец руки. От увиденного у сельских милиционеров, не привыкших к подобным проявлениям жестокости, случился шок, и на какое-то мгновение они замешкались. Напарник Анатолия Колбешкина немедленно получил удар по голове, после чего его связали и бесчувственного бросили в подвал. А сам Анатолий успел выхватить пистолет и направить дуло на главаря банды. Того, кто находился сзади него, он не видел, бандит сделал захват, выбил из руки оружие и завладел им. Анатолий Колбешкин, падая, сорвал с лица бандита маску, и это решило его участь: лейтенанта милиции застрелили из его собственного табельного пистолета. Так начался кровавый путь пистолета Макарова. Несколько лет он принадлежал банде Столярова, переходил там из рук в руки. По материалам следствия, из него было совершено четыре убийства из девяти, которые числились за бандой. История одной из самых жестоких и кровавых преступных группировок закончилась только в 2002 году, когда бандитов наконец смогли найти и обезвредить. Брали их в их логове, которое они сами называли базой и обустроили в одном из ближайших к областному центру районов. Арсенал у бандитов был небедный: холодное оружие, гранаты, обрезы, пистолеты, даже один автомат Калашникова. Только вот того самого ПМ, который когда-то принадлежал лейтенанту Колбешкину, среди всего этого добра не оказалось. Тогда следователи недоумевали, куда мог подеваться пистолет, но так его и не нашли. В следующий раз это оружие выстрелило в 2004 году, из него был убит предприниматель Михаил Федоров. И это убийство Сергей Алексеевич хорошо помнил. Тогда следствие разрабатывало версию об ограблении: к убитому должна была поступить большая сумма денег, которую впоследствии не нашли. Преступника искали среди тех, кто знал о том, что Федоров в день трагедии имел при себе наличность. Но как попал к убийце ненайденный пистолет из банды Столярова, было совершенно неясно. Однако вскоре вскрылись любопытные факты. Оказалось, что у Михаила Федорова была замужняя любовница, с которой он собирался соединить свою жизнь. Выяснилось также, что муж этой женщины узнал о тайной связи своей жены и запер ее дома. Дважды два связалось, когда выяснилось, что обиженный муж – майор милиции Сергей Якушев, который участвовал в операции по обезвреживанию кровавой банды. Придя вместе с другими операми в логово преступников, Якушев попросту присвоил один из пистолетов. Ни для кого не секрет, что некоторые сотрудники милиции имели не только свое табельное оружие, но и брали с мест преступлений «трофеи». Улики против Якушева были незыблемыми и без пистолета Макарова, но перед самым задержанием преступник еще этого не знал. То ли он своим оперативным чутьем почувствовал, что к нему придут, то ли предупредил кто-то из сослуживцев, но перед самым задержанием Якушев дал деру. Никакого практического смысла этот маневр не имел, поскольку бежать ему было некуда. Однако, как потом показывали свидетели, он выскочил из своего дома (а жил он в частном секторе) в домашней одежде и рванул огородами мимо соседских домов в неизвестном направлении. Впрочем, долго ловить беглеца не пришлось: вскоре он довольно легко дал себя задержать, но смысл бегства стал понятен: по дороге Якушев сбросил пистолет как главную изобличающую его улику. Милиционера осудили за предумышленное убийство, но вину свою он в судебном заседании не признавал, писал кассационные жалобы. И следователю место хранения пистолета не выдал. С тех самых пор и до сегодняшнего дня о пистолете лейтенанта Колбешкина ничего не было слышно. Вернее, не совсем так. Из него никто не был убит, но пистолетом пользовались, он находился в руках человека, который умел стрелять. Если бы не старательность и дотошность Коли Карелина, Сергей Алексеевич об этом никогда не узнал бы. Но Коля, умничка, систематизировал и вел учет не только случаев, когда орудие было применено против личности, но и когда оно вообще всплывало. Вернее, Коля собирался приобщить эту информацию о пистолете к архиву, но просто еще не успел, а Сергею Алексеевичу сообщил, что на его памяти где-то проскальзывала информация о применении огнестрельного оружия, и очень похоже, что именно того самого пистолета. Но где и при каких обстоятельствах – надо искать.

– Ты, Коля, обязательно найди мне, где показался этот пистолет, даже если найти будет трудно, – настойчиво попросил Сергей Алексеевич.

– Я найду, Сергей Алексеевич, – пообещал Коля, – но сами понимаете, там, где трупа нет, там искать сложнее. Он в общую статистику не попал, остался валяться где-то в происшествиях. И географию мы не знаем: где именно его искать, то ли в городе, то ли в области. В какой период времени – тоже неясно.

– Временные рамки у тебя есть, – не согласился Сергей Алексеевич.

– Есть-то они есть, но очень уж широкие, – вздохнул Карелин, – ладно, найду я тот случай. Если он был, значит, я его найду.

– Ты уж постарайся, – напутствовал его Поповкин и поспешил к себе в кабинет, у дверей которого его уже ждали Костя Дьяков и Саша Панин.

– …Как-то даже странно получается, Сергей Алексеевич, – начал Костя, – все-таки Трепачев бывший сотрудник, офицер, а допустил такие оплошности, что даже не знаешь, как это все назвать.

– Давай уже, не томи, мне твои предисловия не нужны, – охладил его пыл следователь, – ты здесь не выводы должен делать, а факты излагать. Я слушаю.

– Вы будете смеяться, – невозмутимо продолжал Костя, ничуть не смутившись строгим следовательским тоном, – но Трепачев в день покушения был в парке «Динамо», причем вошел туда, даже не пытаясь как-то скрыться. Я сейчас по-быстрому набросаю схему расположения объектов…

Сергей Алексеевич придвинул оперативнику листок бумаги, и он начал сосредоточенно что-то чертить. Когда эскиз был закончен, он подвинул листок к следователю и стал водить по нему пальцем:

– По левую сторону от входа в парк «Динамо» находится караоке-клуб «Карусель», заведение работает ночью, так что там к видеонаблюдению относятся серьезно. Как рассказал их безопасник, куролесят в основном перед входом и на парковке. И там, и там установлены камеры видеонаблюдения. Корпоратив в честь Дня строителя был назначен на 17.00. В первый раз Трепачев появляется в объективе как раз в это время. Если точно, то в 16.55.

– Интересно, – протянул Поповкин, – он что же, не один раз в этом объективе появился?

– Не один, – согласился Костя, – второй раз он там фигурировал в 18.40.

– И что делал? – напрягся следователь.

– Мы опросили официантов, – уверенно ответил Дьяков, – в 18.40 он пил коньяк. Заказал сто пятьдесят граммов армянского, выпил прямо у стойки, закусил шоколадкой и ушел в направлении парка.

– Так, это очень хорошо, – озадаченно проговорил Сергей Алексеевич, – а что касается времени после убийства? Он что, тоже разгуливал по парку как ни в чем не бывало?

– Нет, Сергей Алексеевич, – возбужденно помотал головой оперативник, – он вошел в парк в 18.40. Но как он вышел, мы знать не можем, в объективы этих камер он больше не попадал, а других там попросту нет. Дайте бумагу для сотовой компании. И мы будем иметь документальное подтверждение тому, что в нужное время телефон Трепачева находился в зоне парка «Динамо».

– Черт знает что! – воскликнул следователь и столкнулся с недоуменными взглядами членов следственно-оперативной бригады. – А ты, Саша, что молчишь? У тебя что-то сверх этого?

Александр Панин очнулся, как от резко прозвеневшего будильника. У него был маленький ребенок, ночами он не спал, поэтому мог отключиться в любой момент, когда не передвигал ногами и не шевелил языком.

– Сверх, Сергей Алексеевич, – сказал он, активно заморгав, будто действительно только что проснулся, – я просматривал протоколы опроса всех участников банкета, кто приходил, уходил, выходил на территорию парка, словом, как-то передвигался. Я был в офисе завьяловской конторы, говорил со всеми, кто не сидел сиднем в ресторане. Трепачева по фотографии узнали двое. Начальник юридического отдела запоздал на корпоратив, поскольку у него была какая-то важная встреча на предмет заключения с кем-то мирового соглашения. В общем, он опоздал, но когда подъехал к клубу «Парнас», видел Трепачева недалеко от главного входа в ресторан.

– И что там делал Трепачев? Гулял?

– Нет, как пояснил юрист, он осматривал машины, припаркованные у входа. Но, заметив его, тут же ретировался.

– Кто второй? – нетерпеливо спросил следователь.

– Второй – водитель, который привез этого юриста на гулянку.

– Интересное дело! – воскликнул Сергей Алексеевич, со злостью плюхнулся в кресло и стал отчаянно теребить очки, которым по виду и так уже недолго осталось.

Костя и Саша недоуменно переглянулись. Целый день они носились как угорелые, нормально не поели, зато впитали в себя всю жару, на которую еще было способно ожесточившееся под конец своего сезона лето. И вот она, благодарность! Насупленный вид, искривленный рот, тягостное молчание под истерический треск отдающей концы тонкой оправы. Оперативники замерли, боясь открыть рот.

– Приведите мне сюда этого Трепачева, – наконец выдавил Сергей Алексеевич.

Оба опера облегченно вздохнули и одновременно встали со своих стульев.

– А чего вы радуетесь? – охладил их следовательский голос. – Трепачев бывший сотрудник органов, в которых никогда не держали идиотов. И он, задумывая совершить убийство, белым днем приходит в парк, смотрит на видеокамеры и спокойно дает им себя зафиксировать. Гуляет где-то, возвращается, выпивает для храбрости и снова удаляется в парк, где через несколько минут должен будет прозвучать выстрел. Это каким же нужно быть идиотом! Почему он не зашел в ресторан и не поздоровался со всеми, не поздравил с профессиональным праздником? Ничего не понимаю! Сотрудник, пусть и бывший, правоохранительных органов так поступить не мог. Это нелогично.

Оперативники растерялись.

– Так что, везти этого деятеля сюда или нет? – осторожно спросил разочарованный Костя Дьяков.

– Везите немедленно, – ответил Сергей Алексеевич и в крайнем раздражении – что можно было заметить за ним нечасто – еле слышно стукнул ладонью по столу.

Ожидая Трепачева, Сергей Алексеевич находился в очень смутном и неприятном для себя состоянии душевного неравновесия. Версия, которую преподнес ему Зураб Игнатов, ему не нравилась как человеку, но как следователь, он признавал за ней право быть основной. Во всяком случае, пока. Пока не всплыли никакие иные факты из жизни Завьялова, которые могли бы привести его к столь драматической развязке. И версия, которую он уже обдумал и с которой несколько свыкся, вдруг находит свое документальное подтверждение. Но такое, какое не может его радовать. Трепачев – опытный человек, бывший сотрудник, не алкоголик и не наркоман. Не мог он, замышляя серьезное преступление, дать себя зафиксировать, да еще и дважды! Сергей Алексеевич был склонен верить в то, что сообщником Алены Наливайченко был именно Алексей Трепачев, но ведь во всем, что касалось кражи – если он действительно имел к ней отношение, – он вел себя безупречно. А тут вам не кража, тут убийство! И он разгуливает по парку, словно замышляет поздравить Завьялова с профессиональным праздником. Черт знает что!

К моменту приезда Трепачева, сопровождаемого оперативниками, Сергей Алексеевич взял себя в руки, успокоился, принял невозмутимый вид. И когда Алексей уселся на стул напротив него, ледяным тоном спросил:

– Что вы делали в парке «Динамо» десятого августа текущего года? Советую мне не лгать, потому что времени выслушивать вашу ложь у меня нет. Желания – тем более. Если сейчас вы начнете мне лгать, я не буду вас слушать, у меня нет настроения играть с вами в кошки-мышки. Я отправлю вас в камеру, и дело с концом. Решайте быстро: говорите правду или я надеваю на вас наручники.

– Да я и не собирался вам врать, – спокойно ответил Алексей, – я могу пояснить, что делал в парке «Динамо» десятого августа.

– Так я слушаю, – отчеканил следователь, – надеюсь, вы пришли туда не для того, чтобы выпить коньяку?

– Нет, конечно, – горько ухмыльнулся Алексей, – я пришел, чтобы подкараулить Зураба Игнатова и набить ему морду.

– Как вы сказали? – не поверил своим ушам Поповкин. – Набить морду Игнатову?

– Да, именно так, – ответил Леша, – два дня назад по его команде в моем доме и у меня на работе был произведен нелегальный обыск. Его сотрудники перевернули у меня все вверх дном. Я решил, что следует дать понять Игнатову, что я не согласен с его методами работы.

– И что вы там намеревались сделать? – спросил Сергей Алексеевич.

– Я хотел выразить свою точку зрения на этот вопрос. А чтобы лучше дошло, подкрепить свои слова действием.

– А как вы намеревались поступить с Завьяловым? – продолжал следователь. – Ведь вы же понимали, что Игнатов согласовывает с ним свои действия. Как вы собирались проучить его?

– О нем я в тот момент не думал, – ответил Трепачев, – я хотел разобраться с Зурабом, и больше ничего.

– Вы осуществили свое намерение?

– Нет.

– Почему?

– Не получилось, кто-то стрелял в Завьялова и нарушил тем самым мои планы.

Алексей замолчал, спокойно глядя следователю в глаза.

– Хорошо, вам придется записать ваш рассказ, но отпускать вас сегодня домой я не склонен. Завтра мы продолжим нашу беседу.

Алексей не попытался возражать, не стал требовать адвоката.

– Я не убивал Завьялова, – напоследок сказал он, – и вам не удастся обвинить меня в преступлении, которого я не совершал.

– Посмотрим, – буркнул Сергей Алексеевич и сделал вид, что углубился в чтение каких-то важных бумаг.

Оставив Алексея Трепачева в казенном доме, Сергей Алексеевич решил, что трудовой день пора заканчивать. Завтра он тщательно подготовится к допросу и только после этого вызовет Трепачева. Сергей Алексеевич был не то чтобы раздражен, а скорее раздосадован. Все, что они имеют по делу Наливайченко и по делу Завьялова, – это одни только догадки, версии, которые в минуту рождаются и в минуту разваливаются в хлам. Никакой конкретики, никаких прямых улик, ни одного твердого факта. Правда, на лестничной клетке в доме Дины Воронцовой нашелся небольшой смазанный кровавый след, который убийца невольно вынес из квартиры. Но где искать хозяина ботинок, которые оставили этот след? Отпечаток мог служить доказательством вины в отношении подозреваемого, но когда подозреваемого нет, он сам по себе ни на кого не указывал. Пистолет – вот он, вещественный аргумент, с которым не поспоришь. И пока он не узнает, кто принес его в клуб «Парнас», преступление не будет раскрыто.

Сергей Алексеевич сам не заметил, как свернул на улицу Домостроителей, оттуда ближе всего было пройти к тому участку частного сектора, где когда-то проживал майор милиции, а впоследствии убийца любовника своей жены Сергей Якушев. Было уже восемь вечера, Сергей Алексеевич знал, что жена надеется на его скорый приход домой, но сама звонить не будет – мало ли какие следственные мероприятия пришлось срочно проводить ее мужу. Ужин никуда не денется, в конце концов.

Почему Сергей Якушев бросился бежать, было более или менее понятно. Обагренный кровью пистолет, которым он завладел незаконным путем, был у него на руках. Это полностью изобличало его как убийцу. Избавиться от оружия, сидя дома и ожидая приезда опергруппы, не представлялось возможным – куда его денешь? Но пистолета ведь не нашли, значит, Якушев нашел-таки, куда его деть. В материалах дела был протокол допроса жены двоюродного брата Якушева, их дом находился на той же улице, на соседнем участке. Тогда следователю пришла в голову резонная мысль, что Якушев сбросил пистолет на территории своего брата, чтобы тот припрятал изобличающее его оружие. Эту версию прорабатывали, и оказалось, что в тот момент, когда Якушев совершал свой бессмысленный побег, его брата дома не было. И если кто и нашел бы подброшенное оружие, то скорее его жена. Но она не только категорически отрицала этот факт, но и сама в добровольном порядке предоставила и участок, и дом для подробного обыска. Женщина не скрывала, что относится к мужниному двоюродному брату без симпатии, и оснований не верить ей не было. Сергей Алексеевич остановился у дома номер 74, где когда-то проживал милиционер, прошел вверх по улице еще два участка и подошел к довольно современной и даже странной для этой непрезентабельной улицы усадьбе – почему-то именно это слово пришло ему в голову. Домовладение разительно выбивалось из окрестного пейзажа, сразу было видно, что здесь объединены два, а то и три участка. Иначе здесь просто не поместился бы такой помпезный дом с многочисленными дворовыми постройками хозяйственного и декоративного назначения, обширным гаражом и просторным двориком. Сергей Алексеевич рассматривал латифундию, когда к нему подошел пожилой мужичок и строгим голосом спросил:

– Вы здесь чем интересуетесь, гражданин?

Сергей Алексеевич улыбнулся. Бдительный мужичок не мог усмотреть в нем, немолодом, сутуловатом и вообще не очень презентабельном мужчине, кого-то, имеющего тайные недобрые помыслы. Просто одинокому мужичку не с кем поговорить, и задумчивый прохожий вполне может составить ему компанию.

– А вы, случайно, не уличком? – вопросом на вопрос ответил Сергей Алексеевич.

– Уличком, – удивленно подтвердил мужичок. – А вы откуда знаете?

– Догадался, – ответил следователь и продолжил: – А вы тут давно живете? Этот дом на улице вроде бы как новый?

– Новый, это точно, но я посторонним людям информацию не предоставляю, – высказался уличком и замер в ожидании ответа.

– А я не посторонний, – заговорщическим тоном промолвил Сергей Алексеевич, – а вы умеете хранить конфиденциальность?

Слово попало в точку, как Поповкин и рассчитывал.

– Я-то умею, – ответил страж уличных секретов, – но вы-то не сказали, кто таков и зачем пожаловали.

Сергей Алексеевич счел за лучшее открыться, предъявил удостоверение, и сразу же настороженные глазки местного жителя потеплели, рот ощерился беззубой улыбкой.

– Ну что ж, – ласково сказал местный житель, – такие гости у нас не каждый день. Прошу в наши хоромы.

Не пойдешь – обидится, подумал Сергей Алексеевич и последовал за мужичком. Его владение оказалось домом буквально напротив бывшего якушевского. Вот же повезло, подумал Поповкин, не сглазить бы.

– Иван Платонович, а что вы можете рассказать про хозяев этого большого красивого дома? Всегда они здесь жили или как? Или их участок из двух нарезали?

– Я тут всю жизнь живу, все знаю, а чего не вспомню, так у меня в книгах записано.

– Может, дадите мне книгу эту посмотреть? – попросил Сергей Алексеевич, испугавшись, что дедок пустится в воспоминания.

– С большим удовольствием, – охотно отозвался тот, – если чего непонятно, вы спрашивайте.

Сергей Алексеевич внимательно вчитывался в домовые записи. Его интересовало, кто соседствовал с якушевским братом, то есть Сергею Алексеевичу нужен был владелец дома, который давно продан, а участок объединен с еще одним и превращен в городскую усадебку. Что, если Якушев пистолет сбросил, да не туда, куда надо? Все-таки человек бежал сломя голову, от милиции скрывался, кинул сверток в кусты – да не в те… разве не могло такого быть? Или бросил-то он как раз на братов участок, а поднял сверток кое-кто другой, кто видел якушевский маневр. Могло такое быть? Почему же нет?

– Так кто тут раньше жил, в этом доме? Какие люди? Эта книга новая, тут о прежних хозяевах ничего нет.

– Так-то я их хорошо помню, а по фамилиям нет, – отозвался старичок, – но если надо, посмотрю, у меня же они все переписаны были.

Дед пошел искать нужный журнал учета, нашел, стряхнул с него пыль и стал листать.

– Да вот же они, говорю же, что хорошо их помню! – обрадованно воскликнул он, – Мамаша у них была нехорошая женщина, с бородавкой на морде, собак не любила и вообще… А вот дочка у нее была добрая, звали ее Светлана Михайлова, замуж она вышла за Набибуллина Мусу, он у них главным по дому значился. В 2005 году Набибуллин из дому выбыл. Остались мать с ребенком, то ли дочка у нее была, то ли пацан, не помню. Потом продали они свой домик и переехали отсюда. А было это в 2008 году, в сентябре месяце.

– А где теперь этот Набибуллин, не знаете?

– Нет. Мне это ни к чему, – строго заметил мужичок, – я ведь для чего помечал, кто в доме главный и все такое. Чтобы порядок не нарушался, очередность между соседями – кому снег расчищать, кому саженцы высаживать. На субботники опять же…

– Ясно, – встрял Сергей Алексеевич. – А что за человек был тот Набибуллин, не помните?

– Давно это было, – отозвался уличком, – помню, что мужик был очень вредный, нелюдимый, оттого, видно, и семья у него не задалась.

Сергей Алексеевич поблагодарил уличкома и вышел на улицу. Что ж, Сергей Якушев вполне мог случайно забросить свой пистолет на территорию участка бирюка Набибуллина, который ни с кем не дружил, неизвестно, что имел на уме и, кстати сказать, неизвестно куда потом сгинул, бросив жену и ребенка. Надо было набираться терпения и ждать, пока Коля Карелин раскопает, где пистолет лейтенанта Колбешкина всплыл снова.

Сережа метался по коридору, не замечая, что одна ярко-голубая больничная бахила прорвалась и волочится за ним следом. Заведующий реанимационным отделением был, как всегда, занят. Может, он и принял бы его, если бы видел Сережины метания перед кабинетом, но кабинет Петра Валерьяновича был полон, сунуться туда было можно, но шансов оказаться замеченным практически не было. Скупая информация, которую ему удалось выудить у дежурного врача, сводилась к тому, что его отец пришел в сознание, но состояние его по-прежнему тяжелое. Пустить к нему Сережу он отказался категорически.

– Молодой человек, я хорошо знаю, кто такой ваш отец, и не надо мне намекать на его особое положение, – отчитывал его дежурный врач, – поверьте, мы так же сильно, как и вы, хотим, чтобы ваш отец выкарабкался. Но характер ранения таков, что сейчас малейшее напряжение может очень дорого ему стоить. Тем более что разговаривать с вами он все равно не сможет. Вам объяснить ситуацию подробно или вы плохо знакомы с медицинской терминологией?

– Плохо знаком, – согласился Сережа, – но обычным языком вы можете мне сказать, почему я не могу его видеть?

– Я еще раз повторяю, что в данный момент малейшее напряжение сил может быть для него губительным, – терпеливо продолжал доктор, – я не могу утверждать, что его состояние не внушает опасений, то, что он пришел в себя, еще не значит, что он уже на пути к выздоровлению. В данный момент ему необходим полный покой. Как только появится положительная динамика, мы позволим вам взглянуть на него одним глазком, но не раньше.

Собственно, чего он ждал от разговора с заведующим отделением, ему и самому было неясно. К отцу его не пустят, а давать утешительный прогноз врачи не торопятся, осторожно намекая на то, что боятся грозных осложнений. Если в ближайшие двое-трое суток их удастся избежать, прогноз улучшится.

– Почему ты трубку не берешь, я уже не знаю, что думать! – воскликнула Наташа, которая вообще непонятно откуда здесь взялась.

– Я выключил звук у телефона, извини, – ответил Сережа. – Что ты здесь делаешь?

– А ты думаешь, я могу спокойно сидеть дома, наслаждаться жизнью, не зная, что с твоим отцом и куда пропал ты сам? – нахмурилась она. – Очень это на меня похоже, да?

– Наташ, но здесь тебе делать совершенно нечего, – зашептал Сережа, который почувствовал какое-то шевеление внутри кабинета заведующего отделением, которое могло означать, что он сейчас освободится. А пропустить этот момент было нельзя.

Наташа обиженно отстранилась, глаза ее заволокло слезами.

– Просто я очень волнуюсь, – проговорила она.

– Наташенька, прости, я не хотел тебя обидеть, – исправился Сережа, – но они все равно ничего не говорят, кроме того, что у отца высокая температура, он пришел в сознание, но говорить ни с кем не может.

– Им же, наверное, нужно дать какие-то деньги… – предположила девушка.

– Не говори глупостей, – оборвал ее парень, – а то они не знают, кто такой мой отец, и если они его вытащат, он сам их всех озолотит.

– Но надежда-то есть? Хоть это они сказали?

– Сказали, что есть, если не будет какого-то осложнения.

– Слава богу, – выдохнула Наташа и умолкла.

В это время дверь в кабинет заведующего отделением распахнулась, из него вышло сразу несколько человек, кто в белых халатах, кто в цивильной одежде. Петр Валерьянович, высокий статный мужчина с бородкой клинышком, вышел проводить своих посетителей и тут заметил Сережу.

– Давно меня ждете? – спросил он. – Разве вам ничего не сказали? Ну, проходите.

Наташа простояла перед запертой дверью ровно семь минут, показавшиеся ей вечностью. Потом из кабинета вышел Сережа, глаза его были на мокром месте.

– Что случилось? Что он тебе сказал? – бросилась к нему девушка.

– Да ничего такого особенного, просто нервы, – объяснил Сережа. Наташина нервозность передалась ему, и он, еще полчаса назад хранивший завидное спокойствие, вдруг разнюнился.

– Что такое смерть, начинаешь понимать только тогда, когда она подходит к кому-то из твоих близких, – неожиданно сказал он, – пока смерть не коснется тебя лично, ты ее не уважаешь. А ведь она страшная…

– Зачем ты так говоришь? Ведь отец не умер, – севшим голосом проговорила Наташа. – Или тебе что-то сказал заведующий?

– Да нет, ничего нового он не сказал, повторил то же самое: если не разовьются осложнения, отец выживет.

– Ну вот видишь…

– А если разовьются, – Сережа повернулся к ней лицом, губы его дрожали, – тогда что? Я столько раз спорил с отцом, я столько раз хотел наказать его за маму. Но никогда не думал, что он может умереть.

– А что полиция? Они арестовали кого-нибудь? – едва слышно проговорила Наташа.

– А разве я тебе не сказал? – оживился Сережа, – Зураб сказал, что вчера задержали по подозрению одного бывшего чекиста, который стоял на папиной территории или что-то в таком духе.

– В смысле «стоял»? Что это значит?

– Ну магазин его стоял или павильон, – пояснил парень, – какой-то объект, не знаю точно. А папа собирался там строить, в общем, мужик этот как будто не в себе, психованный, захотел отомстить.

– Ну хоть на что-то наша полиция способна, – сказала Наташа, – видишь как хорошо, могли бы годами искать и никого не нашли бы.

– Да, а мне-то с этого что? – психанул Сергей. – Или думаешь, отец выздоровеет оттого, что кто-то в тюрьму сядет?

– Ну все равно, должна же быть справедливость, вот я и сказала… – пробормотала Наташа. – Но я чувствую, что стала тебя раздражать. Что бы я ни сказала, все не так. Я, наверное, пойду. Когда сам захочешь, тогда позвонишь, я не буду тебе больше навязываться.

Она отвернулась, быстро раскрыла сумочку в поисках пудреницы, смахнула слезинку и провела спонжиком под глазами, по носу и щекам.

– Прости, Наташенька, – спохватился Сергей, – ты должна меня понять. Мне сейчас очень тяжело, я не в себе, а ты обижаешься. Ты меня не раздражаешь и никогда не раздражала. Ты очень близкий мне человек, если еще и ты сейчас от меня отвернешься, мне конец.

Он притянул девушку к себе, погладил по блестящим черным волосам, поцеловал в макушку.

– Милая моя, не оставляй меня сейчас, – сказал он, – ты не представляешь, сколько на меня в последнее время всего навалилось.

– Я тебя не оставлю, я и приехала для того, чтобы помочь тебе, чтобы не чувствовал себя одиноким, – шептала Наташа, гладя Сережу по плечу, – ты должен верить, что все будет хорошо.

– Я верю, – проговорил он и вдруг резко отшатнулся, услышав рядом нарочитое покашливание.

– Извините, вы к Резникову? – вежливо обратился к Сергею высокий, смутно знакомый парень с пышной огненно-рыжей шевелюрой.

– Нет, мы уже от него, – ответил Сергей.

Посетитель вежливо улыбнулся и приоткрыл дверь врачебного кабинета.

– Петр Валерьянович, – сказал он, – я из полиции, к вам можно на минутку?

– А я думаю, откуда мне его лицо знакомо, – протянул Сережа, – а это опер, он там, в «Парнасе», был.

Наташа отстранилась, поправила волосы.

– Нехорошо получилось, что он нас с тобой вот так вот застал, – сказала она.

– Как так?

– Ну вот так вот, слишком близко, – объяснила девушка, – подумает еще чего-нибудь.

– Да им-то какая разница, – махнул рукой Сережа, – думаешь, их интересуют наши отношения? Зачем им это? Пошли, нечего тут выстаивать, ничего нового сейчас все равно не будет.

Наташа спрятала пудреницу, застегнула сумочку, и они медленным шагом пошли по длинному тоскливому коридору. Когда вышли в вестибюль больницы, Наташины глаза забегали.

– Чего ты хочешь? – спросил Сережа.

– Хочу пить, найди, пожалуйста, автомат с напитками, он где-то здесь, я его видела.

Народу было великое множество, здоровые суетились вокруг своих больных близких, кто-то ковылял на костылях, кто-то поддерживал под руку недужного родственника, люди в больничной одежде толпились вокруг киосков с газетами и журналами, развалов с выпечкой. Сережа наконец нашел автомат с шоколадками и газировкой.

– Шоколадку взять? – заботливо поинтересовался он у девушки.

– Возьми, – согласно кивнула Наташа и отошла к свободному месту у окошка.

Сережа взял водички, среднюю плитку «Аленки» и махнул Наташе рукой.

Девушка засеменила к выходу. Перед стеклянными дверями молодой человек остановился, снял бахилы и бросил их в специальную урну, то же самое проделала и его спутница. А за ними следом, буквально шаг в шаг, шел Саша Панин. Почти мгновенно, чтобы полиэтиленовые башмаки не успели смешаться с общей массой, он подхватил разовую обувку и спрятал ее в карман.

…Сергей Алексеевич услышал дребезжащий звонок внутреннего телефона, когда поднимался на свой второй этаж по лестнице.

– Есть, Сергей Алексеевич, нашел, – громко возвестил в трубку Коля Карелин, – я еще вчера почему-то подумал, что это было в Масловке, какие-то смутные воспоминания были, а сегодня стал проверять – точно, в Масловке, в 2009 году, так что милости прошу к моему компьютеру.

– Иду, – откликнулся Сергей Алексеевич, бросил на стул портфель, запер кабинет и с несколько странным для его возраста проворством побежал на третий этаж.

Поселок Масловка даром что считается городской чертой, а так деревня деревней. Расположенная в самом дальнем левобережье, за промышленной зоной и железнодорожными путями, она раскинулась на несколько десятков километров, поделенная пополам обмелевшей речкой, воткнутая острым клинышком в лесной массив. Последние признаки принадлежности Масловки к городской черте заканчивались в трехстах метрах от столбика с ее географическим названием. По одной стороне дороги, которая стремительно убегала в редко застроенный домами поселок, высился храм, рядом с ним мирно соседствовало светское архитектурное украшение, однако что изображали созданные скульптором фигуры, понять было невозможно. На противоположной стороне возвышалось двумя этажами массивное строение из красного кирпича. Что там планировалось изначально, неизвестно, но хозяин здания разменивать на что попало столь значительное для Масловки сооружение явно не собирался. В былые годы в краснокирпичном доме был игровой зал, стояли автоматы. Заведение в поселке было суперпопулярным, игроманией страдало чуть ли не все взрослое население скучающего, тихо спивающегося поселка. Когда игру запретили, в здании организовали кафе. Но поскольку платные харчи не пользовались у жителей Масловки большим спросом, туда шли в основном выпить за компанию. А из всей закуски хорошо продавались только беляши да пельмени. Со временем в подвале снова открыли игровой зал, но уже подпольный, только для своих, хотя несвоих тут никогда и не было. В апреле 2009 года злачное место стало эпицентром криминальной разборки. Вернее, так инцидент потом назвали в выпуске новостей, более точные в своих формулировках местные жители назвали то, что там произошло, емким понятием «быдлячий гнилеж». Около девяти часов вечера, на самом пике кабацкой активности, к зданию из красного кирпича подъехала неприметная серая «Мазда» с заляпанными номерами, из нее вышли трое ребят и спросили, нет ли среди присутствующих Миши Димедрола. К тому часу степень алкогольного опьянения у Миши еще не должна была быть максимальной – полной эйфории он достигал ближе к одиннадцати, – он оторвался от игральных автоматов и встретил гостей. Оказалось, что ребята из города имеют к нему какие-то имущественные претензии. Пока двое городских и Миша, за спиной которого на всякий случай маячили местные головорезы, о чем-то беседовали, третий пацан из серой «Мазды» мирно пил пиво за стойкой. Но настал момент, когда разговор перешел на личности, спорящие стороны повскакивали со своих мест, и в тяжелой атмосфере питейного заведения запахло злой пьяной дракой. На пол полетели стулья, в воздухе повис такой мат, что хоть топором режь. Еще через минуту один достал нож, другой кастет… Словом, стало понятно, что добром тут дело не кончится. И как раз в ту минуту, когда противоборствующие стороны уже сделали первые выпады, прогремел выстрел. Парень, мирно пивший пиво у стойки, предупредительно пальнул в сторону, попав в межкомнатную перегородку между залом и кухней, а потом, держа оружие перед собой, призвал своих приятелей, и те, выдвинув Мише какой-то ультиматум, немедленно покинули злачное место. Хозяина серой «Мазды» впоследствии установили, его опознали местные, установили и того, кто стрелял. Им оказался двадцатипятилетний Андрей Уваров, молодой человек свободного рода занятий, ранее несудимый. У милиционеров было предположение, что парень оказался в компании мелких жуликов благодаря наличию у него боевого пистолета – оказывал, так сказать, боевую поддержку. А то, что в кафе имело место выяснение отношений между масловской шпаной и их городскими коллегами с окраины Левого берега, было и так ясно. Андрей Уваров приблудился к левобережной шантрапе случайно, в подпольном игорном заведении. Естественно, всех участников происшествия таскали в милицию, однако там Уваров показал, что пистолет ему не принадлежал, что он нашел его на улице, случайно, там же, в Масловке, в тот же день. Ранее никогда оружия в руках не держал и был уверен, что пистолет не боевой, а травматический. Поняв, что ему в руки попало настоящее оружие, он испугался и выбросил его в реку. Сказка, конечно, но иного было не доказать – оружия ни при парне, ни на съемной квартире, где он проживал, не нашли. В общем, дело спустили на тормозах, но пистолет лейтенанта Колбешкина эксперты опознали по присущим ему характерным признакам.

О личности Андрея Уварова много собрать не удалось. Только адрес, по которому он проживал на съемной квартире, и паспортные данные.

– Негусто, – подытожил Сергей Алексеевич, – я имею в виду информацию об этом стрелке, Уварове. Спасибо, Николай, пойду к себе, озадачу своих ребяток, поискать надо этого красавца. Главное, чтобы мы с ним опять не уперлись в тупик.

– Может, я чем могу помочь?

– Может, и сможешь, – согласился Сергей Алексеевич, – если этот Уваров еще где-то обозначился. Ели же нет, то ты от своего компьютера к нему не дотянешься, туда ножками надо, ножками.

– Ну, если что, вы знаете, что я всегда готов.

Сергей Алексеевич еще раз поблагодарил Колю за неоценимую помощь и ушел к себе. Через несколько минут капитан Костя Дьяков получил новое поручение: срочно разыскать все, что только возможно, на Андрея Валентиновича Уварова, 1981 года рождения, уроженца города Ефремова Липецкой области.