Книга: Осмысление. Сила гуманитарного мышления в эпоху алгоритмов
Назад: Глава 6. Творчество, а не штамповка
Дальше: Благодать и воля

Две истории видения

В 1910 году 23-летний поэт описал свою реакцию на окружающий мир. Собственные мысли он вложил в уста мужчины средних лет, фактически героя Дантова «Ада». Он ходит по кругу все более пустых ритуалов, из которых состоит его день. Как и Гамлет Шекспира, рассказчик не может сделать выбор. Любое действие его парализует. Доходит до того, что поедание тоста или выпивание чая вызывает экзистенциальный кризис:
На блюдечке — и время Вам, и время мне.
И время все же тысячи сомнений,
Решений и затем перерешений —
Испить ли чашку чаю или нет.
Когда я перечитываю эту поэму — «Песнь любви Дж. Альфреда Пруфрока» Томаса Элиота, то моментально впитываю ее настроение. Перед мысленным взором предстают улицы, по которым бродил Пруфрок. Я борюсь с призраками в его голове: «А может, персика вкусить? И прядь пустить по плешке?» Узнаю, каково жить в Европе на пороге современности. Это мир, откуда сбежали боги. Реальность без какого-либо ореола смысла вокруг человеческого действия. Место, где рушатся даже самые значимые культурные традиции. Все, что осталось, — это бесконечный и произвольный набор пустых ритуалов: «Испить ли чашку чаю или нет». Герой отвечает: «Нет! Принцем Датским мне, увы, не быть». Экзистенциальный вопрос «быть или не быть» больше остро не стоит.
В 1914 году, через год после завершения этой поэмы, эрцгерцог Франц Фердинанд был убит в Сараево. Элиот доверял мысли бумаге, а действительность начала менять сама себя через войну. Россия, Бельгия, Франция, Великобритания и Сербия объединились против Австро-Венгрии и Германии. Конфликт был у всех на устах. Лондон — город, считавшийся самым современным в Европе — стал местом действия поэмы. Ее герой, Пруфрок, подвергает сомнению все, даже саму возможность озвучить мысли:
И стоит ли, и стоит ли хлопот, —
Я знаю наперед, как это будет, —
Пройдут закаты и сырые тропы тротуара,
Пройдут романы, разговоры возле чайного фарфора,
Паркет подолом платьев подметет, —
Не высказать того, что я хочу!
Как будто чувства на экран влекутся по лучу!
И стоит ли, я знаю, как все будет,
Когда диванную подушку или шаль
Поправив и в окно уставясь, Вы
«Так дело не пойдет, увы, мне жаль,
Увы, — ответите, — увы!»
Сам текст поэмы открывает врата в другой мир. До Элиота писатели — представители романтизма стремились затеряться в идиллии природы. Он открыл абсолютно новый подход к пониманию поэзии. В вольных стихах и потоке сознания Элиот сводит на нет даже свою способность к истолкованию опыта: «Так дело не пойдет, увы, мне жаль, / Увы, — ответите, — увы!»
Элиот заметил то, чего не видели остальные. Он использовал фрагментированные структуры и разговорные выражения. Делал отсылки как к популярной, так и к высокой культуре. Поэт сумел почувствовать, как высокое и низменное, сталкиваясь, уничтожаются. Ощутить возникновение новой эры. Элиот выражал этот процесс. А во многом даже его изобрел. Это творчество в высшем проявлении — открытие незнакомых реальностей, обнаружение совершенно других способов бытия в мире. Благодаря Элиоту культура обогатилась новым употреблением слова «я» в стихах в противоположность его значению в повседневной жизни. Это нововведение сделало его одним из величайших англоязычных поэтов ХХ века.
За океаном, на другом конце света, еще один юноша тоже выражал свое видение современной эпохи. Но в отличие от Элиота, его взгляд был полон оптимизма. Этот человек родился в 1863 году в обществе упорно отстаивавших свою независимость фермеров и самодостаточных ремесленников. Он чувствовал раскол, назревавший в начале ХХ века. Все больше людей его поколения отправлялись в города. Там они работали на стремительно растущих фабриках или в офисах формировавшихся корпораций — «белыми воротничками». Само понятие работы претерпевало изменения. В распорядке дня больше не было подъема на заре с петухами для выполнения домашних дел или для удовлетворения сезонных нужд сельского хозяйства. Работа больше не требовала способности к самообеспечению, мастерства и передававшихся поколениями знаний независимого землевладельца или торговца. Труд на фабриках и в корпорациях начала ХХ века был более прибыльным, но и более утомительным из-за однообразия, чем в прошлые времена. Этот феномен — опыт работы — положил начало эпохе отдыха и мобильности. Молодые люди стремились потратить новообретенные деньги и время с удовольствием и размахом. Ушли времена викторианских ценностей бережливости, скромности и социальной иерархии. Зарождавшаяся эпоха отличалась головокружительными развлечениями поп-культуры, такими как кино, автогонки и бокс. Тот юноша разглядел в этом потенциал. В рамках этих культурных преобразований он мечтал о «безлошадном экипаже». И о том, чтобы такое средство передвижения было бы доступно всем любителям отдохнуть, даже самым скромным рабочим фабрик. Конечно же, этим молодым человеком был Генри Форд.
Сегодня легко забыть, насколько уникальным было видение «универсального безлошадного экипажа» Форда на пороге прошлого века. Когда он корпел над своими изобретениями, в Детройте трудились сотни таких же инженеров и механиков. Все они гнались за мечтой о лучшем прототипе автомобиля. В действительности Форд никоим образом не являлся ни самым талантливым инженером, ни самым умелым менеджером. Некоторые из его ранних идей «безлошадного экипажа» потерпели крах, так как не были вовремя представлены инвесторам. Видение Форда — и в этом его творческий прорыв — отличалось осознанием потребностей и желаний складывавшегося праздного класса. Некоторые из богатейших инвесторов давили на изобретателя в попытках заставить создавать модели автомобилей класса люкс. Тогда машины служили бы простыми безделушками, выставочными образцами в коллекциях представителей элиты. Форд, как убежденный защитник интересов «маленького человека», не пошел на поводу у акционеров. Он только утвердился в намерении создать машину, открывавшую для всех возможности мобильности и потребления. Форд видел, что в новой Америке передвижения будут чуть ли не основой жизни. А для них необходимо такое средство, как автомобиль.
Для того чтобы реализовать свою идею, требовалась менее дорогая система сборки автомобилей. Форд, как и Элиот, разглядел то, чего не видели остальные. Как-то раз мужчина проходил мимо скотобойни. Рабочие на конвейере разделывали свиные туши. Форда осенило. Тот же конвейер мог бы работать и для машин. Процесс стал бы дешевле и быстрее по сравнению со сборкой в разных местах.
Когда в 1908 году Форд представил свою Model T, в США было лишь около 29 тыс. км асфальтированных дорог. Его машины были легкими, простыми в ремонте и содержании. Но главное, каждая из них стоила около 825 долларов. Компания продала 15 млн Model T, прежде чем остановила производство в 1927 году. Творение Форда ускорило формирование абсолютно нового образа жизни в Америке. При этом на первый план выходили парные ценности мобильности и потребления.
То, что я начал главу с параллели между одним из величайших англоязычных поэтов и самым известным промышленником Америки, может показаться странным. Но их объединял дар восприимчивости. Оба могли улавливать настроения современников. Форд и Элиот, один пессимистичный, другой решительно оптимистичный, обнаружили абсолютно новые и прежде невообразимые возможности своих миров. Оба гениальны в том, что сумели оставаться открытыми идеям. И эту их способность можно взять за образец для творчества в процессе осмысления. Давайте более подробно рассмотрим, как это происходит в действительности. Руководствуясь феноменологическим подходом, попробуем ответить на вопрос: что люди на самом деле испытывают в процессе творчества?
Назад: Глава 6. Творчество, а не штамповка
Дальше: Благодать и воля