XXV
ПОТЕРИ
Первыми кораблями, вырвавшимися из пылающего остова «Завета», были хищные силуэты боевых катеров легиона. Они устремились в космос, расчерчивая мрак огненными султанами выхлопов и стремясь оставить как можно большее расстояние между собой и обреченным судном.
Талос наблюдал за их беспорядочными маневрами: катера улепетывали без всякого намека на формацию и старались лишь держать курс на спасительное «Эхо».
— Ты унаследовал несколько Когтей, — заметил Меркуций.
Талос мог различить катера по изображениям на крыльях. Его занимал вопрос, сумел ли Рувен выпросить себе местечко на одном из них?
Следующими появились гражданские корабли слуг легиона. Нагруженные припасами и беженцами, они выходили из ангаров. Их полет был куда медленнее той отчаянной гонки, которую устроили транспортники Астартес. Единственным исключением был «Эпсилон К-41 Сигма-Сигма А:2», бронированный гроб Делтриана. Обремененный расширенными грузовыми трюмами и утыканный непомерным количеством орудийных башен, он напоминал небольшого зверька, ощетинившегося защитными иглами. «Эпсилон» мчался впереди остальных служебных транспортников, изрыгая пламя из широких турбин. Автоматические артиллерийские установки, покрывавшие его броню, как моллюски шкуру кита, разносили в пыль любую приблизившуюся ракету. Сугубо за счет машинной эффективности транспортник техножреца спас больше членов экипажа, чем любое другое судно.
Все это время «Завет» продолжал пробиваться вперед. Его предсмертные залпы стегали перегруппировывающийся вражеский флот. Красные Корсары отвечали ударами дальнобойных орудий. Пожары распространились на новые палубы. Несколько челноков команды исчезли в этом огненном инферно, едва успев покинуть ангары.
И наконец пришел черед спасательных капсул, самых малогабаритных и многочисленных из эвакуационных судов, и самых неуправляемых. Они выстреливали в пространство, двигаясь по случайным траекториям. Слишком маленькие, чтобы быть замеченными, и слишком медленные, чтобы надеяться на спасение, спасательные капсулы облаком окружили гибнущее судно.
«Эхо проклятия» бежало, подчиняясь приказу Вандреда. Крейсер вышел из боя и открыл ворота двух действующих ангаров для потерянных душ с «Завета».
Многих беженцев Пророк встретил лично на центральной посадочной палубе «Эха». Во-первых, его озаботило то, что о Чернецах нет ни слуху ни духу. То, что озаботило его во вторую очередь, заставило начисто позабыть о атраментарах, а беспокойство сменилось самой настоящей яростью.
Делтриан спустился по трапу своего транспортника во главе целой процессии сервиторов. Сотня лоботомированных слуг тащила его оборудование. Грузовики на антигравитационной подложке везли отдельные детали самых крупных реликвий — так, Пророк мог поклясться, что видел на одной из платформ руку дредноута. На другой был цилиндр с амниотической жидкостью, где болтался спящий принцепс титана, тот самый, которого Первый Коготь вручил в подарок Делтриану.
Несколько аугментированных слуг, приспособленных для транспортировки промышленных грузов, разбились на группы и тащили тяжелые, но относительно компактные механизмы. Две такие группы несли обитые железом гробы, и в тусклых глазах сервиторов светилось странное, сосредоточенное благоговение.
Талос, недобро сощурившись, наблюдал за второй группой и их ношей.
Однако прежде, чем Пророк успел перехватить техножреца, дорогу заступил один из братьев.
— Я выжил, Талос! — ликующе воскликнул Рувен. — Какое еще доказательство тебе нужно, чтобы узреть в происходящем перст судьбы? Мы оба будем жить и сражаться бок о бок!
— Минутку, пожалуйста.
Талос обошел его, чтобы получше присмотреться к грузу, который тащили шестеро слуг Делтриана.
— Ты, предательский ублюдок! — шепнул Пророк.
Делтриан на другом конце ангара ничего не услышал и спокойно продолжал инвентаризацию спасенного оборудования.
Вокс Пророка, затрещав, ожил. Это отвлекло внимание Талоса, но ничуть не охладило гнев. На визоре вспыхнула руна Ксарла.
— Ксарл, ты не поверишь, что сделал Делтриан.
— Поверю или нет, вряд ли мне сейчас есть до этого дело. Тут происходит кое-что поважнее, брат. Кровоточащие Глаза обнаружили нечто на нижних палубах, и оно уже прикончило восьмерых из них.
— Что это?
— Я не успел толком разглядеть, но, по-моему, один из Нерожденных. Причем крайне мерзкий на вид.
Гравитация никогда не мешала Люкорифу в охоте. Преследуя дичь в тесных корабельных коридорах, он, так или иначе, не мог взлететь, а ползти по стенам, потолку или полу — для раптора не имело разницы. Его многосуставчатые когти с равной легкостью цеплялись за любую поверхность.
Повиснув на потолке столовой для рабов, раптор резко дергал головой из стороны в сторону, выискивая малейший признак движения.
Ни шороха, ни запаха крови. Это ставило охотника в тупик. Подраненная тварь скрылась в столовой, и Люкориф собрал три группы рапторов, чтобы следить за тремя выходами. Он вошел внутрь один и немедленно взмыл к потолку, уцепившись за сталь когтями.
— Я ничего не вижу, — передал он по воксу. — Я ничего не слышу. Я ничего не чую.
— Невозможно, — сердито отозвался Вораша.
— Оно прячется, — прошипел Крайл.
Люкориф медленно пополз по потолку, тихо пощелкивая в раздумье. Глазные линзы его кровоточащей маски вперились в палубу внизу.
Калеб постепенно привыкал к способностям своего нового тела. Пантеон наделил его возрожденную плоть необыкновенной живучестью, как и других своих слуг, но это было еще не все. Одним усилием мысли, напряжением воли Корсар мог изменить саму реальность.
Он знал, что за истинную веру стократно воздастся после смерти, однако случившееся с ним не было простой одержимостью. Сейчас он вступил в область, доступную лишь демонам. Он обладал дарами, неподвластными простым смертным.
В первую очередь Калеб усвоил, как утихомиривать мух. Они жужжали и гудели несмолкающей тучей, роясь в трещинах и дырах его доспеха. Повелители Ночи выслеживали его по звуку, пока он не научился концентрироваться и усилием воли делать жужжание роя неслышным.
Затем его начали выслеживать по запаху. Вены вздулись и проросли сквозь броню, словно керамит стал второй кожей. Стенки сосудов вздымались и опадали с каждым ударом сердца. От этой живой сети исходил густой запах — его тело не могло больше удержать серную вонь собственной крови. Один из рапторов ухитрился ранить его, вырвав когтями полоски мяса из шеи, но от соприкосновения с воздухом кровь вскипела и начала с шипением испаряться, как концентрированная кислота.
Вне его тела кровь мгновенно сгорела, не оставив и следа, — она не могла существовать в материальном мире.
Прежде чем удушить раптора, Корсар благословил и поблагодарил его. Урок был усвоен. Калеб больше не принадлежал этому миру. Для смертного его силы казались неестественными, однако были совершенно естественны для порожденного варпом воплощения Пантеона. Теперь он подчинялся законам иной реальности.
Следующее умение было самым полезным. Прячась от стянувшихся к его укрытию охотников, Корсар смог стать невидимым для них. В отличие от остальных инстинктивных способностей для этой потребовалась полная концентрация. Калеб повторял имена богов Пантеона и списки деяний, которые совершит в их честь, если они благословят его и позволят настичь истинную добычу.
И похоже, боги вняли ему. Калеб скользил сквозь корабельные переборки, неслышно ступая ботинками по палубе, пока наконец глаза, кончики пальцев и пульс не потянули его в одном направлении, словно привязанные к невидимым нитям.
Он ослабил концентрацию и возник во плоти в одном из глубинных коридоров корабля. Этот туннель был темнее всех остальных, потому что кто-то недавно изрешетил пулями все люминополосы на потолке.
Калеб развернулся на звук, раздавшийся из-за спины, — очень хорошо знакомый ему звук.
Цепной топор взревел, перемалывая зубьями воздух. Узас перехватил рукоять и сжал оружие в обеих руках, изготовившись разрубить Нерожденного пополам, едва омерзительная туша подползет ближе.
— Отойди, — расхохоталось чудище.
Во рту у него роились мухи.
— Защищать навигатора, — ответил Повелитель Ночи.
Септимус и Марух сбежали внутрь, задраив за собой люк.
— Отойди, — снова приказало существо и шагнуло к нему.
Узас вместо этого на пробу рубанул воздух, разогревая мышцы.
Узас ожидал грандиозного поединка. Несмотря на окутавший сознание туман, он предвкушал великую битву, которую будет вспоминать со свирепой гордостью до конца своих дней. Он никак не думал, что Нерожденному совершенно плевать на пустую демонстрацию силы, и не предполагал, что тварь просто-напросто одним ударом отбросит его в сторону и исчезнет. Однако именно это и произошло.
Клешня Нерожденного врезалась ему в грудь и с чудовищной силой отшвырнула к стене, оставив в стали двухметровой длины вмятину. Узасу удалось пробыть в сознании еще несколько секунд. Повелитель Ночи попытался встать на ноги, однако пробитый череп и приступ рвоты помешали ему сделать даже это. Удар, способный вырубить легионера Астартес, умертвил бы обычного человека или пробил насквозь обшивку бронированного транспорта. Узас погрузился в беспамятство, все еще кипя от ярости и даже не подумав включить вокс и позвать на помощь.
Люди услышали глухой звон, будто что-то тяжелое ударилось о стену. А затем пришел запах и желтоватый дымок, сочившийся сквозь задраенный люк.
Октавия попятилась вдоль кромки бассейна, держа пистолет в руке. Остальные тоже были вооружены и готовы, хотя и не знали, к чему именно надо готовиться.
— Куда стрелять? — спросил Марух.
Поначалу Септимус ничего не ответил, а потом пожал плечами.
— В голову. Но я просто гадаю.
— Узас его остановит, — сказала Октавия.
Но даже сама себе не поверила. Голос выдавал ее: она отчаянно пыталась убедить себя, что если Узас уже убивал призраков, явившихся за ней из варпа, то прикончит и этого, пока Нерожденный еще слаб.
Но тогда надо было признать, что в происходящем виновата она. Она призывала на их головы эту нежить и давала Нерожденным силу всякий раз, когда открывала око варпа.
— «Завет» проклял меня, — обреченно выдохнула Октавия.
Однако слова вырвались у нее изо рта сдавленным шепотом, которого никто не услышал. Остальные трое смотрели на то, как дым приобретает отдаленно человеческие очертания.
— Думаю, этот звон означает, что Узас попытался остановить бестию и проиграл, — пробормотал Марух.
Он отступил от двери, поднимая к плечу лазган.
«Завет» превосходил каждый из кораблей флота Корсаров размерами, скоростью и вооружением, но он был один, в окружении врагов и смертельно ранен.
Один из эсминцев решился проскользнуть мимо его пылающего остова и атаковать «Эхо проклятия». «Завет» пресек его поползновения: защищая корабль-близнец, крейсер Повелителей Ночи сбросил за борт варп-двигатель. Эсминец вильнул в сторону. Настолько юркий, насколько возможно для судна его габаритов, он попытался обогнуть рушащиеся в космос механизмы по широкой дуге.
Это ему почти удалось.
«Завет» выпалил из последней оставшейся кормовой башни, угодив в нестабильный реактор двигателя и спровоцировав взрыв. Космос окрасился фиолетово-белым пламенем — огромным шаром огня, несущегося на гребне ударной волны и охватившего оба судна. Первым был «Магнат», эсминец типа «Кобра». Его окатило ядерным шквалом, смело с курса, а треть команды погибла в течение считаных минут, борясь с пожарами, грозившими поглотить судно.
Вторым был сам «Завет». Сражаясь в одиночку со всем вражеским флотом, он все больше отдалялся от «Эха», но по скорости полумертвый корабль не мог сравниться с крейсерами Красных Корсаров. Держась на безопасном расстоянии, они расстреливали противника из дальнобойных орудий.
Из-за недостатка скорости Вандред не мог разогнаться и пойти на таран обычным способом. Ему оставалось только прибегнуть к хитрости.
Корма «Завета» целиком утонула в облаке взрыва сброшенного варп-двигателя. Ударная волна врезалась в крейсер, превратив в обломки заднюю часть корпуса и швырнув бронированный нос корабля вперед, словно умирающую акулу, поднявшуюся на гребне волны.
Флот Красных Корсаров дрогнул, перестроился, открыл огонь — но все впустую. «Завет Крови» вонзился прямо в «Небеса Бадаба», пробив борт разворачивающегося крейсера, и оба они исчезли в пламени взрыва, разметавшего остатки флота Корсаров. Все уцелевшие корабли кинулись врассыпную, чтобы избежать детонации собственных реакторов.
Единственными одушевленными существами, услышавшими последние слова Вандреда, были сервиторы командной палубы «Завета» — хотя, как знать, есть ли вообще у этих несчастных душа.
Когда обзорный экран заполнило изображение «Небес Бадаба», Вандред наконец-то уступил желанию, которое преследовало его ежеминутно, ежечасно, еженощно в течение целого столетия. Все это время он вел бой, из последних сил цепляясь за жизнь. А теперь отпустил.
— Надеюсь, тебе будет больно, — сказал он и закрыл глаза.
По телу пробежала судорога. Глаза открылись снова.
Последними словами Вознесенного был нечленораздельный вопль, не выражавший ничего, кроме боли.
Существо обрело очертания. В целом оно напоминало одного из Красных Корсаров.
Все четверо смертных открыли огонь, огласив зал с бассейном сухим треском лазганов. Лучи запрыгали по броне Корсара, рассекая и прожигая керамит, но эффект от выстрелов был минимальный — если не считать горящих мух, градом сыплющихся из ран.
Оружие Пса рявкало более басовито, и каждый выстрел сопровождался щелчком и звоном выпавшей гильзы. Пули на мгновение разгоняли мух и с чавканьем входили в керамит. Лившаяся из ран кровь отвратительно воняла. Даже после долгих лет, проведенных смертными на борту «Завета», и долгих часов в комнате с трупом Эсмеральды этот смрад ни с чем не мог сравниться. Маруха стошнило, но даже во время приступа рвоты он продолжал стрелять вслепую.
Красный Корсар подбежал, твердо ступая по скользкой палубе, и протянул руку к бывшему чернорабочему. Марух завопил, набрав полный рот мух. Тварь ухватила его за лодыжку и оторвала от пола. Вися вниз головой, Марух все еще продолжал стрелять сквозь мушиное облако. Заряд за зарядом бессильно обжигал керамит.
— Не ты, — сказал ему Корсар.
Нерожденный шваркнул человеком о стену, проломив ему череп, и швырнул обмякшее тело в грязный бассейн.
— Не он.
Псу пришлось перезарядить дробовик. Служитель попятился, стараясь не оступиться. Все это время его обмотанные бинтами руки работали с удивительной сноровкой, всаживая в магазин патрон за патроном. В ту секунду, когда он закрыл ружье и вставил магазин, Корсар прыгнул на него.
Пес не закричал, не попытался вырваться и не обмочился, в отличие от Маруха, — он позволил поднять себя и, оказавшись на уровне лица монстра, скормил тому ствол дробовика.
Пес не произносил возвышенных предсмертных речей, не отпускал шуток, не заходился отважным смехом. Он сжал зубы, направил взгляд слепых глаз на противника и нажал на спуск. Первый выстрел разнес в порошок клыки чудища и превратил черный язык в мясной фарш. Второй вышиб через затылок все содержимое глотки.
Третьего выстрела не последовало. Корсар вогнал в грудь Пса кулак. Послышался влажный хруст. Затем Нерожденный отшвырнул тело в сторону — с куда большей злобой, чем труп Маруха до этого. Пес пролетел над бассейном и с тошнотворным треском врезался в противоположную стену и мешком свалился на палубу, где и остался лежать неподвижно.
Септимус стоял рядом с Октавией. Они вели синхронный огонь, но выстрелы практически не причиняли вреда выходцу из варпа.
— Твое око…
— Не сработает, — выдохнула девушка.
— Тогда беги.
Она прервала стрельбу и, превозмогая дрожь, вопросительно взглянула на Септимуса.
— Беги, — снова шепнул он.
Красный Корсар ринулся к Септимусу. Оружейник отступил, продолжая стрелять. Октавия потянулась к закрытому люку. В ту секунду, когда девушка коснулась железа, люк распахнулся.
— С дороги! — взревел Узас, отбросив ее в сторону.
Октавия упала на спину. Воин метнул свой топор.
Он все еще мог чувствовать боль.
Хотя огонь лазганов лишь слегка его оцарапал, выстрелы маленького ублюдка вышибли из Корсара дух, лишили речи и заставили корчиться от боли. Это воспламенило его гнев, что было только правильно, но, Кровь Пантеона, это было еще и мучительно.
Топор, врезавшийся Калебу в голову, вызвал такую же резкую, ошеломляющую боль. У Корсара была секунда на то, чтобы застонать, а уже в следующую он осознал, что клинок все еще активирован. Зубья, вонзившиеся в его череп после удара, щелкнули раз, второй… и начали перемалывать плоть.
Боль от выстрела, разнесшего в куски челюсть и горло, мгновенно забылась — по сравнению со стальными зубами, вгрызшимися в череп и превратившими мозг в кашу, прежняя боль была легче комариного укуса.
Тварь взревела, хотя из изувеченной глотки не вылетело ни звука. Голова Корсара теперь смахивала на разбитую яичную скорлупу, а от шеи остались клочья мяса и кровянистое месиво. Чудовище, озверевшее и ослепленное яростью, отвернулось от Септимуса, чтобы накинуться на своего величайшего обидчика — того, кто причинил ему такую сильную боль. Корсар бросился вперед, к Узасу, но на пути оказался бассейн. Перевалившись через кромку, тварь забарахталась в жиже.
Узас уже палил из болтера. Оружие рычало и содрогалось в его руках, всаживая в тело демона масс-реактивные снаряды. Снаряды взрывались в зловонном туловище, не производя никакого видимого эффекта. Приглушенные звуки этих бессильных разрывов почти обескураживали.
Ксарл возник рядом с братом, держа на изготовку двуручный цепной меч.
— Брось это! — рявкнул он.
— Оно хочет заполучить навигатора, — возразил Узас, снова перезаряжая и целясь.
И чуть не грохнулся на спину, получив бронированным локтем в наличник от Ксарла.
Узас тряхнул головой, прочищая мозги. Он перевел взгляд с Ксарла на приближающегося демона. Затем схватил Октавию за горло и грубо потащил прочь, следуя в коридор за Ксарлом.
У Калеба не осталось ничего, кроме ярости.
Корсар выбрался из бассейна и вывалился за дверь…
…где его уже ждали. Те, на кого он охотился, собрались в большую стаю. Они скорчились на полу, цеплялись за стены, висели на потолке — двадцать угловатых силуэтов в железных демонических масках. Каждая пара рубиновых глаз сочилась нарисованными красно-серебряными слезами.
Они щебетали, рычали, шипели и отплевывались. Среди них стояли два Повелителя Ночи с взведенными болтерами. Один держал за горло приз Калеба, не обращая внимания на пинки и корчи смертной.
Ее кровь пахла божественно, но Калеб не мог сфокусироваться на этом дивном запахе. Стая сомкнула ряды, двигаясь со звериной слаженностью. Гнев Корсара иссяк, словно гной, вытекший из проколотого нарыва. Казалось, Пантеон покинул его, почувствовав, что он стал бесполезен.
Калеб попытался призвать обратно свои силы: вновь пробудить в себе гнев, забыть про боль и напоить мускулы новой мощью.
Люк за спиной Корсара закрылся, отрезав его вместе с рапторами. Оглянувшись через плечо, Калеб увидел, как их закованный в броню вожак свесился с потолка и запер дверь когтистой клешней.
— Я съем твои глаза, — посулил Люкориф.
Все рапторы прыгнули одновременно.
Говорить было трудно, но она постаралась.
— Пес? — прохрипела она, борясь с болью в горле. — Пес, это я.
Октавия перевернула его. Служитель никогда не отличался ростом и красотой, но сейчас от него осталось и того меньше. Девушка взяла трясущуюся руку раненого в ладонь и сжала пальцы.
— Я устал, госпожа. — Его голос звучал так же слабо, как и ее собственный. — Спасибо вам за имя.
— Пожалуйста.
На глазах у нее выступили слезы. Слезы по мутанту-еретику. Ох, если бы отец видел ее сейчас…
— Благодарю за то, что заботился обо мне.
— Здесь темно. Так же темно, как на Нострамо. — Он облизнул распухшие губы. — Чудовище мертво? Вы в безопасности?
— Да, Пес. Оно умерло, и мне ничего не грозит.
Пес улыбнулся, стиснув грязными пальцами ее руку.
— Идет дождь, госпожа, — чуть слышно хмыкнул он.
Октавия вытерла свои слезы с израненного лица служителя, но он был уже мертв.
Назад: XXIV ВАНДРЕД
Дальше: XXVI ПОСЛЕ БОЯ
