Глава шестнадцатая
МЕЧ ОПУСКАЕТСЯ
I
Я не хочу рассказывать об Армагеддоне.
Понимаю, что цель всей этой записи — просветить других. Тем не менее не все обязанности выполняются с одинаковым удовольствием. Тот день на Армагеддоне стал одним из мрачнейших в истории ордена Серых Рыцарей еще до того, как следующие месяцы легли на нас пятном позора. Тогда я не знал всего этого. Не мог знать. Но это ничего не меняет. Это не преуменьшает непреходящую печаль и последовавший стыд.
Вы представить себе не можете, чего мне стоил Армагеддон. Вы не представляете, что мы видели, с чем столкнулись и что сделали. Я могу это описать, но что такое слова одного воина против истинной картины?
Меня предупредили, что рассказ будет неполным, если я не поведаю об Армагеддоне. Что ж, я расскажу о том, что мы сделали в тот день, и постараюсь выразить словами невообразимую правду так, чтобы смертные смогли понять, о чем идет речь.
Последнее, что я увидел на борту «Карабелы», были клубы светящегося тумана, полностью скрывшие Аксиума. Последнее, что я услышал, был грохот генераторов, исполняющих свой священный долг. В моем разуме разнесся последний яростный крик братства.
Затем разверзся варп. Мы пронеслись сквозь него управляемым спуском за единственный удар сердца. Мы даже не заметили его. Я едва припоминаю, что там было.
Ботинки коснулись земли со скрежещущим толчком. Я услышал крик. Ничего, кроме крика: за пределами шлема, в разуме, он даже исходил из моих уст. Я не мог разобрать ничего другого.
Нерожденные кричали. Не потому, что варп-прилив привлек их внимание, хотя определенно должен был, как должен был и ослепить смертных имперских солдат, смотревших на место нашего прибытия. И не потому, что из-за смещения воздуха над обоими берегами реки разнеслись громовые раскаты.
Нет. Они кричали еще до того, как мы обрушили свою мощь.
II
Я не могу судить наверняка, как далеко распространился эффект. Стоит сказать, что в те краткие мгновения, когда я оценивал обстановку, эгида сокрушила всех нерожденных в пределах зрения.
Дар Императора превратил нас в анафему для демонов из миров за завесой. Это ни для кого не секрет. За первый год службы мне не раз приходилось видеть, как нерожденные гибнут в нашем присутствии, отшатываясь лишь из-за того, что наши души облечены генетически закодированной божественностью. Присутствие Кастиана — эгида пяти рыцарей, использовавших свою ауру в качестве оружия, — ослабляло, иссушало, очищало от демонорожденных против их же воли, лишая способности проявляться в нашей реальности.
Пять рыцарей.
Мир вновь обрел форму. Вопли. Крики. Я говорил, что все это было. Только не сказал, почему.
Мы возникли среди передовых отрядов врага. Все мы. Позже я узнал, что волна вытесненного воздуха выбила усиленные окна в сотнях военных транспортниках Гвардии на другом берегу Стикса.
Эгида ста девяти Серых Рыцарей выплеснулась из наших сердец всесокрушающим потоком, сбивая с когтистых ног существ из бронзы, кости и окровавленной плоти. После нашего появления в тумане нерожденных отбросило назад, физически и психически, их костяные рога трещали, а конечности выворачивало из сочленений.
У меня была всего пара секунд, чтобы заметить все это. Отравленный дым рассеялся, и мы оказались на поле в окружении тысяч погибших нерожденных. Я видел существ с медной кожей и ядовитым маслом вместо крови. Видел слабых, покрытых шипами тварей, сжимавших клинки, с которых капали расколотые души. Видел демонические порождения из меньших и высших хоров, крылатых и бескрылых, когтистых или с гротескными руками, напоминавшими обезьяньи, без брони либо закованных в пластины из кости, золота, меди и бронзы.
Я бы солгал, если бы сказал, что разбросало всех демонов. Сильнейшие из них, из высших хоров, сумели устоять перед эгидой, хотя от близости к нам их кожа покрылась волдырями и обуглилась. Как и рассчитал капитан Таремар, мы возникли в построении, которое обеспечивало максимальный шанс на успех.
Мы окружили его. Лорд Двенадцатого легиона — сердце орды, вокруг которого возвышались колоссальные преторианцы, — оказался в замкнутом кольце серебряного керамита.
Все это я увидел за время, которое потребовалось, чтобы моргнуть. Мы стояли по колено в корчащихся демонорожденных, крепко сжимая оружие и взирая на то, чему не было места в реальности.
Первыми были его телохранители, если, конечно, подобное существо вообще нуждалось в хускарлах. Они были воплощением дьявольщины и не уступали размерами боевому кораблю, как будто сошли со страниц человеческих мифов и приняли самые ненавистные, кровавые формы. Крылья из черного дыма и кровоточащей кожи разносили вонь разрубленных тел по всему полю боя. Плети хлестали с диким разумом звериных хвостов, а из упрямых и отвратительных бычьих морд то и дело вырывались языки, которые, казалось, также обладали сознанием.
Одна из этих тварей — одна из них, слабейшая в их хоре, — убила Сотиса и едва не прикончила меня.
В этот день мы встретились с двенадцатью. Кровавая Претория, двенадцать могучих демонов, чьи жизни и деяния приносили наибольшую усладу Кровавому Богу в течение сорока тысячелетий войны. Они шли, несмотря на эгиду. Они шли из-за нее. Для них наша защита была ничем, даже меньше, чем ничем, — она только раздражала их, отвлекая от более насущных дел. Под именем каждого из них в великих библиотеках нашего монастыря были высечены тысячи всевозможных ересей. Мы смотрели на саму историю войны, которая обрела физическую форму.
Эти звери шагали во главе громадного воинства рядом со своим нечистым владыкой.
Ангрон. Подумать только, когда-то это существо носило человеческое имя. Неужели оно и в самом деле в прошлом было настоящим сыном Императора, зараженным скверной на заре Империума? Со временем все обрастает мифами. Даже в нашем ордене никто не знал, какие из древних тайн некогда существовали в действительности, а какие были лишь вымыслом.
Размерами он мог посостязаться с «Гончей войны», вздымаясь даже над тварями, служившими ему телохранителями. На его ящероподобном черепе сплелись цепи и кабели, и от когтистых кончиков сочащихся кровью крыльев до рельефного, зловонного красного железа, которое служило ему кожей, оно давно утратило человеческий облик. В момент, когда армия начала валиться у его ног, оно издало напряженный, гортанный вой разъяренного мамонта. Звук отразился от самих небес, заставив взвихриться тучи.
Небеса расколола молния. Секундой позже начался шторм. Но вместо дождя полилась кровь, размывая прикрепленные к нашим доспехам пергаменты и свитки, заставляя потускнеть начищенный блеск нашего священного керамита.
Капли со звоном и шипением падали на силовые лезвия оружия. Облаченный в золото череп юстикара Кастиана будто заговорил, когда энергетическое поле моего посоха стало превращать багровый дождь в пар.
С момента нашего прибытия прошло шесть секунд. Всего шесть секунд. Мы уже бежали, уже сжимали круг, словно гарроту на шее. Сто девять рыцарей атаковали в идеальном единении и абсолютном безмолвии. Ощущение того, как вздымается и выплескивается наша сила, походило на то, как воздух становится холодным и насыщенным озоном за считанные мгновения до бури.
Если Волки придерживались собственного плана, то сейчас им следовало повести армии людей назад в бой. Меч обрушился, и принцы Извечного Врага отвлеклись на угрозу в собственных рядах.
И словно в ответ на мои мысли вокруг нас начали рваться снаряды, вздымая клубы песчаной земли вперемешку с телами умирающих демонов.
Восемь секунд. Девять. Десять. Мы продолжали бежать.
Лорд Двенадцатого легиона снова взревел. Он опустил голову, посмотрел прямо на нас, а затем завопил с такой мощью, что его крылья задребезжали.
+ Силовой щит, + разнесся голос по Великому Единению.
Я подчинился, тут же почувствовав, как подчинились и остальные братья. Мне не составило труда связать наши силы в отражающую силовую преграду. Волна звериного воя врезалась в нас, прокатилась через нас и разметала во все стороны сотни собственных воинов чудища.
Пятнадцать секунд. Шестнадцать. Семнадцать.
Мы были готовы ко всему. Мы размышляли о нашей судьбе, и в смерти не было ни тайны, ни страха, ни стыда. Благодаря годам внушения и когнитивного кондиционирования, проводимого лордами нашего ордена, иначе и быть не могло.
И все же я оказался не готов к реалиям настоящей войны. Это был не городской бой среди руин — перестрелка между солдатами, которые обменивались выстрелами из-за безопасных укрытий, где одна сторона могла бы похвастаться лучшим оружием, нежели другая. Это требовало храбрости, терпения, концентрации… Но здесь была открытая война, баталия, где нужно больше ярости, больше силы, больше мужества, она взывала к более сокровенным чувствам. Никто не мог участвовать в сражении между схлестнувшимися армиями, не будучи уверенным в своей смерти.
В этот день накопленный опыт перестал что-либо значить. Кондиционирование перестало иметь значение. Внушение было позабыто, оставлено в прошлом. Братство стало для меня всем. Я бежал, потому что мои братья бежали, а они бежали, потому что бежал я. Мы превратились в одно целое. Я бы скорее умер, чем подвел их. Я чувствовал, как та же ужасающая, притягивающая верность волнами распространяется от Галео, Думенидона, Энцелада и Малхадиила.
Это пробудило нечто изначальное внутри меня, нечто несомненно человеческое в моей сущности. Так вот как сражались наши предки клинок к клинку на полях сражений в языческие века Древней Терры. Даже думать о том, как неулучшенные, хрупкие люди бьются подобным образом, было для меня невыносимо. Это была доблесть и, возможно, тщетность в масштабах, которые я не мог постичь.
Мы вырезали ослабевших демонов, когда они пытались подняться. Каждый шаг означал еще одно убийство. Я уже вспотел — пот стекал на глаза и вызывал жгучие слезы. Я не мог отвести взгляда от громадного черного существа и его крылатых рабов-генералов. Я не мог сосредоточиться ни на чем другом, как не мог никто из моих братьев. Мы продолжали бойню лишь благодаря мышечной памяти, посылая болтерные снаряды в бурлящий вокруг нас океан плоти.
А затем… потеря. Один из голосов смолк, и песнь безнадежно ослабла.
Харвен из Второго братства погиб первым. Это я узнал уже позже, когда небеса больше не изливали кровь на обезумевший мир. Демон вогнал медный рунический клинок ему в живот и замедлил на достаточное время, чтобы хохочущие и вопящие существа утянули его вниз. Тогда же я знал лишь то, что один из голосов нашего идеального психического хора затих навеки.
У нас был приказ. Те, кто отстал, считались мертвыми.
Я ощутил мимолетный укол болезненного любопытства — ударила ли эта потеря по ближайшим братьям рыцаря? Был ли он простым голосом, исчезнувшим в яростной песне, или же острой утратой, которую испытывал я после гибели Сотиса?
Мой болтер непрерывно содрогался, посох вонзался в мясо. Теперь мы едва могли двигаться, но это было уже неважно.
Нерожденные высшего хора почти добрались до нас. Их смрадные крылья отбрасывали длинные тени, как будто небо, черное от вздувшихся кровью туч, могло потемнеть еще сильнее. Автоматически активировалось ночное зрение. Почти ничего не изменилось. Мне мешала видеть кровь, заливавшая глазные линзы шлема. Ругань и психическое раздражение подсказали, что моим братьям приходилось не легче.
Неподалеку я услышал треск плети, резкий, будто хруст кости. Песнь стала еще тише, из-за крови, грохотавшей в ушах, мне сложно описать, как это ощущалось, как слышалось. Я не хочу никого оскорбить, но для понимания некоторых вещей необходимо шестое чувство.
Нет времени на раздумья. Опыт перестал что-либо значить. Вот в чем была наибольшая разница между этим боем и сражениями прошлого. Фехтование и меткость стали никому не нужны. Это был бой, оголенный до невзыскательной чистоты, скорее утомительный труд, нежели поединок с достойным противником. Мы убивали, убивали и убивали, позабыв о времени, перестав ощущать что-либо, кроме боли трясущихся рук и дикой злости, пронизывающей Великое Единение.
Та злость двигала всеми нами, в симбиозе с гневом она охватила каждого из нас. Мы были Серыми Рыцарями. Мы были рождены идти в бой с холодной кровью и холодным сердцем, защищенные от эмоций собственной чистотой. И все же моя кровь пылала — она громогласно вскипала в камерах сердца и разливалась по всему телу.
Мои братья чувствовали то же самое. Их гнев захлестывал меня, и я ощущал, как мой — охватывал их. Мы чувствовали его, отражали его, направляли обратно в паутину сознания, которая объединяла нас.
Земля содрогнулась, когда демон Кровавой Претории приземлился среди наших рядов. Меня это не волновало. Я не озирался, чтобы посмотреть, какие из братских отделений вступили с ним в бой, как не волновало то, что случится с ними в исходе баталии. Мы шли вперед, шаг за шагом прокладывая себе путь.
Стих еще один голос. И еще. И еще. И еще.
На доспехах шипела и исходила паром оскверненная кровь. Теперь я убивал только по звуку и психическому чувству — мой штурм-болтер мгновенно рявкал в направлении звука, который не мог принадлежать человеку, навершие посоха било туда, где я ощущал сознание без души.
+ Гиперион, + голос Малхадиила разнесся по нитям соединенных разумов. Он казался слабым. + Гиперион, я ничего не вижу. +
Я рискнул. Я рискнул оглянуться. Мимолетной пульсацией я направил энергию в посох, заставив силовые катушки исторгнуть звуковую волну отражающей силы. Нерожденные с визгом отлетели назад, и за дарованные секунды я повернул шлем на толстых шейных сервоприводах, чтобы посмотреть на брата. Я и сам практически ничего не видел. Я не знал, на что он надеялся.
Малхадиил лежал. Сквозь густые потоки крови я сумел разглядеть его. Он лежал, а мы уходили все дальше.
Должно быть, Галео что-то ощутил.
+ Гиперион, + отправил он, быстро и болезненно резко. + Оставайся с нами. +
Мой отказ был бессловесным, но не менее очевидным. Я метнул посох, словно копье. Оно погрузилось в землю возле Малхадиила, пока он пытался встать под весом существ, вонзившихся своими шипами ему в спину и плечи. Секундная концентрация, и перенасыщенные силовые батареи вспыхнули вновь, накрыв Мала волной кинетической силы. В тот же миг поднялась сюрреалистическая волна вонючей красной жидкости. Только сейчас до меня дошло: все это время мы брели по колено в крови, слишком густой, чтобы земля успевала впитать ее. Мы шли под секущим ливнем и изливающейся из врагов скверны, которые затапливали воронки по всей равнине.
Он потянулся к посоху, чтобы с его помощью подняться на ноги. Вторым величайшим сюрпризом за весь день стал прилетевший из ниоткуда болт. Галео не очень расстроило мое неподчинение. Кастиан стоял рядом со мной. Думенидон встал со мной спиной к спине, защищая меня, пока я призывал обратно посох. Галео и Энцелад ринулись к Малхадиилу, разя по пути существ.
+ А как же приказ? + отправил я, слишком уставший, чтобы говорить.
Вместо ответа Галео просто открыл разум. Под завесой усталости скрывалась правда: он не знал, что Малхадиил упал, и слишком сосредоточился на том, чтобы идти вперед. Юстикар подумал, что я просто на что-то отвлекся.
+ Хорошая работа, + отправил он, когда мы перегруппировались. + И к варпу наш приказ. Мы уже и так покойники. Сражайтесь. Убивайте. Покончим с этим. +
Кругом звенели клинки, ревели болтеры. Я увидел, как Атрайона из Первого братства выпотрошило нечто, состоящее из когтей, костей и ненависти. Ощутил, как Фурус из Восьмого внезапно покинул единение, когда нерожденный с бронзовыми мечами вместо рук снес ему голову с плеч. Увидел, как Димус из Седьмого братства упал с торчащим из горла костяным рогом. Его голос не исчез из яростного хора, но становился только громче и резче, пока он не в такт с остальными хрипел по воксу. Один из нерожденных добил его прежде, чем он сумел подняться.
Трон, мы были уже близко. Великий Зверь кричал под кровавым ливнем, он двигался быстрее, чем любое существо подобных размеров. В кулаке, достаточно огромном, чтобы обхватить «Носорог», чудище сжимало длинный меч из почерневшей бронзы, шипевший в буре. По оскверненному металлу извивались непонятные мне руны, которые менялись с каждым падением меча — возможно, с каждой поглощенной жизнью.
Всякий раз, когда он опускался, содрогалась земля, а из единения исчезали все новые и новые голоса. Сколько нас осталось в живых спустя всего минуту после появления? Сколько демонов из Кровавой Претории все еще опустошали наши ряды?
Я не знал. Понятия не имел. Ни один из нас этого не знал.
Еще один аспект войны — это пыль. Две армии вздымают буран из грязи, который нужно хотя бы раз увидеть, чтобы поверить в него, порожденный марширующими ботинками, ковыляющими ногами и лязгающими гусеницами. Пыль стала еще одним врагом, с которым нам пришлось столкнуться. Она крала спокойствие, похищала единство, оставляя людей в растерянности, отделенными от братьев. Я не раз читал об этом в архивах, но собственные ощущения сломали все прежние мои представления. Без психического дара, с помощью которого я различал, кто в сумраке был братом, а кто — лишь бездушной оболочкой, я был бы так же слеп и потерян, как любой другой смертный. Возможно, даже запаниковал бы. Я говорю это без стыда.
Мы все ближе подходили к лорду Двенадцатого легиона, но даже секунда на то, чтобы вытереть кровь с глазных линз, мало что могла изменить. Мы практически ослепли, сражаясь с тенями и двигаясь навстречу силуэтам. Глазные линзы непрерывно переключались между режимами зрения, то и дело прерываемые взрывами статики.
Я видел, как первое отделение, наконец, достигло Великого Зверя. Даже в терминаторской броне они едва доходили ему до колена. Я видел, как они поднимают клинки и посохи, окутанные смертоносными молниями.
Я слышал, как само небо рвет себя на куски. Я услышал вопли сходящих с ума людей в километрах отсюда. Я видел, как обрушился черно-бронзовый меч.
III
Их звали Королос, Таимул, Йесрик, Нирамар и юстикар Гаурис. Во всех сагах и легендах дается классическое описание боя, в котором врагов разят с той же легкостью, с какой человек раздавливает насекомое.
Но человеку по меньшей мере нужно прицелиться в насекомое, он должен приложить хотя бы толику усилий, чтобы убить его. Здесь же я не заметил даже такого усилия. Те пять рыцарей расстались с жизнями так же просто, как человек утирает со лба пот. Лорд Двенадцатого легиона, по-видимому, даже не обратил на них внимания — когда гигантский воющий клинок упал, зверь уже поворачивался к новым противникам. Цепи и кабели-щупальца, словно отвратительное подобие гривы, взвивались при каждом движении демона. Существо даже не взглянуло на то, как погибли пятеро моих собратьев.
Но я видел. Взмахи крыльев Великого Зверя на пару секунд разметали в стороны облако пыли. Я видел, как рыцари отделения Харгриана кубарем летят над беснующейся ордой, трое из них были разрублены пополам, хотя их голоса умолкли в песне единения одновременно.
Пыль окутала все прежде, чем тела приземлились. Я так и не увидел, куда, словно тряпичные куклы, упали останки братьев.
Штурм-болтер Малхадиила разорвал одно из последних существ перед нами.
+ Им не дали шанса воспользоваться силами, + отправил он.
+ Знаю. + Кислотная кровь нерожденного разъедала сочленения моей брони, из-за чего мне было еще сложнее сосредоточиться. Когда зверь опять обернулся, его огненный взгляд скользнул по нам, и тут я понял, что жить мне осталось считанные секунды.
Вот как я умру. Здесь. Сейчас.
Я ровным счетом ничего не чувствовал. По крайней мере, ничего, кроме внезапного желания рассмеяться.
Снаряды барабанили по левиафану со всех сторон. Освященные болтерные снаряды, покрытые святыми письменами и благословенные от скверны варпа. Из его рвущейся плоти извергались кровавые фонтаны.
Галео поднял штурм-болтер. В совершенном единстве мы повторили его движение, и Кастиан открыл огонь вместе с остальными братьями.
Это было последнее, что мы сделали вместе.
IV
+ Сейчас. +
Все рыцари, которые еще держались на ногах, направили свою мощь в беззвучный крик капитана Таремара.
О вражеском войске забыли. На дьяволов из Кровавой Претории, если они еще остались, больше не обращали внимания. Они были значительно меньшей угрозой, с которой могли справиться другие воины.
Ангрон. Примарх Двенадцатого легиона. Вот за кем мы пришли.
Благословенные снаряды вырывали сгустки крови из его тела, но падший примарх выдерживал нашу объединенную атаку. Я закричал, поднимая оружие, каждый из нас закричал, вслух и в разумах братьев.
Самым распространенным проявлением психических сил является феномен, который часто называют колдовской молнией. Искрящие дуги потрескивающей энергии окутали красную плоть Великого Зверя, разрезая ее, словно бритвой, выпуская фонтаны зловонной жгучей крови. На пике этого первобытного проявления гнева мы питали колдовство шестого чувства, которое било по колоссу.
Ни один Серый Рыцарь не обладает теми же дарами, что и его братья. Попытайтесь вообразить проявление гнева и неповиновения конкретного человека. Именно это мы и метали в избранного чемпиона Кровавого Бога. В небе и на земле с ураганной силой разверзались бреши в реальности, поглощая ближайших нерожденных и даже заставив пошатнуться самого Великого Зверя. С его крыльев мощной струей потек дым вперемешку с кровью, затягиваясь обратно за завесу, откуда проистекала скверна существа.
Другие рыцари, которые не владели подобными дарами, атаковали зверя сверкающими клинками, их психическая сила подпитывала освященную сталь, пылавшую божественным светом изгнания. Оружие из рода немезиды было анафемой для демонорожденных, как и сами наши души. Каждый меч или молот, ударявший по плоти Ангрона, причинял боль разъяренному божеству. Они устрашали его, оставляли ссадины, срывали плоть с треснувших костей — но, казалось, не давали совершенно никакого эффекта.
Наши телекинетики — среди которых был и Малхадиил — защищали остальных мерцающими куполами отражающей силы, которые выдерживали удары огромного меча примарха. Но после второго или третьего взмаха эти священные щиты лопались, словно пузыри. Крики Ангрона сотрясали небеса, кровавый дождь превратился в секущий ливень, сжигающий кинетические щиты у нас над головами.
Сам зверь стал безумным, зловещим пятном. Его клинок двигался быстрее, чем мог уследить глаз, с треском опускаясь, чтобы разметать сполохи света на силовых куполах или одним ударом вырезать целое отделение. От былой чистоты единения не осталось и следа. Слишком мало голосов вздымалось в непокорности, и каждый из них окрашивался лишь сконцентрированным гневом.
Мой дар проявлялся так, как мне всегда было легче всего. Огонь. Он вырывался из моих кулаков, окутывая крылья примарха, словно вязкая нефть, приклеиваясь и поглощая все, к чему касался, словно едкая вторая кожа. Остальные пирокинетики выплескивали схожие потоки разъедающего огня — мы заживо плавили существо.
Более того. Мы одновременно рвали его на куски, ломали, испепеляли и рассеивали.
Он смеялся.
Смеялся, не переставая нас убивать.
V
Первым из Кастиана погиб Думенидон.
Один миг он был еще с нами. Следующий — его не стало. Думаю, когда это случилось, он потянулся ко мне. Не знаю наверняка.
Клинок зверя нес опустошение, его лезвие отскакивало от мерцающих куполов кинетической силы, которые держались на последнем издыхании. Он пробил другой щит, разорвав находящихся под ним рыцарей, и зверь тут же обернулся к следующей угрозе.
К нам.
Глаза черного пламени впились в нас пятерых, а менее чем через один удар сердца опустился и клинок. Он врезался в кинетический щит Мала с громом, походившим на то, как военный корабль входит в варп-пространство между мирами. Второй удар, третий, четвертый…
Мал упал на колени, бессловесно крича по воксу.
+ УБЕЙТЕ ЕГО, УБЕЙТЕ ЕГО, УБЕЙТЕ ЕГО, + пульсировал он агонизирующим потоком.
С пятым ударом кинетический щит громогласно треснул. Малхадиил рухнул как подкошенный. Думенидон упал вместе с ним, превращенный клинком в неузнаваемое месиво. Вот так просто он исчез, оставив пустоту в моем разуме.
Клинок поднялся и снова упал.
+ ГИПЕРИОН, + прозвучал голос Галео.
Я поймал меч.
Не руками. Разумом. Я словил этот ужасающий громадный меч волной отчаянной концентрации, удерживая его в воздухе у нас над головами. Потоки психической силы превратили воздух вокруг моей брони в тепловой мираж.
+ Сделайте… что-нибудь… + удалось мне отправить.
Энцелад и Галео метнули свои мечи, будто копья. Они глубоко погрузились в запястье зверя, и оба тут же воспламенились, объяв огнем и нечистую кровь существа. Но оно все равно не выпускало клинок.
Ангрон взревел. Без силового барьера звук накрыл нас всей своей мощью, срывая с брони пергаментные свитки и табарды, заставив нас заскользить по вязкой, пропитанной кровью жиже.
Я отдал все силы, которые у меня остались. Абсолютно все. Я медленно сжал поднятые руки в кулаки, выплескивая все свое тело и душу в шестое чувство, которое сжимало меч. Я не мог их сжать полностью. Просто не мог.
В глазах поплыло. Я почувствовал, как из уголка рта потекла слюна. Мои мышцы свело спазмом, сердца забились неравномерно.
Я сам себя убивал. Целенаправленное опустошение жизненной силы, направляемой в психическую энергию. Но я ведь и так уже покойник, поэтому какая разница?
Занесенный над нами черный клинок треснул.
И все замерли.
Звук показался таким же мрачным и чуждым, как смех посреди похоронного шествия. Даже лорд Двенадцатого легиона застыл в нерешительности, недоверчиво выдохнув прогорклый воздух.
Клянусь, самым громким звуком на поле боя был мой крик по воксу. Я чувствовал, как психический иней покрывает броню, сильнее всего охватывая вытянутые руки. От переизбытка психической энергии мои глаза загорелись призрачным пламенем, безболезненным, но все же ослепительно ярким.
+ Гиперион… + услышал я шепот Галео. Наверное, он сказал что-то еще. Если так, то я не расслышал.
Я полностью сжал кулаки.
Клинок раскололся. Проклятая черная бронза разлетелась по всему полю боя, осыпав дождем праведников и грешников. Несколько осколков оставили раны на коже демона и впились в плоть. Затем раздался рев, который попросту не мог прозвучать в реальности. Ему не было места за пределами кошмаров.
И вот я стою на коленях, даже не понимая, когда именно упал.
+ Мал, + отправил я ничком лежащему телу, не зная, жив мой брат или мертв. + Мал. Мал. Мал… +
Галео и Энцелад подошли ближе. Я не знал, почему. Я больше ничего не воспринимал — не мог видеть, не мог сосредоточиться, не мог говорить.
Последнее, что я помню из сражения, был голос капитана Таремара, который врезался в саму мою сущность.
+ Ангрон, + закричал он. + Пришел час правосудия. Обернись ко мне, зверь. +
