Планом Гурона легко было восхититься, как и энтузиазмом, с которым владыка Корсаров представил его на рассмотрение. Демонстрируя удивительное смирение и доверительное отношение к сотне воинов, которых он собирался послать на смерть, тиран явился на борт «Завета» с минимальным количеством охраны. Он лично обратился к Повелителям Ночи. Стоя на мостике «Завета» с двумя гвардейцами-терминаторами по бокам, повелитель Корсаров изложил свой план в деталях и наметил возможные пути атаки Повелителей Ночи. Он даже упомянул, что в конечном счете прибытие Восьмого легиона стало редкостной удачей. Их бойцы больше подходили для первой стадии вторжения. Далее тиран заявил, что, хотя он полностью полагается на союзников в выборе средств, наилучшего результата они, несомненно, достигнут, действуя собственными методами.

Талос все это видел. Первый Коготь разомкнутым строем собрался вокруг гололитического стола. Там же толпились и остальные Когти. Лишь один из Повелителей Ночи держался в стороне. Он стоял поодаль в своем свежевыкрашенном доспехе, однако изоляция, казалось, его не смущала. Рувен не принадлежал ни к одному из Когтей, потому что все его отвергли. Реакция Вознесенного и его Чернецов была самой жесткой: они вслух пообещали прикончить предателя, если тот хоть раз по глупости вызовет их недовольство.

Посреди своей речи Кровавый Корсар включил гололитическое изображение крепости-монастыря Вилам. Даже эта грубая мерцающая проекция зажгла в пристальном взгляде Талоса что-то вроде зависти. Ни одна крепость Астартес не походила на другие, и Вилам возносился к небесам, словно кафедральный собор Экклезиархии. Зубчатые стены, ступенчатые крепостные валы, посадочные платформы и, на самых верхних уровнях, доки для боевых кораблей, прибывающих сюда на починку, превратили собор в могучую готическую цитадель.

— «Завет» мог бы врезаться в него, — заметил Ксарл, — не оставив и царапины.

Воин держал шлем на сгибе локтя. По причинам, неясным Талосу, с момента прибытия в Зрачок Бездны Ксарл взял в привычку носить свой церемониальный шлем. Шлем был украшен под стать эмблеме легиона: два гладких нетопырьих крыла поднимались над ним изысканным гребнем.

— Зачем ты его носишь? — тихо поинтересовался Талос во время обсуждения миссии.

Ксарл покосился на шлем у себя в руке и окинул Пророка хмурым взглядом.

— Немного гордости не помешает, брат.

Талос оставил его в покое. Возможно, в словах Ксарла был смысл.

Гурон ненадолго прервался, чтобы прочистить забитое желчью горло. Когда тиран сглотнул, в его шее и груди заклацали шестеренки.

— Крепость-монастырь — это оборонительное сооружение, превосходящее любую другую твердыню. Каждый из вас это знает, но и такие цитадели отличаются по степени боеспособности. Вилам — не провинциальный замок на границе Империи. Согласно гололитическим симуляциям, даже атака всей армады Корсаров с орбиты имеет крайне сомнительный шанс на успех. Такой бой никому из нас не принесет славы, уверяю вас.

Несколько из собравшихся воинов хмыкнули.

— Вы вправе задать вопрос: почему я ставлю вас под удар? — согласился Гурон. — Ответ прост: если ваш легион не добьется успеха на первых этапах вторжения, вся осада заранее обречена на провал. Я использую вас, но не как хозяин — рабов. Я использую вас как генерал, полагающийся в бою на свое оружие.

— А нам-то с того какая корысть? — выкрикнул один из Кровоточащих Глаз.

Вопрос вызвал у остальных его братьев целую симфонию шепелявых смешков. Их было тридцать, и большинство стояли на четвереньках, опираясь на когтистые лапы, хотя несколько наименее изменившихся держались прямо.

Гурон не улыбнулся. Он чуть наклонил голову, словно признавая правомерность вопроса.

— Некоторые могли бы сказать, что я уже достаточно вознаградил вас, позволив «Завету» войти в док. Но я не жаден, когда дело касается трофеев. Вам известно, что я хочу получить в результате атаки. Восьмой легион может забирать все, что пожелает, кроме запасов геносемени Странствующих Десантников. Берите доспехи, реликвии, пленников — мне все это не нужно. Но если я обнаружу, что вы разграбили генные хранилища, я отменю амнистию. Мы не просто обстреляем «Завет» и изгоним с территории Корсаров, как было в прошлый раз, когда вы решили… испытать мое терпение. Мы его уничтожим.

Вознесенный, заставив пол задрожать, подтащил свою бронированную тушу к гололиту. Огромные когти легли на стол, а воспаленные черные глаза наполовину скрылись под распухшими веками, прячась даже от слабого света проекторов.

— Все Когти примут участие в наземной атаке. На корабле останутся только Чернецы.

Существо замолчало, чтобы втянуть воздух и выдохнуть его вместе с брызгами ядовитой слюны.

— Я высажу вас в десантных капсулах.

— А как мы пробьем орбитальные уровни обороны? — Карша, командир Второго Когтя, обращался скорее к Гурону, чем к Вознесенному. — Надеюсь, ты не собираешься швырнуть нас всех на алтарь судьбы, рассчитывая, что горстка выживших выполнит твой приказ?

Гурон снова кивнул.

— Понимаю ваш скептицизм, но мы планировали эту операцию долгие годы. Флотилии рейдеров много лет тревожили этот субсектор, вынуждая Странствующих Десантников постоянно расширять зону патрулирования. Уже почти десять лет орден уходит все дальше и дальше от крепости в своих крестовых походах, пытаясь защитить уязвимые торговые маршруты Империума. Чтобы нам представилась эта возможность, я пожертвовал множеством кораблей и уложил в преждевременные могилы больше воинов, чем мне бы хотелось. Крепость-монастырь защищает сейчас максимум одна рота имперских космодесантников. Их флот рассеялся по субсектору. Остались только орбитальные защитные платформы, и, хотя это тоже не шутка, за всю историю Красным Корсарам еще не выпадало случая захватить такой приз почти голыми руками. — Улыбка Гурона была ничуть не менее хищной, чем у Повелителей Ночи. — Неужели вы считали, что я собираюсь бездумно бросить воинов на эту планету, уничтожив все шансы на внезапную атаку? Нет. Как тебя зовут, легионер?

— Карша. — Повелитель Ночи не стал утруждать себя салютом. — Карша Неприсягнувший.

— Карша.

Гурон повел в сторону гололита гигантской силовой перчаткой. Огромные когти сомкнулись вокруг группы радарных тарелок, установленных на восточных стенах крепости.

— Звезду системы, Вилу, заставили кровоточить, и она испускает в космос невероятные вспышки энергии. Солнечный ветер и пертурбации магнитного поля уже захлестнули систему Вилам. Когда этот прилив обрушится на планеты, на них начнутся геомагнитные шторма. В небе над полюсами вспыхнет полярное сияние, и…

Карша заворчал в невольном восхищении:

— …и все вокс-установки и ауспики на поверхности вырубятся.

— Как и на орбите, — добавил Гурон. — Магнитные помехи выведут из строя ауспик-сканеры и вокс-передатчики по всей системе. Из-за шторма нам придется наступать практически вслепую, потому что и на собственные приборы мы полагаться не сможем. Первая фаза атаки, а именно проникновение на Вилам, будет нетрудной. Но вот вторая, когда начнутся осложнения… Ее мы можем обсудить позже.

Талос выступил вперед.

— Как вы спровоцируете выброс корональной массы солнца?

Хотя вопрос предназначался Гурону, взгляд Пророка скользнул туда, где в одиночестве стоял Рувен.

— Этот феномен не может быть вызван искусственно.

Рувен ничего не сказал, зато ответил Гурон.

— Нет ничего невозможного, Пророк. Мои заклинатели варпа способны совершить куда больше, чем тебе кажется.

Он произнес эти слова без тени хвастовства, просто констатируя факт.

— На самом деле нет ничего сложного в том, чтобы дотянуться до сердца звезды и ускорить термоядерный синтез. Мои люди знают, что нужно сделать, и скорее умрут, чем подведут меня.

— Если ты сможешь ослепить крепость-монастырь Странствующих Десантников, — признал Карша, — тогда и мы не подведем.

По рядам побежал согласный гул. Ксарл ухмылялся, Меркуций что-то бормотал себе под нос, Узас таращился в никуда бессмысленным взглядом. Кирион встретился глазами с Талосом.

— Как ты и говорил, — подтвердил он. — Мы будем драться в этом бою по-своему.

Пророк кивнул, но ничего не ответил.

В ту же ночь «Завет крови» вышел из дока и нырнул в варп, направляясь к системе Вилы.

Десантные капсулы рухнули на планету девять дней спустя.

Пока он продвигался сквозь лабиринт служебных туннелей и вентиляционных шахт, в голове крутилась единственная мысль: Если мы продолжим охотиться, у нас есть шанс; если станем добычей, не протянем и одной ночи.

Десантная капсула Первого Когтя села к востоку от крепости, вписавшись в ущелье — одно из многих в этом скалистом ландшафте. Эрозия и землетрясения долгие тысячелетия забавлялись с этой равниной, изрыв шрамами неприветливое лицо пустынной планеты. Выбравшись из каньона, Астартес помчались к западу, рассыпавшись по голым плато и бросив друг другу на прощание лишь пару неприветливых слов.

Талос добрался до крепости-монастыря через две ночи после того, как покинул ущелье, преодолев почти двести километров безжизненной и безводной равнины. С помощью перчаток и ботинок он выбил опору для рук в стенах и пробрался в крепость через широкую пасть воздухообменника системы отопления. Пламя внутри было индустриальным — природный огонь, а не разъедающее липкое месиво огнеметов, — и Пророк безнаказанно прошел сквозь него, не обращая внимания на обуглившийся доспех и обожженные трофеи-черепа.

Он понятия не имел, какая судьба постигла его братьев.

Настоящая скрытность никогда не работала при первой фазе атаки. Боевая броня легионеров Астартес не позволяла им превратиться в невидимых и неуловимых ассасинов. Священный доспех гудел, как работающий вхолостую двигатель, превращал воинов в трехметровых гигантов и оставлял энергетический след, который легко могли засечь даже самые примитивные ауспик-сканеры. Когда Восьмой легион вступал в бой, он не прятался под завесой секретности в тщетной надежде остаться незамеченным. Подобную трусливую тактику они оставляли бездушным ведьмам, порожденным на свет инкубационными чанами Храма Каллидус.

Талос коротко взглянул на хронометр, отображавшийся на дисплее. С того момента, как сирены начали истошно завывать, прошло уже две минуты. Продолжая бежать по служебному туннелю, Пророк сверился с гололитической схемой на своей левой глазной линзе. Впереди было обширное помещение, почти наверняка центральный операционный узел слуг ордена на этом уровне. Если он убьет там всех, кроме нескольких визжащих беглецов, это, несомненно, привлечет внимание.

Уже недалеко.

Люкориф никогда не утверждал, что был любимцем своего генетического сюзерена, и не питал особенного почтения к другим воинам, которые хвастались принадлежностью к внутреннему кругу примарха. Как и у большинства его братьев, у Люкорифа появились совсем другие цели и ценности за то время, что прошло со смерти Курца. В первую очередь он был раптором, а во вторую — принадлежал к Кровоточащим Глазам. И лишь в третью и наименее значимую — оставался Повелителем Ночи. Он не разрывал связей с легионом, но и не обвешивал себя с ног до головы крылатыми черепами Нострамо.

В конечном счете это была просто планета. Даже не все воины легиона происходили оттуда. Довольно солидную часть составляли терранцы, уроженцы метрополии — потомки генетических линий, положивших начало всей человеческой расе.

Вораша, со всеми своими дурацкими смешками, демоническим наличником шлема и сочащимися кровью глазами, был выходцем с Земли. И это тоже ничего не значило. Люкориф знал, что Вораша думает так же, как он: в первую очередь рапторы, во вторую — Кровоточащие Глаза и в последнюю — верность древнему легиону. Так что же значил родной мир? Такие детали ничего не меняли. Люкорифа бесило то, что другие придавали этому столь огромное значение. Они всегда смотрели в прошлое, отказываясь видеть славу в настоящем и победы в грядущем.

И Пророк был хуже всех. От его чудовищно искаженных представлений о примархе Люкорифа тошнило. Курц убивал, потому что хотел убивать. Его душа прогнила насквозь. И своим последним поступком, вынесенным самому себе смертным приговором, он преподал глупейший урок: зло заслуживает кары.

Каждый раз, когда раптор задумывался об этом, он не мог сдержать глумливый смешок. Если урок был таким жизненно важным, таким необходимым, таким бескорыстным, зачем Курц оставил после себя целый легион убийц, терроризирующих галактику во имя погибшего примарха? Он умер сломленным, превратившись в тень того воина, каким был прежде. Единственным чувством, способным проникнуть сквозь его безумие, была ненависть. Он умер, чтобы преподать урок уже убитому отцу. Он умер, чтобы явить истину, известную любой душе в галактике. Это было не оправдание прошлых грехов, а глупость. Слепая, ничем не оправданная глупость, полная гордыни.

Примархи. При мысли о них вожаку рапторов хотелось сплюнуть. Бесполезные, порочные создания. Пусть мертвые примархи гниют в поэтических виршах и на страницах исторических хроник. Пусть выжившие навсегда останутся в высших сферах имматериума, распевая гимны безумным богам. А ему досталась война, которую надо выиграть, освободившись от оков и заблуждений легендарных времен.

Вознесенный потребовал от него многого, и Люкориф с охотой принес ему кровавую клятву, обещая успех. Его связь с Кровоточащими Глазами была священна. Он был членом обширного братства, распространившегося на несколько секторов и заключившего союз с бесчисленными бандами Хаоса. Люкориф гордился тем, что его воины числятся среди лучших в этой вездесущей секте. Он возглавлял тридцать бойцов, многие из которых без колебаний вырвали бы ему глотку, если б надеялись занять место вожака. Но когда кровь звала в бой, они становились одной стаей.

Изъевший Вилам лабиринт служебных туннелей предназначался для того, чтобы по нему могли пройти бригады сервиторов, выполнявших множество ремонтных работ. Сквозь эту часть он пробрался легко, мягкой леопардовой пробежкой, скребя когтями по металлу. Шум его не беспокоил. Пусть враги придут. В отличие от Когтей, привязанных к земле и вынужденных медленно карабкаться по крепостным стенам, все Кровоточащие Глаза сразу взлетели на средние уровни, оседлав ветер и включив реактивные ранцы.

Из-за двигателя на спине Люкориф не мог пробраться в узкие вентиляционные шахты, так что приходилось выбирать из ограниченного числа маршрутов. Осторожность так же играла роль, как и конечная цель. На правой глазной линзе помаргивала схема крепости. Очертания коридоров сменялись новыми, по мере того как раптор поднимался выше. То и дело план крепости исчезал в мельтешении помех, заставляя Люкорифа раздраженно хмыкать сквозь динамики вокса. По крайней мере, они еще не подвели — но корональный шторм сеял хаос повсюду, не делая различия для правых и неправых.

Сирены завывали уже несколько минут. Вероятно, кто-то из Когтей на нижних уровнях начал развлекаться. Люкориф несся дальше, скалясь уродливой маской наличника на готические украшения коридора. Даже эти служебные туннели были построены с редкостным, но нелепо избыточным мастерством.

Внезапно раптор остановился. Замерев на месте и напружинив мускулы, Люкориф принялся ждать. В течение нескольких секунд единственными звуками были удары его основного сердца и шум дыхания. Но затем на самой границе слышимости…

Раптор сорвался на стремительный бег. Его огорчало лишь то, что вынужден передвигаться по земле, словно презренная четвероногая тварь, — он, рожденный летать. В конце туннеля мелькал свет, слышались голоса и воняло человеческим потом…

Люкориф с ястребиным криком вырвался из туннеля, сбив по пути тонкую железную решетку. Они уже услышали его — раптор об этом позаботился — и ждали у входа, сжимая бесполезное оружие. Их руки не дрожали. В этих рьяных защитниках цитадели не было страха, да и откуда бы? Разве за всю свою безбедную и безопасную жизнь в самом сердце неприступной крепости они хоть раз узнали, что такое настоящий страх? Им следовало преподать урок.

Лазерный огонь опалил его доспехи напрасными поцелуями, но в падении раптор изогнулся, прикрыв уязвимые сочленения брони. Когда он приземлился, каменный пол содрогнулся и от всех четырех когтистых лап побежали трещины. За две следующие секунды он получил еще три лазерных заряда в наплечники и отследил всех четверых облаченных в мантии защитников крепости. Сетка целеуказателя определила виды оружия в руках смертных и смутной пульсацией обозначила их сердечный ритм.

Пока все эти детали мелькали у него перед глазами, Люкориф оценил расстояние до цели. Смертные были слишком далеко, чтобы настичь их одним прыжком и прикончить.

Развернувшись к стене, он под рев проснувшегося двигателя взвился в воздух. Его прыжок ничем не напоминал человеческий, — скорее, так прыгает распластавшая лапы ящерица. Ударившись о стену руками и ногами, он на секунду застыл там в пародии на рептильную неуклюжую позу. Уже в следующий миг он двигался, ощущая огонь в мышцах и дрожь в сочленениях доспеха. Когти рук и ног вонзались в камень, унося его выше, прочь от вражеского огня. Когда раптор взобрался достаточно высоко, он оттолкнулся от украшенного резьбой камня, позволяя гравитации и весу доспеха довершить работу.

Раптор спикировал вниз, выставив вперед припорошенные каменной крошкой когти и пронзительно визжа сквозь динамики шлема.

Хотя у слуг ордена и не было боевого опыта, военное обучение они прошли. Гордость и преданность, горевшие в сердцах, заставили их продолжить огонь, в то время как более боязливые — или менее фанатичные — смертные уже обратились бы в бегство. Люкорифа всегда восхищала смелость и то, чего можно достичь с ее помощью в тех редких случаях, когда судьба и сила человеческого духа сливаются в нечто необыкновенное. Чаще всего смелость приводила лишь к тому, что храбрецы умирали на несколько секунд раньше, чем трусы. Если бы рабы в белых рясах попытались сбежать, ему пришлось бы их преследовать. Но вместо этого они остались, где были, и продолжили бой. И погибли — быстрой, хотя и мучительной, смертью.

Покончив с этим, Люкориф снова опустился на четвереньки. Его оружие оставалось в ножнах, но когти окрасились алым. Раздраженно рыкнув, он дернул ногой, вытряхивая застрявший между когтями ступни кусок мяса. Коридор превратился в бойню, усыпанную обрывками одежды. Прислушавшись, он уловил шум шагов приближавшихся смертных. Их поступь была слишком легкой, чтобы принадлежать Астартес. Охотничий азарт обжег раптора, скорчившегося в разлитой крови. Предвкушение холодком пробежало по телу, когти дрогнули от чувства неутоленного голода.

Он произнес: «Охотничье зрение», но из динамиков шлема вылетело только хриплое горловое пощелкивание и рычание. Сейчас, когда раптора охватила ярость, его нострамский звучал не лучше, чем у Вораши. Он ощутил, как густая липкая слюна заполняет пространство между языком и нёбом.

Охотничье зрение залило коридор всеми оттенками серого. Даже рассыпанные вокруг тела размылись, став мутными пятнами в бесцветном месиве. Лишь когда враг показался из-за угла, глазные линзы осветились движением и жизнью — острые вспышки белого в сером ничто. Многие воины Восьмого легиона настраивали шлемы так, чтобы отслеживать тепло или движение. Люкориф из Кровоточащих Глаз предпочитал все делать по-своему. Он следил за визуализацией звуков. Человекоподобные силуэты, мелькавшие перед глазами, складывались из шороха шагов и ударов сердец, усиленных голосами и треском винтовочных выстрелов.

Раптор встретил их торжествующим криком и ринулся вперед, взмыв над полом на реактивной тяге и обнажив оружие.

Талос поднял за волосы отсеченную голову, не обращая внимания на льющуюся из шеи слабую струйку. Удар не был чистым, и силовой меч не прижег обрубок. Когда голова женщины скатилась с плеч, коридор забрызгало кровью. Тело рухнуло на пол комом смуглой плоти и смятой ткани.

Пророка вряд ли можно было назвать экспертом в подобных вопросах — и выражение лица мертвой женщины с отвисшей челюстью и закатившимися глазами тоже осложняло дело, — однако при жизни она, вероятно, была красива. Используя волосы своего трофея как веревку, Талос привязал голову к одной из цепей на поясе. Голова закачалась, постукивая об уже висевшие там черепа. По бедру и наголеннику потекла кровь, но Повелитель Ночи даже не заметил этого.

Носком ботинка он перевернул другое тело. Глаза убитого юноши смотрели в потолок, сквозь убийцу. Талос уже отворачивался, когда по дисплею визора пробежала чуть заметная вспышка. Склонив голову к плечу, Астартес сверху вниз поглядел на убитого. Пульс?

В уголке сомкнутых губ раба вздулся кровавый пузырь. О, так он все еще дышал! Значит, парень был не настолько мертв, как казалось.

— Ты, — сообщил ему Талос, — заслужил почетное место.

Он поволок умирающего человека на другой конец комнаты. Талос тащил свою жертву за ногу, оставляя на каменном полу ярко-алый след артериальной крови. В том, чтобы убивать этих жалких рабов, особой радости не было — по крайней мере, для Пророка. Зачищая одну комнату за другой, он испытывал лишь краткое удовольствие от удачной охоты. Талос снова задумался, как обстоят дела у братьев, и тут его внимание привлекли шаги за дверью.

Он крутанулся на месте, вскинув болтер и направив его на дверной проем. Узас опустил свое оружие. И гладиус, и цепной топор покрывала блестящая пленка крови.

— Брат, — приветствовал его Узас. — Что за охота! Что за добыча! Вонь их крови так сильна, что почти оглушает!

Талос опустил болтер, хотя и с секундной задержкой.

— Что хочешь с этим делать? — Узас показал топором на умирающего человека.

— Он как раз собирался помочь мне изготовить еще одного кровавого кондора.

— На этом участке выживших мало…

Узас слегка покачивался, но Талос сомневался, что брат это замечает.

— Нет смысла делать кровавого кондора. Я убил многих. Кирион убил многих. Некому смотреть.

Талос выпустил лодыжку смертного. С элегантной небрежностью он раздавил горло человека каблуком. Все это время Пророк не сводил глаз с топтавшегося в дверях Узаса.

— Где Кирион?

Узас не ответил.

— Где Кирион?

— Не здесь. Ушел. Я видел его давно.

— Как давно?

— Какое-то время мы убивали вместе. Потом он ушел, чтобы охотиться в одиночку. Он ненавидит меня. Я видел, как он душил, и рубил, и пожирал мертвецов. Потом он ушел, чтобы охотиться в одиночку.

Талос фыркнул — низкое, хриплое ворчание затравленного хищника.

— Я хочу спросить тебя кое о чем, — сказал он. — О важном. Мне надо, чтобы ты сосредоточился на моих словах, брат.

Узас перестал раскачиваться. Мотор его цепного топора кашлял со случайными интервалами. Палец Повелителя Ночи подрагивал на спусковой кнопке.

— Спрашивай.

— Отец Рожденной-в-пустоте… Команда нашла его мертвым. Последние несколько недель я считал, что это сделал кто-то из старых членов команды. Но я ошибался, так ведь?

Узас, казалось, закашлялся. Что бы ни означал этот звук, ответом он не был.

— Зачем ты это сделал, Узас?

— Сделал что?

Голос Талоса не выдавал ни гнева, ни даже усталости. Его тон был нейтральным и ровным, как куски мертвого камня, оставшиеся от их родного мира.

— Я знаю, что ты слышишь меня. Я знаю, что ты там, внутри.

Узас на несколько секунд запустил цепной топор. В конце концов воин покачал головой.

— Иногда смертные просто умирают. Не всегда надо винить меня.

Развернувшись, он оглядел коридор.

— Я иду на охоту.

Так он и сделал, не проронив больше ни слова.

Сирены все еще надрывались. По всей крепости-монастырю Когти превращали помещения нижних уровней в мертвецкие. Воины вопили, завывали и делали все, чтобы привлечь к себе внимание.

Талос несколько секунд смотрел на опустевший дверной проем. Он пытался понять, закончена или нет беседа с Узасом.

Плотоядно ухмыльнувшись, Повелитель Ночи решил, что нет.

Ксарл, в отличие от своих братьев, не радовался выпавшей им бесславной роли. Пробраться на нижние уровни крепости и перебить связанных клятвой рабов — одно дело. Кто-то должен был выполнить эту досадную миссию. Но вот то, что ее поручили Первому Когтю, — совсем другое.

Размышляя над этим, он выковыривал кусок плоти, застрявший в зубьях цепного меча. Этот оказался таким крупным, что проклятую железяку заклинило, но, учитывая, сколько жизней Ксарл пожал в последние минуты, ничего удивительного тут не было. Семнадцать изрубленных на куски рабов ордена ровным слоем усеяли коридор. Ксарл не понимал, что заставляло обычных смертных, вооруженных только ножами и мелкокалиберными пистолетами, бросаться на него, однако легко мог обойтись и без этого знания. Судя по всему, те, кто это понимал, быстро отправлялись на тот свет. Так что лучше было оставаться в неведении.

Диверсия. Слово звучало почти как ругательство.

Когти рассредоточатся по крепости-монастырю, — провозгласил Вознесенный, с царственным высокомерием цедя слова, — и диверсиями отвлекут внимание противника, тем самым позволив Кровоточащим Глазам проникнуть в генераторум.

И Талос просто-напросто согласился с этим. Он стоял там, кивая, пока Кровоточащим Глазам поручали добыть главный приз.

При воспоминании о той минуте Ксарл покачал головой.

— Мне это не нравится, — вслух произнес он.

Меркуций для этого задания предпочел штурмовому болтеру стандартный цепной меч.

— Ты говоришь это всего-то в сороковой раз.

Двое воинов встретились еще до того, как взвыли тревожные сирены. Оба гнали смертных сквозь катакомбы этой огромной, ненавистной им крепости. Меркуций признал, что шел по оставленному Ксарлом кровавому следу, надеясь соединиться с Талосом.

Клинок Ксарла заревел снова, разбрызгивая с мокрых зубьев кровь. Его хозяин ухмыльнулся:

— Обычно ты всем недоволен. Даже странно, что сегодня ты такой жизнерадостный.

— До жизнерадостности мне далеко, но что угодно лучше, чем сидеть на корабле. И здесь, по крайней мере, мы слышим вопли ужаса.

Признание, кажется, его смутило.

— Мы слишком долго не были в бою. Мне это нужно. Мне нужно знать, что мы все еще ведем войну.

Двуручный меч Ксарла ворчал все слабее, пока не утих до ровного гула режима ожидания.

— Ведем войну. Ты даже говоришь сейчас, как Талос.

Реакция Меркуция на тон Ксарла была едва уловимой, но вполне однозначной. Его клинок чуть поднялся, плечи напружинились, а глазные линзы загорелись недобрым огнем.

— И что, если так?

Второй воин хмыкнул.

— Меня и без того достало его нытье о поблекшей славе и упадке легиона. Если ты присоединишься к его бредням о доблестном прошлом, которого у нас никогда не было, я сам прикончу тебя из жалости.

Ксарл двинулся дальше по коридору, пробираясь под стрельчатыми, взмывавшими к потолку арками из темного базальта. Меркуций с нелегкой душой последовал за ним. На секунду он подумал: а не вонзить ли меч в затылок Ксарлу? Подобное предательство казалось ниже его достоинства… Предательство, но не искушение. Ксарл был свиреп и непредсказуем, несмотря на то что Талос ему доверял. Пророк полагался на него больше, чем на остальных братьев, однако Меркуций всегда считал, что от Ксарла так и несет возможным предательством.

Мысль об убийстве брата вызвала другую, еще более мрачную: сколько раз Ксарл думал о том, чтобы убить его? Меркуций знал, что ответ ему не понравится. Некоторые вопросы лучше было не задавать.

Пока они шли, повсюду вокруг продолжали завывать сирены, обращая свои жалобные голоса к верхним уровням.

Когда они миновали пустые молельные залы, настроение Ксарла испортилось окончательно. Здесь не было ни мебели, ни, что печальнее, добычи.

— Ответь-ка мне на один вопрос, — ни с того ни с сего брякнул он.

Меркуций постоянно оборачивался, ожидая атаки с тыла. Коридор со всеми своими изрубленными мертвецами оставался безмолвным, как склеп. Впрочем, они действительно превратили его в склеп.

— Говори, — тихо произнес воин.

— Когда именно была та великая и славная эра, о которой талдычит Талос? Я все это время находился рядом с ним, как и ты. Я сражался в Трамасском крестовом походе и до крови разбил кулаки о броню Ангелов в черном. Я присутствовал при усмирении Шестьдесят шесть — двенадцать. Я видел, как Малкарион казнил царька той помойной дыры, Райла, и помню, как мы три дня и три ночи транслировали по сети крики его дочери, пока армия бунтовщиков не сложила оружие. И я не помню никакой славы. Тогда наш отец вел себя честно — мы шли в крестовый поход потому, что были сильны, а враг слаб. Мне нравился вкус их страха, и Галактика истекала кровью под нашими ударами. Так когда же, брат? Когда был тот золотой век?

Меркуций оглянулся на второго Повелителя Ночи.

— Это вопрос восприятия, Ксарл. Что с тобой? Недовольство в твоем голосе граничит с гневом.

— Талос. — В устах Ксарла имя наполнилось ядом. — В последнее время я часто задумываюсь: как далеко он намерен зайти в своем ослеплении? Я устал от него. Если он хочет обманывать себя, отлично, это его право, но я не вынесу еще одной лекции о благородном легионе, существующем лишь в его воображении.

— Не понимаю, почему ты именно сейчас решил выплеснуть злость?

Меркуций остановился. Ксарл медленно обернулся. Голос Повелителя Ночи зазвучал глухо от переполнявшей его ярости:

— Потому что после этой дебильной осады мы вступим в бой, который действительно важен, — бой за «Эхо проклятия». И что потом? Талос приступит к своим новым обязанностям. Вознесенный хочет пополнить наши ряды. И кто же будет контролировать процесс восстановления? Талос. Кто станет обучать новичков после того, как имплантирует им геносемя? Талос. Кто наполнит их мозги ядовитой ложью о том, как Император потребовал от нас, великого и славного Восьмого легиона, стать имперским оружием страха? О том, как мы совершали во славу Империума то, на что не решался ни один другой легион? Талос. — Ксарл вздохнул, что было ему совсем несвойственно. — Он вырастит поколение глупцов, разделяющих его заблуждения. Они выйдут из наших рядов — защитники вымышленного правого дела, преемники наследия, которого никогда не было.

Меркуций ничего не ответил. Ксарл взглянул на него.

— Ты думаешь так же, как он, правда?

— Я тоже все видел собственными глазами, Ксарл. И мы действительно были оружием, в котором нуждалось человечество. Я лелею воспоминания о временах, когда целые миры сдавались, едва заслышав о появлении Восьмого легиона на их орбите. Нам никогда не узнать, требовал этого Император от примарха или нет. Но мы были тем оружием, брат. И я горжусь этим.

Покачав головой, Ксарл зашагал дальше.

— Я окружен глупцами.